Let me protect you.

Никому не доверять. Постоянно менять имена и города. Никогда не быть тем, кем уже был.       — Он будет Вороном, как мы с Кевином. Тройка. Вот кто он. Он будет третьим в экси.       — Кто ты?       — Н... Нил. Нил Веснински.       Нил застыл, услышав столь родной (даже спустя приличное время разлуки) голос и... Своё имя? Какое-то дешевое кафе, в котором был телевизор с включенным каналом по экси. Кто бы знал, что Нил так удачно окажется в этом месте в нужное время? Он сразу же устремил взгляд на экран, так и продолжив стоять бездвижно. Он вглядывался в знакомые черты лица и не мог поверить, что действительно видит его. Нил с матерью редко разделялись хотя бы ненадолго, но Мэри сейчас возилась в их машине, а Веснински должен был принести еду, про которую он успел уже позабыть. Какая еда, если он увидел на экране собственного близнеца, представившегося его именем? Пазл никак не хотел складываться, Нил не мог прекратить прожигать взглядом экран, даже когда Натаниэль пропал с него. Там что-то щебетали о прошедшем матче и... «тройке». Несмотря на практически идентичные лица, вряд ли кто-то из присутствующих, даже кто смотрел интервью, мог распознать эту схожесть. Пока у Нила русые волосы и зелёные глаза, их можно было назвать похожими, но близнецами вряд ли кто-либо посмел бы назвать, смотря на одного мальчишку на экране телевизора, а на другого — вживую. Люди слепы во всех аспектах.       Нил не заметил влагу в уголках глаз, он просто был в смятении. Самый настоящий вихрь чувств и эмоций, но основное, что он ощущал, — растерянность. Среди всего можно было также распознать... Облегчение? Да, кажется, это было оно. Натаниэль жив. Он улыбался... Искренне. Нил не мог не увидеть эту искренность, но через экран распознать плескавшуюся на дне во взгляде печаль не удалось. Может, внутри Нила что-то неприятно и кольнуло, но нельзя было отрицать всю бурю положительных эмоций. Натаниэль, получается, сбежал от отца? Пожалуйста, пусть это будет так. Нил на это, по крайней мере, очень и очень надеялся. В какой-то мере Нил даже завидовал, когда смотрел это интервью.       Из мыслей Веснински вырывала разгневанная Хэтфорд, дёрнувшая за собой. Точно. Нил же был здесь не для того, чтобы зависать, смотря телевизор.

