Сегодня, завтра, всегда

— Джейми, ты меня слышишь? — шептал чей-то нежный, женский голосок. — Ну давай же, просыпайся, Джейми. Приглушенный свет слегка ударил по расслабленным глазницам. Удобная пару часов назад поза стала худшим вариантом заснуть на диване, потому что конечности затекли так нещадно, что Джеймс не смог сдержать болезненный стон. Он снял очки, прикрыл глаза ладонями и достаточно сильно потер лицо, дабы проснуться. — Чего это ты в гостиной уложился? — ласково спрашивает девушка, погладив парня по плечу. Сначала Джеймс думает, что с ним сидит Лили, но когда его взгляд сфокусировался, перед ним предстала Мэри МакДональд. Ее глаза с умилением прилипли к нему. Она была одета в светло-розовую пижаму с сердечками, и сидела рядом с ним на коленях, зажав ладони между ляжками. Похоже, за какой-то несчастный месяц ей удалось немного похудеть. — Сколько времени? — спрашивает Джеймс, не в силах сориентироваться самостоятельно. — Первый час ночи, — с улыбкой отвечает МакДональд. — Странно, что после ужина все разошлись по комнатам, и не стали тебя будить. Джеймс зевает, садится в более удобное положение и еле отходит ото сна. — А ты сама чего не спишь? — Я спала, но потом мне захотелось в туалет, и тут увидела тебя, — она захихикала. — А еще я разговаривала с Лили. Вы поссорились? Джеймса словно облили ледяной водой. Он вспомнил, что произошло пару часов назад, и почувствовал такой стыд, что ему захотелось закричать в подушку. Жаль, что Мэри разбудила его и, вероятно, ему больше не удастся уснуть. — Я просто идиот, — прошипел парень, прижав ладони к глазам. — Не знаю, почему я так на нее надавил… Она ведь ни в чем не виновата… — Я не знаю подробностей, но Лили была очень расстроена. Мэри лишь подлила масла в огонь. Тем не менее, Джеймс обрадовался тому, что Эванс не выдает подробностей всяких конфликтов даже самым близким подругам. Хоть немного, но это его успокоило. Ему нравилось, когда человек не распространяется о некоторых взаимоотношениях, сохраняя их сокровенность и интимность. — Джейми, с тобой все хорошо? — спрашивает Мэри, подсаживаясь ближе. — Ты можешь рассказать мне. — Да нет, все нормально, просто… — Джеймс тяжело вздохнул. — Я не понимаю, что делаю не так… Все должно было быть по другому, и чувствовать я должен себя иначе. Я не знаю, что происходит. — А может она тебя не любит? — говорит Мэри, и парень окидывает ее таким ошеломленным взглядом, что ей становится не по себе. — Ох, извини… Это просто мое предположение. Так-то она о тебе только хорошего мнения. Правда. Между ними образовалась неловкая тишина. Джеймс задумался над этими словами, и стал чувствовать себя еще беспокойнее. «Может все понапрасну? Может мы действительно не сможем быть вместе?». Он прекрасно помнил свою увлеченность, волнение, когда девушка просто смотрела на него, и бесконечно сильное желание обратить ее взгляд на себя. Неужели эти чувства были всего лишь временными трудностями, и они уже пережили свое время? — Знаешь, а ведь есть много других девушек, кто испытывает к тебе симпатию. Пребывая в круговороте своих мыслей, Джеймс не сразу понимает, что девушка ему говорит. Но его очень смутило, когда она приблизилась к нему еще ближе, встав на четвереньки. — Может пора обратить внимание на кого-то другого? Джеймс не успевает что-либо ответить, и даже переварить смысл этих слов, как Мэри целует его. Глубоко и страстно. Она наваливается на него, хватается за мужские плечи и поднимается чуть выше, заставляя парня запрокинуть голову. А после она быстро соображает, что ее поцелуй остается безответным, и медленно отстраняется, не сводя с парня испуганный взгляд. Шок, который испытал Джеймс, было ничем не описать. Он смотрел на Мэри так, будто перед ним сидела не она, а совершенно незнакомая девушка. Ему даже в голову не приходило, что она способна на такое. Впрочем, от себя он тоже многое не ожидал… — О Господи… Прости Джейми… Прости я… Джеймс затыкает ее поцелуем. Он обхватывает ее за талию и резко валит на диван. Девушка не против. Она не отталкивает его и поддается ласкам. Ее руки обвивают шею парня, и притягивают к себе еще ближе мужское тело, не желая прощаться с его объятиями. Джеймс заводит одну руку под пижаму Мэри и сжимает ее талию, достаточно мощно и сексуально. Второй рукой он держит ее за щеку, для более глубоких поцелуев. Они делают это так пошло, что оба готовы раздеться и слиться друг с другом прямо на этом диване. Они трогают друг друга так, словно делали это всегда, двигают языками при поцелуе, будто мечтали об этом давным давно. Вдруг, вдалеке четко слышится скрип, и этот звук так пугает возбужденную пару, что они судорожно отстраняются друг от друга, а сознание вмиг возвращается к ним. В коридоре раздаются эхом шаги, а Мэри и Джеймс уже