Сегодня, завтра, всегда

Началась первая магическая война. «Я ни за что не поверю в это, пока Дамблдор сам не сделает объявление» — думал Джеймс, и в тот же день его опасения подтвердились. Это было начало шестого курса, первый не учебный день в школе Хогвартс, и одно из худших времен в истории магического мира. После того, как Мародеры узнали о войне со слов Мэри и вырезок из газеты, — каждый из них потерял привычное самоощущение. Прибытие в школу, которого они ждали с таким нетерпением, было омрачено. Радостная атмосфера приезжих учеников казалась им чем-то неестественным и очень неуместным, так что они даже не пытались в нее влиться. Компания всей душой надеялись на то, что это не правда, и вскоре им будет позволено веселиться, как и всем. В Большом зале как всегда было торжественно и красиво, на столе много разнообразных деликатесов, а вокруг громкий смех, разговоры, крепкие объятия. Окружающие были настолько беззаботны и игривы, что парни начали сомневаться в подлинности плохих новостей, которые обрушились на них слишком внезапно. Они пытались свыкнуться с этой обстановкой, но не могли перестать чувствовать беспокойство внутри себя, особенно когда глядели на преподавателей, печально о чем-то разговаривающих между собой. Распределяющая шляпа впервые за все эти годы не пела, что также встревожило Мародеров, и удивило многих учеников. Как всегда проходило распределение первокурсников. Мальчики и девочки по очереди подходили к трехногой табуретке, а профессор МакГонагалл помогала распределяющей шляпе опуститься на их головы и определить факультет. Длинная шеренга новичков довольно быстро сокращалась. Старшекурсники аплодировали новеньким, кому присуждали определенный факультет, а в перерывах между решениями шляпы и выкрикиванием имен они знакомились друг с другом. Римусу, как старосте факультета, было положено приветствовать каждого из первокурсников, но он не произнес ни слова еще с того момента, как ступил порог школы. Парень сидел забитым между Сириусом и Питером, и выглядел так измученно, словно попал в Азкабан. Он ощущал невыносимую панику внутри себя, особенно когда новички глазели на его шрамы и шептались между собой. Хотя скорее всего, они даже не обращали на него внимание, но Римус был слишком встревожен слухами, и ни о чем другом не мог думать. Джеймс разрывался от неопределенности: с одной стороны, ему хотелось забыть обо всем и отдаться этому оживленному пиршеству, а с другой считал, что если новость о войне окажется верной, то все хорошее, что он испытал — будет непростительным. Он находился в ужасном напряжении, и остальные, вероятно, испытывали то же самое. Когда последняя ученица была зачислена в Когтевран, и профессор МакГонагалл убрала табурет со шляпой, — встал директор школы Альбус Дамблдор. Обычно этот добрейший старый волшебник вселял некое успокоение, но сейчас его лицо выражало такую немыслимую тяжесть, что многие только сейчас заметили то, насколько он на самом деле стар. Он долго стоял перед всем залом и молчал, дав Мародерам понять то, что надежды на лучшее уже не осталось. Дамблдор начал приветственную речь, которую произносил всегда, вот только в этом году его голос был опущен на несколько полутонов, и лишен даже малейшей торжественности. В недоумении были даже первокурсники. Это был не переломный момент, но многие уже начали что-то подозревать. Затем директор заговорил о новых мерах предосторожности, которые потребовало от школы Министерство магии. Речь шла об опасных существах, обитающих среди нас, и прячущихся в запретном лесу в ночь полнолуния. Оборотни. Дамблдору пришлось пересказать историю Мародеров той ночи, не называю имен, но все старшекурсники понимали, о ком идет речь. Старик рассказывал не прерываясь, уверенно и громко, и тем не менее, постоянно поглядывал на Люпина, и взглядом просил у него прощения. Во время директорской тирады, старшекурсники не сводили взгляда с Мародеров, и заставляли Римуса чувствовать себя униженным, и до бесконечности беспомощным. Тем не менее, как бы он не страдал в этот момент, дальше им предстояло услышать новости и похуже. Они надеялись, что Дамблдор не скажет ни слова