***

      Так и появились надежды увидеть на экране Натаниэля. Это случалось крайне редко, но Нил всегда самостоятельно искал и искал эту возможность, хотя это было действительно очень непросто. В мотелях, в которых они с Мэри останавливались, и речи не шло о телевизоре, максимум были какие-то коробки с ужасным качеством, которые уж очень редко встречались в тех местах, где останавливались Веснински и Хэтфорд, больше надежд и то было на телевидение в каких-нибудь общественных местах, по типу того кафе. Нил не упускал возможность посмотреть канал по экси, а однажды ему удалось в одной библиотеке при школе воспользоваться компьютером, где он вычитал всю найденную информацию по Натаниэлю Нилу Веснински, Воронам, разузнал расписание матчей. Это было чудом, ведь это единственная библиотека при школе, в которой он смог воспользоваться компьютером и узнать так много. Как-никак, те простенькие телефоны, которые у них имелись, годились лишь для звонков. Они пробыли в этом штате совершенно недолго, прежде чем их засекли люди отца. Вновь бежать.       — Абрам! — воскликнула истерично женщина, которая волокла мальчишку вслед за собой. Они бежали. Бежали, бежали, бежали. Лёгкие жгло и дышать было крайне тяжело, руку сжимали слишком сильно, казалось, останутся синяки, ноги уже жутко болели, и Нил был готов упасть от усталости, но адреналин заставлял продолжать бежать вслед за матерью. Пуля задела правый бок кевларового бронежилета, но не повредила самого мальчишку, однако страх всё равно бурлел внутри. Когда они оторвались? Оторвались ли? Нил ощущал один лишь страх, который заполнил его голову, мешая проанализировать всю ситуацию. Но этим занималась Мэри, которая кинула Абрама внутрь машины и сама уселась за руль, вдавливая педаль газа. Гнать. Дальше, как можно дальше, их не должно быть в этом штате как можно скорее. Сейчас, в машине, которая гнала по автомагистрали, он смог осознать, что им удалось оторваться от преследователей. Кажется, один из них был пристрелен Мэри. Неважно. Важно лишь то, что сейчас за ними не было погони, однако это не значило, что можно было расслабляться.       Они остановились не скоро, в каком-то затхлом мотеле, где Мэри нервно стала выжигать волосы свои и Нила краской. Теперь у него вместо каштановых волос были блондинистые. Женщина делала всё грубо, она, казалось, вырвала несколько клоков (незначительно, но она действительно выдрала немного волос Нила). От рыжих непослушных, но шелковистых волос не осталось и следа, теперь они были ломкими, высушенными. С того восклика «Абрам!» они не проронили ни слова, но молчание отнюдь не было приятным, наоборот, гнетущим. Даже не было истеричных криков женщины, но во всех её движениях сквозила нервозность. Казалось, Мэри стремительно сходила с ума в бегах.       Едкий химический запах краски застрял в голове, он, казалось, сжигал слизистую, в любом случае, дышать было действительно неприятно, ведь слегка жгло в носу. К этому химическому запаху приписался табак, ведь женщина рядом, уже смывшая краску со своих волос, закурила сигарету прямо внутри помещения. Они всегда были при ней, как и оружие. Нил постарался сосредоточить своё внимание на горьком запахе, при этом пребывая в некой прострации. Он не собирался снимать бронежилет, пусть и было бы неплохо сейчас принять душ. Нет. Он боялся получить пулю, его и так задели, лишь этот бронежилет его спас. Мэри старательно вбивала в голову, что единственное, чем должен быть озабочен Нил, — выживание. Никаких связей, никаких мешающих мыслей, ничего лишнего. Выжить.       