Башкирские мемуары. Юность

Последние годы наступил голод, как и я предполагал. Засуха -Ажель окутала мою и так не особо плодородную Родину, посеялась в душах людей отчаянием и страхом, иссушая природу, выпивая жизненную энергию с земли, не позволяя ей дать силы своим детям. Зимы были малоснежными, но до жути морозными. Весна и раннее лето не давали дождей. Ушли далеко озера, обмелели реки, высохли мелкие ручейки и родники. К середине июля вся степь казалась мертвой. Хрустела трава, не дождавшаяся живительной влаги. Агидель тоже чувствовала себя плохо, массовый падеж ломал ее здоровье. Я терял свой табун, каждый день я с тихим ужасом вскрывал глотку уже умирающим лошадям. А потом уже ел. Мне нечего было есть, поэтому грыз кости больных животных, в надежде утолить голод. Но не мог я чувствовать сытость, пока голодают мои люди. Летом еще терпимо. Но что будет зимой… Смысла нет есть, когда не наедаешься. Но без этого никак, наверное, слег, если бы не ел. Большая часть моих людей ушла глубоко в леса, в надежде спрятаться от неумолимой Ажель (засуха). Мне было еще неплохо, я знал, что кому-то хуже. Например, Ногайской Орде. Засуха сильно ударила по степнякая, зависимых от матери природы, зависимых от табунов. И у них был ужасный падёж скота, ногайцам было нечего есть. Воплощение лошадей, моя Агидель, принадлежала мне, а значит в моих руках была целая порода. Благодаря ей, я и держался. Насколько я помню у ногайцев тоже была своя порода лошадей. Именно поэтому Исмаил на мою Агидель не претендовал, ему должна была достаться по наследству ногайский конь отца. Да и толку то? Агидель любила только меня. В том письме, как я узнал позднее, Эдиге просил приехать Исмаила, ибо тоже, как и я, боялся засухи. А теперь глава ногайского семейства слег, голод сильно ударил по здоровью старого война. Исмаил переехал к своим родным. Но ханский сын приезжал часто и всегда чтобы с меня что-нибудь содрать. Голод не на шутку озлобил нас обоих. Исмаил пытался выжать из меня дань, но мне платить было нечем. Мы переживали не лучшие времена. Точнее ужасные времена. Исмаил пытался вырывать те крошки, которыми не утолить голод даже мне. Я голодал ужасно. Мне действительно нечего было им дать. — У тебя есть лошади! — кричал Исмаил, тряся меня за воротники. — Я же не могу зарезать всех лошадей. Агидель так может погибнуть. Иначе вся порода вымрет. Она ушла в глубь искать себе еду! — сопротивлялся я. Даже для себя я не трогал те остатки, которые остались у моей Агидель. Агидель - воплощение башкирской породы, для поддержания ее жизни нужны ее лошади. Как и нам нужны люди. — Я знаю, что ты прячешь. Ты обязан платить дань хотя бы. — Я отдал тебе целый косяк, это все что у меня было. Больше не могу. — Можешь! Я знаю ты прячешь еще! — Я кору липовую грызу от голода! Обидно. Обидно. Я готовился к голоду заранее и мог бы неплохо протянуть. А эти не готовились и содрали с меня все. Куда глядел Исмаил? Он же будущий хан! Я, конечно, мог спрятать больше. Но совесть не позволила, ибо болел Эдиге. И я отдал свои припасы для него. Я так возвращал долг, хотя и знал, что огромную многочисленную Ногайскую Орду не прокормить маленький башкирский улус. Исмаил этого не понимал или не хотел понимать. Либо беда слишком затмила его разум, либо он идиот, каким и был всегда. Он сильно изменился, давно я не видел его озорные глаза и ехидную улыбку. Холодные злые янтарные глаза и плотно сжатые челюсти. Черты лица его заострились, потеряли детские черты. Он стал выше, исхудал, волосы стали длиннее и временами он собирал их хвост. Исмаил достиг своего совершеннолетия. Стал полноценным олицетворением, но изменился в худшую сторону. Мне казалось, он должен был стать доброжелательным, мудрым ханом, думал что удары судьбы не искалечат его душу. Думал, что найду в нем, остатки нашей былой дружбы. Я больше не слышал его острые шутки. Так и уходил разъяренный и подавленный Исмаил с одной пустой телегой, оставляя не менее подавленного меня. Благо Сибирское и Казанское Ханства меня не беспокоили. Если Сибирское Ханство утопало в распиях, то для Казанского это странно. Довольно скупой Айнур всегда приходил по расписанию. «Где он вообще? Ну хорошо, мне же лучше, что он не приезжает.» Помимо Исмаила у меня была еще одна проблема: Казахи. Казахи раньше не доставляли мне проблем. Хотя бы потому что я граничил с маленькими олицетворениями и они не выходили