о войне, и оборотни — единственное, о чем все услышат на сегодня. Но вскоре их ожидания рухнули, когда после непродолжительной паузы директор без лишних формальностей и уклонов заявил: — «Началась первая магическая война». Вряд ли кто-то сможет вспомнить полную речь директора дословно, потому что никому не было дела до воодушевляющих слов и ходе стратегических сил мракоборцев. Все до единого ученика вне зависимости от возраста заострились лишь на одном слове — война. Казалось, что беззаботное, радостное лето осталось где-то позади, в самых давних времен их жизни, а до этого, сейчас и после была и будет лишь опасность, ненависть, катастрофа. И ведь никто не знал, что же на самом деле означает эта самая война, и как она выглядит вообще. Это слово просто было пугающим само по себе. Дамблдор как всегда закончил на позитивной ноте, дабы поддержать своих учеников, но всем он стал безразличен. Покончив с монологом, он присел за стол преподавателей, и в Большом зале образовалась такая тяжелая тишина, какой не появлялось никогда прежде. В этот день еды осталось много, и мало кто притронулся к ней вообще из-за утерянного аппетита. Больше никто не общался. Возможно разговоры ходили в гостиных факультетов, но Мародеры в них не влезали. Они, как большинство, предпочли переживать эту трагедию наедине с собой. *** Время шло, и оно ощущалось совсем иначе: как-то абстрактно и бесформенно. Вокруг было тихо, даже слишком. Тишина была повсюду. В коридорах никто не смеялся, не разговаривал между собой, и кроме топота ничего не было слышно. Об этом всегда мечтал Аргус Филч. Кажется он единственный, кто не утерял способность радоваться чему-то настолько незначительному в подобное время. На уроках еще в первые дни начала твориться абсолютная неразбериха. Словно проклятье — на всех учеников разом напала жуткая рассеянность и сонливость. Никто не мог оставаться сконцентрированным, и занятия проводились очень неслаженно: то и дело у кого-то взрывался котел, терялись животные на трансфигурации, и ломались палочки на заклинаниях. Профессора были в недоумении, но могли понять состояние своих учеников, особенно Гораций Слизнорт, который выглядел таким же расстроенным и задумчивым, если не больше. Даже Минерва МакГонагалл подверглась всеобщей меланхолии. Так прошла целая неделя полного безмолвия. Никаких впечатлений, ничего нового. На уме лишь далекая, неизведанная война. Каждый день в Большой зал влетало сотни почтовых сов, со свежими выпусками газет «Ежедневный пророк» и другие. Большая часть учеников подписалась под рассылку статьей за некоторую сумму монет, и каждый день они следили за новостями, не пропуская мимо себя не единой информации. Им хотелось знать все и быть уверенными в том, что за пределами школы все не так плохо, как могло быть. Никто за себя не волновался. У подростков, а в особенности у детей, по-прежнему была сильная привязанность к родителям, и за них они боялись больше всего. Им ведь было даже неизвестно, стоит ли за них переживать. Многие из них жалели, что вообще приехали в Хогвартс, потому что если их семьям будет угрожать опасность — они бы предпочли умереть вместе с ними, а не переживать их возможную участь далеко, в стенах школы. Взрослые, заметив в письмах детей некую истерию, пытались внести им спокойствие через чернила. Они долго расписывали им, почему не могут попасть в смертельную опасность, и что на самом деле в мире не все так плохо, как говорится в газетах. Но на просьбы детей забрать их из школы, они отвечали твердым отказом. — Может мы слишком сильно беспокоимся? — совсем тихо заговорил Джеймс, чтобы никто не услышал их в библиотеке. — Мои родители написали, что ничего особо не изменилось в их жизни, а в магловском мир ни о чем не подозревают. — Массовые убийства маглов для тебя шутка? — вскинув брови спросила Лили. В последнее время она была сама не своя, но мыслила разумно. — Сейчас Пожиратели смерти просто развлекаются, но что будет, если они решат захватить весь магловский мир? — У них не так много союзников, чтобы захватить его, — сказал Сириус, не против поучаствовать хоть в каком-то оживленном разговоре. — Вряд ли их попытка