В голове была звенящая пустота.       Нил и Мэри вновь спали прижавшись спинами друг к другу, под подушками пистолеты, на обоих бронежилеты. У Абрама всегда был чуткий сон, ещё в Балтиморе у него появилась эта черта, да и Мэри тоже спала крайне чутко. Веснински боялся заснуть, но усталость брала своё. Сколько он не спал? Ещё и этот жуткий стресс.

***

      Вновь какое-то кафе, вновь канал по экси, вновь там засветился Натаниэль. И стоило же Мэри застать Нила именно в этот момент? В тот момент, когда мальчишка вновь завис, уставившись на телевизор. Нила быстро вывели из мыслей цепкой хваткой на запястье.       Комната мотеля. Нил зажмурился от того, как сильно его дёргали за волосы, водили из стороны в сторону, а от боли непроизвольно выступили слёзы.       — Ты нас погубишь! Ты не должен быть таким беспечным! Забудь о нём! Забудь! — женщина кричала истошно, она была в самой настоящей ярости. — Угробишь и меня, и себя! — Хэтфорд несдержанно приложила сына о стену, чтобы он усвоил урок. Не так, как это сделал бы отец, заметно слабее.       — Он тоже твой сын... — попытался достучаться до женщины Нил. Он был растерян немного и испуган, но среди этого сквозило и лёгкое недовольство, которое было выражено лишь в этих словах. Мальчишка не сдержался и всхлипнул, но за это получил сразу же пощёчину.       — Он такой же, как... Он мне не сын. Ты постоянно направляешь на нас дуло пистолета. Ты должен избавиться от всех дурных и лишних мыслей! Ты ему не нужен, он о тебе забыл! — отчаянно запричитала женщина, надеясь, что последние слова должным образом воздействуют на Нила. Она была помешана на том, чтобы выжить вместе с сыном, была самым настоящим параноиком, но лишь благодаря этому им удавалось сбегать. Как только что-то было не так, так Мэри сразу же покидала вместе с сыном место. Они нигде не могли обосноваться надолго, старались слиться с серой массой, документы были сделаны максимально реалистичными, ни одна личность не повторялась, в одном и том же аэропорте они не могли себе позволить быть дважды. Очень много денег уходило на одну только смену личности, чем больше они экономили, тем дольше они могли жить.       Мэри было предельно легко вывести из себя, но в критических ситуациях она оставалась холодной, быстро адаптировалась. Если бы не мать, Нила бы не было в живых после побега уже в первый месяц. Нил действительно любил её, помнил те редкие тёплые моменты в Балтиморе, но от той пусть и относительной, но мягкости не осталось и следа. По-настоящему она могла улыбнуться лишь тогда, когда смотрела за игрой Малой Лиги.       Женщина прикладывала все усилия к тому, чтобы выбить из головы сына все мысли о его близнеце. Они мешали. Тело Нила было в синяках, а Мэри считала это заслуженным, она всегда наказывала за любую оплошность, ведь только так они могли выжить. Нил всё ещё не мог понять, почему мать так отвергала его брата, Натаниэль для него был очень важен, близнец всегда в детстве был рядом, всегда оберегал, помогал, утешал, делал всё для Нила. Нилу было завидно, когда он видел лучезарную улыбку брата на экране, но это не могло полностью затмить привязанность к нему.

