Гравитация

Гарри прикусил губу, проглотил смешок, быстрым движением палочки накладывая заглушающее на полог. Потер тыльной стороной ладони щеку — та показалась такой горячей. Он сполз вниз по подушкам, перекатился на бок, прикусив край наволочки. Заглушающее заглушающим, но от привычки быть тихим во всем и не мешать, так просто было не искоренить. Да Гарри и не хотел. Улыбнулся счастливо, чувствуя, как отпускает эйфория, оставляя после себя некоторое смущение. Прикрыл глаза, стараясь представить выражение лица Марка, пишущего ответ — тот самый, до которого Гарри сам бы в жизни не додумался. Не было нужного опыта. Спокойное, с приподнятой, в несколько саркастичном, но не язвительном жесте, бровью. А еще Гарри чувствовал сродство. Узнавание. Понимание того, что любой текст вышедший бы из-под руки Марка он бы узнал. Очень уж у того была примечательная манера речи. Гарри зажег на палочке люмос, поднял руку, приклеивая шарик света к внутренней стороне балдахина. Снова раскрыл ежедневник, чтобы пробежаться взглядом по выверено-ровным строкам. «Ярче памяти, чем та, что связана с высшей степенью симпатии, человеческий род еще не испытывал. Поэтому, немудрено, что подобный опыт является самым эффективным способом создать полноценное заклятие патронуса. И, судя по тому, что я нашел в справочниках, это еще и самый простой способ. В конце-концов, большинству хватает памяти о ярком удовольствии, обычно просто телесном. Не могу утверждать, что подобного хватит для призыва полноценного защитника, такой информации не нашлось, но это не мешает тебе попробовать, хотя я бы и не советовал. Телесный патронус не первая необходимость, как на экзамене, так и в Хогвартсе вообще.» Гарри прижмурился, снова прикусив край подушки, подтянул колени к животу, сворачиваясь в клубок. На краю сознания мелькнула мысль, жадная и испуганная одновременно. Гарри бы хотелось видеть Марка, хотелось бы, чтобы тот сказал ему это вживую, чтобы Поттер мог уловить отголоски эмоций в его лице и взгляде. Конечно, если бы вообще решился посмотреть Марку прямо в глаза, когда тот говорит такое. Настоящих, а не тех, что Гарри надумал себе сам. Ведь в словах, тщательно выверенных строчках, Поттеру почудилось ревностное недовольство. Оно скорее всего не было правдиво, но думать о нем было приятно. О том, что Марк не хотел, чтобы Гарри искал себе кого-то для «проверки», но при этом не скрыл информацию, рассказал, как есть, не спрятал, посчитав, что «так будет лучше». Как же Гарри это в нем нравилось. То, что Марк говорил прямо, предлагал решение проблемы, даже если оно могло не понравиться адресату. А то, как именно Марк, совершенно не привыкший щадить чьи-то чувства, выбирал слова… только он мог подобрать такую аллегорию к «силе любви» и предложению «потрахаться для проверки», чтобы ясно выразить, что именно он думает о подобной глупости — заставляло кровь приливать к щекам. Впрочем, Гарри и сам не был в восторге от подобного решения. Не с его прошлым, что вылилось в проблемы с головой и злобную паранойю без поводка, ищущую во всем подвох и рявкающую на всех, кто подходит ближе определенного радиуса, искать подобные приключения, и тем более в Хогвартсе. В лучшем случае, Гарри просто не сможет сблизиться с выбранным человеком достаточно, даже с условием одноразовой встречи, обидев партнера, и даже если что-то и выйдет, удовольствия от синхронных телодвижений будет мало, если вообще это удовольствие будет, а не заместится тщательно скрываемой паникой, когда дрожь страха выдается за спазмы возбуждения. Не тот опыт, из которого можно вытянуть воспоминание для патронуса и который Гарри вообще когда-нибудь хотел бы пережить. По крайней мере добровольно. В худшем, он бы не только словил новый триггер к нелюбви прикосновений добавив безотчетный страх, но и получил в довесок еще и тонну проблем связанных со всем тем, что предполагает его известность. В школе, где нельзя было прикрыться личиной, партнер мог доставить Гарри много неприятных часов, просто решив, что это выгодно — рассказать всем, как на самом деле быть с Гарри проблемно. От простого представления подобной ситуации, весьма вероятной, впрочем, Поттеру поплохело, а к горлу подкатил тошнотворный комок, сковав то спазмом. В нем явно не найдется столько доверия к кому-то неизвестному, чтобы провернуть подобное. Точно не ради эксперимента. Гарри в общем-то даже не был уверен, что его не стошнило бы от волнения и страха даже в компании Марка. Одно дело образы в собственном мозгу — приятные, пусть основанные на реальных ощущениях прикосновений чужих ладоней