на чужую территорию. Ближе к осени все чаще и чаще я вижу на своих и так скудных кочевьях чужие халаты. «Не хватало, чтобы кроме ногайцев еще и они вытесняли моих людей с плодородных земель!» Я начал патрулировать свои южные границы. Раньше у меня всегда была регулярная разведка вокруг всех границ, но сейчас время тяжелое, все люди заняты тем, что пытаются прокормить себя и свою семью. Казахи не заставили себя долго ждать. К моим границам шло довольно многолюдное кочевье. Когда они подошли достаточно близко, я с отрядом перегородил им дорогу. И тут среди степняков появилось знакомое лицо. Всадник лет двенадцати на нетерпеливо гарцующем коне. Голубой халат подбитый мехом поверх серой узористой рубашки, шелковые черные штаны, на голове повязка. Смуглый, щекастый, так и блещет здоровьем, аж завидно. Толегена и Нурали я видел один раз в жизни и отличал их тем, что младший крупнее, выше и ходил без рубашки, а у Нурали с лица не уходит угрюмое выражение лица. Юный всадник с ханских одеждах самодовольно улыбался, значит это младшенький Толеген. Я и там заметил, что младший довольно наглый. Я оторвался от своего отряда и поскакал вперед на своей Агидели, Толеген, как полагается предводителю, сделал тоже самое. И вот мы сравнялись и начали крутить круги, рассматривая друг друга. — Саламалейкум, куда дорогу держишь? — начал я. — Салам, — неправильно поздоровался Толеген. — Естественно, кочуем. У меня стада большие, приходится часто место менять. — Земли у тебя тоже обширные, тебе места мало? — провочал я, не скрывая своего раздражения. Толеген шире натянул улыбку и через щелки ехидных азиатских глаз сверкали ярко карие глаза. — Тебе что жалко? Собака на сене, твоих табунов ни разу не видел на тех лугах. — Донъяга һыймайһын! (Дословно: тебе тесно в этом мире. Говорят про тех, кто покушается на чужой участок)- буркнул я. — Это чужая территория! — Все, что лежит без присмотра долгое время, общее. — Это мои-то земли без присмотра! — рявкнул я, доставая саблю. Толеген с пояса вынул свое оружие. По его глазам я видел, что ситуация казаха раззадорило, он походу ждал стычку со мной. Ничего сейчас убавим его пыл. Он первый начал атаку, я легко его отбил. Мои соперники обычно были сильнее меня, поэтому я привык не бросаться сразу в атаку, а наблюдать и искать слабые места. Толеген неплохо обучен. Однако… Я отвел Агидель дальше, не отрывая глаз от противника, достал прикрепленный к седлу щит. Опыта у него мало, это с первой атаки понятно. Вероятно, большая часть практики у него была с братом. А это значит, что Толеген выучил Нурали и теперь думает, что со всеми так прокатит. Это самая главная ошибка у юных воинов и воительниц. — Что страшно? — усмехнулся Толеген, уверенный в себе. Зря радуется, есть у меня одна идея. Я пятком ткнул Агидель, она подскочила с казаху. Я замахнулся саблей, Толеген поставил блок саблей, когда я оказался совсем рядом с казахом, то выбил его из седла щитом, краем щита ударил и коня. Перепуганная бедогала ускакала, гремя стременами, позабыв своего хозяина. Хах, как-то быстро закончилась битва. Казах упал тяжело, как мешок картошки, испачкал в пыли красивый халат. Шокированный Толеген пришел себя быстро, схватил упавший на редкую траву саблю, вскочил и встал в боевую стойку. Я смотрел на него сверху вниз. Теперь улыбался я, медленно кружил вокруг него, играя с саблей. Заставляя того дергаться и кружиться вокруг себя, не сводя с меня глаз. Он опасался, что я ударю ему в спину. — Вот так упитанный у меня будет пленник. — потянул я с злобным оскалом. Воинственное выражение лица мальчишки на мгновение сменилось ужасом. — Живыми не дамся! — рявкнул он. — Ой ли, столько пафоса! Так глупо умереть я тебе не дам. — фыркнул я.— Посмотрим, сколько брат твой будет готов отдать выкуп. А я много буду просить. Толеген зарычал волчонком, воплем сделал выпад в мою сторону и тут же рванул зайцем в сторону своих людей. Я погонял его немного ради забавы, ибо он бежал смешно, выбрасывая в сторону руки. Толеген, как только оказался на своей территории, остановился и тут же осмелел. — Я тебе задам! Я позову Нурали и мы вместе тебе устроим! — закричал он. Я вынул с колчана лук и стрелу. Толеген увидел, что я прицеливаюсь, ужаснулся, развернулся и снова побежал, петляя, чтобы мне было тяжело попасть. «Ой, аңрааа (глупец), я в голову летящей в небе птицы попадаю. А тут огромная упитанная мишень! Сотню