Найти в себе силы быть достойным

Граф и майор удивительно быстро нашли общий язык, и теперь почти не расставались: Гром ездил к Разумовскому обедать каждый день в течение недели, и в итоге постоянно оставался до поздней ночи. Они могли часами говорить обо всём и ни о чëм, и почему-то это казалось чертовски правильным. По какой-то причине Гром был искреннее с ним, чем со своими друзьями, которые по возвращении из имения Дубина позвали его на вечер в клуб, но тот тактично отказался, чем вызвал недоумение. Про свою месть Косыгину он также позабыл, а в глубине души даже был рад, что попал тогда к Разумовскому. Однажды Гром появился на пороге особняка. Нисколько не удивившийся слуга Захар пригласил его в гостиную, а служанка Лера мило улыбнулась и предложила чаю. Слуги Разумовского относились к нему с теплотой не меньшей, чем сам хозяин. Удивительно, как за столь короткое время он успел очаровать всех в доме и стать здесь своим. Из дверей показался сам граф с широкой улыбкой и кинулся пожимать Грому руку. Тряс он с такой силой и разгорячëнностью, будто они не виделись год. — Major,вы сегодня так рано! Право, я ещё не приказывал готовить... — Что же, я к вам только обедать приезжаю? — усмехнулся Гром, и Разумовский немного сконфузился. Они сели на диван, и тут служанка принесла поднос с двумя чашками ароматного чая. — Я приехал сообщить вам одно известие, — снова начал Гром. — Сегодня получил телеграмму. Мне продлили отпуск, чтобы подлечить здоровье, отправляют в Кисловодск. На этой фразе глаза Сергея стали похожи на два круглых блюдца, но Игорь не смотрел на него и спустя несколько секунд размышлений добавил: — Вы бы не хотели отправиться со мной? Там свежий воздух, целебные воды. Понимаю, ваши вечера не дóлжно нарушать... — С удовольствием! — перебил его Сергей с явным воодушевлением. — Я как раз собирался отдохнуть от этих вечеров! Сколько ж можно? Гром был несказанно рад принятому предложению. Вечером, когда Сергей остался один, он поставил на уши весь дом из-за сбора вещей. Захар с недоумением обратился к нему: — Граф, вы едете? Когда же? — Завтра с утра, так что нужно поторопиться, — бубнил Разумовский, выбирая, какую из двух кружевных рубашек лучше взять. — Как же быть с вашим вечером? Всё уже готово. Продукты! Продукты-то! Для того, чтобы прокормить всю ту массу людей, приходилось заказывать много еды. Что-то приходилось привозить из других городов, а что-то вообще из заграницы, но главное — всё нужно было проверить на качество, и вся ответственность выпадала на пожилого слугу Захара, которому бы уже по-хорошему нужно было на покой. На все эти распоряжения тратились огромные суммы денег, но графа они не заботили, а вот Захар каждый раз вздыхал и причитал. — Не могу же я быть я в двух местах одновременно? Отмени, не знаю... — Ведь пропадёт-то, батюшка! И приглашения все разосланы! — Ну что привязался? Сам съешь, продай, раздай нищим, только меня не донимай! — отмахивался Разумовский. Захар, конечно, был бы рад полакомиться такими угощениями, но за всю жизнь ни разу лишней крошки не взял с барского стола. — Как это мне съесть? С чего вы вообще решили в Кисловодск ехать? Чай захворали? — Проверить здоровье никогда не будет лишним. — Эх, как же вы там один будете, барин, совсем без прислуги! Спустя некоторое количество уговоров граф смог уверить слугу, что с ним всё будет хорошо. Приехавший на станцию Гром с одним небольшим чемоданом слегка удивился, увидев Разумовского с целой кучей вещей. Тот пояснил, что там в основном наряды. «В Кисловодске же сейчас весь высший свет! Не могу же я каждый раз появляться среди самых модных людей столицы в одном и том же?» Гром на это улыбнулся и покачал головой. Сама дорога выдалась непростой. Две недели трястись в кибитке под стук копыт лошадей, звон колокольчика и кряхтение ямщика было тем ещё испытанием. Благо, хорошая компания помогла скрасить скуку. За всё время поездки мужчины не только не устали друг от друга, но даже ещё больше прикипели, не понимая, как вообще жили раньше. Сергей поселился в частном доме на главной площади, Грома же поселили в гостинице на отдалëнной горе. Завтракали вместе в недавно отстроенной к приезду императрицы Ресторации, потом гуляли около фонтана с нарзаном. Гром посещал массаж в целях подлечить бедро, а ещё они вместе купались в лечебных ваннах