Отныне и во веки веков

Отворилась дверь и услужливый голос юноши (так не похожий на его привычный тон) достиг ушей Лю Цингэ. Он крепко зажмурился и зажал уши руками. Если человек, который спас Лю Цингэ не хотел, чтобы другие видели, как он работает, то так тому и быть. Юноша сильно рисковал, укрывая беглеца, и было бы черной неблагодарностью пренебречь его просьбой. Так Лю Цингэ и просидел: с закрытыми глазами и заткнутыми ушами — пока не почувствовал, легкое похлопывание по плечу. Он вздрогнул и поднял взгляд. Рядом стоял знакомый юноша в тонком халате из зелёного шёлка. На его шее и приоткрытой груди виднелись красноватые отметины. — Молодой господин, не мог вынести зрелища? Слишком оскорбительно для твоих нежных чувств? — насмешливые интонации скрывали что-то куда более безобразное. Лю Цингэ ответил прямо: — Ты просил не смотреть, и я не смотрел. Глаза юноши удивлённо распахнулись, но он почти сразу поджал губы и резко отвернулся, чтобы Лю Цингэ не видел его лица. — Тебе повезло, сегодня моё выступление удалось на славу. Так что на ужин нас ждет кое-что вкусненькое. Цени! Вскоре юноша показался из-за ширмы с подносом в руках. Там были разнообразные конфеты, аппетитные пирожные и тому подобными сласти. В поместье Лю нередко подавали похожие. Пресыщенная сестрица, наверное, даже не посмотрела бы на предложенные лакомства: мол, слишком сладко. Свои мысли Лю Цингэ оставил при себе. Он молча подвинулся, освобождая место на кушетке. Юноша присел рядом, поставил поднос между ними и великодушным жестом предложил гостю выбирать. Лю Цингэ подхватил небольшую розовую печеньку и сунул её себе в рот. Следом за ним пирожное взял себе и юноша. Он вёл себя, как хозяин грандиозного приема, на котором Цингэ был почетным гостем, чьё малейшее недовольство следовало подмечать. Так они просидели довольно долго: Лю Цингэ ковырялся в подносе, тогда как юноша уплетал сладости с большим воодушевлением. Цингэ, наконец мог хорошо рассмотреть своего благодетеля. Светящаяся, лёгкая ткань шелкового халата почти не препятствовала взгляду, обтекая стройное, изящное тело. Юноша был по-настоящему красив: с копной длинных темных волос и зелеными глазами, которые теперь, когда он наелся сладкого и был одет так откровенно, не казались такими колючими. Лю Цингэ вспомнились великолепные поместья, которые он посещал вместе с семьей, и юные, нарядно одетые господа и дамы, что обменивались остротами, скрывая лица за расписными веерами — казалось, этот юноша легко бы вписался в их пеструю компанию. Интересно, есть ли у него веер? — Как тебя зовут? — спросил Лю Цингэ. Было почти неловко интересоваться этим только сейчас. Юноша выгнул бровь. Возможно, его тоже смутило, что они до сих пор не знают имен друг друга. — Шэнь Цзю, — ответил он. — Могу ли и я узнать имя досточтимого молодого господина? Вычурное обращение звучало слишком иронично, и судя по легкой ухмылке у юноши на губах, выбор слов был не случайным. Цингэ закатил глаза: — Лю Цингэ, — ответил он кратко. — Хм, значит если молодой мастер попытается увильнуть от уплаты долга, я могу обратиться за возмещением в семью Лю? — юноша посмотрел на Цингэ с лукавым прищуром. Раньше Лю Цингэ уже замечал на себе этот взгляд и до сих пор не разобрался, что же он означает. Но для этих размышлений было не время, и Лю Цингэ просто кивнул в ответ: — Да. Если ты покажешь им мой гуань или… — тут Лю Цингэ снял бабушкин подарок и протянул его юноше. — Или этот браслет, то они послушают. Шэнь Цзю бережно взял браслет слегка подрагивающими руками. — Очень… красиво, — драгоценные камни сверкали гранями в слабом свете свечи. Лю Цингэ пожал плечами: — Теперь он твой. На мгновение юноша растерялся — приоткрыл рот и, хлопая глазами, уставился на Лю Цингэ. Однако замешательство Шэнь Цзю продлилось не долго: он отвел взгляд и принялся разглядывать своё приобретение. Цингэ отвернулся к недоеденным сладостям на подносе, а потому не заметил украдкой брошенный на него взгляд. Лицо Шэнь Цзю стало задумчивым. Странный молодой господин, которого он спас и укрыл в своей комнате продолжал удивлять.