раз бы попал, только на этого придурка стрелы тратить не собираюсь.» Я остался сторожить границы с отрядом, ибо казахи обычно за свои слова отвечали. И Толеген обещание выполнил. Через день на границе появились всадники. Их было два. Значит, таки брата на разборки притащил. Я приготовился к бою, прикинул, что с двумя легче будет воевать на расстоянии. Стрелял я хорошо, а на близком могут завалить, все же я был один. Борьба будет не в мою пользу, а значит не нужно их подпускать близко. Всадники подъехали границе и замерли. Я медленно подъехал к ним и остановился в 20 метрах. Нурали был заметно взрослее Толегена, так же как и в детстве угрюм, серьезен, но одет он был не по-военному. Черный халат нараспашку, простая хлопковая рубашка, мохная шапка опущена низко на лоб. Нурали что-то сказал своему брату и тронулся вперед. Я скосил глаза на Толегена, который смотрел на меня сузив и так узкие глаза. Что же хотел от меня Нурали? Он остановился и неожиданно для меня спешился. Это был не мальчишка, это был уже джигит. — Здравствуй, Байрас! — поприветствовал меня казах старший басистым голосом. — Здравствуй, Нурали. — ответил я ему, тоже спешился и подал ему руку. Я почувствовал, что Нурали не хочет драться, но бдительности не терял. — Уйдем в тень. Там поговорим. — кивнул в сторону деревьев казах. — А этот? — я взглядом показал на казаха младшего. — Толеген пусть подождёт. Когда мы дошли до тени, Нурали отцепил с сзади седла небольшой, но плотный рулон и расстелил на траве ковёр. Положил на него мешочки с вяленым мясом, курутом и бурдюк с кумысом. Я достал свой кумыс, из еды у меня была два кусочка казы, поэтому решил не позориться. Казах старший достал две фарфоровые пиалы. «Ого! Китайский фарфор!» Налил своего кумыса и протянул мне. Я принял пиалу и выпил глоток, а потом уже подумал, а не хочет ли он меня отравить. Но увидев, что Нурали тоже пьет, успокоился. Стыдно за свои мысли, только подлые трусы травят своих врагов. Достойные сыны степей до такого не опускаются. Такими подозрениями можно и оскорбить. Вот только забавно, что мы сидим едим, а Толеген ждет и смотрит. Нурали долго молчал. А я удивлялся вкусу казахского кумыса. Густой, не такой кислый, жирный. Очень сытный. — Интересный напиток. — сказал я, вытирая губы рукавом. — Кумыс из козьего молока, он надолго голод утоляет. Мы тебя угощали уже таким. — ответил он, двигая ближе ко мне вяленое мясо — Ешь. Мне было неловко от того, что мне нечем было угостить. Пусть уж подумает, что я просто слишком долго границы стерегу, поэтому запасов не осталось. Есть мне хотелось, поэтому я ел, но медленно, как бы нехотя, чтобы скрыть свой голод. — Ты подрос. Но выглядишь ты… Я поднял глаза на Нурали. «Я надеялся, что он слепой? Не увидит, что я высох, кости выпирают. Да и явно в курсе, что у соседей выше царил голод.' Мы с ним теперь были ровесниками. Оба выглядели на четырнадцать лет. Плечистый, крепкий Нурали сидел гордо, с прямой спиной, взгляд был безэмоциональный, быстрый, словно он боялся, что по его глазам кто-то что-то мог прочитать. Я тоже вытянулся, хотя весь мир и сама природа шла мне наперекор, стал выше, мышцы стали еще крепче. Наверно, я бы бесконечно радовался этому, если бы не был так измучен. Нурали так и не нашел что сказать и перевел тему. По этикету он расспросил меня о том, как я живу. Я грустно усмехнулся и подметил, что, сам, вероятно, знает, что бедствуем. Потом я расспросил их дела, дела Младшего Жуза. Нурали отвечал коротко. Толком ничего не сказал, скрытничал. Впрочем, я его и таким запомнил; неразговорчивым, потому не удивился. Все жевал мясо, ругая себя за несдержанность, но оторвать себя от еды не мог. Мне все казалось, что Нурали ждет момента сказать что-то важное для него. Его пальцы нетерпеливо теребили длинные рукава халата. — Ты был в Ногайской орде? — спросил Нурали. — Нет, я давно там не был. — ответил я, допивая чашку с кумысом, Нурали тут же налил мне еще. По казахским традициям чашку невежливо было наполнять до края, тем меньше наливаешь, тем важнее гость. Однако, мне было неловко все время тыкать чашкой. "Ох, пусть же нальет полный уже!" Из чашек было приятно пить Пиалы красиво расписанные, с жемчужным блеском. Дорогое удовольствие. Но это же ханские дети, тем более олицетворения. У меня тоже был китайский сервис. Угадайте где он? Правильно, Исмаил утащил в отцовское кочевье. — Как там у них дела? — Голодают похуже меня. Я полукочевой держусь, а они-то полностью от природы зависят. — Дети Эдиге тоже? Про них ничего не слышно. — Ничего особенно не слышно. Исмаил мне ничего не говорит. — Наверно, Эдиге дочку Айнуру отдаст быстрее, чтобы спасти от голода. «Откуда он знает, что Алсу предназначена моему брату?» Эмоции не скрылись с глаз Нурали, он тут же затараторил, хотя это было неестественно для него: — Мы следим за ногайцами, они же близко к моим границам. Тем более сейчас. Астраханское Ханство невеста Исмаила, так что с ногайцами у нас еще больше увеличилась граница. Они больно жадны, много земель захватывают. — У Исмаила есть невеста?! — ахнул я. — Когда успел? — Не знаю. — пожал плечами казах. «Вот так новость! Вот так новость! Почему я не знаю этого? Как я это пропустил?! Когда он засватался вообще?!» Мысль о том, что я узнаю все новости последними, заставила меня разозлиться. Почему так всегда происходит? Однако, это не единственное, что меня удивило. Казаха Казим вообще не интересовал, как и Исмаил. — Не нужно нам обострение с севера. — Нурали хлопнул по своим коленям. — Итак проблем хватает. Не нужна нам твоя земля. — Наконец, он перешёл на более важные проблемы. — Не нужна? А что тогда покушаетесь на нее? Видите ли плохо защищена, значит бесхозная. Нурали скривился: — Не принимай близко к сердцу, Толеген просто придурок. Давай замянем эту ссору. Я задумался, больно сильно я злился на наглость и самодовольные слова Толегена. — Пусть извиняется! — ответил я и улыбнулся. Нурали встал и громко позвал младшего брата. Тот видимо уже измучался в ожидании, примчал быстро. Но его пыл поутих, когда Нурали потребовал его извиниться передо мной. — Он в плен меня хотел взять, но я вырвался! — возмущенно воскликнул Толеген. — Больно сдался! — буркнул я. — Тебя прокормить еще надо! — Так он меня застрелить хотел! — не успокаивался младший казах. — Хотел бы, застрелил! Но твоя туша мне зачем? Из тебя шубы не сделаешь. Младший ошарашенно посмотрел на меня. Никогда бы не подумал, что Толеген может округлить глаза. — Ну? — нетерпеливо потянул Нурали. Толеген сдался быстро, тяжело вздохнул и опустил голову. — Я не хочу с тобой ссориться. Больше не буду. — Смотри у меня. — сузил я глаза, хотел бы много чего высказать, да не стал. Я встал и мы пожали друг другу руки. — Злым ты стал, агрессивным. Любое слово в штыки воспринимаешь. Разве так гостей встречают? — обиженно пробормотал Толеген. — Званый — гость, а незваный — пес! — фыркнул я. — Ты же сам драться ко мне пришел. — Убудет у тебя! Травку пожалел. Сам не ам и другому не дам. — поговоркой на поковорку ответил Толеген. — Ходишь как злая собака. Меня очень задело сравнение со собакой. — Следи за своими словами. — рявкнул я. — Как я должен реагировать на такое? Это мои земли? И я не хочу, чтобы ко мне заходили чужаки! Толеген и Нурали многозначительно переглянулись, спорить не стали. Мне стало неловко, было бы легче, если бы они тоже огрызнулись, не было бы так совестно. «Хах, я знаю, о чем они думают. Моя земля-то не моя. Я одновременно принадлежу троим олицетворениям. Могли бы высказать, да видать меня пожалели.» — Нам пора. — произнес Нурали. Нурали собрал все в ковра, потом вытянул с сумки еще мешочек. — На гостинцы. — Ой не ловко, я то думал с войной придете, ничего не приготовил. — засмущался я, но протянул руку, чтобы взять подарок. Он как раз кстати, никогда в жизни я не радовался так гостинцам. Предвкушал сытный ужин. — Бери, бери. А то ходит нечто, смотришь то ли ты, то ли вешалка с халатом. Я отдернул протянутую руку. — Толеген! — рявкнул Нурали, гневно сверкнув глазами на младшего брата. — Ты смеёшься над чужой бедой. Теперь только я понял к чему были эти угощения, Нурали сжалился и решил меня покормить. «Козьий кумыс утоляет голод. Вот что это значило. Как это унизительно» — Спасибо, но не надо. — покачал головой я. — Не слушай ты этого придурка. Головой он дум-дум. — Нурали постучал младшему по голове кулаком. — Ай! Я чтоли виноват, что он на каждое слово психует. Как бы уговаривал Нурали, как бы не объяснял, что гостинцы привез ради приличия, я был неколебим. Гордость не позволила. — В подачках не нуждаюсь. — буркнул я и тут же пожалел о своих словах. Это звучало грубо. Нурали больше не уговаривал. Когда исчезли за казахскими степями казахские воплощения, пыл у меня поубавился. Мне стало стыдно за свое поведение. Все же Нурали