***

      — Нил оставил экси по личным причинам.       Нил слушал это с замершим сердцем. Нет. Нет-нет-нет.       Мэри запретила Нилу думать об экси (по крайней мере, порываться самому играть), о брате, но безуспешно, Веснински продолжал довольствоваться любой крупицей информации втайне от матери, а сейчас внезапно в общественности стояла новость о том, что Натаниэль Нил Веснински покинул экси по неизвестным причинам, и Нила безмерно пугало это. Они даже не озвучили причины, хотя было бы глупо верить, даже если бы причины были сказаны. Никто бы не объявил общественности правду, если она касалась Веснински. И, естественно, в голове Нила самые ужасные сюжеты: от простого возвращения к регулярным пыткам отца и его помощников до... Смерти. Зная, насколько опасен отец, Нил не сомневался, что этот вариант имел место быть, и если бы это не было связано с этим аморальным человеком, то вряд ли бы стали скрывать, верно? «Личные причины». Нил едва ли не рассмеялся истерически, заливисто. Ещё лучше ничего не придумали? Оригинальностью не блещут уж явно, они, казалось, себе же могилу и вырыли — породили слишком много вопросов. Может, скоро выйдет интервью с трагичным рассказом о какой-нибудь там травме? Повредил себе что-нибудь и решил оставить всё. Но тогда его будут искать. Не мог же из-за травмы исчезнуть отовсюду? Этот мальчишка, которому присвоен номер Натаниэля Нила, казалось, был поистине в печали, однако Нил видел мнимую ему фальшь. Не хотелось видеть ни Рико, ни Кевина, ни Жана с их исказившимися в горе лицами. Нилу виделась лишь фальшь во всех трёх выражениях лиц. Они лгут, лгут, лгут! Им бы стоило быть не игроками в экси, а актёрами — такой дар пропадал!       Главное — не словить паническую атаку прямо здесь, среди этой серой (правда, весьма малочисленной, преимущественно работники) массы, которой явно было, откровенно говоря, поебать на какого-то Натаниэля Нила Веснински, в то время как Нил понимал, что было не так, почему пропажа Натаниэля была такой опасной для самого него.       Нила жутко мутило и слегка потряхивало, вид был потерянным, но оставалось надеяться, что никто ничего не заметит. И Мэри в том числе. Ей в первую очередь ни в коем случае нельзя было узнать обо всём, она была недовольна всем: известностью Натаниэля, заинтересованностью Нила в брате и экси, их привязанностью. Она стала бояться того, что кто-то мог заметить сходство между Нилом и Натаниэлем, но, стоит заметить, люди и вправду слепы. Нил тоже этого боялся на самом деле. Он всегда старался никак не выделяться.       Нил честно старался себя убедить в том, что с Натаниэлем всё в порядке. Было ли когда-то всё в порядке? Было ли у него всё в порядке в Эверморе? Нилу казалось, что было. Он не мог знать точно, лишь предполагал. Нил просто надеялся, что Натаниэль был хотя бы жив.       В мотеле, пока Мэри спала, Нил всё же упал в бездну переживаний. Он оставался рядом с матерью, лежал, прижавшись к её спине своей, и пытался вспомнить, как дышать, зарывшись подрагивавшими руками в волосы. В голове лишь одно: «Он не мог умереть, он не мог умереть, он не мог умереть». Может, если Мэри сейчас проснется, это будет даже не так плохо, ведь её злость, наверное, могла бы помочь отвлечься на боль, на крик. Нил сосредоточил внимание на тихом, немного рваном дыхании рядом, на запахе табака, на лёгкой прохладе, царившей в комнате. Помогало туго, но всё же некоторый эффект имело. Мысли все были о Натаниэле, и Мэри их постаралась бы выбить из головы сына, если бы узнала. В голове вновь и вновь всплывали разные сюжеты и преимущественно самые ужасные.

