Отдохни спокойно до утра. Подождет тебя мир до утра. Буду беречь сон твой, Буду студить лоб твой миром благовонным. Поверь мне, все хорошо будет! Все хорошо. И прохлада, и аромат От усталости исцелят. Засыпай, засыпай, позабудь обо всем до утра! ИХС «Колыбельная Магдалины» (В исполнении Е.Газаевой, А. Казьмина, Я. Баярунаса)
Его дыхание было загнанным. Серые глаза казались ещё больше, чем обычно — хотя, казалось бы, куда еще больше? — округлые от удивления и накатившей, плохо скрываемой паники. Плотно сомкнутые губы, с которых не так давно была стёрта кровь, и чуть подрагивающий кадык выдавали его с головой. Любому, кто взглянул бы на него сейчас, при этом совершенно не являясь детективом, стало бы ясно одно: Рьюзаки был в ужасе. Покормить, вытереть лоб от испарины, успокоить — вот и всё, по сути, что от него сейчас требовалось. Его бы самого кто успокоил… Одно дело — ухаживать за друзьями в лазарете, где есть медицинский персонал, готовый в любой момент подсказать и объяснить, и совсем другое — находиться один на один с парнем, которого вот прямо сейчас нужно кормить. Взрослого, умного парня, слёгшего из-за собственной гордыни и подцепленного вируса, разносчиком которого стал он сам. Ещё один укол совести, понимание того, что это именно Рьюзаки виноват в случившемся. Он был виноват в том, что заразил, что потащил с собой на другой конец света, не предусмотрев все возможные риски. Смерть пилота уже была грузом на его плечах. Ещё одной жертвой, из множества жертв ради великого Эл, прячущегося за буквой, в то время, как реальные люди гибли, стоило им лишь приблизиться к детективу. Рефлексия была сильной стороной Эл — он и раньше думал на много ходов вперёд, просчитывая события и их возможных последствия. Чувство же всеобъемлющей вины за происходящее здесь и сейчас было ему в новинку. Легко держать дистанцию, находясь в сотнях миль от преступлений и жертв преступников. Легко держать голову холодной, сидя в кабинете и разглядывая фото на мониторах, поедая при этом мороженое. Теперь же, находясь в непосредственной близости от последствий принятого им решения, к горлу то и дело подкатывал противный ком. Рьюзаки отвлёк шум за спиной. Обернувшись, он увидел, как Лайт осторожно пытается достать и оторвать несколько маленьких кусочков мяса птицы из котелка, но то ли из-за коротких палочек, то ли в связи со слабостью раз за разом терпит поражение даже в столь лёгком деле. — Лайт-кун, — на удивление мягко произнёс Рьюзаки, припоминая, как разговаривал с непоседливым Мелло, напрочь отказывающимся принимать лекарства, — уверен, с моей помощью это будет на семьдесят восемь процентов эффективнее. — Уверен, что и сам справлюсь, — парировал Лайт, наконец наколов мясо на палочку под нужным углом и едва не ошпарив ладонь, когда кусок с плеском упал обратно в жестяную банку, заставив бульон всколыхнуться и вызвав брызги. Поняв, что эффективного диалога не будет, а слушать подначки болеющего — удовольствие из малоприятных, Рьюзаки, не говоря ни слова, подошёл, быстро сократив дистанцию между ними, и присел на корточки. Подняв взгляд, он отметил тревогу в глазах Лайта. Аккуратно перехватив палочки из его рук, Рьюзаки разорвал ими мясо на несколько частей, и, подхватив один из кусочков, вынул его из банки. Кажется, Лайт на миг затаил дыхание, когда Рьюзаки, сидя теперь в непривычной ему манере и тем самым пачкая уже и без того грязнеющие джинсы, прикоснулся рукой к его плечу, придерживая, и, как ни в чем ни бывало, подул на мясо, как это зачастую делают, кормя маленьких детей. Остудив, Рьюзаки приблизил мясо ко рту Лайта, всем своим видом показывая, что если тот сейчас же не откроет рот и не проглотит пищу самостоятельно, то Рьюзаки сделает несколько достаточно неприятных манипуляций, заставив Лайта проглотить насильно. Чувствуя неловкое смущение, Лайт