сидят по разные концы дивана. Они переглядываются так, словно сделали что-то совершенно ужасное, постыдное. Их глаза так испуганы, а тела настолько напряжены, что никто не верил в произошедшее пару секунд назад. Поцелуй казался неправдоподобной шуткой, которой просто не могло быть. И правда. Это был всего лишь сон, галлюцинация. Потому что Джеймс любит Лили. Другая ему не нужна. А Мэри его подруга, и не воспринимает его как парня. Девушка глядит ему в глаза, и на секунду опускает взгляд на его нижнюю часть тела. Джеймс рефлекторно смотрит туда же, краснеет, и быстро прикрывается длинной рубашкой, вывернув ее из штанов. — Чего это вы тут делаете? — спрашивает появившийся в гостиной Фрэнк Долгопупс, испугавшись их присутствию в такой гробовой тишине. — Ничего, — с дрожью в голосе мямлит Мэри, с мольбой смотря в глаза Джеймсу. — Ничего, — тут же повторил за ней парень, чуть не запнувшись. Фрэнк смотрит на них подозрительным, чуть прищуренным взглядом, и Джеймс, заметив это, начал тревожиться так, как никогда раньше. Ему показалось, словно он обо всем догадался, и был готов броситься к нему, просить умолчать об увиденном, и никому ничего не рассказывать. Потому что это ошибка. Он вовсе не хотел этого делать. Ему совершенно не нравится Мэри. Она ему не нужна. У него не было желания целоваться с ней. Это она соблазнила его. Это произошло по ее вине… Он не хотел… Он не виноват… Он всего лишь… Нет. У него не было оправдания. — Пожалуйста, вы не могли бы уйти? — вежливо спрашивает Фрэнк, решив не устраивать им допрос. — Я хотел встретиться с Алисой в это время… Но вы первые заняли гостиную. Ха-ха… Если вы хотите остаться, то ничего страшного, я уйду, но все же я должен был спросить, потому что… — Конечно, без проблем, — быстро проговаривает Мэри и встает. — Мы уходим, — она смотрит на Джеймса. Кажется, она испытывает примерно такой же ужас, как и он, если не больше. Глаза ее вот-вот готовы вылить из себя весь поток слез. — Д-да, конечно, — соглашает парень, и собирается вслед за подругой. — Спасибо большое, ребята. Я очень рад, что вы такие понимающие… Знаете, я и Алиса… Никто не захотел слушать Долгопупса. Мысли в головах подростков такие громкие и тревожные, что они вряд ли смогут различать сейчас что-то помимо них. Они убегают из этой гостевой комнаты, и вот-вот должны разойтись по разным сторонам в свои спальни, как вдруг оба поворачиваются друг к другу, и одновременно произносят: — Прошу, не говори Лили. Каждый с ужасом осознает, что предал дорогого ему человека. Они уходят со стыдом. Никто не оборачивается. Джеймс быстро входит в комнату, чуть не споткнувшись в темноте о бардак, и бросается в свою кровать, укрывшись с головой одеялом. Он не мог избавиться от чувства, что сделал что-то грязное. Эрекция, которой он так стыдился, еще долго не проходила. В голове у него творился абсолютный хаос. «У нас с Лили ничего не было… Я ей ничего не обещал…» — успокаивал себя Джеймс. Несмотря на образ популярного, спортивного парня, имеющего множество поклонниц вокруг себя — Джеймс никогда прежде не был близок с девушками в интимном плане. Он даже не целовался. Настолько ему хотелось добиться Лили и сделать ее своей единственной. Кроме театральных заигрываний парень не позволял себе большего с другими девушками. Ему никто не был нужен, кроме Эванс. Он не представлял, из-за чего потерял голову этой ночью. Джеймс мучился от своих же чувств. Он просто не понимал, как их описать, как охарактеризовать. В нем зародилась потерянность, и ему не представлялось, как из нее выйти. Сильная влюбленность, которую он испытывал к Лили все эти годы, не доставляло ему больше тех положительных эмоций, что и раньше. Но он так долго не замечал никого, кроме нее, что считал невозможным отказаться от своих прошлых чувств. Джеймс ощущал к ней сильное сексуальное влечение, но променял на другую девушку, как только появилась возможность. Разве это любовь? На утро никто друг с другом не разговаривал. Все сидели в абсолютном молчании и на уроках, и на перерывах, лишь переглядывались. Джеймс очень боялся, что Мэри все разболтала Лили, но она не была злой или разочарованной, скорее взволнованной. Но ее взгляд часто был устремлен на парня, и говорил он скорее о желании пообщаться. Джеймс был рад, но все равно надумывал себе плохое, а поговорить с Мэри не мог. Ему больше не могло представиться то, как же им общаться дальше, как раньше. Джеймс пребывал в беспокойных мыслях целый день, и стал еще более напряженным, когда уплетая обед в Большом зале, Питер напомнил ему о том, какой сегодня день. — Полнолуние. Мы идем? — Помню. Конечно идем, — ответил Джеймс, но не сразу, стыдившись признаться в том, что забыл. Каждое полнолуние Мародеры посвящали Римусу все свое время, но сейчас никто