i wanna send my code to you

       Они прощаются возле остановки в Сеуле, просидев без слов практически весь путь. Да и о чем говорить? Они слишком разные, непохожие, и Джисоново сердце отчаянно мечется в тоске по другому человеку. Он не умеет влюбляться молниеносно под влиянием гормонов, каких-то бабочек, или прочей романтической ерунды. Да и Енбок, если так подумать, не чувствовал к нему ничего. Парень просто привык вырывать у жизни различные фрагменты, из которых потом складывал свое понятие о «лучших моментах». В Джисоново понятие измена не входила. Он итак чувствовал себя неимоверно «грязным» от множества спонтанных поцелуев и парочки минетов за столь короткий промежуток времени. Сам до подобного не опускался, обходясь поцелуями, обжигающими шею и рукой, заставляющей терять самообладание. На большее ему бы просто не хватило духу. Он хотел разобраться с собой, своими чувствами к Хенджину: есть ли они, или он просто спутал одиночество с влюбленностью.        Джисон идет по улицам города, ощущая внутри себя пустоту, и ненависть за происходящее. Память подкидывала образы, что загоняя парня в краску, и внизу скапливалось нечто тяжелое и бурлящее. Он казался себе грязным и использованным собственным телом, и преданным им же. Хотелось поскорее залезть в ванну, соскоблить с себя чужие поцелуи, прикосновения, выдавить с подкорки чужие стоны, пальцы на собственной шее, ощущение чужой близости. Он останавливается на одной из улиц, глядя вдаль на возвышающиеся вдалеке горы. Ему бы походные ботинки, палатку, и в кемпинг хоть на пару дней, разгрузить мозг, перестроиться, снять возникшее напряжение и сожаление, что он вообще связался с этим парнем.        В наушниках опять шепелявый из Тэгу, кричит что-то, отдаленно напоминающее переформулированные мысли в собственной голове. Он опустошен, ненавистен себе, и хочет раствориться в городе, в звуках, орущих из наушников, в оглушающих мыслях.        Джи не торопится домой, перекусывая в магазинчике, наплевав на универ, отца, Хенджина. Курит, дымя в небо, наблюдая, как растворяется дым среди воздуха, становясь ничем, и не напоминает о себе даже запахом. Где-то Джисон проебался. Где-то он настолько свернул не туда, что сейчас даже не представляет как выбраться из той ямы, куда усердно себя вгонял последние месяцы, или даже год. Школа, университет, социум, навязанные стереотипы, постоянные отказы девчонок из-за отца, отсутствие друзей, — хах, он всего лишь лузер. За постоянными попытками доказать себе или обществу, что он не тень своего отца, не протеже, а самостоятельная личность, скатывается в противоположность, использует людей по собственному эгоистичному убеждению, что он — не отец. Что ж, это действительно так. Джисон стягивает голову в тисках, зарываясь в волосы, с которых почти вымылась краска. Он хочет боли, он хочет, чтобы его окончательно распяли на собственном бессмыслии существования, он хочет почувствовать хоть что-то, кроме этой удушающей пустоты. Голое «ничего» вместо души, или ее лоскутов, размазанных по нутру. Джисону нужны эмоции, он их получит.        Самое верное решение — пойти домой и рассказать все отцу, увидеть в родных глазах неприязнь и осуждение, может даже — получить по лицу справедливую пощечину. Но Чан никогда не поднимал на него руку. Даже будучи взбешенным, и в глазах пылал огонь ненависти, Чану хватало только взгляда, чтобы Джи самоликвидировался с глаз долой. Но сейчас ему отчаянно хотелось чужой ненависти, неприязни, чтобы его собственная аутоагрессия приобрела черты и мощь, уничтожая остатки самообладания, растерзывая душу на куски.        Дома только отец, занимающийся постоянной работой. За всеми попытками влиться в социум, выстроить свою личность, Джисон перестал интересоваться внутренней кухней индустрии, хотя всегда знал, чем хотел заниматься, когда найдет способ правильно формулировать то, что у него на сердце. Он хотел делиться своей историей через музыку, давать утешение нуждающимся. Но что он может дать сейчас, и есть ли у него на это ресурсы? Джисон устал. — Приехал? — На Чане домашний костюм, рабочие очки, неизменный ноутбук и горячий чай. Он никогда не пил кофе, потому что от него болела голова, и от того спал еще меньше, чем мог себе позволить, нагруженный бесконечной работой. Джисон падает рядом, и облокачивается на чужие плечи. — Можно big hugs? — Конечно. — Чан поворачивается, натыкаясь на сломленного сына, взгляд опускается ниже, на вереницу алых засосов, и раскрывает объятия, ничего не говоря.        