и дыхания, но все же мечты, они были полностью его, в них не могло появиться что-то что было бы Гарри неприятно или не комфортно, он сам контролировал все происходящее, другое — реальность. С его-то телом, оказаться рядом с кем-то обнаженным, уязвимым — пугало до побелевших костяшек пальцев и стиснутых зубов. Не с его телом, тощим до выпирающих костей, где на коже ярко виднеются белесые шрамы, думать, что Марк посчитает его красивым. Захочет коснуться. Или хотя бы не отвернется. Или не развернется и уйдет. Потому что Марк старше. Секс его не пугает. Марк, скорее всего, вообще никогда и не знал подобного страха. Ему может нравиться Гарри, как собеседник и ученик, как тот с кем приятно провести вечер, обсуждая статью о чернении серебра рунами, но в партнерах он может хотеть кого-то кто хотя бы не будет сжиматься от ощущения чужих ладоней позади, на шее и пояснице. Гарри достаточно изучил Марка. Тот четко планировал свое время, рационально распределял ресурсы, как физические, так и эмоциональные, и не любил тратить их зря, не получая достаточной отдачи или весомого результата. Марку нужен был кто-то с кем не нужно будет сдерживать властный нрав и крепкие, удерживающие прикосновения, кого-то опытного и простого. Кого-то кто будет получать удовольствие, а не замирать от любого нового прикосновения, от всего, что Марк бы захотел ему дать. Кто-то, кто был почти полностью противоположностью Гарри. Это в своих фантазиях Поттер мог представлять, как Марк кусает его в шею, оставляя под ухом наливающийся темным отпечаток, опаляющее дыхание на свежем повреждении которого ощущается словно прожигающим насквозь, как сжимает его запястья, накрывая собой так правильно, что на поверхность всплывает опьяняющее чувство защищенности… но Гарри не обольщался, случись такое в реальности, его первой реакцией будут — боль, страх и оцепенение, и хорошо если не паническое удушье. Может, если бы прикосновений, обычных и интимных было достаточно и они были бы частыми настолько, что Гарри отвык искать в них подвох, у него бы получилось получать от сексуального взаимодействия удовольствие, но Гарри не мог просить бы от Марка проявить еще большее терпение, чем тот уже для него отводил. Но все это было лишь умозрительным рассуждением. Просто потому что Марк если однажды и захотел бы Гарри, то он бы захотел Джонатана. Никому не известного магглокровку, пусть и с неприятным багажом взросления, из-за которого требовалось быть терпеливым. А не Гарри Поттера, чье имя известно каждому в магическом мире Англии и за кем идет беспрестанная охота. Стать героем светских ядовитых сплетен, поимев тонну проблем — явно не то, что бы Гарри хотел для Марка, а сделать его мишенью для Воландеморта, втянуть в заведомо проигрышное противостояние — тем более. Так подставить мужчину Гарри точно не мог. Так что фантазии останутся фантазиями, а Гарри постарается обойтись теми воспоминаниями, что у него есть. Иного варианта просто не было. Увы. — Заклятие Патронуса, мой Лорд? В библиотеке, принадлежащей семейству Малфой, тихо и прохладно. После их поражения, больше десяти лет назад, именно сюда принесли все, что смогли спасти из обыскиваемых домов и поместий семьи тех, кто не избежал тюрьмы, но и не имел достаточной защиты, чтобы в дом не пробрались авроры. Постепенно все книги, труды и заметки рассортировали, пометили принадлежность к фамилиям или именам и сохранили среди вычурных полок библиотеки Малфой-менора. Барти, привстает из-за стола, заваленного толстенными томами на разных языках, пестрящих разноцветными закладками и рукописными пергаментами. Верный рыцарь, практически поселившийся в библиотеке с начала лета, кутается в кружевную, серебристую шаль, искусно вывязанную из тончайшей шерсти. Вещичка откровенно женская, скорее всего принадлежит хозяйке дома — Нарциссе Малфой, что оставила ее здесь для себя на случай холодных дней, но Барти плевать — ему важна функциональность. К тому же здесь его некому оценивать, а редким посетителям вроде Воландеморта или той же Нарциссы его здоровье важнее. Его, подорванное Азкабаном и растраченное годами плена под заклятием подвластия и временем в образе искалеченного отставного аврора, стоит беречь, даже если это значит кутаться в женскую шаль. Связанную вручную, заговоренную, из пряжи с волосом единорога. — Да, Барти, именно оно. — Воландеморт останавливается у стола, опираясь ладонью на мрамор столешницы. Холод не ощущается, впрочем как и избыточное тепло. У нового тела с терморегуляцией не очень. — Ничего из обучающей литературы. Больше статистику по применениям, если