не задумывался о его состоянии. Конечно им не было плевать, но Римус упорно отказывался от их поддержки и общества, так что друзья вскоре перестали донимать его своим общением. Он ходил один последнюю неделю, и никого к себе не подпускал, даже Лили. Это сильно беспокоило мародеров, но у них самих было слишком много проблем и переживаний, с которыми им приходилось справляться совсем одним. Джеймс не мог разорваться, потому что на него выпало слишком многое за последнее время. Тот же Питер не давал ему покоя, и дело даже не в его присутствии в гостиной Слизерина неделю назад, а частое нахождение рядом с Пожирателями смерти. Он видел это в карте мародеров по вечерам, и часто пытался проследить за ним, но ничего не мог поймать. Он обещал себе выяснить, в чем дело, но в конечном итоге начал забывать об этом и пускать на самотек. Конечно все эти проблемы не давали Джеймсу повода оставлять Люпина в это полнолуние, но его мучал вопрос: придет ли Сириус? Джеймс не мог перестать волноваться обо всем. Никогда раньше его не мучали такие чувства, и ему стало казаться, что изменения в его личности сделали из него слабого человека. Он больше не был уверен ни в себе, ни в своих друзьях, ни в своих чувствах к Лили. Ему было трудно это выдержать, и он злился на Снейпа, но не из-за конкретной ситуации. Ему просто казалось, что появление этого Слизеринца в его жизни стало проклятием. Только из-за него он стал чувствовать вину, стыд за себя и неуверенность в отношениях с девушками. Возможно, именно из-за него чувство влюбленности померкло в его сердце, потому что ему постоянно казалось, будто не он должен быть рядом с Лили. А Снейп. В какой-то момент, Джеймс просто подорвался с места и начал идти в Астрономическую башню. На карте он увидел, что одна одинешенька там сидит Пандора, и прям-таки чувствовал, что ему необходимо поговорить с ней. Потому что она единственная, кто сейчас может выслушать его и понять. Возможно, она даже не будет осуждать. На самом деле, Джеймсу было стыдно перед ней. Знакомство у них задалось на прекрасном ладу, и мнение друг о друге было только положительное, но сразу после — Джеймс позабыл о ней напрочь. Иногда она подходила к нему с желанием пообщаться, но он отмахивался. Парень проводил время с Лили, и не хотел смущать ее другой девушкой. Тем более, рассеянная и ненадежная Пандора не очень нравилась Лили. Несмотря на все хорошее, Джеймс отзывался о ней как о чудачке, и сам не знал, почему. Так он, скорее всего, просто пытался избавиться от неловкого молчания между ним и Лили, поэтому выбирал Пандору, как тему для разговора. Джеймс думал, что она откажется с ним общаться, но при встрече она широко ему улыбнулась, и отвлеклась от своих дел. Судя по всему, она делала какие-то чертежи. — Привет, Джеймс, — медлительно протянула она. — Я так рада тебя видеть. Джеймс удивился ее веселому настрою, и просто не смог не ответить на ее улыбку своей. Только посмотрев на нее он почувствовал, как стало легче внутри. — Как ты? — спрашивает парень, присев рядом. — Неплохо, — сказала она совсем детским голоском. — Сегодня я поговорила с Барти о его чувствах. — Только сегодня? — удивился Джеймс. — Ты же еще неделю назад должна была. — Да, только я совсем об этом забыла. Теперь он понял, почему Лили считает ее ненадежной. — И как он отреагировал? — Подавленно… Хотя он знал, что у меня есть парень. Судя по всему он надеялся, что мы расстанемся. —Тебе не обидно, что он так считал? — Нет, я хочу дружить с Барти. Я сказала, что мы можем остаться друзьями, но он пока не разговаривает со мной. Пандора очень печально улыбнулась, и говорила так, будто они уже перестали общаться. Она чувствовала себя брошенной. — Ладно, давай не обо мне, — говорит она. — Почему ты вдруг пришел так внезапно? Что-то случилось? Джеймс хотел бы оправдаться, что ему не нужна причина для разговора с ней, но решил не трогать эту тему. Вряд ли Пандоре это важно. Она кажется очень доброй, такой, будто не знает и не понимает, что такое зло. Джеймс пользовался этим, но старался не думать о таких вещах, по крайней мере из-за их договора. — Помнишь мы договорились выслушать друг друга по любой теме? Ты рассказывала о своем парне, а я тогда не придумал, что сказать… Но сейчас… Мне очень не хватает выговориться хоть кому-то, так что… — Джеймс, — перебила она. — Просто говори. Я всегда тебя с радостью выслушаю. Он улыбнулся. Ему потребовалось время, чтобы сориентироваться в своих мыслях и выстроить предложения как можно логичнее, а Пандора ждала, терпеливо и понимающе. — Я с первого курса был влюблен в Лили, и всеми силами пытался добиться ее расположения. Она была моей музой, о которой я так мечтал, но по итоге все пошло по наклонной. Нам удалось сблизиться, и очень даже хорошо. Она