Сирена и Дракон

Возвращалась в Красный Замок она в одиночестве: похоже, требовалось показное объединение Эйгона, Эймонда и Хелейны, демонстрирующее крепкое неоспоримое единение основных лиц Зеленых для простого люда и более мелких лордов. Люк, не имевшая никогда привычки грызть ногти или еще чего-то подобного, лихорадочно прокручивала в голове события сегодняшнего дня, ставшего самым насыщенным по событиям с тех пор, как ее сюда притащили, и нервно притоптывала ногой. Происходящее казалось ей донельзя подозрительным: платье, что выдали ей по приказу Эйгона, неожиданный участник турнира Эймонд, Хелейна, иногда вываливающая на нее странные фразы... Люк совсем не знала тетю, но за тот промежуток времени, что они провели вместе, мнение о Хелейне сложилось как о крайне замкнутом человеке, и сегодня, по меркам Люк, она была достаточно социальна, пусть и не без странностей совсем. Могли ли ее подговорить участвовать в этом странном плане? И какая вообще цель у этого плана?.. Люцерис была уверена в наличии странного заговора против него, потому что других рациональных объяснений происходящего она не видела. Позже, ее почти сразу привели в Великий Чертог, где слуги носились туда-сюда, завершая последние штрихи для проведения пира. Люк, которую во время обратной дороги резко озарило, и теперь она верила в большой подвох, безумно хотела увидеть Хелейну, поэтому не сводила взгляда со всех входов в зал. Ей нужно было срочно с ней поговорить. Люцерис чувствовала себя будто обманутой. В один момент большие двери торжественно распахнулись, извещая о прибытии ее «родственников». Люцерис сразу же сорвалась с места и бросилась к Хелейне, которая шла чуть поодаль ото всех. — Ты помнишь, — на эмоциях зашептала она ей, — ты говорила, что я стану королевой? Ты это имела в виду? Ты знала о турнире, и вы с Эймондом все подстроили? Зачем? Хелейна, смотревшая себе под ноги, подняла голову и взглянула на Люк и улыбнулась ей так, словно они не виделись несколько лет. — Ты про что? — спросила она. — Когда ты меня в первый раз позвала себе, ты сказала, что я скоро стану королевой, — нахмурилась Люк. — Не помню, если честно, — сказала она все с той же улыбкой. Ее руки коснулись цветов венка, который Люк так и не сняла. — Очень красиво. — Поздравляю с победой, Люцерис, — услышала Люк, только открывшая рот, чтобы дальше потребовать объяснений, голос Алисенты. Она подошла к ним с легкой улыбкой на губах, но строгостью во взгляде. — Я помню, как примерно двадцать лет назад твою матушку тоже наградили этим титулом. — Да? — брови Люк удивленно поползли вверх. — Я об этом никогда не слышала. — Не сядешь с нами на пиру? — резко спросила Хелейна, вглядываясь в нее. — Конечно, сядет, — ответила за Люк Алисента. — Королева Любви и Красоты должна обязательно сидеть за королевским столом, чтобы все могли убедиться в ее очаровании. Ее и правда посадили за королевский стол. Между Алисентой и Эймондом. Гости медленно заполняли зал, лорды подходили на поклон к Эйгону и желали долгих лет правления и процветания, заставляя Люк тихо фыркать, а затем отправлялись к себе к боковым столам. Некоторые даже осмеливались подходить к Эймонду, чтобы поздравить его с победой на турнире, из-за чего Люцерис перепало несколько теплых слов, которые она принимала с рассеянной улыбкой. У нее не хватило духу начать бросать в их сторону проклятия прямо им в лицо. Когда все гости заняли свои места за столами, Отто встал и предложил всем помолиться за здравие короля. Его молитву Люк слушала вполуха, но она не без ухмылки рассматривала лица некоторых лордов, которым пришлось буквально выплевывать куски пищи, чтобы присоединиться к молитве. Люк лениво сцепила руки в замок. Эймонд и Алисента подошли к делу куда более серьезно — последняя даже что-то шептала себе под нос. — Может, в таком случае стоит еще исполнить песню, чтобы умилостивить богов? — громко предложил один из лордов с левого стола. — Давайте