близ источника с целебными водами. Последнее вызывало у Грома некоторые затруднения: он давно привык к огромному количеству полуголых мужчин в одном месте — всё же в царской армии далеко не царские условия, — но вот вид оголëнных плеч графа, усыпанных созвездиями веснушек, падающие с длинных золотисто-рыжых волос капли воды и его часто вздымающаяся ровная грудь вызывали внутри Игоря волну какого-то странного неизведанного чувства. Когда Сергей заметил его интерес, Игорь сразу же сделал вид, будто рассматривал виды гор. Сперва посещали балы высшего общества, да быстро устали от них и решили развлекать себя сами. Гром раздобыл хороших вороных коней и предложил Разумовскому конную прогулку в горы, но тот замахал руками. — Я на неё не сяду! — Бросьте, отличная лошадь! — удивился Гром, похлопав её по боку. — Меня уверяли, что она очень умная и с ней даже дитë справиться. — Я взрослый человек! Да я и держаться в седле не умею... — Так я вас научу! Разумовский с опаской смотрел, как Гром гладит лошадь по мордочке и кормит морковкой. — Она вам может пальцы откусить! — На павлине сидели, а тут испугались? — усмехнулся майор. — Он у меня семь лет живёт, я знаю, что от него ждать, а вот это... Гром связал поводья лошадей, потрепал за гриву одну из них и с уверенной улыбкой протянул Разумовскому руку, приглашая забраться наверх. — Не бойтесь, я не дам ей вас съесть, — усмехнулся майор. — Смейтесь, давайте. Разумовский выдохнул, неуверенно засунул ногу в стремя и неуклюже забрался на лошадь, опираясь на неё двумя руками, пока его поддерживал спутник. Граф наконец оказался в седле, но его будто парализовало. Через пару секунд сзади оказался Гром. — Так... а почему я спереди? Сергей был спереди, потому что удержаться на пояснице лошади новичку просто не под силу, да и без седла он бы с непривычки всё себе отбил. А ещё Гром хотел научить Разумовского самостоятельно держаться в седле, но вместо всех этих объяснений он просто прислонился к его уху и горячим шëпотом произнёс: — Потому что я хочу, чтобы вы получили лучшие ощущения. У графа прошли мурашки, и он нервно сглотнул. Майор придвинулся, насколько позволяло седло, одной рукой обнял напряжëнную руку Разумовского, другой — взял поводья и вложил их в ладонь Сергея. — Не напрягайтесь так, — он лёгонько похлопал по спине графа, — лошадь всё чувствует. Корпус прямо, плечи распрямить, ноги спокойно лежат на боках. — Ударьте её в бок пяткой, только не сильно, — сказал Игорь. Сергей послушно выполнил указание, и лошадь двинулась, а за ней и вторая. Разумовский немного пошатнулся, не ожидая начала прогулки, но Гром обнял его одной рукой за живот, придерживая, а второй продолжал держать его руки с поводьями. — Старайтесь держать равновесие. Видите: голова лошади двигается вперёд-назад? Нужно, чтобы ваши руки поймали ритм, иначе сделаете ей больно. Разумовский беззвучно кивнул, не отрываясь взглядом от головы лошади. Они ехали спокойным шагом, даже медленнее, чем идёт человек, а через несколько минут Сергей уже сжимал поводья более уверенно и даже усмехнулся, что это, как оказалось, не слишком сложно. Игорь почувствовал, что и его мышцы живота немного расслабились, и медленно положил на них вторую руку. Разумовский не сразу заметил, что теперь лошадью управляет только он. — Куда вы убрали руки? Учтите, если я угроблю нас, виноваты будете вы! В ответ на это Игорь только посмеялся, но на душе у Сергея стало чуть спокойнее. В этот раз они ограничились простой прогулкой, а в следующий — Разумовский уже сам сидел на коне, плетясь за Громом, но держался в седле уже гораздо увереннее, благо, учитель был терпеливый. Одним вечером они посетили Ресторацию, чтобы посмотреть постановку специально приглашëнных актёров. После пьесы, когда они уже шагали обратно, Разумовский был не особо разговорчив, смотрел под ноги и думал о чём-то своём. На небе собирались тучи, мрачно нависая над городом. — Я вас чем-то обидел, граф? — начал Гром. — Нет-нет, что вы. — Тогда, может, я смог бы помочь с тем, что вас печалит? Разумовский молчал с минуту, и Гром уже решил, что разговор не получит продолжения, как вдруг услышал: — У меня театральное образование. — В самом деле? — Игорь округил глаза. — Почему же вы не играете на сцене? — Так сложилось. — Он немного помолчал и затем продолжил: — Это было моей мечтой, но