соглашалась на свидания со мной, и смело делилась личными переживаниями и всякими моментами из жизни. Мы стали хорошими друзьями, узнали многое друг о друге, но в какой-то момент я перестал что-либо чувствовать. Я не понимаю, как из любви всей своей жизни Лили превратилась во что-то… обыденное и даже скучное. Но проблема не в ней, просто я никогда не могу расслабиться рядом с ней: обдумываю по тысячу раз, что сказать, и все равно попадаю мимо. Хочется казаться смышленым, а в голове какие-то неуместные слова и шутки. Когда мне нечего сказать, я боюсь, что кажусь для нее неинтересным, поэтому начинаю еще больше волноваться и говорю лишнего. Такое ощущение, будто я теряю себя. Только недавно я обвинил Лили в том, что она не может ответить на мои чувства, и в тот же день поцеловал другую девушку, которую я даже не люблю. Боже… Джеймс чуть не задохнулся в своих словах. Он говорил быстро и судорожно, смотрел вниз, потому что боялся увидеть в глазах Пандоры порицание в его сторону. Но она по-прежнему улыбалась, словно не осознавала, что ей говорят. Нет. Она понимала, и даже больше. Чувствовала его, и никак не презирала. — Мне кажется, ты с самого начала жил с определенным образом в голове, а познакомившись с Лили поближе, — она оказалась совсем не той, кого ты хотел видеть перед собой, — предположила Пандора, и это точно отозвалось в сердце Мародера. — Возможно… Но Лили правда чудесна. Она самая замечательная девушка, которую я только знаю… И все равно я не чувствую к ней любви… — Я верю, что она хорошая, но сердцу ведь не прикажешь. Иногда мы влюбляемся в самых неожиданных для себя людей, а отвергаем самых добрых и ласковых. Но это не наша вина. Мне бы хотелось, чтобы Барти чувствовал то же, что чувствовал ко мне, но я не могу ему этого дать, как бы не хотела. Джеймс внимательно слушал и кивал, поражаясь ее здравому мышлению. Конечно он знал, что скорее всего получит от Пандоры поддержку, но даже не думал, что она окажется настолько действенной и успокаивающей. — Лили ведь думает, что я влюблен в нее и, возможно, тоже начинает чувствовать симпатию ко мне, а я уже целовался с другой, — повторил Джеймс только для того, чтобы точно убедиться в отношении Пандоры к нему. — Ну, вы не были в отношениях, хотя как по мне, это уже нехорошо. Ты ей, как я понимаю, уже доверил свое сердце, так что лучше переосмыслить свои чувства и признаться ей. — А что по-твоему — это может быть любовью? — Ты сам решай. У каждого разные понятия любви. Но лично мне кажется, что лучше тебе обдумать это хорошо, и не причинять девушке боль. — Ты ждала неделю, чтобы ответить отказом на чувства Барти, — напоминает ей Джеймс, не сдержав ухмылки. Пандора усмехается, но уголки ее губ поползли вниз от стыда. Они немного похохотали и замолчали. Девушка прижалась виском к плечу Джеймса, а он положил свою голову на ее, и так они сидели пару минут, как и в прошлый раз оставшись под хорошим впечатлением из-за разговора друг с другом. В этот момент они выглядели, как настоящие друзья. Джеймс по-прежнему чувствовал себя взволнованно, но ему стало намного легче после разговора с Пандорой. Теперь его голова не болела от груза тяжелых мыслей, но он по-прежнему думал о Лили. По совету размышлял о том, что могло быть между ними, и о своих чувствах к этой замечательной девушке, заслуживающей гораздо большего. Попрощавшись с Пандорой, Джеймс побрел к движущимся лестницам Хогвартса, желая спуститься в Большой зал поужинать. Никого на пути не встречалось, как вдруг, пройдя через третий этаж на движущиеся лестничные площадки, он слышит голоса, раздающиеся этажом ниже. Там был не просто разговор, а крик, грубый и пронзительный, принадлежащий его другу Сириусу. Он ни с кем другим не смог бы спутать его умение кричать на собеседника с такой силой. Джеймс даже удивился. Он не припоминал, когда друг так на кого-то срывался. Ему просто не удалось пройти мимо: интерес овладел им, и заставил высунуться посмотреть, что же там творится. — Какого черта я должен разгребать это дерьмо?! Это ты их любимчик, так что разбирайся сам с этой паршивой семьей! Сириус, державший большую стопку писем в одной руке, резко замахнулся и бросил ее прямо в лицо Регулуса. Она больно ударила его, настолько, что парень дернулся как раненое животное, а место удара довольно сильно покраснело. Пергамент разлетелся по разным сторонам. Сириус тяжело пыхтел, и выглядел таким разгневанным, что даже Джеймс бы побоялся общаться с ним в таком состоянии. Регулус же наоборот, удивил его своим спокойствием: молча стал подбирать все письма, и не повышая тон сказал: — Мы бы могли вместе их отсортировать и отослать родителям… Ты ведь сам заставил их присылать громовещатели… — Эти блядские громовещатели взрываются с гноем бубонтюбера, оставляя на