Башкирские мемуары. Юность

К высоким воротам, поднимая столб пыли, подъехала машина. Внутри там повозились некоторое время, потом щелчком разблокировались двери, и из-за машины показался стройный темноволосый джигит с пакетом и рюкзаком. Он бросил задумчивый взгляд темно-карих глаз на окна дома и замер, наслаждаясь приятным чистым запахом степной деревни, где решил в этот раз отметить день своего города его друг — олицетворение Оренбургской Области. (Почему же олицетворения празднуют дни города, как свои дни рождения? Олицетворения всё же имеют иную природу, чем люди. Очень много молодых олицетворений не нашли своё местечко и не сумели вырваться из влияния народа родителей, либо погибли от рук врагов, так и не став отдельным народом. Не получив своё имя, канули в лету. Так к чему я это веду? Олицетворениям не принято праздновать дни рождения. Тем более, многие и не помнят, когда родились, да и с современными летоисчислениями сложно посчитать. Когда Байрас был маленьким, у тюрков было принято считать по полному обороту юпитера, что равняется 12 годам и на каждый год свой символ. Месяцы считались по луне. Кстати, китайское летоисчисление Миньго очень схоже с нашим древним летоисчислением. Тоже ориентировалась на небесные светила. После принятия Ислама Башкортостан жил по мусульманскому календарю. Сейчас все регионы нашей необъятной страны живут по православному календарю. Черт ногу сломает в этих датах! Поэтому олицетворения празднуют дни образования своих регионов, дни города. Например, олицетворение оренбургского казачества, сейчас же принятый за олицетворение Оренбургской Области Григорий особым днём для себя принял 31 августа, день первого заложения крепости Оренбург, после которого началась история оренбургских казаков. — Черный день календаря…- буркнул Байрас и со скрипом открыл железную дверь. Степную Оренбургскую область не щадило солнце. Несмотря на то, что это был соседний регион, Байрасу, обычно окруженному лесами и горами, здесь ощущалось заметно жарче. Взгляд упал на высокий фундамент дома, стоящими на них рядочками горшочками с яркой пестрой петуньей. Двор Оренбурга был практически вылизан, аккуратными рядами росли морковь, капуста, лук. Стоял парник, деревянная лакированная беседка у яблони, ряды разных цветочков вдоль забора, камнями выложены тропинки. Было видно, что хозяин тут окончательно превратился в огородника, хотя пару веков назад строил из себя дворянина, который признавал только города. «Видите ли, он только один здесь интеллигент с образованием, не то что мы, дикари степные.» С высокого деревянного крыльца уже спускался хозяин дома. Крепкого, сильного телосложения, темно- русый молодой мужчина, одетый в обычную бежевую свободную рубашку и в джинсовые бриджи. Он был на голову выше самого Байраса, широк в плечах. Такого выбрал Питер для покорения свободолюбивых и воинственных кочевых. Сильное и коварное олицетворение с честными большими глазками, каким и был Оренбург, а точнее Оренбургское Казачество. — Ооо, кто явился! — воскликнул Григорий, вышедший встретить Байраса, когда тот вошёл во двор. Оренбург уже успел загореть, степное солнце никого не щадило. Байрас пожал протянутую руку соседа и начал: — Здравствуй, Гриша, поздравляю тебя с Днем Рождения. Желаю… — начал Башкортостан. Оренбург сверкнул серо-синим блеском глаз, ехидно улыбнулся и опёрся об забор. — Счастья, здоровья и успехов. Что ты ржешь надо мной? — обиделся Байрас. — Нет же, Господи! Просто приятно, что ты мне всех благ желаешь. — Улыбка у тебя издевательская, — сузил глаза Байрас. — Ой, ладно, — махнул рукой Григорий — Давай лучше сразу подарок. Байрас фыркнул и протянул бумажный пакет. — Спасибо! — принял былой казак подарок и взглянул внурть пакета. — Вижу красивенький кошелёк, надеюсь, много денег положил. Ты ведь богатый. Байрас заскрежетал зубами, пытался придумать какую-либо колкость, но Гриша опередил его. — Ну ладно, приглашаю тебя, дорогой гость, в дом. — улыбнулся он. — Ну спасибо уж, — фыркнул башкир, следуя за казаком по деревянной лестнице в дом. — А почему мы празднуем день города в деревне? — А где праздновать? В Караван Сарае? Чтобы ты, напившись, стал опять требовать вернуть свой дворец и швырять мои вещи из окна? — Я не собираюсь пить, — коротко ответил Байрас. — Я не понял, ты что, хочешь испортить мне праздник? — повернул голову Григорий. — Чего? — нахмурился башкир. — Я сказал, что пить не буду. — Нет, ты сказал, что хочешь испортить мне праздник. Не дури! Мне с кем тогда пить? Остальные за рулем. — А я нет? Ты и в одиночку с этим справляешься. — Ты серьезно? Останешься тут с ночёвкой, не проблема же. Отказа не приму, обижусь. — Обижайся, — пожал плечами Байрас. Оренбург внимательно взглянул на башкира. — Временами с тобой невыносимо разговаривать. Так и не останутся рядом с тобой люди. — Гриша, я всего лишь сказал, что пить не буду. Ну сын же тоже будет, как при нём то, а? — Ой, нашёл из-за чего беспокоиться. Сын тебя догоняет по развитию и он заводской, не малыш уже. Не поверишь, пьет, курит как не в себя, и матерится через каждое слово. Просто при тебе он паинька. Серёга видимо тоже при тебе пить не будет. — А ты собирался с племянником пить? — возмутился Байрас. — Причём тут Челябинск, я с тобой буду. Дома, несмотря на открытые окна, было душно, сильно пахло выпечкой. Жаркий ветер шевелил белую кружевную тюль, серый паркет был без ковров. Хотя Байрас помнил, что у соседа много ковров. Всё же жил он большую часть жизни с кочевниками, а кочевники любители дарить ковры. — Ваше бурчание ещё с ворот слышно, — с кухни на мгновение выглянула кудрявая голова Марии — Самарской области. — Привет, Барс! — Здравствуй! — быстро ответил Байрас. Настроение у него мигом поднялось. Он скинул рюкзак со своими вещами на шкаф в прихожей и зашёл вслед за Оренбургом на кухню. Там увидел тёмные кудрявые короткие волосы, круглые плечи. Самара была девушкой фигуристой, любая одежда подчёркивала её силуэт, крутой изгиб талии. Одета она была в полосатую футболку и в джинсовый комбинезон. Самара бросила взгляд ярких васильковых глаз через плечо и улыбнулась: — Ну что, мужики? Голодные? Тащите тарелки в беседку. Надя со своими уже подъезжают. — А Челябинск? — спросил Гриша. — А он позже приедет, просил не ждать, — за Самару ответил Байрас. — Ты мог у меня спросить. Самара только фыркнула. Оренбург махнул рукой, загрузил себя кухонными приборами и вышел. Байрас же подошёл ближе и положил подбородок на плечо Марии, обнимая её за талию. — Как же вкусно от тебя пахнет! Выпечкой. — прошептал Байрас, зарываясь носом в мягкие волосы. — Уйди, не мешай, — дёрнула плечами Самара. — Не видишь? В руках у меня нож. — Что, убьёшь меня? Рискни. — Не знаю потом, как мне сыну это объяснить, — усмехнулась Самара и продолжила приказным тоном, — На столе нарезка, забери и отнеси в беседку. Не сиди без дела! — Меня злит твой командный голос, — Байрас отстранился. — А меня злишь ты, — Самара повернулась и чмокнула Байраса в щёку, вручив дорезанный салат. — Держи это