О чём поют птицы

Приглашение лежало на их пороге в субботу. Криденс обнаружил его под дверью, уже выходя из дома, сложил пополам и сунул в карман. Он с предвкушением ждал дня благотворительного аукциона. Пускай Генри и называл его сборищем богатеньких кошельков, пришедших потешить своё самолюбие участием в чём-нибудь с приставкой «благотворительный», Криденс ожидал его с нетерпением. Мысль о том, чтобы сопровождать Генри на светском мероприятии вселяла в него волнение и приятное смущение. Конечно, Генри не собирался представлять его, как своего официального партнёра, но это был шаг вперёд — к тому же, ничто не мешало им поболтать тайком. Прятаться по углам, как ученики старшей школы в коридорах. Обмениваться только им двоим понятными жестами и взглядами. Это было даже забавно. Размышления Криденса прервало урчание в животе. Сегодня он так распереживался, что не смог заставить себя притронуться к обеду. — Проголодался? — спросил Якоб, смотря на него через салонное зеркало. Криденс стеснительно замялся. За всё время, что Якоб работал у Генри, они с Криденсом едва перекинулись и пятью общими фразами. Генри считал, что заводить дружбу с обслуживающим персоналом неуместно. — Вижу, что да. Перекуси, если хочешь, мне одному будет слишком много. Несколько пышных булок лежало в коробке на переднем сидении, и Якоб протянул её назад Криденсу на выбор. Криденс взял самую маленькую из булочек, с осторожностью принюхиваясь. — Очень вкусные, — заверил его Якоб. Криденс заметил пудру на его усах, припорошившую их, будто снег. — Сам пёк. По бабушкиному рецепту. Криденс продолжал смотреть на него в замешательстве, и Якоб, судя по всему, истолковал его молчание не в свою пользу. — Не бойся, у меня и в мыслях нет тебя травить, — пообещал он с широкой улыбкой, вытирая усы большим пальцем. — Мистер Шоу оторвёт мне голову, если с тобой что-нибудь приключится. — Я ничего такого не подумал, — пробормотал, запинаясь, Криденс и надкусил булочку. Излишек вишнёвого повидла тут же измазал уголок его губ. — Спасибо большое. — Приятного аппетита! После непродолжительной процедуры регистрации Криденса без проблем впустили внутрь. Поправив букетик, приколотый булавкой к пиджаку, он осмотрелся по сторонам. Людей было не очень много, и большинство из них представляли из себя собирательный образ, при взгляде на который на ум Криденса и впрямь приходило словосочетание «денежный мешок». Криденс подавил смешок. Ему не очень хотелось признавать правоту Генри, но, впрочем, сегодня он и так уже пошёл ему на уступки — даже надел его любимую бутоньерку с розой. Генри должен был приехать раньше него, но Криденс нигде его не видел. Некоторые из лотов были представлены за стеклом, собрав вокруг себя группы потенциальных покупателей. Парочка журналистов фотографировала их, прося у людей разрешения протиснуться. А ещё Криденс нашёл фуршет в соседней комнате. Несмотря на то, что желудок Криденса был теперь полон, тарталетки с креветками и сыром пахли довольно аппетитно. Криденс обнаружил Генри зажатым между столом с нарезанными фруктами и огромными, совершенно несуразными часами с кукушкой. Трое мужчин стояли рядом с ним, ведя непринуждённую беседу. Генри отвечал им, покачивая в пальцах бокал с какой-то бледной жидкостью. Белое вино, подумал Криденс, или, может быть, шампанское. Криденс плохо разбирался в алкоголе. Их с Генри глаза встретились. Криденс вопросительно поднял бровь. Сделал неуверенный шаг навстречу, и тут же был остановлен движением руки. Будто в ступоре, Криденс замер. Генри отмахнулся, будто от мухи, обрывисто и резко, без слов веля ему не вмешиваться. Его собеседники, судя по всему, этого не заметили: один из пожилых мужчин произнёс какие-то слова, смысла которых Криденс не уловил, и остальные собравшиеся, включая Генри, поддержали его смехом. Кажется, это был французский. Волна унижения, красная и жгучая, хлынула к лицу Криденса. Он почувствовал себя назойливым котёнком, бродяжкой, случайно сунувшей нос в мясную лавку. Криденс не знал, что именно задело его в этом обрывистом жесте, чем он один был хуже всего того пренебрежения, что Криденс зачастую испытывал в общении с Генри, но сильные чувства, колючие, как иголки, схватили его за горло. Он вдруг почувствовал, что расплачется. Криденс не мог обрушить на себя ещё больший позор. Спросив у персонала, где здесь уборная, он преодолел расстояние до туалета и скользнул за дверцу. Из зеркала на