Гравитация

Их диалоги в дневнике Гарри может перечитывать и перечитывать. Не только потому что в ответах Марка полезного больше чем в учебниках, хотя и поэтому тоже, но и потому что… ладно, от себя не убежишь, Марк Гарри нравится. У него саркастичный и мрачноватый юмор, манера общение весьма деспотичная, по Марку видно, что он весьма эгоистичен и привык к тому, что его слушают и делают, что скажет и чужое мнение его редко волнует. Хотя если того требует дело он выслушает мнения — это видно и по оговоркам Марка про работу, без имен и фактов, конечно, но видно. И то, что в общении с Гарри тот сдерживает свои порывы — тоже. Еще Марк прекрасный учитель. И не скупится на похвалу, если Гарри умудряется его удивить, а Гарри умудряется и часто. И запрещает Гарри думать о себе, как о посредственности с кривыми руками, приводя вполне весомые аргументы в противовес. Гарри перечитывает строки — Марк злится, но видно, что не на Гарри. На тех, кто по мнению Марка, вбил Гарри в голову все эти глупости про бесполезность и кривые руки, и отчего-то ему Гарри верит, даже больше чем когда-то Гермионе, собаку съевшей в успокоении его самоуничижения, — мысли о собственной несостоятельности в последнее время посещают его все реже, даже тогда, когда у Поттера что-то не получается и с третьей попытки. Марк о Гарри заботится. Так, как только может заботиться человек за сотни миль от другого и через переписку. Он спрашивает, не забыл ли Поттер прихватить с ужина себе пару сэндвичей на перекус, и журит его, если Гарри пишет после двух ночи — за то, что тот не спит. Обычно после коротких ночных разговоров Гарри все-таки ложится по настоянию Марка и, как ни странно, спит спокойно до самого утра, не вскакивая от Волдемортовых перепадов настроения от тлеющего гнева к пламенной ярости. И, Гарри стыдно так думать, это отдает трусостью, но общаться вот так — на расстоянии, легче. Можно обдумать, что написать и как написать, поорать в подушку в перерывах или заглушить все той же подушкой долгий стон. Благословенны будьте те, кто создал однажды чары приватности и придумал плотные балдахины. Ведь в тексте не видно ни красных щек, ни смущения, ни дрожи. Можно говорить обо всем, на любую тему, не задумываясь о том, чтобы дышать — и не заикаться под темным взглядом. Сколько же всего они обсудили… Только вот Гарри никак не мог заставить себя написать вопрос, который вертелся в сознании, мягкой дымкой окутывая фантазии почти с самого начала. Смелости не хватает. Гарри влюблен и не отрицает, уже не отрицает, вот только влюбленность эта не единственное, что привязало его к Марку. И страх потерять — общение, заботу, поддержку этого человека, просто из-за одного глупого вопроса — такой сильный, что Гарри просто не может заставить себя написать вопрос. И мысли эти занимают так много места в его голове. Ему бы стоило беспокоиться совсем о другом. Совсем о другом. Об учебе, например. Амбридж на проверку после первых недель, оказалась не таким уж плохим преподавателем, стоило признать, и он бы не отказался послушать ее лекции в свое время, но лишь для первых и вторых курсов, изучающих, как вызывать авроров, оказать первую помощь и добраться до Мунго, защитить свою одежду и сделать так, чтобы выпавшие волосы да и другой биологический материал никто не смог бы использовать — дальше ее компетентности не хватало, так старшие занимались сами. О том, чтобы не поддаваться на провокации все той же министерской Жабы, жаждущей его промахов словно хвосторога ужина из Чемпиона. И о том, как бы избежать наигранного дружелюбия Дамблдора и посещений директорского кабинета, дабы не влипнуть в жесткий допрос замаскированный под чаепитие с лимонными дольками, особенно если конвоиром в этот самый кабинет был Снейп. Ему бы стоило беспокоиться о том, где бы теперь заниматься собственными проектами — режим Генерального Инспектора поставил крест на использовании пустых кабинетов. Нет, заниматься бы Гарри там мог, но