и иди уже в беседку, не путайся тут под ногами на кухне. Беседка располагалась за домом, между теплицей и баней. Башкир слышал, как хозяин дома встречает новых гостей. Красиво свисали ветви яблони. Покрасневшие яблоки можно было достать прямо с беседки. — Тоже мне, командирша нашлась, — Байрас стукнул тарелкой об деревянный круглый стол, накрытый цветочной скатертью. Послышался звук хлопнувшей двери и женского голоса с открытого окна. Надя, олицетворение уральских казаков и нынешняя Уральская Область Казахстана, вошла на кухню к своей сестре, шурша пакетами. К беседке направлялся уже другой гость. Смуглый, скуластый — внешность типичного степняка. Крепкий, богатырского телосложения. В чёрных очках, такого же цвета рубашке и джинсах. — Ассалламагалейкум, Байрас. Как дела? — скороговоркой крикнул приветствие Толеген, махая издалека. В прошлом воплощение казахского племени Жетыру и в настоящем олицетворение Актюбинской Области деловитой походкой прошёл мимо грядок и запрыгнул в беседку, заставив доски затрещать. — Как жизнь молодая? — Всё хорошо, как у вас дела? Они поприветствовали друг друга рукопожатием. Казах дернул Байраса за руку, роняя в свои объятия. — Отлично! Живём, кайфуем, — усмехнулся Толеген. — Прекрасно! — улыбнулся Байрас. Если здесь был Толеген, значит скучно точно не будет. Его он любил и очень уважал.- Одной машиной приехали? С кем? — Одной. Заря, Надя и Нурали. Семью брата оставили дома. Они не горели желанием ехать. Да и не свадьба же, к вам всем Казахстаном ехать. — Обычно вы всегда оравой приезжали. Странно. — Лобызайтесь вне моего дома! — Оренбург поставил пакеты на стол, когда увидел, что Толеген и Байрас слишком долго обнимаются. — Так, это что там в пакете? Вы привезли чипсы? Лейс со вкусом бешбармака? Чего?! Только не говори мне, что это твой подарок. — То, что я приехал сюда, уже прекрасный подарок, — Толеген снял солнечные очки, показав жгуче карие, словно светящиеся внутренним пламенем азиатские глаза. — Толя, ты не в моем вкусе. Лучше чипсы. — Григорий вскрыл упаковку Байрас заинтересованно взглянул. Оренбург поймал его взгляд и протянул раскрытую упаковку с чипсами. — Оставили меня с женщинами, — буркнул Нурали, который принёс с собой тарелки с вилками. Нурали оказался чуть ниже ростом своего младшего брата Толегена. Чертами лица отличался от последнего более пухлыми губами, смуглой кожей, азиатистым разрезом глаз. А ещё он недавно отрастил себе усы, которые очень шли ему. — Толюк, тебя Надя зовет. — казах старший привык называть младшего уменьшительно ласкательно, хотя переходил на его полное имя, когда те ссорились. Нурали, в прошлом Нуралихан, делил с братишкой одну Область. Родился олицетворением племени Найман, был в свое время ханом Младшего Жуза, но после некоторых событий уступил место своему младшему. Отделяться друг от друга в разные регионы казахи не захотели. — Ай! — махнул рукой Толеген. — Толя! — через открытое окно выглянула черноволосая женщина с пучком. Свободные пряди кольцами спускались до плеч, ярко-красная помада, ниточка жемчуга на тонкой шее. Байрас подумал о том, что очень редко видит Надежду такой женственной. В команде башкир и уральских и оренбургских казаков Надя была своим мужиком. — Что надо? — проворчал Толеген. — Вынеси из машины остальные вещи. — Так у тебя ключи от машины. — То есть мы зря кальян в багажнике катали? — Точно! — хлопнул по лбу Толеген. — Как я мог забыть главное. Его как ветром сдуло с беседки. Вскоре стол был накрыт, также принесены были