испустил короткий вздох и позволил парню позаботиться о себе. Это было странно. Лайт не помнил, когда в последний раз позволял кому-то видеть себя таким слабым. Если бы он и вправду когда-то был Кирой, то его наверняка раздосадовала бы помощь главного врага. Но сейчас это было необходимо. Всего лишь выполнение базовых потребностей. Всем людям, в конце концов, свойственно чувство голода. Просто сейчас у Лайта действительно не было сил даже на поддержание собственной координации, не говоря уже о чём-то более существенном. Для Рьюзаки же странность действительности постепенно уступала место чувству долга. Он знал, что и как нужно делать. Теперь знал, путём проб и ошибок в виде воротника Лайта, заляпанного всё-таки жиром от бульона. Это случилось, когда Рьюзаки на миг отвлёкся, видя, как его друг закашлялся, и не заметив, как жирные капли капают на рубашку. Осторожно придерживая холодными пальцами руки Лайта, обнимающие банку, Рьюзаки тщательно следил за тем, чтоб парень выпил как можно больше бульона. Глядя на подрагивающий кадык, детектив наконец-то почувствовал, как тревога, так сильно мучающая его в начале, отступает. — Спасибо, — хрипло выдавил из себя Лайт, теперь уже почти наверняка краснеющий от стыда, а не горячки. — Не за что, Лайт-кун, — отстранённо ответил Рьюзаки, чуть склонив голову на бок. Опершись спиной о холмик позади, Рьюзаки сел и вытянул ноги вперёд. Стараясь не обращать внимания на странность столь привычной для остальных позы, он сам не заметил, как Лайт, сперва сидящий справа от него и опирающийся на его плечо, медленно сполз к нему на колени. Необычная тяжесть чужого тела; касание, которого, в любом другом случае, Рьюзаки предпочёл бы избежать. Очевидно, лучшего студента Японии сморил сон. Успокаивающий треск от костра, разгоревшегося ещё больше, был почти колыбельной. Может ли этот тревожный сон помочь победить болезнь? Может ли всё стать хорошо? Банально и иррационально. Будто бы и не на лучшем детективе сейчас грязная и местами рваная одежда, будто бы и не Лайт сейчас лежит у него на коленях, опустив на холодную землю руки. На запястье Лайта поблёскивали часы, чей корпус отражал отблески костра. Бережно, стараясь не нарушить сон друга, Рьюзаки потянулся к его руке, чтобы переложить её себе на колено: так ведь должно быть теплее, верно? Кажется, Рьюзаки всё же напортачил: неловко мазнув пальцами по боковой стороне часов, он, неожиданно для себя, открыл боковую панель, в которой лежало что-то маленькое. Поднеся нечто ближе к глазам, Рьюзаки увидел, что это было ни что иное, как белый обрывок тетрадного листа. — Здравствуй, Эл Лоулайт, — раздаётся хриплый голос откуда-то сверху. Открыв рот от изумления, Рьюзаки видит, как рядом с ним, с кривой усмешкой на лице, парит в воздухе странное существо. — Б-боги смерти всё же существуют… — оторопело произносит Рьюзаки, не отскочивший как можно дальше только ввиду препятствия в виде Лайта, лежащего у него на коленях. — Можешь звать меня Рюком, Эл, — хохотнул шинигами, скалясь. — Весело у вас здесь. А теперь будет ещё веселее, ведь теперь ты, благодаря этому куску бумаги, — знаешь наверняка. Теперь ты можешь вписать на нём имя и избавить мир от серийного убийцы преступников, Лоулайт. Только представь, каким станет твой новый мир, где не будет жертв Киры. Мир, в котором справедливость всё же восторжествует. Всего пара иероглифов — и ты победил. Рьюзаки сам не заметил, как переместил руку на голову Лайта, перебирая пальцами тонкие пряди его волос, пытаясь успокоиться и вернуть себе рациональность мышления. Безумие, чистое безумие! Нет, конечно, его подозрения на счёт Ягами Лайта были весьма высоки, но в последнее время резко пошли на спад, а теперь… Теперь, видя собственными глазами Бога смерти, едва ли не погрузившего свои длинные когтистые пальцы в бушующее пламя