Телячье сердце

Приоткрыв дрожащие веки, два изумруда оглядели местность в которой находился их носитель. Адмиральский салон, в койки где больше часа назад даже грех упоминать, что происходило, был уложен сквайр Трелони. Издав тихий болезненный стон спросонья, к адмиралу тут же подбежал юнга, убирая влажную тряпку со лба, и словно щенок, скуля ему под ухом: —Сэр, мы так волновались! Вы ни с того ни с сего упали в обморок. У вас поднялся жар, и доктор назначил вам постельный режим. Оглядев прибывшего на помощь мальчика, сквайру на душе резко полегчало, а подозрительно больное чувство одиночества больше не сводило с ума до потери сознания. В голове словно гоняющаяся дворняга за собственным хвостом, крутилось лишь одно слово - пираты. Трелони ласково попросил Джима освежить память, и объяснить причину по которой граф оказался в столь униженном положении в глазах доктора и капитана. Юнга не стал утаивать от больного даже мельчайшие детали, которую тогда услышал в бочки из-под яблок. Трелони не встревал в рассказ, он понимал, что рискует вновь утратить рассудок после того, что услышит. Однако все это время, Джим словно ангел хранитель, держал сквайра за руку, сжимая горячую ладонь и пальцы, периодически отвлекаясь на красивый серебряный перстень, украшенный узорами цветочных лепестков с огромным рубином, имитируя раскрытый бутон розы. И если всей, то ужасной правды было мало, сквайр изо всех сил старался сдержать выступавшие слезы, после того как Джим поведал одну из враз Сильвера: «Не трогайте только сквайра Трелони. Я позабочусь о том, чтобы эта телячья голова отдала нам все богатства! Уж его то обвести вокруг пальца будет проще, чем замариновать свинину.». Сердце было разбито на миниатюрные осколки, а ведь этот человек страстно клялся в любви, целовал столь нежно, лишая графа невинности, планирует расправиться с ним и со всей командой бравых ребят. Гнусный разбойник, оказавшимся мерзкой крысой и предателем, имя которого Трелони больше знать не желает. Но показывать свои истончение эмоции он не осмелился, ведь в дырявой лодке сейчас не он один. Джим лишился друга, к которому проникся всей душой, и свои чувства невинный мальчик скрыть был не в силах, и уже через мгновение оказался в крепких объятиях сквайра. Доктор и капитан прибыли уже совсем скоро, и в процессе ухода за больным под руководством Ливси, мистер Смоллетт озвучивал все шаги плана, что сумел надумать на момент отсутствия Трелони в реальности. Делая шепелявый акцент, не контролируемой пуская слюну: —Предлагаю ПоКа не Подавать виду о Ком, что мы осведомлены оБ их Плане, ГосПода! Высадим их на Берег, и Покинем остров в сию же сеКунду! Мы не одни, нас семеро, вмесТе с Джимом! Доктор неожиданно громко заржал, испугав при этом и бедного мальчика, заставив его подскочить держав в руках таз с водой, и пострадавшего графа с чашкой горячего чая. Присев на стул у рабочего стола, и стягивая белоснежный парик с головы, обнажив короткие словно смоль волосы, Ливси взглянув на капитана глазком, лишь шире ухмыльнулся и напомнил: —Ха-ха-ха, против девятнадцати! Даже если они согласятся сойти на берег под руководством Сильвера, каковы шансы, что он не оставит своих мятежников здесь, присматривать за нами? Спорить можно было бесконечно, и неважно к какому плану джентльмены бы пришли, избежать иного трагичного конца было невозможно. «Подзорная труба», нет, не таверна Джона Сильвера, а название форта, в котором поселился капитан и его команда бравых ребят, что остались верны своему долгу. Приключения были захватывающими, особенно кровавая резня между честными моряками и кровожадными пиратами. Восемь ушли на небеса, среди павших были и три слуги сквайра Трелони, над которыми он еще долго горевал, склоняя голову, читая молитву. Ненависть к этому сучьему Сильверу лишь росло, он не только воспользовался доверенным джентльменом, но и осмелился духом забрать жизнь трех дорогих людей Трелони. Также и Смоллетт был тяжело ранен, им занимался доктор. Сквайр был занят стряпней вместе с юнгой, не удивительно, насколько мужчина был молчалив. Однако вовсе не из-за печали, ведь в самом бое он, заметив через щель частокола, насколько же странно уставился за ним Долговязый. Два лазурита смотрели лишь на Трелони, следя за каждым его движением, словно… наблюдал за ним. Взгляд не источал холода, или же какого-либо желания, опасности никакой не исходило. Ну не мог адмирал себя обманывать, та обыкновенная симпатия лишь за мгновение расцвела в истинную любовь. Имя «Сильвер» ласкало уши словно пушистое перо, а нежные мягкие руки, ласкающие лицо, не покидали память каждый раз, когда Трелони проваливался в сон. Вечером, выходя из убежища, наблюдая за столь прекрасной луной, на фоне которой блестел океан, граф облокотившись об частокол задумчиво снял с пальца свой же перстень. Словно в первый раз, рассматривая, пытаясь в столь тусклом ночном свете разглядеть все мельчайшие детали. Неожиданно украшение соскользнуло с рук и упали за пределами частокола, покатившись вниз по горе вглубь тропической растительности. Ну и ну, только сквайру так не везет, однако бросать семейную реликвию - похуже греха не придумать. Захватив мушкет на спину, с храбрым духом адмирал покинул границу форта. Было