Guiding Light

       После противных мыслей о том, что медленно умираешь — хуже было только в тот момент, когда телом осознавалась вся паршивость ситуации, а перегретый мозг уже отказывался функционировать как должно, — было до невозможности приятно ощущать себя лежащим на белых простынях в настоящей медицинской палате. Здесь то и дело подходят медсестры, а несколько раз в день — и лечащий врач, лично проверяющий состояние и корректирующий лечение. Словом, после всего пережитого — это почти рай, хоть Лайт искренне надеялся пожить на этом свете как можно дольше. Кажется, его мечта постепенно сбывается.        Молодой человек всё ещё чувствовал слабость в теле, хоть и не такую сильную, как накануне. В целом, его состояние, не без помощи таблеток, жаропонижающих уколов и множественных капельниц, теперь казалось даже вполне сносным. По крайней мере, вкус жизни ощущался гораздо слаще, чем пресные бульоны, которые в него вливали с такой же настойчивостью, как витамин С, глюкозу и озон, чередуя с физраствором внутривенно.        Лайт пожалел, что у него нет зеркала и он не может оценить степень собственной бледности и потёртости. Судя по всему, добрые санитарки помыли и переодели его, пока он находился без сознания: понял он это по тому факту, что теперь от него пахло свежестью шампуня, а не землёй с лесом, и тому, как выразительно перешёптывались две молодые санитарки, мнущиеся под дверью в его палату. Впрочем, чувство смущения от этого инцидента отошло на второй план, стоило Лайту вспомнить, что происходило в лесу до этого.        Щеки безупречно-идеального студента налились румянцем, когда он вспомнил — почти ощутил на своей коже фантомные отголоски — как Рьюзаки кормил его, проворно орудуя палочками, в то время, как у Лайта всё валилось из рук, или когда он, что ещё хуже, буквально упал в обморок от недостатка сил. Эти воспоминания были болезненными, но отчего-то Лайту не хотелось побыстрее стереть их из памяти, а напротив, сохранить, отправив куда-то в архив подсознания с пометкой «забота».        Ему часто доводилось заботиться о маленькой Саю, или же помогать с домашними заданиями одноклассникам, или же снисходительно улыбаться толпе влюбленных в него школьниц, но эта забота была с ярлыком «моя», а теперь появились первые, хоть и смазанные моменты, когда можно было сказать «обо мне». И это оказалось по-настоящему приятным.        Дверь в палату неслышно отворилась: Лайт отвлёкся лишь на шелест, издаваемый шаркающей походкой босых ног по полу. Подняв взгляд, Лайт увидел прямо перед собой Рьюзаки, попеременно смотрящего то на мониторы, фиксирующие все жизненные показатели Лайта, то на самого парня, не знающего, что говорить, а оттого лишь сильнее натягивающего на себя одеяло.        — Доброе утро, Лайт-кун, как ты себя чувствуешь? — с неприсущей ему обычно эмоциональностью поинтересовался Рьюзаки, небрежно положив руку на лоб Лайта — будто не доверяя показателям монитора, — а после всё же усаживаясь в своей излюбленной позе на стул для посетителей.        — Всё хорошо, — чуть хрипло отвечает Лайт, — теперь всё хорошо. Мне кажется, эти инъекции действительно мне помогают.        — Ну что ты, — серьезно говорит детектив, чуть наклоняя голову, — это всё чудодейственная сила бульона.        Сарказм, слышащийся в голосе Рьюзаки, заставляет Лайта искренне улыбнуться. Вот кто бы подумал, что этого гения заботит что-то, кроме преступлений?        — Этого, или того, которым меня поил ты? — не остаётся в долгу Лайт, добивая шутку и чуть закашлявшись от перегрузки голосовых связок.        — Обоих.        Раздался скромный и тихий смех, словно оба опасались, что из-за шума Рьюзаки выгонят из палаты. Им обоим давно не приходилось быть такими по-домашнему тёплыми и расслабленными. Теперь же, когда наконец всё же выпала такая возможность, они смеялись, пусть и тихо, чтоб не нарушать атмосферу больничного покоя.        