Как приручить Сюэ Яна (Сюэ прекрасен!)

Гроза разразилась на седьмое утро. Видят боги, эти двое сдерживались, как могли. Синчэнь сидел на коленях с безупречной осанкой юного лебедя. Пытаясь сосредоточиться хоть на чем-то кроме ощущений истерзанного тела, он чистил меч и прислушивался к нарастающей ссоре. Предыдущие дни протекали на удивление мирно, пара упрямых врагов игнорировала друг друга, чтобы не ссориться, но сегодня… сегодня произошло страшное, роковое и непоправимое: Сун Лань, ученый муж, безупречный во всех шести искусствах, ценящий красоту и изысканность, стремящийся к совершенству во всех начинаниях, узрел почерк Сюэ Яна. Это оставило столь неизгладимое впечатление, что благородный даос не медля ни мгновения, вступил в заведомо проигрышный бой. – Да умею я писать! – спор длился так долго, что у Сюэ Яна закончились подколки, и он рявкнул во все горло. – Это ты читать не умеешь! – Ты это называешь письменностью?!! – вспыливший Сун Лань позабыл про монашескую кротость и тоже рявкнул во весь голос. Синчэнь никогда не слышал, чтобы друг так кричал, но легко мог представить, что тот стоит, покраснев от гнева до самых корней волос, и яростно потрясает шедевром письменности Сюэ Яна. – Да как у тебя заклинания вообще работают, если ты иероглифы писать не умеешь? – Умею! И они работают! – судя по звуку, Сюэ вырвал исписанные листы из рук мужчины. – А если ты еще раз… Сяо Синчэнь тяжело вздохнул и отложил меч. Тело тут же отозвалось на движение болью. Пожалуй, стоило признать, что после того, что эти двое сделали с ним ночью, ни одна поза не могла быть достаточно удобной. Помимо боли там, где она ожидалась, ныли мышцы – никогда не пренебрегавший тренировками Синчэнь с удивлением узнал, что в его теле все же были мышцы, которые он ранее не тренировал. Голова была тяжелая и все еще немного хмельная, а кожа, натертая веревками, отзывалась легкой, игривой и поддразнивающей болью, когда к ней прикасались ткани одежд. Неловко поднявшись, Сяо Синчэнь поспешил выйти к спорщикам, пока обмен любезностями не сменился звоном оружия. – Вы сегодня в хорошем настроении, – кротко и ласково поприветствовал он их в мгновенно повисшей тишине. Судя по тому, что несколько секунд не было слышно даже дыхания, Синчэнь прервал нечто любопытное. – Такие энергичные. – Энергичные?!! – Сунь Лань рывком вырвал бумагу и поднес ее к лицу друга, – Да ты взгляни на этот кошмар! Он даже писать не умеет! – Я не вижу… – почти виновато произнес заклинатель. – Да умею я писать! – снова шелест вырванной из рук бумаги и волна воздуха, от предмета, поднесенного к лицу Синчэня. – Вот! Редис! Семь! Монет! Морковь! Рис! – Я не вижу, – смущенно напомнил мужчина, на что Сюэ Ян издал горловой стон и швырнул бумаги на стол. – Но Сун Лань мастер каллиграфии, и если в твоем написании не хватает изящности, то это прекрасная возможность улучшить умения. – Не хватает изящности? Да это кошмар! Как у него вообще печати работают! Да если б я умер и меня подняли с помощью печати с этими кривыми закорючками, то я бы тут же наложил на себя руки! От позора!!! – Ох, я бы с удовольствием на это посмотрел! – сладкий и ласковый тон Сюэ Яна подсказал Синчэню, что вот-вот прольется кровь. Кто бы знал, что конфликт, которого эти двое столь умело избегали, начнется из-за списка покупок. – Сун Лань, дорогой друг, не будь так строг к А-Яну, – ласково начал Сяо Синчэнь, стараясь тактично намекнуть. – Что за ужасные вещи ты говоришь! Наш дорогой друг никогда не сделает подобного! Путь тьмы чужд ему, и потому использовать подобные заклинания он не станет. Я понимаю, что тебе трудно мириться с несовершенством, но не будь так строг к А-Яну. В конце концов, он еще юн и у него не было достойных учителей. Голос был все еще немного хрипловат после длинной и жаркой ночи. Эти