мне ожоги, и острыми иглами! Я каждый день меняю повязки! — Я не знал… — промолвил Регулус так тихо, что слышно его было исключительно из-за эха. — Это Беллатриса делает, она иногда так развлекается. — Развлекается! — Сириус с ноги бьет по лежачим письмам, и они снова разлетаются. — Большинство подобных писем и правда пришли от нее, но пару тройку было адресовано от нашей проклятой мамаши! — Не надо так о ней. Она тебя любит, просто злится. Кажется, эти слова подействовали на Сириуса как соприкосновение бензина и зажженной спички. Он запыхтел от злости, пытался высказаться, но просто не мог произнести это вслух. Вместо этого парень помолчал, заходил вокруг себя как бешеный, пытался успокоиться, выдергивал у себя волосы, и в конечном счете вытащил палочку и ударил ей по воздуху. Не произнося заклинание, он выбил из нее струю пламени, молниеносно спалившую все письма, до которых прикоснулся огонь. Пергамент в руках Регулуса загорелся, но он не сразу отпускает обугленные листы, пытаясь их потушить. В конечном счете он не может больше терпеть эту боли и роняет письма, объедающие пламенем. Сириус в это время отвернулся, схватившись за голову, и в отличии от Джеймса не увидел, как покрасневшие ладони Регулуса покрылись волдырями. Он даже звука не издал, — завел руки за спину подальше от брата, и не жаловался, хотя явно сдерживал слезы. — Я не понимаю, почему ты меня так ненавидишь, — сказал Регулус, и голос его вдруг стал детским, и почти плачущим. — Относись как хочешь к семье, но я тебе не враг. В конечном счете мы бы могли просто проводить вместе время, хотя бы немного. — Нет, за этим — не ко мне. Иди к своим друзьям, и не лезь ко мне без надобности, — говорит Сириус уже более мягко и осторожно. Его явно испугал дрожащий голос брата. — Ты — мой единственный друг, — отвечает он. Какое-то время они молчаливо смотрят друг на друга, но в их глазах нет враждебности. На самом деле, ее не было никогда. — Уходи, не хочу тебя видеть, — в конечном счете бросает Сириус, отмахнувшись от него. Регулус немного постоял в надежде, что их разговор продолжится, и приобретет положительный окрас. Но Сириус больше не мог говорить. Он нервно теребил волосы и хватался за подбородок, отворачивался и молчал, показывая всем видом свою незаинтересованность. Регулус оставляет его, хотя Джеймс видит, что пару раз он тянется к брату, будто хочет обнять, но не решается. Регулус уходит, а Сириус падает на лестничную площадку и судорожно что-то достает из карманов. Он нервно бормочет ругательства себе под нос, и трясется от накативших на него чувств. Не мог же Джеймс его оставить. Он тихо спускается на этаж ниже и на последней ступеньке видит, что друг зажег сигарету и закурил. — Когда это ты начал курить? — удивленно спрашивает Джеймс. — Твою мать, ты напугал, — дернувшись высказался Сириус, чуть не выронив сигарету. Джеймс подходит к нему и садится рядом. Он не собирается смешить его, выпуская из уст неуместные шутки, но и перетирать ситуацию с его братом не хочет. Он просто сидит с ним рядом и понимает, что скучал по его присутствию все это время больше, чем по любому другому. Теперь ему кажется невыносимым то чувство одиночества, которое он испытывал без Сириуса. — Это те сигареты, которые мы купили в Косом переулке для продажи в школе? — спрашивает Джеймс, и отбирает у Сириуса пачку. — У нас там еще куча хлама, — усмехается он. — Журналы, порно журналы, пластинки со скучной музыкой и всякие волшебные вредилки. Несмотря на улыбку, Сириус дрожит. Рука его трясется и еле удерживает сигарету. Лицо у него красное, и постоянно двигается межчелюстная мышца от напряжения. Кажется, он пытается сдержать слезы. — Когда ты подошел? Ты слышал? — спрашивает он, и сильно затягивается. — Ну… То как я с Регулусом… — Немного, — признается Джеймс. — Как думаешь, я переборщил? Джеймс пожимает плечами. Он совершенно не знает, что на это ответить, потому что понимает, насколько у младшего Блэка промыты мозги, и какое будущее его ждет. Только этот факт заставляет его не сочувствовать ему. — Лучше обидеть его один раз, чтобы потом он не трогал меня, — говорит Сириус, но слова звучат неубедительно. — Но он все равно не отстает, хотя знает, что я его ненавижу. — А ты его ненавидишь? Сириус не отвечает, и явно не собирается. Он затягивается еще раз, и берет новую сигарету. Ему нужно заглушить стресс. Джеймс, в свою очередь, тоже достает сигарету и закуривает. Раньше он уже это делал, поэтому приступ кашля его не берет. Они курят прямо в школе, и не обращают внимание на полтергейстов, пролетающих мимо. К счастью, они наслаждаются этим запахом, и не угрожают сдать их директору, в отличии от магических картин, но парни сидят подальше от них. Неожиданно, Сириус обнимает друга так крепко, как только