есть что-то подобное. Барти удивленно поджимает губы, хмурится задумчиво, перебирая карточки в систематическом каталоге. Дергает одну, вторую, третью. Записи слетаются с полок, ведомые нитями привязок к табличкам карт. Воландеморт присматривается к едва заметному знаку на типовых черных обложках. Таким отмечали записи и книги Руквуда, а значит, скорее всего, это информация скопированная, или вынесенная им из архивов Тайн. — Однако. — Заинтересованно хмыкает Барти, пролистывая первую же папку. — Не знал, что они собирают такое. — Хмыкает иронично. — Интересно, они принимают информацию от беглых и давно числящихся мертвыми преступников? О том, что все их исследования херня полная? — Какого рода информацию? — О патронусах. — Барти задумчиво проглядывал таблицы данных в третьей папке. Скривился, поднимая взгляд. — Мой Лорд, вы прекрасно знаете, каково мое мнение о нынешней учебной программе, но представьте мое удивление, когда большая часть учеников четвертого-седьмого курсов вполне могла вызывать стабильный патронус. Большей частью даже не дымчатый, а вполне себе полусферический щит. В наше-то время такого не было. Вот я и заинтересовался подоплекой. Воландеморт замер. Поднял взгляд на злорадно улыбающегося Барти, отшвырнувшего папку и нахохлено прячущего ладони в складки кружев. — Подробнее. — Ровно приказал он, чувствуя ниточку, что могла привести его к Джонатану. Юноша не делился формой патронуса, но круг тех, кто мог прятаться под личиной, можно было сузить существенно. — Телесные формы были? Насколько много? — Нужда, мой Лорд. Двигатель прогресса. Хогвартс два года назад охраняла нехилая толпа дементоров, исправно мотыляющихся на периферии барьера, а то и подбирающихся в ночи к башенным окнам, дабы слизнуть вкусные сны. Министерство упорно не замечало жалоб, ловя Сириуса Блэка, Дамблдор только скорбно просил потерпеть присутствие столь замечательной охраны, дети учились защищаться, как могли. — Барти рассказывал, машинально собирая найденное в небольшую коробку с разделителями. Подвязал готовую ношу бечевкой. — Из тех кто похвастался умениями, полусферу создали человек пятьдесят со всех курсов. Телесных было куда меньше. Десяток всего. Все с седьмого курса. Не знаю, все ли это из тех, кто умеет. Многие могли воздержаться от демонстрации. — Барти дернул плечом отводя взгляд. — Только один с четвертого. Телесная форма — олень, создатель Гарри Поттер. Гарри Поттер. Воландеморт выдохнул сквозь зубы. Талантливый мальчишка. Верткий, нахальный, сильный. Как жаль, что он умрет. В конце этого года… исполнив то, что Воландеморт для него наметил. Не будь Поттер так упорен, возможно, Воландеморт позволил бы ему жить, но мальчишка скорее умрет, чем склонит голову, а оставлять в живых и в твердом разуме, оружие против себя самого, Лорд не мог позволить себе такую откровенную глупость. — Спасибо, Барти. — Воландеморт перехватил коробку с папками. — Всегда к вашим услугам, мой Лорд. — Улыбнулся тот. Нервно сжал ладонями предплечья. — Мой Лорд, можно вопрос? — Спрашивай, Барти. — Вы… остановили поиски Регулуса. Нашли? Или… Регулус и Барти Крауч были друзьями. Близкими, как братья. По духу, может, даже ближе. Это было естественно, что Барти отслеживал поиски того, что был для него названной семьей. И как же сложно было дать ему ответ. Такой, что не сломает его окончательно. Став той соломинкой на хребте верблюда. Сейчас, в этот момент, Воландеморт как никогда захотел вернуть все назад. Снова распихать все Крестражи по местам, никогда более не возвращая себе три из оторванных частей, чтобы не разрываться от ярости на предательство и жалости к Барти, который не перенесет полной правды. — Нашел. — Наконец, спустя долгие полминуты молчания, ответил Воландеморт. — Он мертв. Барти, напряженно ждавший его ответа, осел в кресло, прикрывая глаза, прохрипел глухо, спрашивая. — Он похоронен? Есть место, которое я мог бы посетить? — У Регулуса достойная гробница. Но попасть туда не выйдет. Там… все разрушено. Барти кивнул. Отвернулся, прижимаясь виском к обивке кресла, и Воландеморт отступил к двери, напоминая себе, что Барти не нужно знать, как и почему умер его названный брат. Регулус — предатель, не был достоин подобной скорби, не был достоин даже памяти! Но эту тайну, ради того, чтобы сохранить и поддерживать единство среди своих последователей, Воландеморт был обязан хранить. Закрыв за собой двери, Воландеморт набросил на тяжелые створки мощное заглушающее поверх стандартных чар. Незачем обитателям дома было слышать как плачет Барти Крауч. Воя, словно раненый зверь.