***

Больно. Больно.       Натаниэль, может, и был тем ещё мучеником, старавшимся все проблемы перенять на себя, однако Нилу тоже доставались насильственные наказания. У него тоже были шрамы, оставленные в таком раннем детстве родителем и его людьми. Побои. Но стоит всё же признать, что его тело было искалечено в меньшей мере, нежели тело брата. И Нила, и Натаниэля учили держать в руках пистолет и попадать в цель, учили пользоваться ножами и расчленять животных.       Сегодня приходили какие-то люди, и Нил оказался недостаточно тихим, пока Натаниэль никак не выдавал своего присутствия в доме, потому и импульсивное наказание принял на себя Нил, поскольку Нат просто не успел ничего предпринять.       Утюг.       Чертовски больно.       Люди только-только ушли, и отец не стал медлить, схватив первую попавшуюся под руку вещь, которой можно было нанести увечье, — утюг, который был так удачно оставлен в той комнате отошедшей буквально на пару минуток за вещами Мэри.       Крик. Душераздирающий крик. Слёзы стали стекать беспрерывно по щекам, подбородку, вырваться не представлялось возможным, поскольку отец крепко держал, прижимая к стене и вжимая утюг в плечо Нила, который трясся от боли, всхлипывал и кричал, ощущая, как ноги подкашивались, и если бы не отец, то он тотчас бы осел на пол. Утюг прожёг одежду и запечатлел на теле Нила вечный шрам. Отныне Нил больше всего из наказаний боялся ожогов, ведь, как оказалось, побои и даже лезвия казались в тот момент не такими ужасными, как этот жжёный треугольник. Запах жжёной плоти, застывшие в оцепенении Натаниэль и Мэри, садистская ухмылка отца и ярость в холодно-голубых глазах. Больно.       Запах жжёной плоти — это самое отвратительное, что только есть. Нил в этом сполна убедился в будущем.       Место ожога болезненно полыхало ещё долго, даже когда отец убрал утюг, который и так достаточно долго продержал прижатым к коже. Натан все это время открыто высказывал своё негодование, указывая Нилу на его ошибку.       Натаниэль, опомнившись лишь тогда, когда Натан наконец оторвал утюг от тела дрожавшего Нила, чьё лицо исказилось от боли, потянул поскорее брата наверх, стоило Натану холодно бросить: «Убирайтесь с моих глаз». Грех было не послушаться — лишь хуже будет, да и совершенно не хотелось ни одному, ни второму задерживаться там.       Натаниэль первым делом повёл Нила, который едва ли перебирал ногами, в их ванную комнату, в которой сперва охладил ожог водой, не беспокоясь об испорченной кофте, которую после самостоятельно стянул с брата. Может, Нат и был ошарашен, но ему пришлось реагировать так быстро, как мог, и оказывать первую помощь. И вновь вода. Он не знал, как правильнее поступать. После охлаждения ожога водой Нат усадил брата в комнате на его, Нила, кровати и поспешил принести обезболивающее. Благодаря матери оно имелось. Натаниэль чуть скривился, когда уселся с аптечкой напротив всхлипывающего близнеца и устремил взгляд на ожог. След от утюга был уродлив, но больше беспокоило то, какую боль испытывал брат. Нат, всё ещё не проронив ни слова, стал перевязывать плечо сухим бинтом. Ему не хотелось слышать это скуление Нила, это заставляло сердце болезненно сжаться, потому Натаниэль старался абстрагироваться от издаваемых братом звуков и вздрагиваний. Наконец Нат закончил с ожогом, но стал прожигать серьёзным вдумчивым взглядом белую повязку. Нил тоже не спешил что-то говорить, несмотря на обезболивающее, которое, естественно, не подействовало так сразу, он продолжал плакать и просто не мог ничего с этим поделать. Обезболивающее было неслабым, скоро оно начало наконец давать свой эффект.       Братья не сказали друг другу ни слова, даже когда Нил наконец успокоился. Они молча сидели на кровати Нила и ничего более не делали. На Нила всё ещё имело эффект произошедшее, а Натаниэль слишком глубоко ушёл в себя.       — Я хочу убить отца, — первым голос подал Натаниэль спустя приличное время безмолвия. Он говорил серьёзно, хмуро. Он был уверен в своих словах. — Не сейчас, когда-нибудь. Я хочу, чтобы он страдал. И не только в аду, — Нат не смел поднять взгляд.       Нил дрогнул от этой обозлённо-холодной интонации, смысл слов постепенно всё же дошёл до него. Нил поджал губы, потёр заплаканные глаза руками.       — Натаниэль, — судорожно выдохнул Нил, у которого в голове не вязалось сказанное. — Чем же ты будешь отличаться от него? — нахмурился и стиснул нервно покрывало, в его голосе скользили растерянность и какое-то осуждение       — Тем, что я это сделаю ради нас, а не просто... — Натаниэль наконец поднял голову и взглянул уверенно в глаза напротив. Он не сомневался в своем желании. — Я убью отца. Ради нас, ради тебя. Он не достоин жизни...       — Не мы должны решать это... И ты хочешь ведь заставить его страдать. Ты же будешь как он... Этого ты хочешь? — прервал резко Нил. Натаниэль ненадолго замолчал, но даже слова брата не пошатнули уверенность в том, что Нат хотел убить собственноручно Натана и желательно побольнее.       — Мы вчера не дочитали принесённую тобой книгу... — внезапно припомнил Натаниэль, решив, что лучше отвлечься на что-то более мирное, чем продолжать такой странный и абсолютно бессмысленный конфликт. Нат не понимал Нила и спорить сейчас не хотел, потому, дождавшись кивка, отошёл за книгой и вернулся уже с ней, устроился поудобнее рядом с братом, начиная искать, где они остановились.       Они читали медленно, поочерёдно — каждый по странице. Книга не была детской, потому оба мало что понимали, даже не все слова иной раз знали. Когда Нил вместо внятного чтения стал что-то уже сонно бормотать под нос, а его голова устроилась удобно на плече Натаниэля, Нат всё же сам тихо дочитал оставшиеся пару страниц и закрыл книгу, осторожно уложил близнеца, оставив его спать. Нил, наверное, очень устал. Сильно ли сейчас у него болело плечо? Хорошо ли действовало обезболивающее? Видимо, хорошо, раз Нил смог заснуть. Натаниэль на всякий случай оставил возле кровати брата обезболивающее и бутылку с водой, чтобы при необходимости тот выпил ещё.       В голове Натаниэля надолго отпечатался этот диалог, а Нил предпочитал его не вспоминать. И Нат вспоминал разговор тогда, когда Ичиро предложил ему сделать выбор своего будущего.