может. Он прижимается лицом к его плечу и дрожит, зажав сигарету в ладони. Джеймс отвечает на объятия и видит множество незаживших ожогов, которые раскрыли сползающие повязки с его рук. — Ты на меня злишься? — спрашивает Сириус приглушенным голосом. — Я был в таком подавленном настроении, что боялся разговаривать с тобой. Но я очень скучал, правда. Джеймс кусает губу и понимает, насколько боялся потерять с ним контакт. Он затягивается, чтобы избавиться от сдавленности в горле. — Я тоже скучал, — говорит Джеймс. — И нет, я не злился. Теперь он понимает, что Сириус по прежнему его самый лучший друг. Кажется, впервые за долгое время он выдыхает расслабленно, с чувством настоящего спокойствия. Какое-то время они сидели обнявшись, пока конечности не начали затекать. После они встали, и пошли в гостиную своего факультета. Похоже, ужин закончился, и вскоре за ними начали появляться ученики. Не торопясь они разговаривали о всяких мелочах. Им не очень хотелось говорить о произошедших событиях за этот странный период времени. Если и говорили, то коротко: «Да, я общался с этой странной девчонкой из Когтеврана, и да, в нее влюблен кое-какой Слизеринец, но я не буду говорить кто он… Ну ладно, это Барти Крауч, только никому. Кстати, я проник в гостиную Слизерина как-то ночью, чтобы передать ему письмо Пандоры, и в там же вмазал Снейпу за его отвратное поведение по самое набалуй, и еще начал больше общаться с Лили…». Сириус слушал его и улыбался. Кажется, ему было жаль, что он не смог стать участником этих событий. Сириус тоже ему о многом поведал, например о Марлин, и о том как она свихнулась на своем предсказании, начиная подавать признаки больного человека. Он очень за нее переживал, но устал пытаться вытащить ее из этой ямы, наполненной паранойей и бредом. Также он рассказал о парочке неприятных моментов со слизеринцами, о своей ненавистной родне и о волнении за Люпина. Речь зашла о нем в самом конце, и тогда Мародеры поспешили в свою гостиную. Они уже задержались на пару часов, и совсем позабыли о выходе из школы во время полнолуния. — Как думаешь, Римус захочет с нами общаться? — Конечно, — без сомнений сказал Сириус. — Ему сейчас хуже всех, но если честно, я не совсем понимаю, почему, поэтому не мог с ним нормально пообщаться все это время. — Я тоже. Он просто отстранился от нас, беспричинно. — Ему не нужна причина. Он мальчик меланхолик, что уж поделать. Мародеры заходят в гостиную, и направляются в свою спальню. Все уже разошлись по комнатам, вокруг темно. Они продолжают разговор, смеются и открывают дверь в комнату. Там они видят Римуса, лежащего на кровати абсолютно неподвижно, а рядом с ним Питер, молча сидящий рядом. — Ты собрался? — бодро спрашивает Сириус, присев к нему на кровать. — У нас остался час. Пойдем? Римус ему не ответил, и даже не повернулся. — Лунатик, ты слышишь? Собирайся. — Вам необязательно идти со мной, — говорит он таким слабым и хриплым голосом, что Мародеры взволновались. — Что ты такое говоришь? — удивился Джеймс. — Мы всегда вместе, забыл? — Знаю, но я не хочу вас утруждать… Римус упорно отдалялся от них даже сейчас. Он все сильнее зарывался под одеяло и ни на кого не смотрел. Выглядел он больным, и очень исхудавшим. Джеймс попытался вспомнить, когда видел его в Большом зале за едой, но никак не припоминал, зато слышал, как по ночам он выходил из комнаты и бежал в туалет из-за резких приступов тошноты, вызванных стрессом. Сириус тихо спрашивает Питера: — «Он давно в таком состоянии?», на что Питер качает головой. — Римус, дело в нас? — обеспокоенно спрашивает Блэк, наклоняясь к его уху. — Мы что-то не так сделали? Ты можешь рассказать нам об этом — мы выслушаем. Он по-прежнему молчит, но Мародеры не могут сдаться. Тем более, они видят, как их присутствие заставляет Лунатика волноваться. Он тяжело глотает слюну и дышит неровно, словно что-то сильно его мучает, и это друзья хотели выяснить. — Прости, что мы не были с тобой, — бережно проговаривает Джеймс. — Если честно, мы думали, что ты сам не хочешь с нами общаться. — Но понимаем, что виноваты только мы, — добавляет Сириус, и это заставляет Римуса резко подняться на локтях. Парни удивились и уставились на него. — Вы не причем, пожалуйста, не думайте так, — молвит Римус дрожащим голосом, — Просто… просто я… Мародеры смотрят на него и молчат. Они боятся спугнуть желание друга говорить. Кажется, им даже страшно расслабленно дышать, и стараются контролировать себя во всех смыслах, лишь бы Римус заговорил. Он долго подбирал слова, почти задыхался, и все же собрался с силами и достал какую-то газету от неизвестного им издательства под подушкой, раскрыл нужную страницу и показал друзьям. Они прочитали: Волан-де-Морт присоединил к себе достаточно много магических существ, в