стулья, табуретки. Поставил на центр стола алкоголь Оренбург. — А почему два стула? — Толеген бухнулся на один из них. — Тут место же только для одного. — Одно для тебя, другое — для твоего эго, — быстро парировал Оренбург. — Разве твоя мадам не рядом сидеть будет? — Посади Уральск подальше от меня, она мне пить не даст, — сморщился Толеген. — Толеген, мы сюда пришли культурно посидеть, а не бухать. И ты на этот раз за рулем! — буркнул Нурали. — Дочку Гриши посадим за руль. И тоже мне, культурные посиделки. Зачем тогда на столе стоит боярышник. — Это не боярышник! Это настойка на еловых шишках, пятилетней выдержки, — обиделся Оренбург. — Гриша, ты серьезно? Хоть на свой день рождения мог бы нормальное что-то поставить, а не свой самогон. — фыркнул Байрас. — Это натуральная настойка, она полезная. Все рядом прыснули от смеха. — Серьезно, Гришка…- начал Толеген. — Я тебе не Гришка! — Куда делись твои понты, ладно хоть я принёс с собой коньяк. Я спасу этот вечер. Никто не отравится оренбургской бормотухой. Наконец, Байрас увидел еще одну гостью. Она вышла на улицу, неся тарелочки с фруктами. Юная девушка с очень красивыми чертами лица, в которых сочетались складно Восток и Запад, с персиковой кожей, миндалевидными большими глазами и темно-каштановыми длинными косами. Дочка Гриши, бывшая жена на этот праздник не пришла. Зарина, для Григория — Заря. Для остальных Костанайская Область. — Здравствуйте! — негромко поздоровалась она с Байрасом. — Здравствуй, сестрёнка, — поприветствовал башкир девочку в цветочном платьице. Она поставила тарелки на свободные места и смущённо села с краю. — Словно чужая себя ведёшь, — обиделся Гриша. — Садись рядом со мной. — Я с тетями буду сидеть, — мотнула головой Заря. — Конечно, — усмехнулась Надежда. — У вас как обычно: по правую руку Байрас, по левую Нурали. Века идут, а ничего не меняется. — Века назад я с вами не пил, — фыркнул Нурали. — Эх, веками назад было хорошо, — задумчиво протянул Толеген. — Скакал бы дальше в степях на верном коне, и постелью мне был бы мой елян, а одеялом открытое звёздное небо. — Толя, ты что, уже пил? — сузил глаза Нурали. — Ты сегодня за рулем! — Мы это ещё посмотрим, — усмехнулся Толеген. Нурали схватил со стола настойку и глотнул с горла. — Мерзость. — прокомментировал он. — Брат! — ахнул Толеген. — Помрёшь от самогона Гриши! Причем зря. Ведь есть ещё и Надя. Уральск быстро перехватила бутылку и тоже сделал глоток: — Всё, я тоже не за рулем, — довольно произнесла женщина. — И ты туда же?! Помру, но за руль не сяду, — с досадой произнёс Толеген и, поникнув, продолжил, — Зарю посадим за руль. — Мне шестнадцать и я не умею, — подняла руки девушка. — Это нечестно! — буркнул Толеген, ударив кулаком по столу. — Я тоже пить не буду, — решил поддержать казаха Байрас. — Можно веселиться и без этого. — На, ты тоже глотни, — Оренбург потянул свою настойку к лицу Байраса. Тот лишь сморщил нос и отодвинул ее рукой. — Пока стол красивый, давайте-ка сфотографируемся, — объявила Мария, доставая телефон. — Ну-ка, все дружненько! Я поставлю на таймер, так что пятнадцать секунд не моргайте. — Ну нифига себе, — фыркнул Толеген. — Толя! Ты че возмущаешься? — ответил ему Гриша. — Ты на всех фотках как будто с закрытыми глазами и без таймера. — Пошёл ты к черту! За такие шутки и треснуть могу! — Потом с Челябинском сфоткаться надо — напомнил Байрас о своём сыне. — Он не любит фоткаться, — пожала плечами Самара. — Так. Все дружно делаем доброжелательные лица, — Самара метнулась к