Как приручить Сюэ Яна (Сюэ прекрасен!)

Подвал приглушал звуки и темная тишина ластилась приятной прохладой. Сун Лань слушал, закрыв глаза и чувствуя, как напряжение уходит из тела. – Одного золотого слитка хватило бы, чтобы на полгода снять дом и каждый день покупать еду на двоих, а в кошеле их было больше дюжины. Этого бы хватило на несколько лет легкой жизни. – Сюэ Ян говорил медленно и неохотно, а перед его внутренним взором вставало прошлое. Осенний ветер завывал как раненный зверь, ледяной дождь безжалостно хлестал оголенные ветви. Старый заброшенный склеп давно покосился, а стены утопали в колючем кустарнике. Переплетающиеся ветви даже зимой прятали щель, в которую могла протиснуться псина или тощий ребенок. – Надо уходить, – бормотал мальчишка в старой потрепанной одежде. В полной темноте он на ощупь собирал вещи. – Если сейчас пойдем, то уже через два дня будем в другом городе, а там поищем, как разменять на серебро и монеты… Здесь нас быстро найдут, потому надо уходить! Второй мальчик молчал. Он не спорил и не соглашался. В вое ветра было слышно только его быстрое и сбивчивое дыхание. В отличие от старшего он не суетился и не собирал вещи – все эти лохмотья больше ему не понадобятся. Он больше не будет бедным. Никогда! Грязные руки ребенка сжимали очень старую и потрепанную пипу – единственное, что у него осталось от матери, когда-то игравшей на улицах за подаяния. Она умерла три года назад, в холодную и голодную зиму, когда озлобленные люди кидались друг на друга как волки…еще не настолько озверевшие чтобы жрать человечину, но ищущие на ком сорвать страх, злость и отчаяние. Он думал, что тоже умрет в ту зиму, но… Но еще более грязный и оборванный, чем он сам, мальчишка помог ему. Он показал, где найти объедки и как переждать зимнюю ночь, куда можно забиться, когда мороз кусает кожу, как развести огонь и растопить снег, как воровать и обманывать. Он научил цепляться за жизнь зубами, вырывая у смерти каждый день, как хищный зверь вырывает мясо из плоти загнанного зверя! Научил драться и бежать быстро как ветер, научил засыпать голодным и упрямо просыпаться живым… Но все это было так сложно! Как же было хорошо, когда рядом была мама! Она играла на пипе и заботилась о нем, она обещала, что всегда будет рядом! Но она не сдержала слова, а он так и не научился играть на пипе… да и на этой старой уродливой деревяшке осталась всего одна струна. От человека, что обещал всегда заботиться о нем, осталась всего одна струна! – Здесь у нас попросту отнимут золото, никто не будет считаться с нами… – бормотал мальчишка. Выковыряв из щели кулон на шнурке, он спрятал его под одежду, после чего поднял с пола старое изношенное ханьфу из плотной ткани. Оно было настолько уродливо, что дети лишь спали на нем или закутывались в особо сильный мороз. – Надевай! Нам придется идти всю ночь, это хоть немного согреет и… – ребенок смолк, почувствовав, что в темноте его со спины обнимают теплые руки младшего. Ребенок доверчиво прижался к нему и обнял за шею. – Старший брат… – тихо пробормотал он. – А?.. – Я не хочу больше никогда голодать. – Не будешь, – хмыкнул мальчик. Если бы внутри склепа было хоть немного света, то белоснежные клычки сверкнули бы в широкой улыбке. – Но сейчас нам нужно уходить. – И не хочу больше носить лохмотья. – Мы купим одежду в городе. Красивую и теплую. И конфет. Будем теперь каждый день есть конфеты! – Пообещал он. – Но сейчас нужно… МХ?!! Детские ручки с неожиданной силой резко дернули назад, скрещивая концы струны, обвившей