попросим одного из бардов, — поддакнул ему голос с более дальних рядов. — Зачем нам какой-то бард? — встал еще один лорд, близко сидящий к королевскому столу. — Я слышал, что принцесса Люцерис обладает чарующим голосом. Пусть споет для нас. Глаза Люк широко распахнулись от удивления, руки чуть задрожали. Она сразу обеспокоенно взглянула на Эймонда, как будто он мог как-то повлиять на ситуацию, но тот дальше сидел с закрытым глазом, будто молитва его деда все еще продолжалась. — Люцерис, — услышала она тихий, но требовательный голос Алисенты. — Я давно не занималась пением, ваша милость, у меня не получится... — зашептала Люк, не решившись повернуть к ней голову. — Встань и объясни тогда это лорду Джасперу, — Алисента была непреклонна. Чувствуя себя маленьким ребенком, которого строго отчитали, Люцерис неуклюже отодвинула стул и встала. Она взглянула «лорду Джасперу» в глаза. — Прошу прощения, лорд Джаспер, но сегодня я не готовилась исполнять что-либо, вы и дорогие гости не получите никакого удовольствия слушая мои жалкие завывания. Думаю, это стоит поручить бардам... — Моя племянница излишне скромна, — перебил ее Эйгон с широкой улыбкой на лице. — Не стесняйся, соловушка. Ее будто загнали в угол. Сотня или даже больше пар глаз уставилась на нее. Она жалобно взглянула на Алисенту, но та лишь резко кивнула, мол, не задерживай пир, и Люк лишь осталось тяжело вздохнуть. Она помнила много религиозных песен. Моряки, что верили в Семерых, щедро разучивали с ней различные гимны. Матушка считала даже это одним из плюсов их тайных вылазок — большинство жителей Семи Королевств верило в Семерых, так что оказывать уважение к их вере было важно для королевской семьи. Матушка... Ее голос заметно дрожал, когда первые слова гимна Матери сорвались с ее губ. Никто из ее семьи не был религиозен, даже в валирийских богов будто не верили, не то что в Семерых. Но она все равно обращалась к чужим Богам для ее матери и отчима, для ее братьев и сводных сестер. Перед взорами Семерых когда-то ее матери присягнули лорды, что сейчас клянутся в верности Эйгону. Она слабо рассчитывала, что что-то шевельнется в их сердцах, но продолжала петь, моля Богов этих самых предателей быть справедливыми, проявить к ней милосердие. Когда Люк закончила, в зале какое-то время еще стояла полная тишина, которую прервали захлопавшие Эйгон, Алисента и Отто, за которыми, словно это было разрешение, последовали все остальные. Неуклюже склонив голову, Люк села обратно. Неловкость быстро развеялась, и о Люцерис в секунду позабыли, чему она несказанно обрадовалась. Заиграла музыка, которую практически не было слышно из-за шума столовых приборов, смеха и разговоров. Люк же тоже не было никакого дела до окружающих, потому что все ее внимание быстро сосредоточилось на представленных блюдах. Люк никогда к пище не была требовательной, но из-за резкой смены диеты на более простую еду, что ей приносили служанки, от аппетитно выглядящего разнообразия у нее приятно закружилась голова, и она принялась себе накладывать себе всего по чуть-чуть, словно пыталась заесть все свои волнения. — Куда тебе столько? — не выдержал в какой-то момент Эймонд. — Что не так? — не собиралась даже смотреть на него Люк, схватив кусок пирога и задумавшись, куда его поместить на переполненной тарелке. — У меня был сложный день, я перенервничала. Он весьма изысканно выхватил этот кусок из ее рук и положил его обратно. — Все смотрят, как ты набиваешь себе брюхо. — Ну и пусть смотрят, — махнула рукой Люк, потянувшись обратно за пирогом, но ее легонько шлепнули по руке. — Эй! — Ты можешь вести себя хоть немного сдержаннее? — прошипел он ей в ухо. — У детей кухарок манер больше. — Вот бы и выбрал себе в Королевы дочку кухарки, — пожала плечами на это Люк, схватив рукой куриную ножку с другого блюда, раз пирога ей не видать. — А теперь сиди и терпи. Потом пошли тосты, и Люцерис снова немного напряглась. Но не из-за