остальным и застыла в позе, пока не сработала вспышка. Когда пришел Сергей — олицетворение Челябинской Области, был уже разгар веселья. Парень не любил шумные посиделки, однако не мог пропустить семейный праздник. Всё же Оренбург был его дядей, наставником, близким человеком. Возле ворот он быстро докурил начатую ещё в машине сигарету и вошёл во двор, пересекая огород. Не дойдя до беседки, он остановился, оперевшись о фундамент дома и оценивая обстановку. Развеселившая тётя Надя звонко хохотала и накидывала рюмку рядом с дядей Толей, который с пафосным видом курил кальян. Отец с матерью сидели недалеко на скамейке, мурлыкая и нежась друг с другом, наслаждаясь вечером. Дядя Оренбург пил на брудершафт с дядей Нурали. Заметил он сестрёнку Зарю, только когда она помахала ему из-за малинника. Следом ему помахали и родители. — Чёт поздно ты, — Оренбург хлопнул племянника по плечу. Нурали и Сергей молча пожали друг другу руки. — Ооо! — воскликнул Толеген и похлопал Челябинска по спине. — Дрыщ, весь в батю, слышу, как косточки гремят. Тебя родители совсем не кормят. — Пусть лучше худым будет, чем со склонностью толстеть, как некоторые, — усмехнулась Надежда, грызя малосольный огурец. — Не следил бы я за собой, то потолстел бы. Зато во! — казах показал свои руки, — мускулы имею, а не как вешалка. Челябинск нашел повод уйти от этой компании, он поспешил к родителям, которые уже ждали, когда их сын подойдет к ним. Байрас и Самара сидели под ветвями яблони, временами отгоняя от себя комаров. Августовский вечер обещал быть холодным. Чуть ушло солнце за горизонт, так тело уже начало покрываться гусиной кожей от прохлады. Мерзляк Байрас был уже в кофте, Самара куталась в оренбургскую шаль. Челябинск вдруг стало жаль, что пришлось потревожить эту идиллию. Влюбленные выглядели, как подростки на свидании, что-то чистое и нежное было в их неловкости. Грубая и боевая мать как-то менялась рядом с Башкортостаном. Отец же тоже становился другим. Но это те редкие моменты, когда они не грызлись между собой и не старались побольнее задеть словом. С родителями он обнялся. — Ты, наверное, голодный. Идём, накормим, пока Толеген все салаты не доел. — Сидите, я с Зариной поболтаю, — сухо ответил он в привычной своей манере. Когда потемнело, Гриша включил фонари, вокруг которых начала летать всякая мошкара. Вынес всем свитера, шали. И дальше продолжили гулять. Уставшую дочку Оренбург завёл домой, там у неё была своя комната, где она, подобрав под себя ноги и укутавшись шалью, принялась за вышивание, временами прислушиваясь к играющей на улице музыке. Челябинск остался сидеть с родными. Молча поедая салаты и нарезку, коротко отвечал на вопросы и совершенно не пил. Вечер шёл легко и беззаботно под веселый хохот и голоса родных. Все тут были близко знакомы друг с другом не один век, и были снова рады собраться вместе и просто провести время. Но потом, уж слишком углубившись в воспоминания, Байрас и Толеген решили побороться. Как истинные ценители такого вида борьбы, как куреш, они нашли подходящие по размеру тряпки, чтобы ими можно было обхватывать друг друга при борьбе. Но потом оказалось, что это были кружева сложной техники, которые Оренбург готовил на всероссийский конкурс. В общем, получилось, что в борьбе между Толегеном и Байрасом победил Григорий. Бывшему губернатору пришлось не обижаться, чтобы не портить праздник, но он пообещал, что обязательно возьмёт с них за материальный и моральный ущерб. Но это всё потом. …Когда ушли домой казахстанские