оставлять в каждый раз новом месте наработки — не лучшая идея. О, ему стоило бы о многом беспокоиться куда сильнее, обращать больше внимания на негатив вокруг, на то, что пишет Пророк, но вместо этого… Что-то внутри скребется и урчит — ну не может взрослый мужчина, такой, как Марк, возиться с Гарри просто из альтруистичных побуждений. Марк умен, эгоистичен, зачастую резок и несомненно властен, имеет мало терпения и жутко не любит терять время попусту — однако он все же тратит этот драгоценный ресурс на Гарри. Нет. Даже не на Гарри Поттера, а на грязнокровку Джонатана. Может это значит, что Поттер ему нужен? Именно так, как хочется самому Гарри. От одной этой мысли становится хорошо и жарко, и свободно. Но это по вечерам, перед сном, а утром на трезвую после сна голову, особенно если Гарри проснулся от очередной вспышки неудовольствия от жаворонка Лорда, хочется ругать себя за подобную глупость. О, Мерлин, словно Гарри больше не о чем беспокоиться? За ним охотится самый опасный темный маг последнего пятидесятилетия со сворой верных сторонников, и ему бы думать, как эффективнее всего избежать Авады в лоб или еще чего похуже, а не тратить время на цикличные раздумья над тем, почему Марк относится к нему так по — особенному. Закладка в дневнике, что лежал рядом с подушкой, поменяла цвет с бордового на темно-зеленый и все панические мысли тут же вылетели у Гарри из головы, стоило ему это заметить. Он подхватил увесистую книженцию, раскрывая по линии ткани тут же вчитываясь в аккуратные буквы. Прошлый их разговор оборвался очень резко, Марк не дописал слово, оставив широкий росчерк пера, превратившийся в кляксу, словно очень резко поднялся, неаккуратно выронив перо. Через пару минут ожидания Марк коротко пояснил, что дела требуют его немедленного присутствия и пожелав Гарри доброй ночи, ушел. В ту ночь Гарри так и не заснул. Он ведь не был идиотом и умел из кусочков и оговорок пусть и не складывать полноценную картинку, но составлять вполне правдоподобные версии. Волнение за Марка грызло его, весьма «удачно» сочетаясь с прорывавшимися по связи с Воландемортом эмоциями. А тот был, как назло, полон пугающе сосредоточенного и очень концентрированного гнева и мрачной решимости, лишая Гарри даже малейшей возможности попытаться уснуть, подстегивая волнение и ощущение чего-то опасного. А ведь Марк, по вполне обоснованному мнению Гарри, не был кем-то, кто проводит все свои дни в кабинете, перебирая документы и раздавая приказы. Вернее, подобное тоже присутствовало в его жизни, но не большей частью. Марк руководил большим количеством людей, что занимались явно не зачарованием кусачих тарелок, в его речи, бывало, проскальзывали специфические термины и обороты, о значении которых Гарри его не спрашивал, но после искал значения. Часть находил в словарях, как профессиональные жаргонизмы, как маггловские, пусть и устаревшие на полвека, что не так уж и много для магического мира, так и магические, часть в профессиональной литературе по чарам и проклятьям, что только могла найтись в библиотеке Хогвартса. Благо мадам Пинс не аннулировала его доступ в запретную секцию, полученный на четвертом курсе, а библиотека Хогвартса в закрытой своей части была куда информативней чем в открытой, хоть и вопреки мечтам многих поколений учеников, тоже не содержала в себе страшные тайны различных магических искусств. Да и вспоминая их немногие личные встречи… Марк двигался, как Сириус в тех воспоминаниях о его боевой молодости, что крестный скинул в омут памяти, хотя в движениях Марка было гораздо меньше позерства и куда как больше скупой эффективности, видной даже в повседневной жизни. В конце концов, за плечами Сириуса были лишь аврорская подготовка, да обрывки семейной муштры, а у Марка годы и годы опыта, и практики, которых у крестного не было. — Неужели она действительно еще хуже чем нелюбимая тобой Трелони? — Обозначилась на странице новая строка. Гарри улыбнулся глупо, склонив голову