воспоминаний о тостах с того самого ужина, когда еще вся их драконья семейка хотя бы пыталась сохранить видимость мира. Дело было в том, что она очень быстро пьянела. Ей хватало двух кубков вина, чтобы начать терять связь с реальностью. Крайний раз ее инстинкт самосохранения сделал ручкой, и она не удержалась от ухмылки при виде запеченного поросенка... Поэтому Люк лишь смачивала губы. От Эймонда не ускользнуло, что она каждый раз ставила на стол почти полный кубок, но он ничего не говорил, лишь от чего-то довольно хмыкал. Объявили танцы, и повеселевшие захмелевшие лорды и леди с готовностью заполнили большое пространство между столами с гостями, перед королевским столом. Разыгравшиеся музыканты наконец проявили свои таланты по назначению. Люцерис не очень любила эту часть вечера. Танцевать она умела неплохо — Деймон в свое время затащил ее на уроки танцев, сказав, что это поможет отточить ее технику фехтования — но вот терпеть чужие прикосновения... Обычно рядом с ней всегда находился Джейс, который отпугивал всех потенциальных кавалеров своим грозным видом. Сегодня же она надеялась на свой статус дочери предательницы, что избавит ее от лишнего внимания. Но не тут-то было. Люк напряглась, когда заметила пробирающегося сквозь толпу сира Отора. Конечно же, он направлялся прямо к ней. — Принц Эймонд, — наклонился он чересчур галантно для человека, который весь день неуклюже сваливался с лошади. — Позвольте узнать, будете ли вы сегодня танцевать с выбранной вами Королевой Любви и Красоты? — Мне неинтересны танцы, — равнодушно ответил Эймонд, не став даже отрываться от еды. — В таком случае вы позволите пригласить на танец вашу... спутницу? Люцерис нахмурилась. Ей не нравилось, что ее обсуждали так, словно ее здесь не было. — Может, стоит этот вопрос задать самой спутнице? — не сдержалась она. — Принцесса, — недовольно покачала головой Алисента. Резкий выпад Люк, похоже, заставил смутиться Отора, и он, вечно в себе уверенный, опустил глаза в пол, оставшись так и стоять с протянутой рукой. — Окажи любезность сиру Отору, — прошептала ей в ухо Алисента, взяв ее за руку. — Не хочу, — заупрямилась Люк. — Люцерис, — шепот перешел в шипение. — Веди себя подобающе! С тяжелым вздохом Люк встала, сняв венок и положив его рядом с тарелкой, и нарочно медленно принялась обходить стол. Оказавшись рядом с Отором она не могла не отметить, каким он был гигантским. Он был выше и шире в плечах и Эймонда, и Деймона. Он скорее был похож на медведя, чем на человека. Люк подумала, что если он случайно наступит ей на ногу, то сломает ей кость. Ее рука до смешного казалось миниатюрной в его ручище. Как же они, наверное, со стороны комично смотрелись. Благо, что Отор оказался хорошим танцором, и ноги Люк остались в целости. В общем, танцевал он лучше, чем выступал на турнире, уверенно вел. — Вы сегодня невероятно прекрасны, принцесса, — наконец заговорил он, когда Люк уже понадеялась, что она все это перетерпит молча, поэтому даже не утруждала себя фальшивыми улыбками. — Спасибо, — лениво ответила она, стараясь не вспоминать, в какой ужас ее нарядили. — Вам очень идет красный и... черный, — не унимался он. — Это традиционные цвета моего дома, так что неудивительно. — Я боялся, что вас выставят в зеленом как трофей, — усмехнулся он. — Абсолютно не представляю вас в зеленом. «Как и я», — хотела согласиться с ним Люк, но промолчала. Она окинула партнера подозрительным взглядом с головы до ног. Вряд ли слова Отора можно было натянуть на измену, но они все равно были чересчур... свободными. Странно. Вообще то, что он буквально прилип к ней, было уже достаточно подозрительно. Если кто-то хотел найти человека, который будет втираться ей в доверие, то с сиром Отором они промахнулись — он наоборот только отпугивал. — Я и так в каком-то смысле трофей, — сказала она, бросив взгляд в сторону королевского стола. Эймонд лениво ковырялся в тарелке, в то время как Алисента