будет удачной, я согласна, но представьте, скольких они успеют убить, пока их не возьмут под контроль. — Мракоборцы это и пытаются сделать — взять под контроль, — решила добавить Мэри. — Но сейчас все слишком запутано… Недавно на пост пришел новый министр магии Гарольд Минчум, преемник Юджины Дженкинс, и он, в отличии от нее, имеет очень строгий нрав. — Поставить еще больше дементоров вокруг Азкабана — не очень хорошая затея, — голос подал Римус, хриплый и слабый. Он почти не разговаривал с друзьями все это время. — Вряд ли это что-то поменяет… Хоть дементоры и отказались примкнуть к Сами-Знаете-Кому, они вполне способны сделать это в любой момент… — Зато великаны пошли за ним, без раздумий! — к разговору присоединился Питер. — Вот поэтому я и не доверяю нашему лесничему, живущего совсем рядом со школой! — И оборотни тоже… — на лице у Лунатика появилась болезненная улыбка. — Не все, — отрезал Сириус, по-дружески похлопав его по плечу. — Хватит нам думать о грустном, надо как-то развеяться. — О чем же еще нам думать? На войне гибнут люди, а мы даже не знаем в порядке ли наши семьи, и будем ли мы в безопасности по приезде домой… — уныло проговорила Марлин, все еще озабоченная тем предсказанием. — Ох… бедный и бедные маглы… они все в жуткой опасности… и мы волшебники тоже… — Мне до бесконечности жаль маглов, но я своей жалостью никак не верну им жизнь! — воскликнул Сириус, не желая больше слушать о смерти из уст МакКиннон. — Никто из волшебников еще даже не умер, так чего мы переживаем? Может смертей вообще не будет среди мирных, а те маглы — единичный случай. — Мои родители — мракоборцы, — напомнила девушка озлобленным тоном. — И я тоже нахожусь в зоне риска! То предсказание… боже… вот бы знать точную дату моей смерти… я ведь должна к ней готовиться… — Я был на Прорицании, я знаю что это полная чепуха! — парень повысил голос. — Как этому вообще можно верить?! — Ты поймешь это только тогда, когда я умру! — закричала в ответ Марлин. — Или же ты все понимаешь, и тебе просто плевать! Остальные прикрыли уши, и напряженно наблюдали за ссорой. Никто не осмеливался им помешать. — Какая дура вообще поверит в пророчество какой-то левой ведьмы?! — не выдержал Сириус. — Я устал уже слушать эти бредни каждый день, потому что я не просто слушаю, я волнуюсь из-за этой дряни! Марлин, я беспокоюсь за тебя, но совсем неоправданно! Марлин с грохотом ударила кулаком по столу и встала. Глаза ее наполнились слезами, и она уже не могла говорить. Впервые она выглядела настолько слабой и беспомощной. Девушка выбежала из библиотеки, а Лили, Мэри и Питер побежали успокаивать ее. Римус и Джеймс ошарашенно глядели на своего друга, и даже не знали, что сказать. — Это было слишком, Бродяга, — сказал Поттер, растерянно сжав губы в прямую линию. — Я просто устал от этой угрюмости окружающих! Почему я вообще должен так переживать, особенно за всякий недоказуемый бред! — Но ты же боишься за нее, значит веришь, — подметил Римус. — Не верю, просто… — Сириус тяжело вздохнул, не переставая посматривать в сторону, куда убежала Марлин. — Я буду казаться дерьмовым человеком, если не буду показывать свои переживания тогда, когда от меня этого хотят. Это не мои чувства, понимаете? Сириус посмотрел на своих друзей, в надежде получить от них хоть какую поддержку, но они не сказали ему ни слова. Парни лишь помотали головой и отчитали за такое обращения с девушкой, заставив приятеля идти и извиняться перед ней. Хоть и нехотя, но парень согласился. На самом деле, друзья его понимали. Джеймс постоянно ловил себя на мыслях, будто со временем его негативные эмоции стали чем-то искусственным. Он перестал ощущать тревогу внутри себя, но на людях стоило казаться обеспокоенным, дабы поддерживать эту великую депрессию. Словно ему не разрешено ничего, кроме как страдать. Он чувствовал, что не имеет право испытывать что-то хорошее, когда люди на стороне страдают из-за войны. Как можно быть спокойным, когда окружающие словно впали в истерию? Опасно даже говорить о чем-то другом. В коридорах такая тишина, что каждое слово приобретает вес, поэтому общаться на другие темы было позволено в закрытых, малолюдных