Джисон, как маленький, карабкается на чужие колени, и устраивается в теплых объятиях, утыкаясь носом в изгиб. Он молчит, глотая горькое послевкусие от сигарет, понимает, что старший тоже чувствует эту вонь, но ничего не говорит в силу природного чувства такта. — Расскажи, кто это был. — Па. — Что за нахуй ты творишь, ребенок? — Голос уставший, и это сильнее ранит, чем, если бы отец злился, или даже сбросил с колен. Тот лишь нежно поглаживает по спине и целует висок. — Разве Хенджин заслуживает этого дерьма? — Нет. — Тогда почему? — Чан продолжает гладить, откинувшись на спинку дивана. Джисон стал тяжелее, и ему вспомнились моменты, когда Джи был пятилетним капризным мальчуганом, с большими искренними глазами и заливистым смехом. Как он бегал, заплетаясь, по горячему пляжу Австралии, и Чан несся за ним, чтобы тот не упал, или не поранился босыми ножками о камни или стекло. — Это была… Ошибка? Или я просто не так дал понять о том, что не нуждаюсь в этом. — Джи пожимает плечами. — Я запутался в себе, когда встретил Боки. Он живет в строгой семье, его родители запрещают ему слушать BTS и он постоянно учится, но рвения к жизни у него на троих, а то и десятерых. Мы разговаривали о жизни, о своих желаниях, и это просто как… Экспромт? Чужие руки притянули меня к себе, парень, младше меня на день, уселся на колени, чтобы поцеловать. — Насколько сорвало крышу? — Ну, — Джисон краснеет, утыкаясь еще сильнее в чужое плечо, и бурчит что-то на грани слышимости. — Что? — Пара удовлетворяющих оргазмов. Никакого секса, но мне так противно, будто меня извазюкали в дерьме.        Хватка на талии Джи становится практически болезненной. — Ты же понимаешь, что должен рассказать Хенджину? — Он уйдет. Ему некуда идти. — Бан Джисон, — в голосе появляются стальные нотки. — Не смей обманывать человека, который в тебя влюблен. Ты хоть понимаешь, что в его жизни происходит? Его отец выгнал из дома, и он пришел к тебе! — Чан оттягивает сына от себя, чтобы взглянуть тому в глаза. — К тебе, сука ты малолетняя, он не побоялся признаться тебе, будучи в чужом доме при родителе, который действительно мог опозорить его, сдать родителям. Я понимаю, что ты еще совсем малолетний идиот, увлекаешься любым миловидным пареньком, но хоть какое-то ебаное чувство уважения к другим у тебя должно же быть, в конце концов! Я что, настолько хуево тебя воспитал?! — Да причем здесь ты! — Джисон вскакивает с колен и бьется коленной чашечкой о столик, задевая кружку. — Я — не ты. Я — это я. Я Джисон, понимаешь? Не твое продолжение, не часть тебя, не клон, не копия, а отдельная личность. И я не хочу быть идеальным только потому, что все тебя знают, и я обязан поддерживать имидж. Может, я кусок дерьм… — Младший замолкает от пощечины. Он смотрит в чужие глаза и мгновенно осознает сказанное, пытаясь что-то вымолвить, но язык не слушается, выдавая лишь жалобный скулеж.        Чан выхватывает руку, смаргивая слезы, и уходит к двери, хватая лишь телефон и ключи. — Надеюсь, ты еще бумерангом отхватишь за эти слова, Джисон!

***

       Крис просыпается утром, обнимая Минхо, и прижимая его к себе. В голове вертится куча мыслей, основная из них — он ни чем не лучше Джисона, раз продолжает обманывать Минхо. Сказать правду, получить по щекам, яростный взгляд карих глаз напротив напомнит, из какого же, блять, теста слеплены Баны, и уйти восвояси. Он должен сказать правду.        Но этот парень, в его руках, спит так сладко, длинные ресницы подрагивают, и он что-то невнятное иногда бормочет, прижимаясь ближе, обвивая руками, не желая отпускать. Крис хочет раствориться в чужих объятиях, уменьшиться в размерах, настолько давно он не чувствовал себя значимым для кого-то. Прикусывает губы от громкого крика в голове — кто захочет связываться с непутевым папашей, и аккуратно выпутывается из объятий, ложась на спину. Минхо, ведомый отсутствием тепла, движется следом и довольно мурлычет, прижавшись к боку, и для надежности закинув ногу на бедро мужчины. Совсем как кошак. Чан прочесывает темные волосы пальцами, раздумывая о том, как мягче сказать о сыне, и что вообще будет между ними. О Джисоне думать даже не хочется, насколько сильно ранил в самое нутро, что-то задев своими необдуманными словами. Оказывается, дело не только в глупых девчонках, что вешались на шею только ради того, чтобы получить доступ к Чану. Дело в какой-то репутации, в том, какое впечатление он производит, и как люди, подсознательно, ожидают того же от Джисона. — Ебаный стыд!        