олицетворения, стало очень тихо. Вместе с собой они забрали забавное бурчание Нурали, весёлый заразительный смех Толегена и запах сладких духов Надежды. Ушёл и Челябинск. Посуда была уже перемыта и убрана в серванты. Беседка вычищена. Убраны фонари, колонки. Остатки еды ушли в гостинцы и заполнили холодильник. На всех накатила усталость, всё же уже глубокая ночь. Байрас сладко зевнул, собираясь с силами, чтобы помыться и упасть в кровать. Оренбург был всё ещё на кухне, Самара вышла из ванны и легко поскакала по лестнице наверх, в спальню. Байрас задумчиво проследил за женщиной. «Несомненное удовольствие просто спать рядышком, как котики, прижавшись к друг другу.» Байрас, предвкушая тихую, но сладкую ночь, тоже поспешил после ванны наверх. — Ты то куда? Давай посидим, по душам поговорим, — остановил его Гриша, который уже накрыл стол закусками и поставил алкоголь. Настойку, которую никто не стал особо пить. — Гриша, мне плевать, что там у тебя на душе. Я спать хочу, — буркнул башкир. — Байрас! — возмутился Оренбург. — Ну в день рождения меня не расстраивай. Тем более, вы с Толегеном погубили мои старания. Манипуляция сработала и унылый Байрас в итоге сидел рядом с довольным казаком на кухне. — Ну, чтоб все стояло, кроме сердца, — начал Оренбург. Байрас расхохотался: — Идиотские у тебя тосты, получше не мог придумать? И зачем тогда я здесь? Мог бы уже сны видеть. — Вместе с Самарой ещё лечь собирался. Я то отдельную комнату выделил. — Незачем. — Хах, вот ведь Ловелас, сидишь да мурлыкаешь Маше там, а она и хихикает. Что там ей рассказываешь интересного? — Тебе многое знать не надо. — Как только ты, худоватый и дикий степняк, привлёк её внимание. — Характером, — улыбнулся Байрас. — Вообще-то я и комплементы делать умею! — Ну давай, представь, что я девушка, убеди меня, что ты хорош, — Гриша перебрал своей настойки, это было заметно. Его глаза блестели, щеки были красными и он задавал странные вопросы. — Понимаешь, Оренбург, когда желаешь девушку, слова сами приходят на ум. А ты не в моем вкусе, смотря на тебя можно только сказать: придурок. — На себя посмотри, разбойник всю жизнь. — О, борец за свободу. Ты знаешь, как любят женщины сильных. Так и не смогли меня погубить! — Так ты жив до сих пор, благодаря мне, — буркнул Оренбург. — Ещё с чего?! — возмутился Байрас. — Я мог не мучиться и избавиться от тебя, как это делали с особо упёртымм краснодарские и донские казаки, — Оренбург закинул в рот оливку. — Кишка тонка, — начал злиться башкир. «Это он мне намекает, что я мог повторить судьбу Исмаила?» — Не совсем, у меня было много возможностей убить тебя. Да и поводов хватало, все вокруг бы вздохнули с облегчением, — легко ответил бывший губернатор. Байрас хоть и понимал, что всерьёз воспринимать пьяные слова друга — глупо, однако всё же почувствовал неприятный осадок. — Вот оно как, так моя смерть была бы выгодна всем. Тогда я почему я ещё жив? И какие такие поводы? — Я мог добить тебя, когда ты упал со скалы и сказать, что сам разбился. Я мог все же дотопить тебя в проруби, а в итоге тебя, слабака, ещё и спасать пришлось. Сколько раз ты сидел в моих темницах связанный. А ещё я мог придушить и свалить твою смерть на Нурали, мол, не пережил поездку домой. Тогда тебя хорошо так ранили, — глядя прямо в глаза серьезно ответил Оренбург. — Никто бы не поверил! Он же мне брат! — нахмурился Байрас. — Поверили бы, я ужасно убедителен. Нурали был не осторожен довольно смело выражаться о тебе не тем олицетворениям. В то время он боялся