шею. – Нам не хватит этого на двоих! Ты ведь сам сделал бы так же! – по лицу ребенка текли горячие слезы, а побелевшие руки все сильней и сильней сжимали тонкую струну… последнюю струну! Что ж, матушка все еще может позаботиться о нем! Он не видел в темноте, но пахло кровью, а вздохи старшего становились все судорожнее… тело содрогалось все тише… Когда же тот упал на землю, ребенок еще несколько минут стоял над ним, рыдая в голос и размазывая по лицу кровь, грязь и слезы. – Ты сам… сам бы так сделал!!! – повторял он. – На двоих не хватит! Не хочу больше… лохмотья, объедки… ненавижу!!! Он кинулся прочь, бросив использованные вещи: пипу, лишившуюся последней струны, заботливо приготовленную для него ханьфу из плотной ткани – уродливую, но теплую, окровавленную струну и того, кого называл старшим братом. Все эти вещи больше не были ему нужны, впереди ждала сытая и счастливая жизнь!!! Ребенок бежал сквозь дождь и завывающий ветер, унося с собой свое драгоценное будущее – золото. – А что потом? – Потом произошло то, чего этот глупый ребенок и боялся: их нашли хозяева кошеля, – беззаботно улыбаясь, ответил Сюэ Ян. Лежа, он согнул ногу в колене и, закинув на него вторую, покачивал кончиком сапога. Легко и непринужденно. Говорил он мало, так же как и Сун Лань, лишь обрисовывая ситуацию короткими фразами, вот только в голове толпились неупокоенные вспоминания… Ледяная вода обрушилась водопадом. Мальчишка содрогнулся, судорожно кашляя и оглядываясь. Вокруг было светло и так много людей… он умер? Это загробный мир? Нет, это старый склеп, а вокруг духи похороненных здесь людей?.. Что им надо? Удар кнута был так внезапен, что мальчишка даже не понял, что это. Боль вспыхнула с опозданием. Он всхлипнул и попытался отползти, но кнут снова щелкнул – на этот раз обожгло ногу. Крик «за что» потонул в громогласном хохоте. Кто-то пнул его, заставив вернуться в центр склепа. Мальчишка рукавом вытер с лица воду и грязь и огляделся. Склеп был полон крупных собак и людей в темных одеждах. Все при оружии и в дорогих одеждах – заклинатели? Под потолком парили полоски бумаги, на которых танцевало золотистое пламя, а на одном из каменных гробов сидел в развалку мужчина с полубезумными глазами и волчьим оскалом. Одна рука покоилась на согнутом колене, а во второй лежал кнут. – А я говорил, что эта падаль еще подергается, – хохотал он. – А вы – дохлый, дохлый! Господа, вы совершенно не умеете веселиться! Ахахаха! Вспомнив о произошедшем, мальчишка сжал руку на шее. Струна разрезала слой кожи, на ране уже запеклась вязкая кровь. Опустив взгляд на одежду, ребенок понял, что весь в крови и выглядит поистине жутко! Он и сам бы принял себя за мертвеца, увидь такое… Люди вокруг продолжали хохотать, особенно человек с волчьим оскалом. – А ну признавайся, крысеныш, куда мое золото дел? – скалился он, отводя руку, чтобы еще раз ударить кнутом… – Такое уж у высочайших господ было развлечение: «терять» кошель, а потом искать его, полагая, что могут наказать каждого причастного, как вора. Они называли это «охота на крыс». Один ребенок успел сбежать с золотом, а второй нет. Сознание вернулось не скоро. Избитый, исполосованный кнутом и ожогами от горящих талисманов, он лежал на полу склепа, больше всего сожалея о том, что не умер до того, как эти люди нашли его. Не имело значения, сказал он что-то о младшем или нет, но было приятнее умирать, зная, что не выдал. Бессмысленное упрямство – они найдут младшего по следу золота. Он ничего не мог для него сделать, ни он, ни… в углу