не хотел меня унижать, я это прекрасно знал. Но все равно рявкал на него. Спрашивается зачем? Разве он это заслужил. А Толегена бы поколотить. Я медленно тронулся в обратном направлении. На душе кошки скребли. Чувствовал себя ужасно. Захотят ли они общаться со мной после такого? Мне показалось, я вел себя высокомерно. Зачем я был таким противным? Нет, это Толеген! Первый забеспокоил меня, а значит мне есть на что обижаться. А если бы я действительно был слаб и не смог защитить свои границы? Не были бы они такими любезными, отняли бы лучшие куски и радовались, пока я изнывал от обиды. Спуску им не дал, вот и подобрели. Возвращался я в дурном настроении. Мне выть хотелось от обиды. Я был ужасно запутан и растерян. Не знал, что меня ждет в будущем. Если сравнить своих соседей, то я котенок среди волков. Я слаб. Ужасно слаб. Никчемное олицетворение. Какая жалкая жизнь. Я сжал поводья и поднял глаза на горизонт. Горы, великие, древние Уральские горы. В одном из этих гор могила отца, увы исчезнувшая, я не знаю где она. Когда-то он тоже бродил по этим лесам степям. К нему боялись соваться, это было суровое воинственное воплощение башкирского народа. Унес собой все былое величие и оставил на своем месте такого бесполезного меня. Мне дико хотелось быть сильным. Настолько сильным, чтобы никто не рисковал нарушать мои границы. Боялись, уважали. Больше боялись. Я хочу видеть, как меня боятся! Хочу проснуться однажды утром и в зеркало увидеть высокого грозного воина. Сильного. Сильнейшего! Такого, чтобы все Ханства опасались. Айнур бы как любезен был! Улыбался бы, умасливал, просил ему служить. Исмаил бы пожалел, что испортил со мной отношение. Извинялся бы, пытался поговорить. Но я бы ни первому, ни второму бы не дался. Не простил бы я их. Нужно было раньше думать. Слыла бы молва о загадочном сильном войне на всем округе! Все бы удивлялись: как обреченное олицетворение так расцвело, благодаря силе воли, характеру. Из-под копыт Агиделя внезапно выпорхнула юркая куропатка. Лошадь взбрыкнула от испуга, а зазевавшийся от сладких фантазий я полетел с седла и приземлился лицом в влажную землю. Хорошо встретила меня реальность после прекрасных грез. Я отлепился от лужи, вытирая с лица грязь и липкую траву. — Убью… Уйди- рявкнул я, ударив влажную морду, которая ткнулась в больную скулу. Агидель отпрянула, обиженно фыркнула, качнув гривой, и ускакала, исчезнув между редкими деревьями. Я удивленно проводил ее глазами. Никогда в жизни я не думал, что меня может бросить моя лошадь. Так и остались степь, ветер и я. Совсем один. «Ну и пусть уходит. Мне животное умолять вернуться? Бред. Ускакала, ну и ускакала. Вернется, без меня никуда не денется» — пытался я успокоить себя. Хотя меня чуть ли не дрожь пробирала изнутри, зудела рука, которой я ударил лошадь. «Идиот, бестолочь, обидчикам не можешь дать сдачи, так даешь тем, кто отпор не даст. " Насколько же я жалок! Бедная Агидель, хотела меня утешить, а я ее… Она даже виноватой не была. Я сам виноват, что совсем один. Обижаю тех, кто ко мне добр. Что Нурали обидел, что даже Агидель меня не выдержала. Хах, герой нашелся. Чтобы быть уважаемым воплощением, надо достоинство иметь. Я с такими поступками достоин лишь презрения. Забавно, правда? Если останусь здесь и сгину, меня никто не будет искать. Было страшно не то, что был один. А то, что и я сам не был никому привязан. Кроме как к лошади своей. И то она досталась мне в наследство и видит во мне моего отца. Я могу ладить только с животными. Ибо общаться с воплощениями подобным мне я не умею. Не к кому мне идти. Мне жилось легче с мыслями, что я часть ногайской орды. Казалось, что я часть чего-то мощного. И был уверен, что я не буду одинок. Я никому не привязан. Я никого не любил. Раньше, возможно, мог, мне было любопытно общаться с другими. А сейчас я зачерствел сердцем, теперь сам не смог завести дружбу. Так и живём я, лошади, пчелки. Понемногу я привык к такой жизни. Но до чего же обидно! Погода была подстать настроению. Солнце клонилось к закату и спряталось за тяжелыми черными тучами. От сильного ветра гудел недалеко лес, от тени туч грозно потемнели Уральские горы, ветер яростно выл, поднимая столбы пыли, трепал волосы, заглядывал под халат, кидал соринки в глаза. Скоро будет буря. «Хах, идет дождь… Толку то! Природа уже погибла, не дождавшись влаги! Солнце сожгло урожай, иссушило землю, не дав, семенам