том числе и оборотней… Нам точно известно, что они не носят черных меток и не являются Пожирателями смерти, но остаются на стороне темных волшебников. Удивительно, как они могут терпеть таких необразованных союзников, но судя по всему, они обладают огромной опасностью во время превращения, и довольно бунтарским нутром в человеческом обличии, поражая мракоборцев своим безрассудством и жестокостью. Известно, что от рук Фенрира Сивого погибло за последние три недели около пяти невинных детей, двое из которых являлись маглами. Дальше Мародеры не читали. Им хватило лишь одного имени «Фенрир Сивый». Оборотень, который испортил Римусу жизнь, когда целенаправленно заразил его ликантропией. Еще и эти ужасные определения, приписанные оборотням… — Лучше бы все оборотни вымерли, — вдруг произносит Римус, и это не на шутку пугает друзей. — Римус, что ты такое говоришь! — пораженно восклицает Джеймс. — Ты ведь здесь не причем. — Оборотни — всегда живут стаями. Вскоре они все будут идти нога в ногу с Пожирателями, и их к счастью, истребят. — Но ты не плохой оборотень, — тихо произносит Питер и оглядывается в надежде, что его слышат, и он существует сейчас рядом с ними. — Поэтому мы всегда будем с тобой. Римус молчит. Лицо его вдруг принимают гримасу боли, словно его тяжело ранили. Глаза его заблестели. — Многие уже догадываются, кто я такой… Не одна же Лили распознала меня, и не один Снейп предполагает… А если все узнают, что вы общаетесь со мной… Римус жмурит глаза, пытаясь сдержать слезы, и закрывает лицо ладонями. Он начинает трястись, и Мародеры теряются не зная, что и делать. Кроме Сириуса. — Так, иди сюда, ко мне. Парень крепко обнимает Люпина и прижимает его к себе. Он тихо нашептывает ему на ухо, что все нормально, и он может не сдерживать себя, довериться им. Затем Сириус глядит на растерянного Джеймса и раскрывает для него руку. Ему ничего не остается, как поддаться и присоединиться к их объятиям. Ничего в этом постыдного нет, но он все же отвык. Они обнимаются, и тут Джеймс замечает, что Питер сидит рядом с ними, но никто его не берет. Сидит одинокий и всеми покинутый. Ему протягивают руку, но он смотрит так удивленно и отстраненно, словно не верит, что кому-то важно его присутствие. — Иди к нам, — говорит ему Джеймс. — Ты не лишний. Питер сидит на месте, ожидая какой-то шутки, и все же тянется к друзьям. Он сливается в их объятиях, и лицо у него такое счастливое, будто у него исполнилась одно из самых заветных мечтаний. Так Мародеры сидели, пока Римус не успокоился. Он еще долго перед ними извинялся и, казалось, все что угодно сейчас может повлиять на его чувствительную натуру. Пока Сириус разговаривал с ним, Джеймс думал, что может сделать для Люпина. Что-то приятное и радостное, запоминающее и дружественное. Он подумал, и тут к нему пришла отличная идея. Рассказав о ней, Римус тут же смутился и начал отказываться. Тогда Джеймс решил немного приврать: — Она говорила мне по секрету, что хотела бы посмотреть. Ей очень интересно! — Правда? Не шутишь? — спрашивал покрасневший Люпин, которому удалось хоть немного, но отвлечься от негативных эмоций. — Да, на безопасном расстоянии, что думаешь? — Идея отличная, иду будить ее! — кричит Сириус, и выбегает из комнаты. Друзья посмеялись над ним, а Римус не стал его останавливать, и начал задавать Джеймсу много вопросов: «Она говорила обо мне?», «Она не боится меня?», «Она точно хочет видеть меня таким»? , и на все Мародер отвечал так, чтобы сделать другу как можно приятнее. Они обсуждали эту идею минут так десять, но больше ждать не могли. Стоило поторопиться. В любом случае, что бы они не решили — в гостиной уже стояла девушка в сопровождении Сириуса. — Мальчики, вы чего так поздно? — спрашивает Лили, удивленно оглядывая их. Джеймс бежит к ней, подхватывает на руки так внезапно, что Лили ахнула. Она обвила руками его шею, и беспокойно прижалась к нему. — Т-ты чего, Джеймс? Лили покраснела. — Мародеры пришли к общему решению: просветить Лили, и доверить ей нашу самую сокровенную, страшную тайну! — с театрально низким голосом заявляет Джеймс. Он несет ее на руках из гостиной, и парни заботливо обхаживают ее по пути: Римус укрывает ее теплым пледом, одевает тапочки ей на ножки, а Питер, скинувший с себя мантию-невидимку и возникший из ниоткуда прямо перед ней, — окутал ее этой мантией поверх пледа, и очень сильно удивил. Лили в шоке поняла, что не видит половину своего тела. — Это что, мантию-невидимка? — пораженно спрашивает она, не веря своим глазам. — Хочу предупредить вас, милая леди, что все увиденное будет оставаться исключительно между нами! Никто не должен об этом знать! — задорно говорит Сириус, лучезарно ей улыбаясь. Лили поняла, что вопросы задавать бессмысленно, поэтому решила отдаться