костра; видя, как шинигами ждёт его решения; видя, как блестят в мареве ночи его зубы, словно уже готовые впиться кому-нибудь в глотку и высосать душу… — Скажи, Бог смерти Рюк, помнит ли сейчас Лайт о тебе и тетради? — наконец оправившись от шока, задал Рьюзаки точно выверенный вопрос. Рюк хихикнул: «А у этого парня с головой точно всё отлично!». — Нет, сейчас он искренне считает, что чист и невинен. Только взгляни, как он пускает слюни тебе на джинсы! — И если он не притронется к тетради или к её листам, то не вспомнит о том, что был Кирой? — проигнорировав последнее замечание, продолжил Рьюзаки. — Понятия иметь не будет, — подтвердил Рюк. — Он стал таким обычным, когда обо всём забыл. Если бы не эта авиакатастрофа, я бы умер от скуки! Кстати, Эл Лоулайт, у тебя есть яблоки? Учти, без них я больше тебе и слова не скажу! — Нет, у меня нет яблок, — ничуть не испугавшись очередного оскала, ответил Рьюзаки. Он почти привык к страшной гримасе. — Благодарю тебя, шинигами Рюк, вопросов у меня тоже больше нет. Прошипев себе под нос что-то о том, что их приключение обещает быть всё более интересным, Рюк скрылся в ночном небе, оставив Рьюзаки один на один с собственными мыслями. Жизнь и раньше не казалась детективу чрезмерно радужной, теперь же всё будто разделилось на черное и белое: без оттенков и полутонов. Добро и зло. Жизнь и смерть. Правда и ложь. Ложь, которая, как оказалось, проникла своими корнями во все уголки его души. Ложь, выковырять которую, не повредив себя, будет сложно. Но ведь никто и не обещал лёгкой жизни, ведь так? Разве он, детектив Эл, хоть когда-то имел что-то отдалённо похожее на лёгкую и беззаботную жизнь? У него на коленях лежит человек, желавший его смерти. Человек, убивший сотни, тысячи людей — и даже тех, кто не преступал закон, а только стал у него на пути, как тот же Рей Пенбер. Человек, строящий свой новый мир на галлонах крови. И в то же время, это сын главы полиции, лучший школьник Японии, его лучший и единственный друг. Парень, понимающий ход его мыслей с первого раза. К тому же, неплохо умеющий играть в теннис. Ягами Лайт, лежащий у него на коленях и дрожащий от озноба. Похожий сейчас больше на больного, увлёкшегося игрой в солдатики мальчишку, чем на серийного убийцу. Может, если не позволять ему помнить о собственных преступлениях, то он сможет так и остаться умным и по-настоящему интересным другом, а не соперником? Почувствовав, как Лайт тихо стонет, Рьюзаки решил, что сейчас куда практичнее было бы вернуться в хижину, а не спать на голой земле. Неспешно растормошив Лайта и увидев его слезящиеся глаза, детектив уверенно предложил перейти туда, где нет ветра.***
Как и было обещано мисс Джейн, хворост был принесен, а шалаш теперь вполне мог сойти за маленькую хижину, в которой, при желании, можно было бы остановиться на пару дней. Она даже попробовала создать некоторое подобие медицинских масок, но те получились слишком уж хлипкими и постоянно спадали, из-за чего от этой идеи пришлось отказаться, уповая теперь только на крепкий иммунитет Рьюзаки и её самой. Крепкий, как же… Первое время мисс Джейн беспокоилась о том, что что-то может пойти не так, и список этого так называемого «может» рос на глазах, то и дело трансформируясь от безобидной возможности подхватить инфекцию, до смерти в самых болезненных муках из-за сепсиса, жара и Киры вместе взятых. Поняв, что её психическое состояние сейчас находится в самом что ни на есть паршивом качестве, Джейн, предварительно извинившись, ушла спать. Лайт и Рьюзаки последовали её примеру. Устроившись на настиле у входа, Рьюзаки то и дело ловил себя на мысли о том, что невольно считает вдохи Лайта, лежащего рядом. Страшнее были лишь те мгновения, когда Лайт задерживал вдох: воистину эти секунды казались вечностью, и неважно, насколько хорошо Рьюзаки был осведомлён о