не сводила с нее глаз. Будто почуяв ее сомнения, Отор сильнее сжал руку. — Вы очень отважны, принцесса, — прошептал он ей в ухо, оказавшись к ней гораздо ближе, чем того требовал танец. — А разве требуется какая-то отвага, чтобы просто сидеть взаперти? — брякнула Люк, пытаясь отступить. На это Отор ничего не ответил, по счастью, лишь продолжил загадочно улыбаться, словно он знал какую-то великую тайну. Когда танец подходил к концу, позади Люк снова оказался Эйгон. Ее уже начала раздражать его привычка все время появляться рядом с ней таким образом. — Разрешите? — спросил он Отора, не глядя на него и широко улыбаясь Люк. — Ваша милость, — тут же выпустил руку Люк из своей хватки и поклонился Отор. Не успел он отойти, как Эйгон уже потащил Люк в самый центр Великого Чертога. — Теперь-то ты не будешь угрожать отрезать мне пальцы? — с плохо скрываемым смехом произнес он. — Когда рядом нет ни Деймона, ни Джейса? — Буду действовать самостоятельно и без предупреждения, — еле-еле удержалась она от закатывания глаз. — А кусаться будешь? — Если потребуется. — Ты совершенно не умеешь давать понять мужчине, что он тебе не нужен. Я бы посчитал, что ты кокетничаешь. Вновь заиграла музыка и Эйгон, по счастью для себя и для Люк, почти бережно взял ее за руку, не позволяя себе лишнего, хотя они были скрыты от взора Алисенты дюжиной танцующих пар, и бодро закружил ее в такт. — Как тебе здесь хоть живется? — спросил он. — Могло быть хуже, — сдержанно ответила Люк, ожидая от него подвоха в любую секунду. — Надеюсь, Эймонд хорошо тебя развлекает? — Я была бы счастливее, если бы мы с ним виделись куда реже, — пожала она плечами. — Печально слышать. Если честно, я надеялся, что он уяснил, как нужно вести себя с дамой, — задумчиво произнес Эйгон. — Но я, если честно, рад, что ты здесь. Если бы не все эти королевские дела, я бы с удовольствием сам бы взялся за твой досуг. — Боюсь, что у нас с тобой слишком разные понятия о досуге, — пробормотала Люк, на что Эйгон рассмеялся. — Да ладно тебе, буквально лет десять назад тебя все более, чем устраивало. — Десять лет назад я была ребенком. Ты был ребенком. Все было куда проще. — Ну так не усложняй тогда. За одним танцем последовал второй, затем третий, и только после него, тяжело дыша, Эйгон предложил передохнуть. Он не повел Люк к ее месту, а наоборот, к углу одного из гостевых столов. Благодаря танцующим и желающим на них посмотреть Эйгон и Люк оставались вне внимания Алисенты. Люк оставалось лишь поразиться умению Эйгона оставаться незаметным в полной толпе, несмотря на свой статус. Он придвинул к ним чьи-то кубки, брезгливо вылив содержимое на пол, и самостоятельно наполнил их доверху вином из ближайшего кувшина. — Выпьем же за долгожданную нашу встречу, малышка Люк, за то, что она наконец случилась, — произнес он нарочно наигранно. Люцерис даже и не думала прикасаться к кубку, но внимательно следила, как Эйгон, запрокинув голову, лихо осушил свой. — Неужели ты совсем не рада здесь быть? — усмехнулся Эйгон, поймав ее взгляд. — Возможно, если бы я гостила здесь по своему желанию, я была бы довольна, — нахмурилась Люк, но придвинулась к нему поближе. — Эйгон, ты же можешь отпустить меня домой. Зачем я вам тут? Я так думаю, раз мама так сюда и не прилетела за это время, она уже и не прилетит. Я для вас бесполезна. Отпусти меня. Я уверена, что мама оценит этот жест. Отпусти меня, если у тебя и правда сохранились теплые воспоминания о нашем детстве... — О, вот сейчас ты решила вспомнить про наше детство, — ухмылка Эйгона стала более... горькой. — Я не могу тебя отпустить, даже если бы и правда хотел. Матушка и так считает меня разочарованием, не стоит мне портить о себе впечатление еще сильнее. Ты меня тоже, между прочим, разочаровываешь, Люцерис, я думал, ты будешь повеселее. — Думаю, что мы сейчас друг для друга незнакомые люди, — покачала головой Люк. — Нельзя вот так в одно мгновенье вернуться туда, где