местах. Абсолютная апатия продолжалась и на второй неделе. Учеников по-прежнему не волновало ничего, кроме выпусков новых газет, вот только мало кто смог не заметить странное изменение в их учебной жизни. Теперь каждый урок без исключения к ним заглядывал кто-то из деканов, отпрашивал одного из Слизеринцев и забирал с собой на десять минут, после чего ученик возвращался, и за ним выходил следующий, и так по кругу. Учителя даже не обращали на это внимания, а ученики в полном замешательстве провожали их взглядами, и совершенно не понимали, что происходит. Этот странный ритуал проводился на всех курсах, и только у Слизеринцев. — Что вообще творится? — спрашивает Джеймс, оглядываясь на еще одного ученика, идущего по пути в кабинет директора. — Что профессорам от них надо? — Без понятия, — отвечает Сириус, с таким же интересом посматривая на них. — Может в гостиной Слизерина произошел переворот? Или среди них ищут воров? — Гляди, — говорит Джеймс, кивая в сторону правого коридора. Он указывал на Регулуса Блэка. Вряд ли Сириус догадывался, насколько сильно его брат стал раздражать Поттера, а он и не спешил об этом рассказывать. Ему было сложно объяснить свою неприязнь, но точно знал, что связано это со Снейпом. Он не понимал, с каких это пор Регулус навязался ему в друзья, и почему Джеймс чувствует от него враждебность в свою сторону. Вот он и невзлюбил его в ответ. Парня до невозможности раздражало то, что Регулус, младше его на год, пытается казаться взрослее, так, будто он все понимает лучше остальных. Стоило Мародерам пройти около Снейпа, как Регулус тут как тут: агрессивно следит, лишь бы к его другу не пристали, и отвечает за него, если кто-то оскорбит. — Эй ты! — окликнул его Сириус, словно незнакомца. Младший брат моментально повернулся. Джеймс еле сдержал злую ухмылку из-за его растерянного вида, какой появлялся у него только в общении с братом. — Куда это вы все идете? — спрашивает Сириус. — С чего это Дамблдор так вами заинтересовался? Регулус открывает рот, чтобы дать ответ, но вдруг передумывает и молчит. Он уводит взгляд в сторону, о чем-то хитро задумавшись, и качается на месте, обдумывая то, что скажет ему. — Расскажу, если спустишься в подземелье, — наконец произносит парень. Джеймс и Сириус переглядываются, не в силах сдержать издевательской усмешки. Они смотрят на Слизеринца и чуть ли не смеются ему в лицо, а он стоит, и ждет ответа, словно наивный ребенок. Не весело им было, и вовсе не хотелось Мародерам насмехаться над другими, в особенности Сириуса над своим братом. Со временем им просто стало не хватать эмоций. — И что меня ждет в подземелье? — спрашивает Сириус, натянуто улыбаясь. — Ничего, просто… — Регулус не может признаться честно. — Если не хочешь, тогда и говорить я ничего не буду. — Сложно не догадаться, что вас проверяют на наличие метки, поэтому не тяни резину. — говорит Джеймс, закатывая глаза. — Не только, — добавляет Слизеринец, лишь бы не потерять интерес брата. — Расспрашивают о родителей? Проводят беседу? Пытаются выявить пожирателей из знакомых? — перечисляет Сириус, и судя по разочарованному лицу брата — он попадает во все. — Расскажи им поподробнее о нашей семье, и о том что вся твоя комната обклеена вырезками из газет и фотографиями Волан-де-Морта! Регулус даже не смутился. Он лишь развернулся, бросив напоследок хмурый взгляд, и пошел своей дорогой. Признаться честно, за долгое время меланхоличного настроения — Джеймс впервые испытал хоть какое-то веселье. — Вся комната обклеена, серьезно? — Ну, не вся, а лишь стена, но тоже смешно. *** Профессора начали быстро замечать до невозможности разогревшуюся обстановку среди учеников, и предпринимать попытки ее охлаждения. Директору о положении в коллективе докладывали старосты факультетов, волшебные картины и призраки. Совсем скоро профессорам поручили делать все, чтобы переключить внимание студентов на что-то другое. Активно продвигались кружки по интересам, и даже создали парочку новых: зельеварения, астрономии, рисования. Последний кружок создали и рекламировали студентки Гриффиндора, в числе которых находилась Мэри МакДональд. Учителя даже подумывали