всей это вакханалии. Конечно она могла остановить их и накричать на парней, но руки Джеймса оказались такими сильными, плед Римуса таким теплым, а мантию невидимка такой чудесной и реальной, что она расслабилась, и с улыбкой следила за всем, что происходит перед ней. Тем более она прекрасно знала, зачем они выходят из гостиной — полнолуние. Она знала, но ничуть не боялась, и доверяла своим дорогим друзьям. Мародеры с девушкой на руках вышли на лестничные площадки и спустились вниз. Они не надевали мантию-невидимку, потому что знали насколько далеко от них находился Аргус Филч по карте мародеров. Лили сразу обратила внимание на эту карту, и Римус всю дорогу говорил ей о ней. Он с такой радостью объяснял структуру и суть карты, что остальные парни не стали мешать его разговору. Не часто им приходилось видеть Лунатика в таком возбуждении перед превращением. Джеймс не был против из разговора, их взглядов друг на друга. Глядя на Люпина он понял, что чувства парень испытывает не слабые, и имеют вес намного больше, чем у Джеймса. Внутри у него все равно было такое чувство, что ему не хотелось уступать ему Лили, но с другой стороны, ему очень нравилось, когда Люпин так зачарованно на кого-то смотрел, и так радостно о чем-то рассказывал. Наконец, Мародеры доходят до нужного места, а именно — Часовой башни. Там они оставляют Лили и Джеймса наедине, и убегают. Поначалу девушка пугается, потому что она совсем не готова оставаться посреди ночи с парнем одна, но это было сделано для того, чтобы Мародеры как можно быстрее проводили Римуса в визжащую хижину, а Джеймс разъяснил всю ситуацию. Хотя по большей части, они оставили их вдвоем для создания романтической атмосферы, но Джеймс уже давно перестал ее ощущать. Он получше укрыл плечи Лили пледом, сверху накинул мантию-невидимку и кратко говорил, что ей следует делать. — Сейчас я оставлю тебя одну, а ты смотри вдаль, хорошо? Минут через пять-десять ты можешь оставить мантию и карту прямо здесь, и идти в комнату. Нас не будет всю ночь, но не волнуйся. — Я знаю, что Люпин превращается в оборотня, но вы же нет, — сказала Лили. — Это ведь так опасно. — Все хорошо, просто смотри. Джеймс разворачивается, но Лили вдруг хватает его за руку, и он удивленно смотрит на нее. Лунный свет освещает ее словно ангела. Оттенок ее изумрудных глаз приобрел лучезарный, почти прозрачный оттенок, словно в них отражалось северное сияние. — Джеймс, спасибо, что не бросил меня, — шепчет Лили, но он ее не понимает. — Я думала, что после того случая мы перестанем общаться… Я очень рада, что ты взял меня сегодня с вами. Джеймс улыбается. Ему кажется, что никогда прежде и никогда позже он не встретит такую прекрасную девушку, как Лили. Кажется, весь этот мир принадлежит ей одной, ее красоте и доброте. Сейчас он чувствовал себя рядом с ней комфортно и так свободно, как он всегда и мечтал. Жаль, что смог он это ощутить только тогда, когда понял, что был влюблен в нее когда-то, но не сейчас. Их соприкосновение, к сожалению, не имело то тепло, которое Джеймс так хотел прочувствовать хотя бы еще раз. Джеймс ничего не говорит и уходит. Он бежит на улицу, и уже слышит вдалеке отдаленный собачий лай. Пробегая вперед, он поднимает голову и видит Лили, прикрывшую рот ладонью от удивление. Она уже увидела. Джеймс не сдержался, поэтому даже не сбежав за пределы школы, он уже обратился в большого, изящного оленя и поскакал дальше. Он мог даже не оборачиваясь представить, какое изумление испытала Эванс, при виде них. Сохатый выбегает из территории школы и видит обращенных друзей анимагов. Он игриво кружит вокруг них, и начинает убегать дальше, когда Бродяга залаял и хлопнул пастью прямо у него под копытами. Они играли в догонялки, но бежали по направлению к Гремучей иве, где должен был находиться уже обращенный Лунатик. Они уже скрылись с глаз Лили, поразив ее до глубины души, но взгляд ее еще долго был устремлен на них, когда она глядела в карту Мародеров и пробегала по разным башням Хогвартса, наблюдая за ними издалека из окошек и балконов. Мародеры добежали до оборотня, усталого, но очень дружелюбного. Животное сознание прекрасно помнило своих друзей. Он сразу подбежал и обнюхал каждого, мордой потерся у них по спине и слегка покусал за затылки. Сохатый поглядел на Хогвартс, и пытался развидить в каком-то из окон Лили, но оленье зрение не позволяло. За то Бродяга весело прыгал и лаял, устраивая представление для их наблюдателя. Хвост бегал кругами и вечно забирался на друзей, и как наездник крепко хватался за их гриву. Мародеры бегали по полю, раскидывали разноцветные листья, и чувствовали себя абсолютно счастливыми. В это время мир принадлежал только им, и тогда не существовало войн, ненависти и боли. Они были вместе, и все было хорошо.