все было хорошо. — Где тебе можно было безнаказанно лишать сына короля глаза? Все слова Люцерис об их совместном прошлом, которые она хотела произнести с целью надавить на жалость, застряли у нее в горле. Ее будто закружило, хотя они уже не танцевали. Рука сама потянулась к кубку. Вино оставило неприятный кислый привкус на языке. — Тебя не было рядом, ты не можешь знать, что произошло, — осипшим голосом произнесла она. — Будь ты с нами, может быть, вообще бы ничего не произошло. — Быть может, это ты бы сейчас сидела с повязкой, — хмыкнул Эйгон, наливая себе еще вина. — Знаешь, я не виню тебя в целом. — Люк удивленно взглянула на него, продолжая пальцами касаться ножки кубка. — Я не поверил бы никогда, что ты нарочно изуродовала моего братца. Я вообще виню тебя в другом. — Их взгляды пересеклись. — Ты так и не извинилась. — Что?.. — Ты не извинилась, Люцерис. И меня это сильно поразило. Ты была глупой, шумной, проблемной, но не злой. Я ждал, что ворон принесет твои извинения. Больше Эймонда, наверное. Я никогда не был хорошим братом, хорошим дядей, но ты... Я помню твои глаза, полные смятения, когда мы разыгрывали Эймонда. Я видел, как ты каждый раз надеялась, что он засмеется, но каждый раз лишь разочарованно смотрела ему вслед. Я думал, что ты окажешься достаточно взрослой, чтобы осознать, что произошло, что это не то же самое, что вывести свинью. Люцерис ничего не ответила. — Налить еще? — почти по-доброму спросил Эйгон, и получив ее кивок, он хитро прищурился. — Вот так и входят во вкус. Они немного помолчали, и у Эйгона вдруг резко сменилось настроение. Он снова стал шутить, смеяться, что-то рассказывать, подливая Люк вино. И чем больше она делала глотков, тем заразительней становился смех Эйгона. Головокружение никуда не ушло, но добавилась уже забытая легкость во всем теле и, что самое главное, в душе. Чувство вины заглушалось, уступая задору и веселью. Эйгон нес какую-то чушь, что-то про Золотых Плащей, Люк постоянно теряла нить, но она смеялась так, будто ничего забавнее она в жизни не слышала, что даже на глазах выступили слезы. Потом Эйгон вспомнил, как кто-то, возможно, из слуг или рыцарей нарисовал им карту сокровищ, и они гонялись по всему замку, собирая мелочь, вроде золотых застежек, жемчужных сережек и столовых приборов. В конце их ждало истинное сокровище — большой вишневый пирог. — Я сохранил эту карту, — ляпнул он. — Серьезно? Я и подумать... ик... не могла, что ты такой сентиментальный, — заулыбалась Люк, подперев рукой щеку, которая почему-то горела. — Ну почему же... Я очень сентиментальный. Хочешь, покажу ее? — Конечно! Они тихонько (насколько у них получилось) покинули Великий Чертог и побрели по коридорам Красного Замка, которые сегодня казались особенно запутанными. Особенно тяжело Люк давались лестницы. Ноги то и дело отказывались ее слушаться и разъезжались, отчего она скатывалась вниз, что сильно веселило Эйгона, и он сам, согнувшись пополам от смеха, чуть не падал к ней. В какой-то момент она поняла, что левая туфля куда-то делась, и для удобства Люк скинула правую. Ей ходить вообще было тяжело, она то и дело старалась прислониться к стене, чтобы перевести дух, но Эйгон угрожал, что понесет ее на спине, если она будет отставать, и, боясь за целостность своих костей, Люк продолжала следовать за ним. По пути они даже взяли по горящей свече из незапертых помещений. Они добрались до какой-то дубовой двери. Эйгон так резко открыл ее, что чуть не ввалился в комнату и не распластался на полу. Продолжая глупо хихикать, Люк последовала за ним и закрыла за собой дверь. Похоже, когда-то эти покои принадлежали Эйгону, только кровати не хватало. И стульев не было. Не зная, куда себя деть, она села на пустой письменный стол, поставив рядом подсвечник. Эйгон тем временем рылся в сундуке, выуживая всякое добро, вроде детских игрушек, тренировочных сломанных мечей и разваливающихся книг. Когда он издал невнятный