к плечу и прижимая тем уголок губ, чтобы не рассмеяться облегченно прежде чем обновит заглушающие на пологе кровати. Марк, словно и не было перерыва продолжил диалог с вопроса на котором остановился. Это было… Гарри не мог подобрать слова. Не было такого в его словарном запасе, что бы объяснило чувство легкости в его голове из которой тут же выдуло все мысли, оставив только эмоции. Слишком приятные, чтобы от них отказаться. Было, было что-то все-таки в том, чтобы быть гормонально-зависимым подростком, способным парить в своем воображении посреди ночи, только от того, насколько близким и понятным кажется совершенно незнакомый человек. Гарри перегнулся вправо, вытаскивая перо из шкафчика прикроватного ящика и помотал головой прогоняя из мыслей сладкий дурман облегчения и тепла, задумываясь над ответом. Он многое мог и хотел бы рассказать. И спросить. Узнать в порядке ли Марк? Не ранен ли, здоров? Поделиться с Марком тем, как и отчего Амбридж так ему противна. Привести примеры ее злобных придирок и откровенных провокаций, тех словесных силков, которые та расставляет персонально для него на каждом совеем уроке и огибать которые Гарри почти выбился из моральных сил. Поттеру так хотелось получить совет от Марка, возможно услышать его несколько иной взгляд на ситуацию. Тот мог бы предложить выход, который Гарри не видел. Но он не мог ни рассказать, ни спросить, ни попросить совета. Марк очень тщательно в их разговорах огибал тему своего рода занятий, а Амбридж изводила Гарри Поттера. Героя, Мальчика-Который-Выжил, Избранного… не магглокровку Джонатана. До Джонатана, существуй, конечно, тот на самом деле, по правде сказать, Амбридж бы не было никакого дела. Как и до сотен других учеников в этой школе, не отличавшихся ни родовитостью, ни политической позицией, ни даже вызывающим поведением. Откровенно говоря у Джонатана пока, сейчас в начале года, могла быть к Амбридж только одна претензия — как преподаватель для курсов старше второго та была совершенно некомпетентна. Ну или талантливо старалась таковой показаться. — Ее лекции бесполезны. — Наконец написал Гарри. Давя в себе желание высказаться более открыто и грубо. — СОВы в этом году, но от нее толку меньше, чем от всех предыдущих шарлатанов — преподавателей вместе взятых, если умножить это на то, что нам теперь запрещено самостоятельное обучение в пустых аудиториях — это полный крах. Даже если я найду старые издания в закрытой секции библиотеки и решу практиковаться, черт с ним с обязательным руководством наставника, за все годы в школе мы научились обходиться и без этого элемента обучения страхуя друг друга, все равно невозможно найти кабинет, где бы можно было провести больше одного дня и не попасть к Амбридж на отработки. Честно, Марк, эти ее котята на тарелочках мне в кошмарах теперь являются. Не то, чтобы Гарри и до отработок у Амбридж сладко спал, но стало еще хуже. Половину кошмаров Гарри, раньше связанных с Воландемортом, змеями и кладбищем теперь перетянули на себя мяукающие твари. Что было показательно… Выплеснув в быстрых строках и угловатых буквах накопленное возмущение и волнение, Гарри отложил перо и перетек из сидячего положения головой на подушку, положив рядом раскрытый ежедневник. Глаза Поттера начали слипаться, а быстрый темпус показал третий час ночи. Гарри же не желая сбивать теплое облегчение и легкую радость от присутствия Марка очередным кошмаром за авторством Воландеморта или котят, честно боролся со сном, вглядываясь в белеющие в полумраке страницы. Утром же, проснувшись от будильника Рона, визг которого перебивал заглушку любой силы он ошарашено сел на кровати, быстро моргая — выспавшийся и бодрый, так словно одно только ощущение присутствия Марка отгоняло от него все неприятные сны. Гарри схватил ежедневник, все так же раскрытый на правой стороне подушки. Под его ответом чернели новые и интригующие строки. — Скажи-ка мне, Джонатан, слышал ли ты когда-нибудь о Выручай-Комнате?