об открытии дуэльного клуба, но пока не решались. Каждый день в Большом зале выступал хор лягушек, но они звучали слишком печально, так что вскоре их убрали. Гораций Слизнорт, совсем скоро пришедший в себя, решил применить всю свою организованность и праздничность. Приватный клуб слизней теперь собирался гораздо чаще, но кроме него декан Слизерина решил устраивать собрания и для обычных учеников. Каждый день от него передавались приглашения на светские вечера, балы, сладкие ужины и вечерние разговоры по душам. Правда кроме Слизеринцев к нему почти никто не ходил. Внеклассные развлечения оказались не совсем бессмысленными. Питер проявил инициативу и позвал Римуса записаться с ним в шахматный кружок, в котором они начали пропадать целыми вечерами. Вдвоем они хорошо справлялись с тревогой, потому что одному было необходимо хотя бы минимальное общение, а другому не хватало уединения от большой компании. Мэри МакДональд с головой погрузилась в гриффиндорский художественный кружок, исцеляясь арт-терапией, а Марлин вдруг начала посещать занятия по Прорицанию, и ни с кем особо не общалась. Лили почти все время сидела в библиотеке и посылала письма родным, а также посещала клуб слизней, ибо профессор Слизнорт действовал на нее очень успокаивающе и позитивно. Джеймс занимал себя тренировками по квиддичу, хотя у команды часто не было настроения играть, поэтому он звал с собой Сириуса, но и у него не находилось энергии. В итоге, они все оказались сами по себе, в полном или не совсем одиночестве. Как и все предыдущие дни — Поттер возвращался с тренировки. Уставший и обессиленный он был рад, что после ужина сможет быстро уснуть, и дурные мысли не станут посещать его голову. Проходя через коридор второго этажа, ведущего на лестницы, он вдруг столкнулся сразу с двумя интересными находками. Сначала он случайно наступил на уже знакомую книгу «Расширенный курс Зельеварения», валявшуюся прямо на каменном полу у рыцарских доспех. Джеймс остановился, поднял учебник и открыл его. На первой же странице, к сожалению, не было точных инициалов, ведь какой-то умник решил подписать его так: «Эта книга является собственностью Принца-полукровки». Парень удивился с подобной напыщенности, и пролистал учебник еще дальше, продолжая идти по своему пути. Углубляясь в чтиво он все больше поражался тому, какой самоуверенный умник ведет этот учебник. Джеймс даже не представлял, что выглядит более горделиво: называть себя принцем, или же исправлять написанные формулы взрослых, образованных волшебников. Такого зазнайку представить было несложно, вот только он не мог поверить в то, что Северус станет называть себя принцем. «Почему не король? Он что, делает успешные шаги по уничтожению нарцисса внутри себя?» — подумал Джеймс и рассмеялся от своей же шутки. Следующая находка, а если быть точнее — встреча, прошла прямо на лестнице, ведущей то на цокольный этаж, то в подземелье из-за ее передвижения. На площадке сидел Барти Крауч, развлекавший себя тем, что поднимал и отпускал ноги, когда лестница летала с места на место. — Развлекаешься? — коротко задает вопрос Джеймс. Барти тут же дергается и подпрыгивает так, что чуть не сваливается с лестничной площадки. Для страховки Мародер схватил его за предплечье, но парень не оценил такого жеста и грубо оттолкнул его от себя. — Не надо меня трогать! — крикнул он, проходя в коридор. — Чего ты так реагируешь? — спрашивает ошеломленный Джеймс, не понимая что сделал не так. — Я тебе ничего не делал. — Это не отменяет того факта, что я не хочу разговаривать! — твердо заявил парень, остановившись к нему спиной. — Я не хотел общаться, я бы вообще прошел мимо, если бы ты не начал пугаться. — Я не!.. — парень тяжело вздохнул и прижал обе ладони к макушке. Джеймс удивленно смотрел на него, и начал чувствовать исходящее от него напряжение и нервозность, несвойственные ему. — Ладно, я не хотел грубить, — сказал Крауч. — Но мне не хочется находиться рядом с вами. — Хорошо-хорошо, я тебя понял, — согласился с ним Джеймс, обескураженно глядя на его судорожные движения. — А с вами это… это с моей компанией или… — С другими факультетами, не важно. — У тебя вроде