потерять власть и боялся своих братьев. Были тяжелые отношения. Поэтому я мог держать его шантажом. Мол, расскажу твоим родственникам, как ты младшего братишку предал и бросил умирать казакам. Ох, таков повод лишить тебя власти. Он бы ненавидел меня, а ещё больше себя, я бы в два счёта его сломал, — довольно цокнул Григорий. Байрас сглотнул и уставился в окно, где сквозь кружевные облака мелькал полумесяц. — И чего же не убил, а? Не облегчил себе жизнь. Спал бы спокойно. Получил бы новые погоны, славу и прочие сладости, и уехал бы во дворец к Питеру, как и мечтал, — едва сдерживая обиду, произнёс Байрас. Оренбург подпёр голову рукой и усмехнулся: — Я собирался, но… Не смог я тебя убить. По русски живу: ударили по щеке, подставь другую. А тебе только повод дай. Крови выпил достаточно. А хотя знаешь. Неправильно я начал, поверил Айнуру и… Это я потом понял, что с тобой не кнутом гоняться, а договариваться. И ты сам смирился с Империей и стал хорошим пополнением в нашу армию. А тогда… Ох, я каждый раз, когда вспоминаю, радуюсь, что не заколол тебя кинжалом. Я бы не смог с таким грузом жить. Я, может, и мерзавец, но точно не убийца. Знаешь, почему некоторые идут на убийства олицетворений? Потому что они — трусы. Они настолько боятся за свою жизнь, за статус, что идут на непоправимый грех. Хах. А я выше всего этого, — Оренбург налил себе ещё настойки. Байрас поднялся. Он не хотел больше продолжать этот диалог, который не заладился уже с начала. — Да стой же ты, не обижайся. Время было такое, да я ведь не знал тебя ещё. Тогда я даже не мог представить, что через несколько веков буду напиваться в твоей компании. Теперь же всё по-другому, — опомнился мужчина. — А почему ты остался? Ты же говорил, что ненавидишь это место, — устало спросил башкир. — Я понял, что люблю этот край. Что так родна степь, мои горы, а цветы! Такие не растут нигде на свете. Я слишком долго здесь жил и уподобился вам, я уже чужой там, в центре. Мне здесь всё родное. Я ведь и не знал, что здесь настоящая жизнь. А там всё чужое и фальшивое. Я был очень талантлив, Байрас. И ты знаешь, что я прекрасный манипулятор, захватчик, дипломат. Но я выполнил свою основную функцию и меня выкинули, как старую, уже ненужную вещь, которая отработала своё. Я всю жизнь положил на покорение Азии, а в итоге это снова заграница. Мои труды оказались бесполезны, забыты, а я медленно доживаю свой век. Я не знаю для чего живу, — Оренбург опустил глаза. — Ты ещё молод, Гриша, откуда депрессия? Всё же хорошо. — удивился Байрас, не узнавая обычно легкого и беззаботного соседа. — У тебя нефтяная промышленность, столько заводов, столько работы. Не был бы ты таким замороченным ещё. — Ты меня довел. Я всю жизнь боялся быть зарезанным ночью. — Да, да, все соседи мечтают от меня избавиться. Я уже слышал, — рявкнул Байрас, не заботясь о том, что может побеспокоить Самару. — Я не говорил такого! Просто раньше ты был очень агрессивен, и граничить с тобой — это значит ждать в любую минуту нападения, ты бил всех без разбора. — Вы сами пришли на мои земли! — Байрас, не строй из себя жертву, ты тоже не ангел. И ты меня не совсем понял, я не желаю тебе смерти и не против жить возле тебя, я даже за. Я рад, что ты живой. Ты ведь теперь мой друг. И остальные соседи… — А за них не говори! Я сам знаю, с кем у меня как. И я спать, а ты прекращай бухать. Твой самодельный самогон до добра не доведёт. Сам себя губишь, я тебе не один век это говорю. — Чего? Ты мою настойку на шишках самогоном обозвал?