Некрополь

      Когда я зашёл он бил бычки с таким сосредоточенным выражением лица, что мне захотелось тут же выйти и извиниться за беспокойство. Поэтому я чуть помедлил, прежде чем закрыть дверь на балкон. — Ты чего тут?       Фикус посмотрел на меня с сосредоточенным выражением лица, которое никак не клеилось к его пошатывающемуся телу и запаху водки. — Дрянь.       Он выдохнул, поморщился на фильтре и положил окурок к стройному ряду его собратьев на подоконнике, как зубы покойника, смятые, обугленные, но в ряд. Вытряхнул в ладонь ещё пару из банки-пепельницы, зажал в зубах, шумно поставил банку на место и подкурил, все ещё шатаясь и страшно сутулясь. Дым снова потек по воздуху, а я был занят тем, что думал, как он ещё не спалил себе брови. — Сигарет не осталось. Есть? — Пуст. — Дрянь, — он смаковал это слово так, что даже я невольно проникся его звучанием, — надо пойти пострелять. — Воскресенье, хер кто сейчас шататься будет. — Да ну бля, — он снова затушил бычок, — таксисты. Пенсионеры. Хуй знает, — он вновь повторил ритуал с банкой, обтер ладонь о штаны, оставив на них полоску пепла, — один хер делать нечего.       Мы ещё немного постояли, наблюдая за мертвой улицей. — Тебя вообще водка не берет? — Меня походу вообще нихуя нынче не берет. — Ебано, — Фикус выплюнул слово с дымом и снова слишком киношно, чтобы в это так легко верилось.       Он поднес банку к лицу, посмотрел через свет от тусклого уличного фонаря. — Стрелять пойдешь? — Делать нечего, сам говорил.       Он подобрался, как-то по-хитрому дёрнул плечами, придав себе более твердый и трезвый вид, и выскочил в комнату, как сквозняк, быстро и неуловимо. Меня дорожной пылью потянуло туда же. — Блядь.       Я почти видел букву Д на конце слова. Короткая обувная ложка соскальзывала и не давала натянуть кроссовки. Носок обтягивал пятку сеткой, угрожая или порваться или сообразить из той самой пятки фарш. И то и то было паршиво, вопрос правда в какой степени.       Холодный подъезд выплюнул нас, будто пережевав перед этим зубами-окурками, у Фикуса сползала с левого плеча куртка, у меня сминался задник кроссовка, и в целом ощущение было какое-то пожухлое, как последние цветы на рынке первого сентября.       Подъезд выплюнул, а улица проглотила, будто мы паленая таблетка экстази, которую в мерзотном поцелуе передали хитровыебанной даме. Та нас беззастенчиво проглотила, прогнала по своим кишкам дворов без света. И видимо эта проблядь мало ест, особенно мяса. Улица пустая, как кишки Лиговских в конце месяца.       Фикуса замутило на пятом по счету пройденном дворе. — Да ну его нахуй, Некро.       Он отплёвывался почти между каждым словом. Если была последняя капля в моем бассейне уныния, то он ее только что сплюнул. — Я ебал. Двину обратно. Ты со мной?       Я пересчитывал нитки, на которых держался чертов носок. Держался и страшно передавливал голень, видимо чтоб отомстить напоследок. — Не, — улице тоже надо что-то есть, — дойдешь? — Мгм, — его было слышно сквозь сомкнутые зубы и желудочный сок за ними.       Я шел, стараясь не думать, что знаю эти улицы наизусть. Это не Стальск, который дал метастазы на сотни километров вокруг. Я смотрел под ноги, чтобы не мозолить глаза переулками, хватит с меня стоптанного задника на ботинке. И только поэтому я увидел лежащую на подстывшем асфальте сигарету.