взойти! Зачем теперь дождь? Чтобы погоды не было убрать тот скромный урожай, которую смогла дать земля?! Чтобы из-за влаги загнили прямо в поле те остатки, которыми я планировал пережить зиму?!» Ох, нельзя злиться на природу мать. От воли неба. Иначе придет кара еще больше. Но, ох, как же обидно! Почему так жестока к своим детям природа мать? Посреди гула леса, шелеста сухих трав, пыли был еще один странный звук, едва уловимый нежный, протяжный звук. Казалось, сам ураган стонет, что это пение с ветром в унисон. И правда, словно кто-то подыгрывает ветру. Чем сильнее ветер, тем сильнее звук. Я отвлекся от мрачных мыслей. «Что это такое? Птица поет? Кто-то играет на дудке?» Я встал на ноги и, как околдованный, последовал за звуком. Опуская голову, пряча глаза от пыли, хватаясь за шапку, чтобы не слетела с головы, я дошел до оврага. Все замерло, словно испугалось непрошенного гостя. Я бросил взгляд на горизонт. Будет ли дождь? Большие тяжелые тучи едва ползли по западному небу огромной массой, но кажется они шли на север. На северо-западе земли моего брата, значит туда уйдет этот дождь. Почему- то мне пришла в голову легенда о драконах. Башкиры их называют Аждаха. Аждахой становился змей, который доживал до 90 лет. Количество голов его зависит от того, сколько людей он съест. Жили аждаха преимущественно в озерах, особо любимы были бездонные озера, каких в Башкортостане было много. Поэтому пить с озер было нельзя. Забавно то, что Аждаха боялись грозовых туч. Грозовые тучи - это кара небесная. Они могли вытянуть с озера и утащить дракона. Например, есть легенда, что с одного из моих озер так унесли Аждаха, куда неизвестно. Было это в то время, когда отец владел этими землями. Внезапно подул ветер. Загудела вокруг природа. Совсем рядом со мной зашелестели сухие травы и запел протяжно грустно длинной стебелью курай. Я застыл, как заколдованный. Курай, растение неприметное, высокое, растет только в моих краях. Больше нигде я ее не видел. Быстро высыхает, за сухой стебель трава назвалась курай. Курай на древнетюркском означает сухой. Я не знал, что у похожего на вредного собрата под названием борщевик, безвредного курая есть такая особенность. Я приблизился и сел рядом, наблюдая за качающимся сухим стеблем, слушая ее тонкое гудение. «Как интересно. Так стеблем играет ветер. А я ведь тоже могу» Внутри меня что-то затрепетало. Мне не хватало того, что ветер играл мне свою песню. Я хотел большего, ибо такова человеческая сущность. Мы воплощения народов тоже не чужды к человеческим порокам, так как рождаемся благодаря их самосознанию. Так вот, людям свойственно желание обладать тем, что было красивым. Ну не хватает простого любования, нужно это утащить себе в жилище. Я хотел слышать этот звук, когда захочу. Не удержался, прервал песню, схватив стебель, и достал кинжал. Я срезал стебель чуть выше корня, подровнял края. Подставил губы к краю и подул. Первый раз вышло не так красиво, как ожидалось, но звук был. Нужно было научиться так же легко создавать мелодию, как ветер. Практика решит все. Почему-то я был уверен, что смогу из этого курая вытянуть что-то стоящее. Я уселся поудобнее, начал пробовать играть. Курай послушно гудел слабым протяжным звуком. Я тут подумал, что нужно вырезать дырочки, чтобы управлять с звуком. Долго и увлеченно я возился с новой игрушкой, пробовал и так и сяк. Остановился я, когда у меня закружилась голова. Агидель стояла недалеко от меня, навострив уши. Лошади всегда были очень любопытны. Я встал, подошел к своей верной подруге и бросился к ней на шею, уткнувшись лицом с жесткую гриву. Прости, пожалуйста. — прошептал я. Сам не осознал, как горячие слезы предательски скользнули по щекам. Как я вообще посмел ее обидеть? Поднять на нее руку. Я чувствовал себя последней сволочью. Спину тронуло мягким носом, теплое дыхание почувствовалось на шее. Простила. Пока я ехал на Агидели в свое кочевье, все мучал и мучал новоприобретенную флейту. Даже немного получалось то, что мне нужно. Я думал о том, что смогу теперь через мелодию выразить все то, что было у меня на душе. Ох, как же я рад был новой игрушке! Мне она безумно понравилась. Было много музыкальных инструментов: домбра, кобыз, барабаны. Но такой нежный и протяжный звук издает флейта. Мне всегда нравились духовые инструменты больше остальных. Увлеченный игрушкой я не заметил, как доехал до кочевья. И испугался