струны пели долго и нежно, доставляя еще большее удовольствие и без того пребывающим в блаженстве мужчинам. Даже при свете дня этот голос так завораживал, что пыл спора угас, обратив мысли в совершенно иное направление, а уж краешек рукава, «случайно» соскользнувший с запястья и обнаживший все еще красноватую после веревок кожу… Синчэнь едва ли не физически ощутил взгляды, замершие на его изящной кисти. Наступила недолгая тишина. Снова раздался шорох бумаги, словно оба спорщика подняли листы и теперь всматривались в них, пытаясь абстрагироваться от воспоминаний. Кожа, белая как молоко, красноватые следы от веревок и поцелуев, веночки укусов, длинные черные нити волос… стоны, похожие на пение струн… длинная, длинная ночь… – Синчэнь… – уже гораздо тише и спокойнее сказал Сун Лань, чуть охрипшим голосом. Смущенно откашлялся – отчего-то в горле пересохло. – Ты… Ты помнишь те ужасные печати, что рисовал Сюэ Ян? Представь, что кто-то пишет подобное не кровью на стене, а чернилами на бумаге. И выглядит это не менее ужасающе. – Да. – Вот же упрямый! Синчэнь с трудом удержал уголки губ от улыбки, и придал своему лицу хмурый и озабоченный вид. – Иероглифы, которые он рисовал, поистине ужасающее зрелище. У меня до сих мороз по коже, когда вспоминаю их. Полагаю, он специально писал так, что вызвать в противнике еще больший ужас и деморализовать его еще до схватки. Пожалуйста, никогда и ни в чем, не сравнивай А-Яна с тем человеком… Как у него вообще заклинания работали? Снова раздался шорох бумаги. Повисла небольшая пауза. – Ужас?.. Деморализовать?.. – эхом повторил юноша. - Какая разница - красиво, не красиво… Понятно же что написано. – Уже гораздо тише и спокойнее произнес он, став чуть более критичным к себе после высказывания Синчэня. – Полагаю, ты единственный, кто может это прочитать, – голос Сун Ланя тоже стал тише. Похоже, он все же смог обуздать эмоции, вызванные столь ужасающим зрелищем. – Но… в общем-то если делать линии чуть более аккуратными… И не так давить на кисть… и не заваливать знаки в разные стороны… Синчэнь слушал молча и слабо улыбался. Весь предыдущий день враги отсутствовали, а, явившись под вечер с покупками, были задумчивы и смирны. Что-то между ними произошло в тот день, но оба категорически отказались рассказывать подробности, обещая поведать об этом позднее, когда воспоминания потеряют болезненную остроту. Новый стол передвинули в тень, а Сяо Синчэнь сел на солнышко. Будучи незрячим, он ценил каждую возможность ощущать мир – и ласковое тепло света, и легкий ветерок, и звуки… Сидя на ступенях, он мягко улыбался, чутко прислушиваясь к разговорам, и представляя себе происходящее: Спорщики сели за стол. Сун Лань написал что-то, демонстрируя навыки, в безупречности которых Синчэнь не сомневался, потом кисть перешла к Сюэ Яну и началось… – Что ты… – озадаченно вопросил Сун Лань. – Ты неправильно кисть держишь. Что-то тихо скрипнуло. Зубы? – Ты неправильно окунаешь кисть в тушь, – прокомментировал следующее действие Сун Лань, но юноша снова сдержал свой нрав – только зубы скрипнули чуть громче. Шорох кисти. Тишина. – А теперь, что я сделал неправильно? – сладко и в то же время очень зло вопросил юноша. Раздался очень медленный и глубокий вздох Сун Ланя. Враги, похожие на пару гремучих змей изо всех сил сдерживались, чтобы не вцепиться друг в друга. Одно неосторожное слово Сун Ланя, тон голоса, малейшее движение его брови – хоть что-то что выдаст презрение или пренебрежение и Сюэ Ян, больше всего ненавидевший, когда на него смотрят сверху вниз, вцепится в протянутую руку как дикое животное… Но… раздался очень тихий шорох тканей. Рисуя сцену в воображении, Сяо Синчэнь увидел, как широкая теплая рука ложится на длинную узкую кисть, исправляя положение пальцев. Как она повела чужую руку к бруску