Минхо хмурится, но не просыпается, или делает вид, что спит, прижимаясь к теплому боку и тихонько сопя. Мысли все равно ускользают к Джисону. Его сын, совсем дурашливый, наивный балбес, вытворяющий всякую ребячливую ерунду, стал совсем взрослым, переспал с парнем, которого совсем не знает. И если честно, Чан себя ненавидит, но он рад, что это был парень. Что не случилось того, что случилось с ним в его шестнадцать, и как она испуганная, принесла тест, и как материла, отбивая ритм маленькими кулачками по чановой груди. Черта с два он хотел быть папашей в шестнадцать! — Ты спишь? — Голос Минхо прорывается сквозь воспоминания, возвращая к реальности. — У тебя сердце так тарабанит в груди. — Потому что рядом такой сладкий котенок. — Отшучивается, получая рукой по животу. — Сейчас оцарапаю, будет тебе котенок        Крис мягко укладывает младшего на спину и прижимается к губам в нежном поцелуе. Он хочет вдоволь насладиться этими нежными сладкими губами, прежде чем их маленький мир в пределах квартиры Минхо разрушится в прах. — Хах, Крис, ты чего?        Чан мягко покусывает чужую шею, чередуя с поцелуями и наконец, оторвавшись, вглядывается в глаза напротив. — Что-то случилось? — Хо считывает эмоции с чужого взгляда, внутренне напрягаясь и лишь сильнее впечатываясь пальцами в спину, сжимая мышцы до боли. — Послушай меня, ладно? — Конечно, Крис, о чем речь? — Меня зовут Кристофер Банчан. Корейское имя Чан. Я работаю в дочернем лейбле HYBE-int, мне тридцать шесть лет… — Ого, я думал, ты младше. — Мин хихикает, не понимая, в чем проблема. — И у меня есть двадцатилетний сын Бан Джисон. — Крис замолкает, дав возможность переварить информацию. По мере того, как до Минхо доходит, его глаза становятся комично большими. — Нет! — Прости. — Я сплю с отцом друга! Черт. — Прости, что? — Чан, честно, подвисает в попытке переварить информацию. — Дай, — Мин легко оттолкнул непонимающего мужчину, и полез в телефон. Он хихикал, пока что-то листал в галерее, но Чан, немного уже узнав характер любовника, понимал, что это нервное. — Это он?        С экрана на него смотрели, по-идиотски прижавшись друг к другу, с рыжим котом Минхо и… Джисон. — Я не… Я не понимаю. — Я познакомился с ним на улице. — Хо выдыхает, зарываясь пальцами в волосы. — Я подкармливаю дворовых котов, и у меня порвался пакет с кормом, а навстречу мне шел пацан, весь такой угрюмый, но довольно забавный. Я окликнул его, так и познакомились. — Ли прикусил язык, умолчав о части, где Джи наматывает слезы на кулак, поливая отца дерьмом, и как Мин сказал, что его отец не будет встречаться с друзьями сына, если тот ему дорог. — Черт. Это… — Чан облизнул губы, подрагивающие от желания бессильно уткнуться в чужие колени и взвыть от всего происходящего. — Это слишком для меня, Хо. Я… Я не знаю, что делать. — Ты не знал, ладно? Как и я. — Хо откладывает телефон и легонько бьет по плечу мужчины. — Я вначале думал, ты мой ровесник, на минуточку. — Чан смотрит убито, и в глазах слезы, обжигающе скатываются по вмиг осунувшемуся лицу. Сердце Хо трещит по швам при виде этой картины, и он прижимает его к себе, обнимая настолько крепко, чтобы затрещали собственные мышцы от боли. — Чан, — он пробует новое имя, ощущая, как легко оно слетает с губ. — Ты не знал.        Крис, как совсем недавно Джисон, сворачивается клубочком в чужих объятиях, позволяя себе бесконтрольно вздыхать и всхлипывать, сам не зная, почему. Он прижимался ближе, вдыхая ставшим родным запах, шмыгая носом и держась за чужую талию, как за остов безопасности в этом непонятном мире. — Я не знаю, что делать, Мин. — Шепчет он в чужую грудь. — Я так проебался, с тобой, с Джисоном. — Я тоже не знаю, Крис.        Он уходит под вечер, приведя себя в порядок и накачавшись зеленого чаю. В голове сумбур, мысли натыкаются друг на друга и так же ускользают, незамеченные подсознанием. Чан смотрит на профиль парня, любуется взъерошенными волосами, растянутой майкой, бесстыже сворованной у него в одну из ночей, и в груди что-то взрывается, растекаясь лавиной ненависти и боли. — Прости, Хо. — Все в порядке. — Он закрывает дверь за мужчиной и, дождавшись, пока уедет лифт, издает вопль, схожий с криком умирающего в агонии животного. Он ненавидит тот факт, что влюбился в Банчана.