после смерти близких я потерял смысл. — Теперь всё встало на свои места. — Это что же? — граф даже остановился от изумления. — То, что вы разыгрываете спектакли перед гостями, раз вам закрыт доступ к сцене. — Я не говорил, что мне закрыт туда доступ, — надулся Разумовский. — Может, не в прямом смысле, но так и есть. Вам не хватает театра, поэтому вы живëте фарсом, притворяетесь перед людьми из высшего общества, чтобы понравиться им. Вы слишком хорошо вжились в роль беззаботного повесы, — Гром вздохнул и посмотрел на небо, с которого, как ему показалось, на него упала капля. — Не знаю, может, и передо мной разыгрываете спектакль, иначе зачем бы вы открылись едва знакомому человеку? — Игорь, вы не смеете меня упрекать в таком... — Я не упрекаю, просто никак не могу вас разгадать. Вы будто ребёнок: вам всё любопытно, вы наивны и чисты, но отчего-то всё равно скрываете в себе большую загадку. Снова повисло молчание. Игорь аккуратно взглянул на Сергея. — Я бы очень хотел увидеть вас на сцене. У Разумовского заблестели глаза. Он хотел было что-то ответить, но почувствовал несколько упавших капель, и вскоре повалил мелкий дождик. Мужчины огляделись, но на улице никого больше не увидели: все остались на бал в Ресторации. До собственных домов оставалось всего десять минут ходьбы, и они ускорили шаг. Однако дождь очень быстро усилился, и, когда они добрались до дома Разумовского, полностью вымокли. Гром решил не церемониться и пока переждать непогоду у графа, тем более тот был совсем не против. В прихожую они вбежали смеясь, потому что выглядели буквально как моряки, упавшие за борт во время шторма, даже фрак Сергея в качестве зонтика не помог. Игорь зажёг камин и упал в кресло, поздно сообразив, что теперь придётся сушить и его. Разумовский тем временем отдал промокший фрак служанке, выжал влажные волосы, обратил внимание на причёску Грома, над которой постарался дождь, и не сдержал смешка. — Что? — недоумëнно спросил тот. Разумовский подошёл ближе и без особых церемоний уселся прямо на Игоря, уперевшись коленями в кресло и зажав майора таким образом, что тот смог бы встать, только если бы сбросил его. Гром слегка опешил от такого, но не свëл внимательного взгляда с лица напротив. А Разумовский взъерошил ему мокрые волосы и совсем по-детски улыбнулся. Через несколько секунд до него дошло, в какое положение он поставил обоих, тут же покрылся румянцем и попытался где-то спрятать глаза, а они сами собой остановились на губах Игоря. Сам Гром плохо видел лицо Разумовского, потому что позади него темноту освещал камин, но даже в таком положении он заметил падающие с ярких волос капли, которые стекали по его щекам, губам и падали на его собственную, Игореву, одежду. Игорь вдруг услышал бешеный стук сердца в необъятной тишине, которую прерывал только треск камина — его собственное билось с такой же скоростью. — Вы вызываете во мне чувства, которые до сих пор вызывали только женщины, — почему-то шëпотом сказал Игорь, будто их мог слышать целый мир. Сергей обнял его лицо и аккуратно, почти не касаясь поцеловал: помнил его предыдущую реакцию на вечере и очень боялся, что он сейчас так же как и в прошлый раз оттолкнëт и разозлится. Но Игорь чуть приподнялся, потянувшись навстречу, позволил углубить поцелуй, положил руки на талию, ещё влажную от дождя, погладил, притянул ближе. Сергею это развязало руки: он проник языком в рот Игоря, хозяйничая так активно, наслаждаясь мгновениями, словно его вот-вот должны были выгнать. Гром же переместил руки на ягодицы Разумовского, огладил их, заставляя его слегка приподняться и почти не слышно простонать в поцелуй. Он никогда не думал, что будет гладить мужские ягодицы, так желанно сминая их — ещё три недели назад, когда был уверен в собственной ненависти к Разумовскому, даже за простой намёк на что-то подобное он, не раздумывая, вызвал бы намекавшего на дуэль, а лучше прирезал на месте, но сейчас в его голове творился такой бардак, что он предпочёл бы просто ни о чём не думать и не выпускать Сергея из объятий. Разумовский положил руки на грудь Игоря, принялся медленно расстëгивать мундир, а губами перешёл на шею, заставляя Грома запрокинуть голову, чтобы воротник не мешался. Выцеловывал, прижимаясь сильнее, будто желая оставить засосы, водил острым носом по мокрой от воды шее. Игорь разлепил глаза и