даже, когда передо мной вырос Исмаил. «Что он здесь делает? Исмаил не должен здесь находиться!» Я сполз с коня, не отрывая удивленный глаз с него. Тот тоже таращился на меня своими светло карими глазами. Ни я, ни он не спешили здороваться. Но что я то? Первый здоровается тот, кто выше по статусу. — Ты! Собирай свое барахло. — наконец произнес Исмаил. Схватил меня за плечо и толкнул в сторону юрты. Я уперся, вырвался с его цепких рук. — Зачем? — Ты едешь со мной в отцовское кочевье, а потом пойдем на Кубань. Я застыл на месте в недоумении: — Куда ехать? Зачем ехать? Какая Кубань? — Тупые вопросы не задавай! — нетерпеливо рявкнул Исмаил. — Тебе сказали собирать свои вещи. Значит, собирай свои вещи. У меня нет ни сил, ни терпения с тобой очередной раз драться. Хоть раз в жизни послушай меня нормально. — Я не понимаю! Зачем куда-то ехать? — Оглянись вокруг! — воскликнул ногаец. Я послушно осмотрелся. Священный шихан Торатау нависал белой пеной над моим кочевьем, вокруг степь, рядом небольшой лесок возле бездонного озера. Башкирско-ногайское кочевье, стояли юрты, люди занятые своими делами. Исмаил увидев мое непонимающее лицо, хлопнул в досаде по лбу. — Ой, глупец, — потянул он. — Голод вокруг. Я уведу своих людей в более плодородные земли. — Уведи. — пожал плечами я. — Но что ты хочешь от меня? Исмаил долго на меня смотрел тяжелым взглядом. — Я говорю: уведу своих людей на Кубань! — Так уведи! — Машалла! Так ты тоже часть моих людей и пойдешь со мной. Теперь до меня дошло, что от меня хотел Исмаил. «А прямо это нельзя сказать?!» Я покачал головой, понимая, что ждет нас долгий разговор. — Пойдем в юрту. Только ты знаешь, кроме чая ничего не смогу предложить. Исмаил задумался на мгновение, бросил взгляд в горизонт и мотнул головой. — Нет времени. «Странно, куда это он торопиться?» — Я не могу оставить свои земли. Тут я родился. — прямо сказал свою позицию я. — Я родился, еще когда отец не отвоевал свой кусок земли. — К чему это ты? — Тебе ли мне объяснять? — цокнул глазами Исмаил. — Мы кочевники, мы не сидим на одном месте. Мы блуждаем по степям. Это наша природа. — Я до тебя кочевал только летом, у меня были городища. И сейчас часть живет в деревнях. Исмаил, я не такой, как ты. Оставь меня в покое! Хватит и того, что я плачу дань. От службы не отказываюсь, но я могу быть твоим воином, оставаясь тут. — Оттого ты и слаб, что застрял в одном месте. Разве ты не голодаешь? Разве не страдают твои люди? — Голодаю. — вздохнул я. «Уйти в лучшие земли… Там, где будет сыто. А когда там худшие времена, то уходить в другие места. Останусь ли я собой, если я уйду? Что там меня ждет? Может действительно это правильно? Тот же Джучи ушел с родных земель в поисках лучшей доли и стал великим. Многие уходят в другие места и находят лучшую жизнь. Может, пойти туда, где и урожай богатый и трава сочная? Может быть, меня ждет лучшая судьба, если я покину эти земли. Однако, страшно. Так страшно и больно расставаться с привычным домом. Больше не увидеть Уральские горы? Такие красивые реки? Да и где я там найду медь и железо для сабель? Я тут все знаю, все с детства знакомо: каждый ручеек, каждую пещерку, каждую лужайку. А там все чужое. Здесь я чувствую себя в безопасности. А возможно, я просто цепляюсь за привычное. Боюсь рисковать. Но где гарантия, что меня в другом месте успех? Не от земель же зависит успех. Уеду и резко в ханство я не превращусь. Тем более с ним. Нет, лучше уж здесь Я скосил глаза на Исмаила. — Че задумался? Думаешь у тебя есть право выбора? «Подчиняться и не подчиняться - тоже мой выбор» — Я связан с этой землей замертво. Я погибну, если уйду. Исмаил только фыркнул: — Я знал, что ты скажешь нечто подобное. Последнее время ты горазд на громкие высказывания. Тебе бы кубаиры сочинять. Я не собираюсь тебя уговаривать. — Ты оставишь меня в покое? — поднял я брови. Исмаил замер на мгновение, а потом раскатисто захохотал. — А мне показалось, ты поумнел. — Тоже самое могу сказать про тебя. Потащишь — отцу твоему всЕ выскажу. Пусть знает, что хан из тебя никудышный. Исмаил изменился в лице, ответил не сразу. — Была бы такая возможность, я бы не возражал. — с горечью произнес он. — Что? — непонимающе уставился на ногайца я. — Он умер, теперь я хан Ногайской Орды. Знаешь, а ведь он ушел от нас из-за того, что тоже не хотел покидать свои земли. Думал выдержит. А видишь как. — Ах! — только смог я вымолвить. — Пусть никто не тревожит его покой. Великим был войном. — ответил я и проговорил короткую молитву. — Аминь. — произнес Исмаил и опустил глаза. — Я сожалею о твоей потере.