Лайт приподнялся на подушках, и посмотрел на Рьюзаки, чьи волосы напоминали воронье гнездо ещё больше обычного. Иронично находиться в чистой и уютной палате с человеком, с которым не так давно они чуть не разбились насмерть.        — Как себя чувствует мисс Джейн? — спросил Лайт, понимая, что за всё это время не видел её ни разу, и, по правде говоря, успел соскучиться по её бескомпромиссному тону и серьёзности.        — Физически она практически в порядке, кажется, ей прописали какой-то витаминный комплекс, — Рьюзаки закусил губу, припоминая детали. — А морально… Она очень подавлена. Практически ни с кем не разговаривает. Кажется, только я и смог с ней вести нормальный диалог, при разговорах с остальными она отворачивается и опускает взгляд. По наставлению медиков, её записали к кризисному психологу, который считает, что и нам с тобой не помешала бы консультация, к слову. Мне пока что удаётся не принимать участия в этом дебрифинге, но ты, при желании, можешь записаться.        Подумав ещё немного, Рьюзаки, припоминая детали, добавил:        — Хотя, с момента аварии уже прошло более сорока восьми часов, может, это называется как-то иначе. Или же отсчёт вёдется не с момента смерти пилота, а с момента нашего спасения, тогда всё логично и обоснованно. В целом, это интересная тема, нужно будет восполнить пробел в знаниях.        — Не считаю, что нуждаюсь в специализированной помощи данного направления, — отрезал Лайт, понимая, что даже ответ на этот его вопрос Рьюзаки знал наперёд. — Хотел прояснить ещё один момент, если мы сейчас находимся в доме Вамми, о котором ты говорил, то почему здесь так тихо? Разве здесь не должно быть оравы детей, снующих туда-сюда?        Рьюзаки улыбнулся, понимая, насколько оскорблёнными были бы жители дома Вамми, узнай они, какого о них мнения его гость.        — Нет. Они достаточно хорошо воспитаны, чтоб дождаться того момента, когда ты выйдешь к ним самостоятельно. Впрочем, я отправлял к тебе Мелло и Мэтта, но они, судя по всему, решили проигнорировать мою настоятельную просьбу.        — Ничего, уверен, у меня ещё будет возможность с ними пообщаться как следует. Мы ведь проделали весь этот путь именно для того, чтоб твои преемники помогли тебе в анализе того, являюсь ли я Кирой, — устало проговорил Лайт. — Так что мне спешить некуда, я подожду. «Являюсь ли я Кирой»… «Мне спешить некуда»… — набатом повторялось в ушах Рьюзаки. Да, он является Кирой, и теперь им некуда спешить, это точно. И он не помнит об этом. Отлично, это установленный факт! Только вот что теперь ему, великому детективу в кубе, делать с этой информацией?        — Лайт, как только врачи тебя выпишут, мы вместе обязательно подумаем в том числе и над этим, но пока, пожалуйста, постарайся поправиться. Это — твоя главная задача на данный момент.        — Тебе-то что с того, как долго я здесь проваляюсь? Теперь это забота врачей, Рьюзаки, можешь не беспокоиться о том, что я начну спать на тебе, пуская слюни на твои джинсы.        — Лайт-кун аккуратно спит, — опроверг Рьюзаки. — К слову, если тебя это утешит, я тоже спал у тебя на коленях, и, как видишь, ни к чему ужасному это не привело. Тебе нечего стесняться.        Лайт смущённо опустил взгляд, припоминая то, за что ему стоило бы краснеть, однако не счёл нужным проговаривать это вслух. Как есть, так есть, былого всё равно не воротить. Сейчас же именно Рьюзаки сидит в своей странной позе рядом с его кроватью, делясь последними новостями вместо того, чтоб работать над делом Киры. Неужели там всё слишком плохо и за время их нахождения вдали от цивилизации Кира совершил что-то такое, из-за чего великий Эл, вместо расследования, сидит у постели Лайта?        — Скажи, я могу связаться с родными?        — Да, конечно, — просто ответил Рьюзаки, неожиданно смотря не на Лайта, а куда-то в сторону. Туда, где мгновение назад Рьюзаки почудился шелест крыльев, а уже в следующий миг он увидел прямо перед собой Рюка, ноющего о том, что он уже съел все яблоки и ему скучно.        Осознавая истинные мотивы Бога навещать болеющего Киру, Рьюзаки замер, обдумывая свои действия. Если Рюк пришёл для того, чтоб Лайт притронулся к тетради — у него это получится, стоит лишь обронить вещицу. Если же Рюк просто потешается над ним…        — Скажи, если бы ты был Кирой и вспомнил об этом, то продолжил бы убивать преступников, и тех, кто охотится за тобой? — буднично поинтересовался Рьюзаки, отчего Лайт едва ли не поперхнулся воздухом от возмущения. — Чисто гипотетически.        — Ты снова за своё, Рьюзаки?        Рюк, парящий над головой у Лайта, с неподдельным интересом слушал каждое слово, позабыв, кажется, даже о яблоках. Его будоражила мысль о том, что будет дальше: сможет ли Лайт, искренне верящий в свою невиновность, вновь начать карать преступников? Как к этому отнесется Рьюзаки, этот забавный мальчишка, думающий, что в состоянии долго скрывать своё имя от всех?        — И всё же. Ответь, Лайт-кун, — настоял Рьюзаки, осознавая, что, возможно, он называет так друга в последний раз. Может быть, уже через минуту Рюк отдаст ему свою тетрадь, а Лайт возьмет из тумбочки ручку и успеет совершить с шинигами сделку на глаза, и если Рьюзаки не успеет ему помешать, то умрёт. Конечно, в этом предположении множество переменных, но на высчитывание вероятности того, что Рьюзаки останется жив, у него уже не было времени.        Рюк захихикал, словно прочтя мысли парня, и, достав из набедренной сумки свою тетрадь, вырвал из неё лист — кощунство, но что поделать. Бог смерти потешался, то обмахиваясь листом, словно веером, то старательно складывая из него самолётик, под изучающе-пристальным взглядом Рьюзаки готовясь запустить его прямо Лайту в руки.        — Я бы ни за что не стал убивать ни преступников, ни полицейских, ни тебя, — искренне ответил Лайт. — Не знаю, что на тебя нашло, — парень улыбнулся, видя обеспокоенное лицо напротив, — но ты мой единственный настоящий друг. Не в плане, что я ни с кем не общался до этого, как с тобой, но ты первый, с кем мне по-настоящему интересно. А ещё, скорее всего, я обязан тебе жизнью, ведь кто знает, что было бы со мной в лесу без твоей помощи.        — Надеюсь, ты будешь помнить об этом и через минуту, — вздохнул Рьюзаки, глядя, будто бы в замедленной съёмке, на то, как Рюк отпускает бумажный самолётик в воздух, и тот летит прямо Лайту в руки.        Мгновение непонимания: как из воздуха могло материализоваться оригами. Еще секунда на то, чтоб самолетик долетел и больно ударил Лайта по руке. И невыносимые муки осознания произошедшего.        В горле застыл немой крик. Всё и сразу обрушилось в сознание, подобно цунами: тетрадь смерти, Бог смерти существует, он, Лайт, был тем самым Кирой, убивающим людей, Миса — второй Кира, тайник, план по убийству агентов ФБР, план по устранению Рея Пенбера и Мисоры Наоми, подозрения, закапывание тетради в лесу, арест, а после — отказ от тетради и тюремное заключение, закончившееся наручниками на запястьях и длительным перелётом.        Позади него хрипло смеётся Рюк. Недавние слова, заверяющие, что он никогда не убил бы, кажутся саркастической шуткой, насквозь пропитанной ядом лицемерия. Но, что важнее, Рьюзаки всё ещё сидит, прижав колени к корпусу и немигающе смотрит на Лайта своими широко открытыми глазами.        — С возвращением, Ки-и-ира, — скалясь, произнёс Рюк, подлетая к Лайту вплотную. — Хочешь, совершим сделку, и ты убьёшь этого милого детектива уже через минуту? Уверен, у тебя хватит на это времени, Лайт! Давай же завершим это дело! Не скажу, что мне было скучно, но должен же кто-то уже наконец умереть.        Словно находясь в прострации, Лайт плохо осознавал происходящее: слишком много всего навалилось. Рюк предлагает ему убить Рьюзаки, а Рьюзаки смотрит на него так пристально, будто ждёт того самого судьбоносного решения.        — Ты ответил, что надеешься, что я буду помнить об этом и через минуту… — обдумывая сказанное, повторил Лайт, сжимая в руке самолётик. — Получается, ты знал.        — Да, это так, — сухо подтвердил Рьюзаки, готовый в любой момент применить даже физическую силу, если от этого будет зависеть то, успеет ли Лайт начать писать. Но тот пока что и пальцем не шевельнул, с интересом разглядывая эмоции на лице детектива.        — И как давно?        — А какое это имеет значение? — вопросом на вопрос ответил Рьюзаки, всё ещё не спуская с Лайта глаз.        — Слишком долго, мне уже и надоесть успело! — не остался в долгу Рюк, наблюдая самую потешную из возможных комедий и сожалея лишь об отсутствии яблок, прекрасно заменивших бы попкорн в данной ситуации.        — И ты не посадил меня в камеру, не отправил на электрический стул, даже к постели наручниками не приковал… Что это: величайшая глупость, или акт доверия от человека, не умеющего доверять?        — Ты тоже не спросил у Рюка моего имени, или не выменял его за половину своей жизни, чтоб быстро взять ручку и вписать несколько букв на этот лист, — парировал Рьюзаки. — Что это: хитроумный план или попытка втереться в доверие?        Их диалог был схож с игрой в теннис, где каждый мастерски отбивал удары, бегая по полю. Разница между их прошлым матчем и этим была лишь в том, что тогда оба стремились выиграть, а сейчас это было скорее дружеской игрой с вдыханием свежего воздуха и поддержанием мышц в тонусе.        — Мне это не нужно, — пожал плечами Лайт. — Я уже в зоне людей, которым ты доверяешь — это очевидно. Вопрос не в этом.        — А в чём?        Нервы — натянутая струна. Неосторожно заденешь — задребезжит на самой высокой ноте и порвётся, оставляя после себя никому не нужные обрывки: слов, мыслей, воспоминаний.        В чём был их вопрос? В чём загвоздка? Почему они оба, имея все возможности: сдать на общественный суд или же убить и занять чужое место, не сделали этого?        — Неважно, — мотнул головой Лайт, сбрасывая пелену наваждения. — Это пат, и теперь всё абсолютно бессмысленно и неважно. Я… Я правда думал, что захочу увидеть твоё выражение лица в тот момент, когда ты будешь умирать у меня на руках, осознавая, что это я тебя убил, — парня бросило в жар, по спине начал струиться пот. — Как писал Элиезер Юдковский — один из исследователей искусственного интеллекта, «нет ничего бессмысленнее, чем сдаваться раньше, чем действительно проиграешь», и, будь уверен, я бы не сдался до последнего. Тогда мне казалось, что это будет самым счастливым моментом в моей жизни. Чувство полной справедливости.        — А сейчас? Ты сдался? — задал ещё один лаконичный вопрос Рьюзаки, понимая, что одновременно жутко хочет и безумно боится получить на него ответ.        — Скорее переосмыслил приоритеты, — криво улыбнулся Лайт. — И, кажется, я нашёл другие вещи и обстоятельства, которые могли бы помочь мне стать счастливым. Рюк, моя тетрадь ведь всё ещё там, где я её оставил?        Не дожидаясь ответа, Лайт сказал, чтоб Рьюзаки принёс ему карандаш и лист обычной бумаги, на что детектив, поняв задумку, сам достал из тумбочки ручку, забирая у Лайта помятый лист из тетради, и протягивая ему его же, в знак доверия.        Изобразив на листе точную схему местонахождения тетради, пометив её, словно клад, на карте крестом, Лайт выразительно посмотрел на Рюка.