увидел, как капли на и без того рыжих волосах Сергея отражают свет огня — он сам сейчас был как огонёк, яркий, пылающий, не желающий отпускать. Он был везде: на шее, под мундиром, под кожей, в мыслях — везде только он один. Сергей всё же разобрался с несколькими пуговицами мундира, залез рукой под рубашку, коснулся кожи груди, как вдруг на мгновение комната озарилась светом молнии, и через несколько секунд послышался раскат грома. К Игорю немного вернулось понимание реальности. — Сергей... послушайте... — больше походило на мольбу и не принесло плодов. — Сергей, — уже настойчиво и с вытянутой рукой. Разумовский удивлëнно замер. — Мы не должны с вами... — Почему? — изумился он совершенно искренне, будто ребёнок, которому сказали не есть слишком много сладкого. — Потому что мы оба мужчины. — И что с того? Я отрублю все языки, которые будут болтать. — Дело в не этом, — начал Гром, однако дело было именно в этом. — Так не должно быть, это не естественно. Разумовский вдруг вскочил с Игоря и вмиг рассердился. — Вы же сами сказали о своих чувствах! Что может быть естественнее этого? Все правила придумали люди! Вы́ же говорили мне не подстраиваться под них! Так почему сами прогибаетесь под общество, которое презираете?! На это Игорь не нашёл ответа. Он бросил на Сергея взгляд родителя, поступающего из соображений счастья своего ребёнка, который сам этого не понимает, и вышел на улицу прямо под дождь. Разумовский схватил первое, что попалось под руку — пустую вазу с тумбы, — и со всей силы бросил в стену. В дверь как раз в этом время вбежала служанка и даже подпрыгнула от испуга. — Граф, горячая ванна готова. А где ваш спутник? Ночь у обоих прошла ужасно беспокойно. Игорь понимал, что ужасно обидел Сергея, но наделся, что тот когда-нибудь его поймёт: им всё равно бы не было места в обществе, так зачем создавать то, что обречено на смерть? По эмоциональности Сергея Игорь понимал, что отойдёт тот ещё не скоро, так что пока не стоило ему лишний раз докучать. Гром отправился на уже привычные процедуры в одиночку и отметил, что без Разумовского они уже не казались такими увлекательными и лечебными, скорее даже нагоняли бóльшую тоску. Ужинать Гром отправился в Ресторацию. Он старался не привлекать внимания, но услышал шëпот за спиной и, обернувшись, увидел гордо шагавшую к нему даму в пышном платье, с чепцом на голове и кружевным зонтом в руках. Она раскланивалась перед встречавшимися ей людьми и слала воздушные поцелуи. Но, как только она поровнялась в Громом, он разглядел, что за макияжем и искусственной улыбкой скрывался Разумовский — удивительно, как ему шёл весь этот маскарад, что Игорь даже не сразу узнал его. Он игриво ткнул Грома в нос, и тот отчëтливо почувствовал исходивший от Разумовского запах алкоголя. Игорь посмотрел по сторонам и понял, что абсолютно все в помещении пялятся на них, причём не с отвращением и осуждением, а со смешком: похоже, молва о Разумовском долетела и сюда, так что они воспринимали это как представление. Может, граф и привык к такому, но только не майор: он сгорал от стыда и готов был заколоть шпагой самого себя, если бы она была при нём. — Что вы творите?! — шëпотом процедил сквозь зубы Гром, пытаясь взять Разумовского под локоть, чтобы отвести куда-то в менее людное место, но тот вырывался. — Вас же так смущало, что я мужчина! Что, так тоже не нравится? Ну вам не угодишь, майор! — кричал граф. — Вы выставляете себя на посмешище! — Да-а? — Разумовский оглянулся на зал, который буквально пожирал их глазами от интереса. — А мне кажется, что всех всё устраивает. Так что, выходит, это вы выставляете себя на посмешище со своими глупыми правилами! Игорь аж позеленел. — Бога ради, прекратите это! Я не собираюсь разговаривать с вами в таком тоне и при таких обстоятельствах! — А я не собираюсь разговаривать при других! — он ткнул Игоря зонтиком в грудь. — Если вы не способны противостоять обществу, не готовы чем-то пожертвовать ради счастья, то вы не мужчина, вы — трус! В этот момент внутри Игоря что-то сломалось. Он глубоко выдохнул, развернулся — что стоило ему немалых усилий — и вышел из здания. Зал тем временем разразился аплодисментами, думая, что это всё постановка, а Разумовский начал кланяться и бросать «спасибо», будто и правда был актёром на сцене. Может, зря я вообще поверил в его искренность.