***

На следующий день у Шэнь Цзю был другой клиент. Лю Цингэ снова зажмурил глаза, заткнул уши и сидел за ширмой, пока Шэнь Цзю его не окликнул. В этот раз сладостей не было, зато был небольшой кувшинчик сливового вина, от которого Лю Цингэ отказался. Выпивка его не интересовала, вместо этого он сидел рядом с Шэнь Цзю, пока тот, глядя в никуда, потягивал своё вино. В какой-то момент взгляд Лю Цингэ привлёк след от помады на щеке Шэнь Цзю. Из прихоти, а ещё потому что клюющий носом, захмелевший Шэнь Цзю выглядел… трогательно, Цингэ потянулся стереть навязчивую отметину. Шэнь Цзю удивленно хлопнул глазами, но не отстранился. — Откуда помада? — спросил Лю Цингэ. Шэнь Цзю посмотрел на него, как на дурачка: — Клиент. Откуда ж ещё? Лю Цингэ моргнул: — Твой клиент пользуется помадой? Шэнь Цзю выгнул бровь: — Состоятельные женщины любят косметику. — Твоим клиентом была женщина? — надо признать, Лю Цингэ очень удивился. — А что такого? — Шэнь Цзю посмотрел так, словно Лю Цингэ — занимательная зверушка, которая делает не пойми что и непонятно зачем, но выглядит при этом донельзя потешно. — Я думал, женщины не ходят в бордели, — признался Лю Цингэ. В его картине мира бордели были прибежищем гнусных стариков и таких же гнусных молодчиков. Людей, которые расценивают секс, как нечто дешевое и непотребное. Лю Цингэ представлялось, что бордели подходящее место для тех распущенных молодых господ, с которыми он вынужден был проводить время в детстве. Тогда он ещё не достиг таких вершин в совершенствовании, и не мог открыто пренебрегать рамками приличий и предрассудками общества. Мгновение Шэнь Цзю смотрел на него со скепсисом, а потом разразился смехом. Он хохотал долго и заливисто, а отсмеявшись, ещё какое-то время обмахивался рукой, чтобы успокоиться. Всё это время Лю Цингэ смущённо наблюдал за охватившим его весельем. — Ты думал… — Шэнь Цзю снова хохотнул, — ах, благонравный мастер Лю! — он громко фыркнул, прежде чем наконец собраться и заговорить. — Неужели добродетельный господин Лю думает, что женщины не испытывают сексуальное влечение? Никогда раньше Лю Цингэ не задумывался над этим вопросом, поэтому пожал плечами: — Я никогда не слышал, чтобы женщина посещала публичный дом, — объяснил он. Шэнь Цзю перестал смеяться и задумчиво посмотрел на него. Алкоголь добавил ему румянца и блеска глаз. — Хм, и что же, среди знакомых тебе барышень, ни одна не ходит в бордель? Лю Цингэ понимал, что вопрос скорее всего прозвучал лишь шутки ради, но обдумал его серьёзно: — Нет. Это было бы неприемлемо. Мужчине посещать публичные дома тоже не к лицу, но репутация женщины особенно уязвима. Об этом с зардевшимся, несчастным лицом ему однажды поведала Минъянь. В тот раз какой-то мальчишка упрекнул её в вызывающем и недостойном поведении, оттого что она гуляла без компаньонки. Лю Цингэ вызвал того мальчишку на бой и крепко его отделал, после чего других смельчаков досаждать Минъянь уже не находилось. И все же… — Вот поэтому я и предпочитаю женщин, — уйдя в свои мысли протянул Шэнь Цзю. — Они знают, что такое бесправие. Они добрее… — его пальцы постучали по пустому кувшинчику из-под вина. — Женщины ещё никогда не причиняли мне боль. Лю Цингэ ненадолго задумался. — Когда я только присоединился к школе, — начал он. — меня вызвала на спарринг главная ученица пика Цюндин. Она переломала мне все ребра и повредила руку. Было больно. Шэнь Цзю выгнул бровь: — Ты победил? Лю Цингэ кивнул. Шэнь Цзю наклонился ближе, и Лю Цингэ задался вопросом, что это: подтрунивание, или… — И что ты с ней сделал? Лю Цингэ пожал плечами: — Я выиграл, а она потеряла место главной ученицы. Шэнь Цзю