человеческой физиологии. Страх сковывал. И это угнетало в разы хуже нависшей на них угрозы в лице Киры. Конечно, если вовремя не вспомнить о том, что болеющий парень, лежащий рядом, и есть Кира. Непроизвольно позволив себе минуты отдыха и задремав, Рьюзаки проснулся — если он до этого вообще спал — как только почувствовал рядом движение и хриплый кашель. Очевидно, Лайт решил встать. Несколько секунд раздумий о том, что если Лайт и правда Кира — конечно, Кира, разве ему мало доказательства в виде шинигами! — то он непременно решил бы улучить именно этот момент для того, чтоб заняться своей «справедливой» расправой, будь обрывок тетради всё ещё у него в часах, превратились в полное осознание собственного провала. Судя по звуку походки, Лайт шатался, будто пьяный. Едва волоча ноги, он пытался выйти из хижины, что ему почти удалось: глухой звук удара о землю послышался мгновенье спустя. Нет, это определённо не могло продолжаться так же! Мысленно побурчав себе под нос о том, насколько вредно переутомление для ослабшего от инфекции организма, Рьюзаки тихо встал, и, стараясь не разбудить Джейн, направился наружу только затем, чтобы увидеть, как Лайт, одним усилием воли, бредёт куда-то вперёд. — Лайт-кун, — прошептал Рьюзаки, понизив голос достаточно, чтоб не разбудить Джейн, но суметь добиться ответа собеседника, — куда ты собрался на ночь глядя? И неважно, что для Киры сейчас Лайт был слишком слаб, если, конечно, всё это не очередная игра и манипуляция — Рьюзаки обязан был выяснить причину. Какой бы странной она ни была. Оторопев, словно от ужаса, Лайт обернулся: теперь лишь сияние луны обрамляло его локоны, и подсвечивая и без того бледную кожу белым светом, делая своё изображение ещё более нечётким. — Я… — будто спросонья ответил парень, утирая со лба пот. — Неважно, скоро вернусь. Иди спать, Рьюзаки. В очередной раз хмыкнув себе под нос о том, что на пересеченной местности в темноте и здоровый шею может сломать, Рьюзаки торопливо подошёл к Лайту, приобнимая того за талию — с тем, что он Кира, или был им, Рьюзаки разберется утром — и с абсолютно отсутствующим выражением лица интересуясь, насколько же сильно Лайт-кун хотел подышать свежим воздухом, что решил самостоятельно выйти наружу. — Я скоро вернусь, всё в полном порядке. Иди спать, — прошипел Лайт, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Учитывая субфебрильную температуру, тебе необходимо использовать компресс и принять горизонтальное положение тела, ведь вероятность твоего падения в обморок после всего произошедшего составляет… — Я просто хочу в туалет, доморощенный ты гений! — не выдержав, злобно прошипел Лайт, закусывая губу. — Дай мне две минуты, и высчитывай свои проценты столько, сколько сочтешь необходимым! — Твой организм ослаб. Вероятность рецидива обморока составляет… Мерный тон и заученная речь раздражали своей последовательностью и логичностью. Он всё равно не отстанет. Гений, как же! Гений, понятия не имеющий о личном пространстве, плюющий на чужие чувства и не обращающий внимания ни на что, кроме своей работы. Ведь забота о потенциальном — бывшем настоящем — Кире, как это ни смешно, такая же часть работы, как и просмотр ежедневных отчётов. Но, как бы то ни было, он не отвяжется. Хуже Мисы, ей-Богу! Лайт готов был согласиться на любую помощь, лишь бы не слушать о теориях вероятности, которые его мозг сейчас, ввиду болезни, переваривал с огромным трудом. Хочет помочь ему в столь деликатном деле — флаг в руки. Устав от извечного соперничества, Лайт принял помощь, опершись на плечо друга. Дойдя до ближайшего дерева, расстегнув брюки и приспустив нижнее бельё, парень наконец почувствовал облегчение. Не говоря ни слова, оба вернулись в шалаш, где Лайт благодушно позволил Рьюзаки положить себе на лоб очередной холодный компресс, и наконец забылся тревожным сном.