радостный звук, Люк поняла, что он наконец нашел карту. — Вот, держи, — он подошел к ней, аккуратно отдавая хлипкий от времени кусок пергамента, и сел рядом с ней на стол. Люцерис развернула его, стараясь не порвать, и пробежалась глазами по немного кривой схеме замка. — Вот видишь, я была права, все началось в Птичнике. Там гребень спрятали в мешке с кормом, — невероятно довольная собой Люк тихонько постучала пальцем по тому месту, где был изображен Птичник. — Да-да... Ты была права. Молодец. Хочешь награду? — спросил Эйгон, материализуя откуда-то фляжку и протягивая ее Люк. — Ты по всему замку, что ли, заначки сделал? — слабо рассмеялась Люк, но фляжку забрала, чтобы жадно припасть к ней, но практически сразу закашлялась, как только содержимое обожгло полость рта. — Вроде того, это мой взрослый вариант игры в поиск сокровищ. Потому что я ни черта не помню, куда я их деваю. Эйгон выхватил фляжку из ее рук раньше, чем она успела бы выпасть, а вино — пролиться. — Ты как белка... Они тоже не помнят, куда запасы прячут, — улыбнулась Люк, вытирая губы, еле-еле заставляя руку ее слушаться. — Белки хорошие, — мечтательно произнес Эйгон, опустив голову ей на плечо. — У них хвосты пушистые... Ты вкусно пахнешь. — М? — Ты вкусно пахнешь, — повторил он и чуть повернулся, касаясь носом кожи ее открытых плеч, заставляя ее хихикать от щекотки. — Я пахну кладовой мейстера, — покачала головой Люк, отчего она закружилась еще сильнее. — Меня здесь купают исключительно в каких-то лечебных травах. — Нет, я про твой естественный запах... Эйгон сделал глубокий вдох в последний раз и прижался виском к ее плечу. Тяжесть его головы показалась приятной для Люк. Уютной какой-то. — Не мягкая ты только, — сказал он через какое-то время, заставляя Люк вздрогнуть всем телом. Оказывается, она не заметила, как уснула. Она с трудом моргала, веки стали такими тяжелыми... Ей хотелось что-то ответить, но в голове не было ни одной мысли. Не дождавшись ее ответа, Эйгон неохотно поднял голову с ее плеча, чтобы заглянуть ей в лицо. — Да ты уже спишь, — рассмеялся он беззвучно. — Устала, — только и ответила она. Не в силах больше держаться Люк рухнула на стол и попыталась поудобнее устроиться, насколько это было возможно. Эйгон неловко спрыгнул со стола, задев свечу, которая скатилась на пол. — Мы сейчас тут все подожжем, — усмехнулся он, поднимая подсвечник, оставляя его стоять внизу. Не зная, что на это можно было сказать, Люцерис лишь слабо улыбнулась. Веки будто тяжелели все сильнее и сильнее с каждой секундой, и она в какой-то момент просто не могла больше бороться и просто закрыла глаза. Какое-то время все было тихо. Похоже, она снова проваливалась в сон. Пока не почувствовала легкое прикосновение к лицу. Чужие пальцы, чуть царапая ногтями кожу, очертили контур ее лица, заставляя Люк хмуриться. Она почувствовала, как над ней нависли, как горячее дыхание опалило беззащитно открытую шею, от которого пробежало стадо мурашек по всему телу. Что-то определенно было не так... Веки будто слиплись, да и Люк в целом было лень делать что-либо, пока жалобный голос откуда-то изнутри пытался что-то сказать, только Люк ни слова не понимала. Даже когда чужая рука легла на щеку, даже когда ощутила короткое прикосновение влажных губ на шее. Рука переместилась на шею, на то самое место, размазав слюну по коже, потом ниже, на грудь. Рядом с ухом раздался глубокий свистящий вдох. Дрожь где-то в ногах — единственная ее реакция, оставшаяся для них обоих незамеченной. Где-то в подсознании она понимала, что происходило нечто неправильное, что ей надо оттолкнуть тело, практически лежавшее на ней. Но не могла. Внутренний голос остался заглушенным пустотой. Она слышала, как что-то шептали ей прямо в ухо, как называли чужим именем, но Люк не могла ничего разобрать, проваливаясь безвозвратно в бездну, в мягкую и приятную, но бездну. Будто все сейчас происходило не с ней. Она хотела только, чтоб