как не было с ними проблем. Твои друзья повлияли? — Хватит трогать моих друзей! Барти резко повернулся, и Джеймс тяжело сглотнул, заметив в освещении факелов его распухшую щеку, взъерошенные волосы и красные от слез глаза. Только сейчас он вспомнил, что перед ним подросток, младше всех его одногруппников на целых два года. Его движения не были скованными, скорее резкими и болезненным, словно что-то тянуло его части тела нитью. Он не знал, отчего ему так плохо, но судя по всему, стресс повлиял на его физическое состояние. Нервность особенно явно чувствовать на вздрагивающих поневоле плечах и облизывании разбитых губ. — Кто тебя так? — спрашивает Джеймс, с сожалением глядя на его нервные движения. — Не твое дело, — говорит Крауч, прикрыв щеку ладонью. — Ты — как и все остальные считаешь, что я плохой человек. — Ты не плохой, но связался не с той компанией. — Они нормальные. Вам просто нужно кого-то обвинять! — Не глупи. Ты же можешь отличить хорошее от плохого, верно? — Не знаю, мне отец не объяснил, — проговорил Барти с такой неприязнью, какой Джеймс не видел никогда на его лице. — Он мне вообще ничего не объяснял, кроме того, что я буду плохим всегда, и не важно, что я сделаю хорошего… — А мне отец говорил, что я буду хорошим всегда, и не важно, что я сделаю плохого, и знаешь что? Ничего толкового из меня не вышло. Не надо все сваливать на родителей. Мы сами выбираем то, как будем вести себя по отношению к другим. Барти посмотрел Джеймсу в глаза и нахмурился. Он выглядел разочарованным и задетым считая, что собеседник вот так просто оправдал его отца. Парень развернулся, и начал уходить прочь, не желая больше открывать душу кому-то постороннему. Поттер не хотел, чтобы его слова были восприняты не так, как ему хотелось их преподнести, хоть он и был ему никем. Парень открывает рот, чтобы прокричать Барти что-то успокаивающее, но внезапный голос позади его опередил. — Какого черта он у тебя?! — крикнул Снейп, появившись на лестничной платформе. И словно по судьбе они встретились, в очередной раз. Хотя встречались они не так часто, и вообще друг с другом не разговаривали, — Джеймс стал больше обращать внимание на эти внезапные встречи. — Это твой учебник? — без доли удивления уточняет Джеймс, повертев в руке книжку, словно игрушкой перед собакой. Снейп как с цепи сорвавшийся подбежал, и начал яростно пытаться выхватить учебник из рук врага. Поттер как всегда поразился такой недоброжелательности Слизеринцев и не стал отдавать учебник просто так. — Отдай, Поттер! — прошипел он, отчаянно пытаясь тянуться к сокровенному учебнику. В коридоре в нескольких футах на парочку глядел Крауч, и совершенно не знал, что ему делать, и стоит ли спасать Снейпа из этой ситуации. Джеймс отмахнулся от него, сделав такое расслабленное лицо, что вряд ли от него чувствовалась хоть какая-то опасность. Крауч постоял на месте еще пару секунд, и все же решил удалиться поняв, что эта сцена скорее похожа на ссору в песочнице. — Не стоит разбрасываться вещами направо и налево, — говорит Джеймс, еле сдерживая улыбку. Он поднял руку так высоко, чтобы Снейпу пришлось выпрямить спину так, как он не выпрямлял ее никогда прежде. — Я случайно его обронил! — яростно кричит парень, не дотягиваясь до нужной вещи. — Отдай, ты, чертова свинья! Слизеринец отходит назад и судорожно тянется к волшебной палочке в кармане мантии. Джеймс тут же угомонился и кинул учебник ему в руки, который хилый Снейп не то чтобы не успел поймать, но и грохнулся за ним на колени. — Какие мы злые, — говорит Джеймс, не отрывая от него взгляд. — Хотя заметь — ты первый начал агрессировать и нападать. — Ненавижу тебя! — озлобленно воскликнул Снейп, пролистывая учебник в надежде, что он абсолютно цел после рук Мародера. — Ты придаешь моим действиям слишком большое значение, — Джеймс закатывает глаза. — Я сейчас ничего не сделал, а ты уже меня ненавидишь. Северус рассматривает каждую драгоценную страницу, часто посматривая на противника, страшась упустить его атаку, а тот стоит напротив на расстоянии и рассматривает парня. За две недели пребывания в Хогвартсе, — Северус набрал веса, и стал выглядеть менее