моргнул: — Вот так просто? Лю Цингэ снова утвердительно кивнул головой: — Думаю, ей было неловко, я ведь был младше. У неё ещё и череп треснут в двух местах, ушло время, прежде чем она поправилась. Шэнь Цзю издал удивленный смешок: — Это так вы обращаетесь друг с другом в вашем праведном ордене? Лю Цингэ не видел несоответствий. — Это спарринг. Здесь всякое бывает. — Хм… — Шэнь Цзю на секунду задумался. — Тебя когда-нибудь били? Лю Цингэ нахмурился: — У нас есть наказания за проступки, например, удары дисциплинарной линейкой или кнутом. — И кто определяет меру наказания? — излишне любопытно спросил Шэнь Цзю. Лю Цингэ никогда по-настоящему об этом не задумывался. Его прежде и не наказывали серьёзно. — Глава пика. Или мастер зала. Или старший ученик. — Многовато будет, — заметил Шэнь Цзю, наклоняя кувшинчик кончиком изящного пальца. — Для наказания должна быть причина, — ответил Лю Цингэ. — Да и с совершенствованием раны в общем-то заживают быстро. — Хм, — Шэнь Цзю наклонял кувшинчик то в одну, то в другую сторону. Он больше ничего не говорил. Шэнь Цзю был резким человеком, и его бесконечно возмущал мир вокруг, при этом он не стеснялся выплескивать свое недовольство на окружающих, а Лю Цингэ и в лучшие времена не отличался общительностью. Однако каким-то образом им удавалось ладить. Так утекали дни. Постепенно в присутствии Лю Цингэ Шэнь Цзю стал чувствовать себя свободней, и стало понятно, как напряжен он был, когда они только повстречались. Примерно на пятый день, когда Лю Цингэ медитировал на своем обычном месте за ширмой, дверь с шумом распахнулась. — Прошу, господин. Не так грубо! Мадам сказала… — Мадам я заплачу в тройном размере, —донесся невнятный ответ. — А теперь полезай на гребаную кровать. Лю Цингэ оцепенел, застигнутый врасплох. Раньше любая работа, которую выполнял Шэнь Цзю, оговаривалась заранее. Судя по всему, у него было много постоянных клиентов, которые приходили в назначенное время. На нижнем этаже в борделе было помещение, где посетители могли выбрать кого-нибудь на ночь, но Шэнь Цзю это обычно не касалось — он пользовался спросом у завсегдатаев, и свидания с ними всегда назначали заблаговременно. — Как угодно господину, — тихо сказал Шэнь Цзю. Его покорный голос разительно отличался от бойкой манеры общения, к которой привык Лю Цингэ. Послышался шлепок плоти о плоть, и болезненный стон. Лю Цингэ сжал кулаки. Он не знал, что ему делать. Он не должен был раскрывать себя. Его духовные силы до сих пор были запечатаны, и он знал, что навлечет неприятности, если изобьет этого урода. Не всё решается силой, но…. Раздался еще один стон. Лю Цингэ скрипнул зубами. Что он за ничтожество, раз даже другу не может помочь? Его другу в эту самую минуту причиняют боль. Разве может он сидеть здесь, слушать и бездействовать? Разве может позволять кому-то издеваться над Шэнь Цзю? И снова звук боли. Если Лю Цингэ изобьет этого человека и вышвырнет его вон, тот наверняка побежит жаловаться хозяйке, и у Шэнь Цзю будут проблемы. Шэнь Цзю просил не доставлять ему проблем. Значит во чтобы то не стало Лю Цингэ обязан исполнить его просьбу. Лю Цингэ зажмурился. Он не знал, что ему делать. Он снова открыл глаза и обнаружил, что невольно заглянул прямо в щель между двумя панелями ширмы. Шэнь Цзю смотрел прямо на него с того самого места, где он находился: на кровати под крупным мужчиной. Лицо Шэнь Цзю исказилось и его губы сложились в фразу: «ЗАКРОЙ ГЛАЗА, ЧЁРТ ТЕБЯ ДЕРИ». Лю Цингэ разрывали противоречивые чувства, к горлу подкатывала тошнота, но он сделал, как было велено. Если лучшее, что мог Лю Цингэ, это слушаться Шэнь Цзю, то он не станет перечить.