не просто ориентироваться без должного освещения, при побеге с корабля, у джентльменов попросту не было времени и места для обыкновенных восковых свечей, не говоря уже об керосиновых лампах. Однако к счастью искать долго не пришлось. Добрая рука протянула мужчине перстень прямо из кустов. Этот синий рукав куртки, узнаваемый цвет, принадлежащий лишь двум из экипажа «Испаньолы», Смоллетту и Сильверу. Каков был шанс, что добродушно поднесенное под нос потерянное украшение не окажется ловушкой? Трелони больше не был способен верить Одноногому, он полностью охладел к нему, но лишь телом, а не душой. Из кустов вместе с дымом из-под трубки, послышался родной бархатный голос, словно церковное пение, что спокойно мог склонить любого человека в сладкий сон: —Сэр, позвольте мне надеть этот перстень вам на палец. Адмирал внимательно следил за каждым движением со стороны пирата, в любой момент был готов стянуть мушкет и выстрелить, либо же просто сделать вид. Дыхание тяжелело, лицо сквайра покрылось капельками пота, от дикого страха, что выдавало бешеное сердцебиение. Однако Окорок видимо был действительно надеть украшение на палец своего хозяина, и переместив перстень с ладони мужчина зажал кольцо между двумя пальцами. Сердцевина перстня светилась ярче солнца, манила к себе любого, Сильвер мог, не оглядываясь украсть семейную реликвию, или он хочет поиграть? Трелони сделал несколько шагов назад, похрустывая ветками под туфлями, и после протяжного вздоха с кустов, физиономия Одноногого пирата наконец-то появилась на свет лунный. Мушкет был перемещен в руки, и тут же заряжен, ствол был направлен на ковыляющего мужчину в сторону сквайра с кольцом в руке. Брови Трелони прижались к одной точке, он не хотел ждать пока драгоценный перстень окажется на пальце, и громко заявил: —Джон Сильвер, немедленно верните мою семейную реликвию! Холодный тон словно в буквальном смысле заставил Окорока покрываться россыпью мурашек, и заморозить одну единственную ногу, не давая шанса сдвинуться с места. Долговязый все еще хотел исполнить свое желание, и словно совершая предложение руки и сердца, украсить внешность графа изумительным украшением. Однако не хотел, чтобы адмирал поднял на ноги всю команду капитана Смоллетта, и уйти с головой на плечах будет не просто. С последней надеждой, Сильвер протянул перстень своему хозяину, все еще ожидая, что тот согласиться исполнить столь романтичный обряд. Но сквайр тут же выхватил свое сокровище с рук пирата, и все еще направляя в его сторону ствол, начал двигаться в сторону форта. Одноногий лишь смотрел вслед, после чего неожиданно сказал: —Вам этот перстень очень подходит, сэр. Однако не успел Долговязый Джон закончить предложение, как граф в сию же секунду словно яростный кот с шерстью дыбом рявкнул на матроса: —Я не желаю больше слышать ни единого слова из вашего поганого рта, вы меня слышите?! Вы гнусный негодяй и обманщик, решили меня охмурить и воспользоваться мною как дешевой куртизанкой! Вы не достойны даже звания «сэра», и уж тем более моего милосердия перед виселицей! Я не желаю знать вашего имени, но хочу знать напоследок. Есть ли среди ваших слов, хоть одна правда? Есть ли то, в чем вы мне не лгали, когда затащили в койку?! Сильвер не посмел больше ничего сказать, оно и было ожидаемо, и адмирал поспешил вернуться к своим друзьям. Как вдруг остановился, после неожиданных слов Долговязого: —Без парика, вы действительно красивы, сэр. Два изумруда вновь обернулись в сторону морского волка, в них словно загорелась искра, что отдавал зеленому оттенку тепло, а не тот мороз прежде. Верить этому или нет, было бессмысленно, однако эти слова словно птенец в гнезде, поселились у графа в сердце. И на напоследок, Сильвер продолжил: —Сэр прошу, не уходите. Во время боя я пристально за вами наблюдал, молил бога о том, чтобы ни одна пуля, и ни одна сабля не устремилась бы в вашу сторону. Все, что я тогда плюнул, сейчас не имеет значение, я хочу быть вашим единственным, сэр. Наши цели схожи, у вас есть карта, и мы можем быть полезны друг другу. У меня есть для вас выбор, сэр. Опять выбор, а ведь только после предыдущего, доктор все еще мучается с раненым капитаном. Однако Трелони стало интересно, хотя бы выслушать, ведь до этого звучали сладко греющие душу признания в любви. Однако правдивы ли они и на этот раз? Сильвер продолжил разговор после молчания, которое пират оценил, как знак согласия, протягивая руку: —Переходите на нашу сторону, и клянусь покойной душой Флинта, что вы будете с нами в безопасности. Из всех Джентльменов удачи вы вернетесь домой целым и невредимым богачом. И тогда мы с заживем с вами вместе, до конца своих дней. Перейти на сторону пиратов и быть в так называемой безопасности под треуголкой Сильвера, либо же остаться в риске со своими друзьями. Карта действительно была во власти Трелони, и лишь от одного решения зависела судьба этого несчастного свертка, самого сквайра, его друзей и конечно же Долговязого Джона, в сторону которого граф неровно дышал. Он не мог предать своих друзей, ни в коем случае. Однако накануне была его собственная жизнь, с которой адмирал прощаться не имел желания. Дав себе меньше одной минуты на раздумье, сквайр Джон Трелони, сделал свой выбор.