склепа лежала отброшенная, как хлам пипа. Лишившись последней струны, грязная и неухоженная, она походила на мертвую нищенку, состарившуюся раньше срока. Кто-то из заклинателей разломал ее ударом сапога, так же как некогда сломали ее хозяйку с нежными и пустыми глазами, в которых умерла надежда. Лай собак приближался, а это значило, что возвращались и их хозяева. Сюэ Ян попытался пошевелиться, с трудом оперся о землю рукой и приподнялся. Зачем они возвращаются? Добить его? Ничего хорошего это не сулило, сбежать он не сможет, псы все равно найдут… спрятаться? Защищаться?.. Дверь в склеп распахнулась прежде, чем он смог подняться. Ворвавшиеся люди были веселы и пахли кровью – охота удалась на славу! Заметив приподнявшегося ребенка, тут же оскалившего окровавленные зубы как дикое животное, заклинатель с кнутом расхохотался. – Да вы гляньте, какой живучий! Рука потянулась к окровавленным лохмотьям, но зубы сверкнули и щелкнули, едва не сойдясь на запястье. Раздался хохот. Едва успевший отдернуть руку мужчина, схватил мальчишку за рваный ворот, рывком поднимая в воздух. Избитый и окровавленный ребенок тут же забился в хватке и вцепился в длань зубами, прокусывая плоть до крови и мяса, до самой кости! – Ух, злой какой! – произнес заклинатель, восхищенно щелкая языком. – А возраст-то подходящий! – Что?! – снова раздался чей-то хохот. – Да ты рехнулся! Дай срок, и этот щенок сам тебя сожрет! Но это вызвало лишь еще больший хохот, а потом в лицо бросилось что-то черное, и последняя вспышка боли погасила истерзанное сознание. Сун Лань не знал что сказать. Но раз оба ребенка выжили, то возможно Сюэ Ян преувеличивает? Или что-то неправильно понял в их намерениях… кому вообще придет в голову подбрасывать кошель, а потом охотиться на тех, кто им польстится? – И ты больше никогда не видел его? – Почему же, видел, – ухмыляющийся Сюэ Ян тихо рассмеялся. – Он достиг определенных высот и еще долго оставался там. Хотелось кричать, но голоса не было. У всего есть предел. Словно оглушенный он смотрел вверх. Старый дуб с уже редеющей кроной цвета рыжеватой грязи. Веревка. Тело. Растерзанное на части, и подвешенное на потеху птицам. Руки, ноги, голова… все отдельно. – Мы два часа гнали его по полю, то давая уйти немного, то подгоняя… А когда нам наскучило, я отдал приказ псам и они разорвали твоего маленького дружка на части, – посмеиваясь с удовольствием рассказывал заклинатель. – С тобой было бы куда веселее! Хахахаха! А теперь – идем. Сюэ Ян даже не взглянул в его сторону, продолжая смотреть на ошметки человека… друга… брата… младшего. Куски плоти того, о ком он заботился и кого растил, с кем делил каждый кусок еды и с кем спал, обнимая и стараясь согреть, делясь теплом даже в самые холодные зимние ночи… Он не шевелился и потому заклинатель досадливо цыкнул и дернул веревку, привязанную к собачьему ошейнику на шее ребенка. – РЯДОМ! – приказал он. Но дикое животное рванулось к дубу, несмотря на вновь открывшуюся рану на шее, и заклинателю пришлось волочь по земле свою добычу, отбивающуюся и рычащую. – Упрямый, – довольно посмеивался он. – Это хорошо, такие живут дольше… звереныши… такие как мы с тобой… всех переживем, и на могилу плюнем… – бормотал он как безумный, шагая и волоча за собой ученика, что рвался с привязи как дикий зверь… – Оттуда и шрам. Я же говорил – скучная история о глупых детях. Сун Лань молчал. Разговор угас сам собой. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, что именно оставило шрам – шелковая струна пипы! Вот почему один из них не успел сбежать, а второй заполучил кошель полностью… Он открыл рот, намереваясь произнести это вслух, но осекся. Если бы рассказчик хотел слышать эти слова, то произнес бы их сам. Он снова потрогал шею, скрытую тонким ошейником, но на ощупь шрам не чувствовался. Вот тебе и песнь дружбы. – Легко быть верным другом и преданным братом, когда это ничего тебе не стоит, – тихо и ядовито прозвучало в тишине. – Правда? Когда сыт и обут, когда есть дом и меч… Сун Лань не сразу нашел что ответить. Разве можно сравнивать? Сказанное сгоряча и шелковую струну на шее? – А ты бы смог его простить, если бы встретил и узнал, что он сожалеет о своем проступке? – тихо, но твердо произнес он. – Настолько сильно, что больше никогда так не поступит и будет всеми силами пытаться загладить вину? Если уж эти дети и вправду были так близки, то неужели не смогли бы простить друг друга? Вопросы – один другого сложнее, повисли в тишине. - И неужели ты сам не совершал чего-то, что всей душой хотел бы изменить и быть прощенным? Сюэ Ян изогнул губы, чтобы сказать что-то ехидное, но так и не произнес ни слова. Он молча смотрел в пустоту, и перед внутренним взором встал сон, от которого сжималось сердце. Туманные окрестности города И. Короткое мгновение: взмах Шуанхуа и кровь расцветает на белых одеждах, два тела на скудной земле - две сломанные игрушки. А потом вечность, в которой время потеряло свою суть. Бездомное солнце металось по небу, руки раз за разом поднимали крышку каменного гроба, неслышимые никем слова падали в пустоту… день, ночь, лето, зима – все перестало иметь значение, затянутый туманом город И безмолвствовал, став огромной гробницей. Даже во сне время длилось так долго, будто Сюэ Ян веками охранял этот гроб, и лишь меч Лань Чжаня приносил столь желанное избавление от вечной скорби. Лишь эта боль позволяла проснуться, чтобы тут же сорваться с места, где бы он ни был и мчаться к Синчэню, чтобы убедиться, что в похоронном доме другие хозяева, а обожаемый даочжан спит в особняке, на приготовленной для него Сюэ Яном постели, медитирует в отмытой для него Сюэ Яном комнате, или бродит на ночной охоте. Юноша сел и поежился. Просто плохой сон, порождение страхов. Что будет, когда Синчэнь узнает его имя? Слишком сложно надеяться на что-то, но… умереть от взмаха Шуанхуа гораздо лучше, чем от лезвия Бичэня. Хорошая смерть. Сюэ Ян снова лег. - Сун Лань, – его голос прозвучал тихо и твердо. - Мгм? – тихо откликнулся заклинатель из темноты. - Когда он узнает, - Сюэ Ян не стал уточнять кто и что. – Не вмешивайся. Захочет убить – пусть убивает, но своей рукой. Я не буду сопротивляться, но если ты вмешаешься… - угроза повисла в воздухе. - Мхм. Хорошо, - неожиданно легко согласился даос. Голос был чуть медленным и сонным. – Соглашение в силе лишь до тех пор, пока ты не причиняешь ему вреда. Так ты смог бы простить своего друга? - Дался тебе этот босяк, - тихо пробормотал темный заклинатель. А и вправду, смог бы? Так Сюэ Ян не злился ни тогда, ни сейчас. Он знал, что рано или поздно все сложится именно так. Что младший, что юная змея – легко продадут даже родную мать, если прибыль будет стоить того. Не было и не будет уз и чувств, которые нельзя предать. Зато есть люди, которые не предают. И первый из них это Синчэнь. Вот только что кует в них эту болезненную преданность? Врожденные качества, воспитание или человек, однажды вонзивший в их спину нож? Или – нож, который они вонзили сами? Ворочаясь с боку на бок, Сюэ Ян так и не смог уснуть, терзая себя вопросами.