болезненно, чем тогда в книжной лавке родного городка или косом переулке. Несмотря на жаркий сентябрь, он до сих пор носил рубашки с длинными рукавами и мантию. По нему было сложно определить, взволнован ли он ситуацией в волшебном мире, потому что парень как всегда хмур и недружелюбен, и даже с Регулусом не мог выдавить из себя хоть что-то, похожее на улыбку. — Дамблдор уже вызывал тебя на личный допрос? — Не твое дело… — Пожиратели смерти те еще уродцы, согласись. — В любом союзе могут быть исключения, — твердо проговорил парень. — Но Пожиратели не убивают маглов. — Тогда почему тех, кто это делает — не сдают? — Джеймс вызывающе вскинул брови. — А почему Гриффиндор держит таких трусов, как ты и твои друзья? — Снейп издевательски хмыкнул. — Не надо переводить стрелки. — Ты тоже. Так они застыли, держа дистанцию в десять футов, и смотря друг на друга свирепыми, вызывающими глазами. Тем не менее, как раньше черту они не переходили. Конец пятого курса, все же, подействовал на них обоих достаточно сильно. Первым решил отступить Снейп. Он развернулся, и начал идти своей дорогой, оставив этот глупый конфликт, а Джеймс, для которого конфликта и не существовало продолжал провожать его взглядом. — Я дочитал Божественную комедию, — вдруг сказал он, сделав для этого предложения слишком серьезный тон. Снейп озадаченно оглянулся. Неуместность этого предложения ввела его в замешательство. Пару секунд они молча глядели друг на друга, как на самых последних идиотов. — И что? — Просто, — Джеймс пожал плечами. Осознав всю ненужность сказанного, он неловко добавил: — Пожиратели не боятся оказаться в аду? Или среди вас верующих нет? — Да что ты несешь, идиот, — раздраженно высказался Снейп, и снова начал уходить, но в последний момент опять повернулся к нему. — И чтоб ты знал, религия — это по большей части удел маглов. Чистокровным волшебникам не нужны сказки, загоняющие их в рамки, и принижающие их как людей. — Вот только ты полукровка, — прервал его Джеймс, лишь бы уйти от неловкой темы, которую сам же и поднял — Но я не так глуп, как большинство полукровок или… — Хватит, я понял. Мародер поднял руку, дабы он замолчал. Ему показалось, что Снейп собирается произнести проклятое слово, разрушившее когда-то его отношения с Лили, и при этом неизбежно бы испортившее мнение Джеймса о нем. Ему не хотелось больше слышать таких отвратительных слов, тем более из уст Снейпа. Он по-прежнему верил в то, что когда-то парень забудет об этом оскорблении раз и навсегда, избавившись ото всех личных предубеждений, а пока Джеймс ему будет в этом помогать. — Хочу сменить тему, — вдруг произносит он. — То, что ты полукровка — я знал. Но то, что ты принцесса — повергло меня в шок. — Как ты меня назвал?! Снейп краснеет то ли от злости, то ли от смущения. — Вычитал в твоем учебнике, — с усмешкой сказал Джеймс, любопытно следя за его реакцией. — Это как-то слишком, ты так не думаешь? Даже я не называю себя принцем, хотя мне подходит. Если хочешь себе нормальное прозвище, то бери какое-то животное, а не статус, потому что это звучит как-то… — Это фамилия моей матери, придурок! — яростно кричит Снейп, оскорбленный всеми словами Джеймса. Услышанное эхом пролетело вокруг гриффиндорца. Он замер, и в шоке смотрел на Снейпа, не зная что сказать. На самом деле ему было настолько неловко из-за своих же слов, и диалог казался ему таким идиотским, что он просто начал трястись от еле сдерживаемого смеха. — Что смешного? — спросил Снейп, оскорбленный дважды. Джеймс схватился за живот и согнулся пополам от дикого смеха. Слизеринец растерянно глядел на него, не зная, как реагировать. Он крепко прижал учебник к своей груди, после чего бросил какое-то бранное слово и удалился. А Джеймс продолжал смеяться, громко и бесстыдно, впервые за долгое время. Он спустился по лестнице вниз и шел по дороге в Большой зал, и просто не мог остановиться хохотать. Слишком долго в нем сидело желание позабавиться, и он просто не мог сдерживать смех, проходя мимо ошарашенных студентов, смотрящих на него как на дикаря. Джеймс вдруг понял, что впервые смеется с тех пор, как переступил порог Хогвартса в этом учебном году. За все