туши и несколько раз провела по нему кистью для каллиграфии. Мгновение тишины и кисть едва слышно заскользила по бумаге, вырисовывая безупречно красивый иероглиф. Сун Лань не давал советов и не приказывал. Сидя рядом, он плавно вел рукой, давая чужой руке прочувствовать грацию каждой линии. Он негромко комментировал свои действия, не поучая, а словно по рассеянности разговаривая сам с собой. Сюэ Ян молчал. Синчэнь не мог видеть его лица, но ему хотелось думать, что юноша заворожен изяществом линий, рожденных кистью, и тем особенным неторопливым течением времени, что можно уловить лишь погожим днем, услаждая взор стихами. Живая тишина безлюдной природы, шелест листвы, пение птиц, ароматы. Свет солнца, заливающий двор, мягко улыбающийся мужчина, сидящий на ступенях. Рядом растет молоденькая одичавшая груша, и тень от ее листвы ласкает края его белых одеяний, изредка укрывая прекрасное лицо. Тень от дома, деревянный стол, бумаги для талисманов, брусок туши, широкая теплая ладонь и изящные иероглифы стихотворений… Все это наполняло покоем, вот только… Темные глаза поднялись от бумаг. Тень, отделяющая двух заклинателей от того, кто, улыбаясь, сидел на свету. Так было и будет. Лишь одному из них дано идти по дороге, залитой светом. Темные глаза снова опустись на бумагу. – Как успехи А-Яна? – тихо спросил Сяо Синчэнь у вошедшего Сун Ланя. Они долго занимались на улице, а после ужина юноша ушел, видимо желая побыть наедине со своими мыслями. – Ммм. – Сунь Лань издал болезненный сдавленный стон и обнял даочжана со спины, кладя тяжелую голову на его плечо. – Я так устал, – очень тихо пожаловался он. Сяо Синчэнь улыбнулся. Должно быть старания Сюэ Яна причиняли истинную муку страдающему перфекционизмом Сун Ланю. Обернувшись в объятиях, мужчина заключил дорогого друга в кольцо рук и запечатлел на макушке мягкий и ласковый поцелуй. – Неужели это так сложно? – вопросил тот, закрыв глаза от удовольствия и чувствуя себя ребенком, укравшим печенье. Было что-то восхитительно неправильное в том, чтобы ластиться к Синчэню, когда рядом нет прирученного им зверька. – У нас с тобой были прекрасные учителя. Таких мало, – мягко напомнил ему друг. – Лучше расскажи мне, что вчера было в городе. Ты ведь следил за ним весь день? Уличенный Сун Лань осторожно кивнул. На шестой день с кожи юноши окончательно сошли следы поцелуев, и он отправился в город. Сун Лань незаметно последовал за ним, но… Мысли о дне, переполненном событиями, и ночи, наполненной объятиями, как-то незаметно сместились к новому дню и Сюэ Яну, безмолвно, но старательно рисующему линии, в попытке повторить грациозные изгибы. В вороте одеяний виднелись свежие россыпи укусов и поцелуев. Их легко скрыли бы одеяния вроде тех, что носили даочжаны, но… но разве стал бы Сяо Синчэнь раз за разом оставлять подобные украшения лишь для того, чтобы приучить мальчишку носить более закрытую одежду? Конечно, нет! – подумал Сун Лань, нежась в кольце рук и так же ласково и бережно удерживая друга в своих объятиях. Но поразмыслив еще немного и припомнив легкие лукавые нотки в голое Синчэня, он с тяжелым вздохом признал, что, во-первых, очевидно, что да – Синчэнь оставлял их намеренно. Во-вторых – Сун Лань видел в этом смысл, ибо мальчишка привлекал слишком много внимание: стройнее длинные ноги, неприкрытые подолами длинных одежд, тонкая длинная шея, подчеркнутая ошейником, выразительные, дерзкие ключицы... раздражало. Обращенные на все это взгляды раздражали. Слишком много людей жрали глазами это блюдо. Отвратительно. Не хорошо, что Синчэнь трудится над этим один – следовало помочь другу. Приняв решение, мужчина огляделся, выискивая чайные принадлежности. Рассказ о событиях в городе обещал быть очень долгим и насыщенным, и его прекрасно украсила бы чашечка ароматного напитка…