— произнес я, понимая теперь, почему Исмаил последнее всемя был ужасно злым. Мне стало стыдно, что я добавлял масло в огонь его страданий. Совсем юный Исмаил остался теперь сиротой. Ханом очень огромного и мощного государства. Это большая ответственность. Сестренка и братишка будут ему опорой. Мог быть еще и я. Если бы Исмаил нашел себе силы простить меня и вернуть былые отношения. Но он меня ненавидел. И не считался со мной. Я оставался его вещью. Я не могу смириться с таким отношением. Меня все же потащили в кочевье почившегося Эдигея. Крепко связанный, обмотанный арканом я некоторое время упирался ногами. — Баран. — ворчал Исмаил, когда я спотыкался и падал, коленями об землю. Он ждал, когда я подымусь, снова нукал своему коню, чтобы двигаться дальше. Ему пришлось идти медленно, ибо я был привязан к его седлу, а волочь меня по земле не входило в его планы. «Лучше бы связал и перекинул через седло, хоть не на своих двоих бы шел. Предложил бы идею, да это будет странно» Вскоре я устал сопротивляться, волочил истертые сапоги по пыльной земле. Сзади не отставала от меня Агидель. Она шла за мной, временами, перебирая губами мои волосы, покусывая халат и арканы, которыми я был связан. Эдиге. Сильнейший военачальник Золотой Орды. Переживший столько войн, раскол самой Орды, отвоевавший огромную территорию. Легендарный воин, гроза степей. Его боялись и уважали. Он получил независимость, свое государство, хотя и не имел золотой крови. Всю жизнь его преследовала опасность. А вот как получилось… Его скосил голод. Ох, неизвестно, где ждет гибель. Что же происходит в Ногайской Орде, если умирает целое олицетворение? Возможно, дело в том, что Эдигей многодетный отец и его силами питались молодые воплощения. Что-то я не слышал о его похоронах. Наверно, собрались все ханства, в том числе и Айнур, проводили его. Все же великим был воином. Сколько событий в Ногайской Орде. То свадьба, то похороны. — Ты женился? — разрушил я степную тишину. Исмаил погруженный в свои мысли, очнулся и повернулся по мне. — Должен был, но не успел. Времена тяжелые. — А почему ты мне не сказал о том, что Эдигей покинул этот мир. — Ты- то ему кто, чтобы тебя предупреждать? — Ты меня совсем за человека не считаешь! — буркнул я, дернул аркан. — Вел бы себя нормально, то считал. — С таким отношением, тебя никто уважать не будет! Ты же издеваешься надо мной! Например сейчас. Разве это не унизительно? — прорычал я. — Сам нарываешься. Так что не строй из себя жертву. — фыркнул Исмаил и заторопил коня. Я чуть ли не побежал за ней. — Мразь! Гаденыш! Шакал! — кричал я, стараясь не упасть. Но уставшие ноги не успевали за лошадью, я потерял равновесие и довольно жестко упал, даже прокатился по земле, либо меня поволокли. Я сплюнул грязь и стиснул зубы. Встать без рук я не мог, если хочет волочить по земле, так пожалуйста. — Сильно упал? — Исмаил спрыгнул с лошади и рывком поднял меня с земли, стряхнул грязь с моей головы, с лица. — Хах, надо же, так ты сапоги свои истер, почти до дыр. Ой, баран. — потянул ногаец — Это надо же настолько быть упертым! Так мы и за месяц не доберемся. Значит, покатаешься в седле, как мешок зерна. — Не трогай меня! — Я дернулся, когда тот коснулся ссадины на скуле, и бросил взгляд назад. Позади остались Уральские горы, мои любимые горы! Мне одного взгляда на них хватало, чтобы на душе было легче. Да! Мне не нужны другие земли! Пусть и плодородные. Я свои хочу, где жили мои родители. Засуха непостоянная беда, я же не в пустыне живу! Когда я вернусь обратно? Я скосил глаза на Исмаила. Тот смотрел на меня. В глаза его читалась усталость и даже, казалось, промелькнуло сожаление. Мне его было жаль. Действительно жаль. Гибель Эдиге Исмаил переживал тяжело, хотя и старался не показывать. Но это было видно. Еще и голод. В тяжелое время упало на его плечи ответственность за самый большой осколок Орды. Я знаю, что ему плохо, больно. От внутренней боли он и стал еще злее. Но все же это не оправдывает его поступки. Мне тоже плохо! Когда мне было хорошо? Только в раннем детстве, когда была еще мать. «Я убегу. Все равно убегу к себе. Будь там, куда он меня тащит, хоть сто раз лучше, все равно вернусь к себе. Он не сможет потащить меня с собой.»