ей не мешали спать. А ей определенно мешали. Но ничего не могла сделать. Даже когда ее губы накрыли чужие. Она ни разу не целовалась. Все ее знания о поцелуях ограничивались лишь информацией, что она почерпнула из дамских романов Рейны. Она помнила, что там было написано, что когда целуешься, ты ощущаешь трепет сердца, бездонную радость или животную страсть. Люк не ощущала ничего, кроме влажных губ, которые чересчур настырно терлись. Механика. Все закончилось также неожиданно, как началось. Тело, что вжимало ее в стол до боли в лопатках, резко пропало, оставляя после себя лишь холод. Люцерис даже не заметила, что оно мешало ей свободно дышать, пока не сделала резкий вдох. Какая-то возня. Звук удара чего-то об пол. Потом еще один. Гневное шипение. Люцерис подумала, что ее оставили в покое, но не успела она снова расслабиться, как ее окатили ледяной водой. Глаза наконец-то распахнулись. Перед ней стоял Эймонд с кувшином в руке. Эйгона нигде не было видно. Только фляжка лежала рядом на полу, из горлышка которой медленно вытекали последние капли вина. Эймонд смотрел на нее молча, буравил единственным глазом. Люцерис медленно моргала, ощущая, как капли стекали по ее лбу, ресницам, подбородку. Задышала быстро, как загнанная лошадь. Ужас происходящего начал до нее понемногу доходить, чтобы в один момент всем своим весом напрыгнуть на нее. И она разрыдалась. Громко, горько. Она не помнила, когда в последний раз так плакала. Даже когда ее уже притащили сюда, Люк так не плакала, буквально захлебываясь в слезах, закрыв лицо руками. Она хотела домой, к маме, к брату. Она хотела, чтобы ее обняли, поцеловали в висок. Чтобы сказали, что это просто реалистичный ночной кошмар. Что все хорошо, она дома, на Драконьем Камне. Что она может сейчас пойти и проветриться верхом на Арраксе, отогнав от себя остатки дурного сна. Ведь такое с ней не может произойти. Мама бы никогда такого не допустила. Но нет. Она была не дома. Она была в давно уже незнакомой Королевской Гавани. Ее семья где-то там. Что, возможно, где-то уже идет война. Возможно, кого-то нет уже в живых. Люк размазывала по лицу остатки воды и слез, дрожа всем телом. Сколько продолжалась ее истерика? Минуту? Час? Эймонд ничего не делал. Он лишь стоял как статуя. Он не пытался ее не успокоить, ни раззадорить еще больше. Даже когда Люк уже начала икать от рыданий. Небольшой наплыв сил быстро истратился, и Люк понемногу становилась все тише и тише. Вскоре она уже молча сидела, а слезы просто скатывались по щекам. — Наревелась? — тихо спросил он. В его голосе не было ехидства. Была лишь какая-то строгость, немного отрезвившая Люк. Она смогла сделать несколько глубоких вдохов, провести тыльной стороной ладони по горящему лицу. — Да, — почти не дрожащим голосом ответила она. — Пошли тогда, пока нас здесь не увидели. Он проводил Люк до ее покоев. Терпеливо подстроился под ее медленный темп. Ничего не сказал о ее босых ступнях. Люцерис отчего-то было не по себе от его молчания. Ей хотелось, чтобы он ее отругал, обозвал, сделал несколько колких замечаний. Словно это бы вернуло ее в нормальность. Она даже не знала, что кроме той нормальности, из которой ее насильно выдернули, существовала еще одна. Что все могло и правда быть хуже. Но Эймонд молчал. У двери ее покоев их ждал сир Вудрайт, который обеспокоенно оглядел ее с ног до головы. Ей открыли дверь и буквально втолкнули внутрь. Она осталась в одиночестве в темноте и пустоте. Не той, лживо спасительной, а новой — холодной. Даже камин не горел. Из мрака она нее обвинительно смотрели чьи-то знакомые глаза. Люк хотела было объяснить, что произошло, но слова застряли у нее в горле. Ее затошнило. Не от выпитого, а от самой себя. Она опять ничего не сделала. Она снова оказалась в проигравших. Мама не прилетит. Ее никто не спасет. Из последних сил Люк заползла в холодную постель. Глаз в темноте стало больше. Она зажмурилась и накрылась одеялом с головой.