***

      Вновь пуля. На сей раз она задела не бронежилет, а попала ниже ключицы Нила, там же и застряв. Повезло, что мало того, что пуля не задела ничего жизненно важного, так ещё Веснински сидел на пассажирском, потому мог заняться ранением, пока Мэри была занята управлением машиной. Скорость была максимальной, ночная трасса пуста, не считая их и преследователей. Жгучая боль, Нил стиснул зубы едва ли не до скрежета и умудрился прокусить губу до крови. Главное — не потерять много крови. Пришлось прибегнуть к какому-то дешёвому, но крепкому алкоголю (он даже не имел понятия, что это за алкоголь, но это было совершенно неважно), который обжёг горло. Спиртное выступало не только как обезболивающее, но и как обеззараживающее. Нил это четко запомнил, а сейчас, под строгие чёткие инструкции матери, ему пришлось собственноручно вытаскивать пулю из своего тела. Глаза застилали слёзы боли, Нил дышал глубоко, но прерывисто, мычал, был сосредоточен лишь на ране, стараясь с ней справиться. Ему впервые пришлось доставать пулю из собственного тела, однако сейчас не было у Мэри возможности достать пулю, потому пришлось самому справляться. Много крови. Чертовски много крови. А им ещё надо оторваться подальше, прежде чем смогут полноценно озаботиться ранением. Очень важно было не потерять сознание, но оно туманилось постепенно из-за потери крови.       Ему близилось тринадцать. Они были в Германии. Он мог умереть. Ещё месяц он боялся снять бронежилет.       Нилу пришлось наспех учить немецкий язык, Мэри этому способствовала своими жёсткими методами, ничего не оставалось, кроме как пытаться раз за разом выучить то или иное, всё запомнить. Нил старался всё выучить, но когда, по мнению Мэри, он старался недостаточно, женщина его наказывала.

***

      Мэри и Нил прыгали с места на место из-за паранойи обоих, а один из случаев вызвал у них смятение. Кто-то неизвестный пристрелил преследователей и не стал трогать ни женщину, ни подростка, просто скрылся. Мэри не знала, кем являлся этот человек, и это заставляло напрячься обоих, поскольку неизвестность сильно пугала. Да и ближе к пятому году побега они стали меньше сталкиваться с людьми Натана, больше времени уходило на то, чтобы узнали о местоположении Мэри и Нила.       Нил контактировал с некоторыми другими людьми и даже сближался осторожно, но, по мнению его матери, крайне безрассудно. Если она заставала его с кем-то неизвестным, то «мило» напоминала, что им ни в коем случае нельзя подпускать к себе никого, нельзя открывать свои тайны — любые. А что уж говорить о том, когда женщина застала Нила за поцелуем с какой-то девушкой? Ему нехило досталось от матери, после чего они поскорее сменили место. Мэри боялась, что из-за глупой влюблённости Нил мог раскрыть всё кому-либо, потому сразу же пресекала любые намёки на сближение. После поцелуя она таскала его за волосы и ругала, повторяя раз за разом, что это запрещено. Она была крайне негативно настроена в любой раз, когда Нил вообще заглядывался на девушек и разговаривал с ними.       Это было сложно назвать жизнью на самом деле. Обоснованное помешательство на выживании. Это утомляло. Будут ли они когда-нибудь свободны? Поистине свободны? Нил никогда не задумывался над тем, зачем он жил. Он должен выживать и всё, у него была неотъемлемая жажда жизни. Но теперь, когда он сидел на берегу и смотрел на пламя, поглощавшее тело Мэри, которой Нил был обязан жизнью, даже не понимал, хотел ли он сам жить. По крайней мере, он был обязан выжить ради матери. Сейчас всё казалось таким ничтожным. Он остался один, абсолютно один. С 22 именами позади, с преследователями, с одиночеством и кризисом личности, с навсегда отпечатавшейся картиной пламени. Запах жжёной плоти перебивал любой другой, он, казалось, теперь на весь короткий остаток жизни засел в голове. Нил не знал точно, жив ли Натаниэль, но в голове засела прочно его потеря. Теперь не стало Мэри. Её было сложно назвать хорошей матерью, но Нила она любила, как умела. Её жизнь сложилась очень сложно и печально, у неё не было ничего в порядке. Нил любил её, правда любил, несмотря на всё сотворённое в бегах. Именно благодаря Мэри они выжили, потому Нил не имел права возмущаться на любое проявление грубости с ее стороны. Она была, откровенно говоря, хреновой матерью, но делала всё, что могла, как умела. Поломанная жизнью, она делала всё для того, чтобы Нил просто был жив. Больно.