это время он даже не мог почувствовать и доли того дурачества, что чувствовал прямо сейчас. Странно получается, что неприятный ему Снейп заставляет его ощущать настолько положительные эмоции в столь плохие времена. — Ты головой ударился? — спрашивает Сириус, внезапно возникший в коридоре, ведущий в Большой зал. Джеймс прекратил смеяться, но продолжал глупо улыбаться. Он поглядел на своего друга, и тут же эмоция сменилась на недоумение. На руках у Сириуса сидел маленький мальчик, крепко обнимавший его за шею. Парень подогнал своего друга за собой, и быстро устремился куда-то вперед. Джеймс поспешил за ним. От хорошего настроения не осталось ни следа, когда он заметил кровь на лице ребенка, стекающую на плечо Блэка. — Что произошло? — Поколотили толпой, — сказал Сириус, успокаивая мальчишку. — Наши младшекурсники подверглись предубеждениям слишком сильно… — Наши? Джеймс присмотрелся, и только сейчас заметил, что на мантии у ребенка висит знак Слизерина, и расцветка галстука его соответствующая. Он удивился тому, с какой заботой Блэк держал этого ребенка, даже несмотря на всю свою неприязнь к этому факультету. Он просто не мог пройти мимо. У него в любом случае было доброе сердце. — Я не стану злым волшебником… — прошептал мальчик, и вдруг посмотрел на Джеймса полными слез глазами. — Я не виноват, что меня определила сюда… Джеймс тяжело взглотнул. Он и до этого начал замечать масштабные изменения в отношениях между факультетами. Гриффиндорцы и до этого плохо ладили со Слизеринцами, но то, что начало происходить после объявления войны — абсолютный хаос. У абсолютной вражде события подводились не плавно, а резко и хаотично. Когда сковавший тело страх начал понемногу отступать — на замену ему пришла ненависть. В один день все начали замечать, как индикатор напряжения вырос еще сильнее. И во вражде теперь были задействованы не только два факультета, а вообще все. На уроках устраивали бунты, лишь бы не заниматься в одном кабинете со Слизеринцами, а в большом зале устраивали драки прямо на глазах профессоров. Зачинщиками ссор были все: то какой то Слизеринец решит пожелать чей-то семье оказаться в опасности, то Гриффиндорец решит пошпынять какого-нибудь ребенка. И ведь Джеймс тоже был подвержен всяким предубеждениям. Он действительно верил то, что большинство Слизеринцев ждет одна, кривая дорожка. Он знал, что многие из них получат метку, но неужели этот ребенок, абсолютно невинный и безгреховный когда-нибудь станет пожирателем смерти? Неужели он когда-то очернит свою душу в пользу темной магии, дабы заполучить могущество, и власть над теми, кто будет слабее него? Неужели он будет бессовестно глядеть в глаза матери, обесценив все ее старания и труды, которые она вложила в него. Неужели ее любовь ничего не стоила, и он позабудет о нежности ее рук, ласковых словах и трепетном обращении к себе, как к любимому, самому любимому ребенку, которым она будет дорожить даже после его морального падения на самое дно. С другом стороны, станет ли человек, познавший любовь, нарочно рушить свое внутреннее счастье, в пользу ненависти, власти и кровопролития. Разве будет любимый ребенок знать о подобных вещах, если дать ему вещи противоположные, вроде гармонии, гордости и мира. Стал бы Барти Крауч возиться с будущими пожирателями смерти, будь он любим своим уважаемым отцом? Заинтересовался бы Снейп темной магией, если бы его признали по достоинству? Погрузился бы Регулус Блэк в эту темную пучину, если бы чувствовал поддержку от своего брата? Неужели несчастье заставило их стать таковыми, и можно ли этим несчастьем их оправдать? С другой стороны, почему Гораций Слизнорт, о жизни которого многого мы не знаем, и можем лишь предполагать о его трудностях — остается на светлой стороне? Джеймс очень много думал, потому что это было единственное развлечение, о котором он мог не стыдиться, и тем не менее, оно начало его утомлять. Бесконечные мысли стали тяжелыми, и очень гнетущими. Голова болела от бесконечных раздумий о вещах глубоких, и ей уже давно хотелось охладиться чем-то нежным и хорошим. Сознанию хотелось тепла, но вокруг была лишь вражда, и не очень хорошие новости.