него смотрел молодой человек: немного растрёпанный, но хорошо знакомый Криденсу. Криденс буравил его — себя — взглядом. Недоразумение. Проклятая бутоньерка мозолила ему глаза. Отцепив её от пиджака, Криденс ругнулся сквозь зубы и спрятал её в карман. Он больше не собирался доставлять Генри удовольствие, разгуливая с ней, как идиот. Опустив крышку унитаза, Криденс сел на неё, сложа руки. Прислушавшись, он мог расслышать вступительную речь представителя благотворительного фонда. Криденс прослушал её до конца, улавливая два слова из десяти. Он даже не знал на что, собственно, собирались пожертвования — и не удосужился спросить у Генри заранее. Какое-то время это продолжалось — голоса и стук молотка, голоса и стук молотка. А потом Криденсу надоело. — А, к чёрту. Для вида нажав на кнопку смыва, он вымыл руки и тщательно обтёр их бумажным полотенцем. Раз уж он пришёл сюда, он мог, по крайней мере, неплохо провести время. Это было интереснее, чем сидеть, запершись в общественной уборной, или сутками торчать в квартире Генри, маясь от безделья. — Двадцать тысяч долларов раз, — вещал энергичный ведущий, — двадцать тысяч долларов два, двадцать… Господа, у нас ставка по телефону! Двадцать пять тысяч долларов раз, двадцать пять тысяч долларов два… Криденс не услышал стук молотка, пока сумма не доползла до семидесяти пяти тысяч долларов. Он не обратил внимания на то, за какой лот они боролись, и немного страшился узнать, что за вещь могла стоить таких баснословных денег. Следующие лоты, вроде шкатулки или репродукции неизвестного Криденсу пейзажа, слетали с молотка за куда меньшие суммы. Делать ставки Криденс не планировал. Он, конечно, мог потратить деньги Генри, принести домой какую-нибудь винтажную чепуху просто для того, чтобы побесить его, но знал наверняка, что на самом деле у него никогда не хватит смелости на подобную дерзость. Даже сейчас сама только мысль о том, чтобы вступать с Генри в открытую конфронтацию, казалась ему противоестественной. Игнорируя ведущего, Криденс ушёл к столу с фуршетом. Несколько женщин уже стояли возле него, макая угощения в ярко-красный, похожий на кровь, соус. Взяв бокал с такой же бледной жидкостью, что была у Генри, Криденс жадно глотнул её, словно сок. Шампанское. Пузырьки газа ударили ему в нос и, схватившись за него рукой, Криденс поражённо зафырчал. Какая-то из женщин захихикала. Постепенно поток присоединяющихся к фуршету людей увеличивался. Генри среди них не было. Криденс бесцельно бродил по комнате, обиженно жуя уже четвёртую по счёту креветку. Кое-какие из самых дешёвых лотов были размещены прямо здесь. Криденс разглядывал их без интереса, пока не набрёл на коллекцию винтажных открыток с птицами. Дрозды, сойки и корольки. Некоторые из открыток выглядели изрядно помятыми, а у одной не хватало целого уголка — видимо, лет им было намного больше, чем Криденсу, и Генри, и Криденсу с Генри вместе взятым. Открытки были симпатичными. Криденс не собирался покупать их, сколько бы они ни стоили, но ему захотелось сфотографировать их на память. Его телефон должен быть где-то в карманах, но, пошарив по ним, Криденс наткнулся только на ненавистную бутоньерку. Криденс с раздражением выложил её на стол, а следом за ней какие-то бумажки, чеки и даже обёртку от леденца. Боже, ему следовало быть аккуратнее. Телефон был в заднем кармане. Криденс выудил его, включил камеру и стал настраивать фокус. — Нужна помощь? Криденс обернулся, пряча телефон за спиной и слишком поздно задумываясь о том, разрешено ли было делать фотографии лотов. Голос принадлежал не Генри. Это был немолодой мужчина среднего роста, с тёмными волосами и глазами. На нём был серый костюм с розовым галстуком, приятно оттеняющем цвет лица, а в руке он держал стопку визиток. Криденс никогда его раньше не видел. — Нет, — ответил он растерянно. — Всё в порядке. Извините. Мужчина улыбнулся, не совсем понимая, за что он извиняется. — А мне бы не помешала, — признался он. — Прости, парень, не сделаешь ненадолго вид, что мы с тобой увлечённо болтаем? Иначе журналисты не отвяжутся, пока не узнают, какого мнения я о проблеме всемирного голода, составе демократической партии и выигранном лоте. Криденс моргнул. — Это вы купили ту вещь за семьдесят пять тысяч долларов? — вдруг выдал он. Почему-то это было первым, что пришло ему в голову. — Что, прости? — не понял мужчина. Затем, будто вспомнив, он просветлел лицом. — Ох, нет, боюсь, что это не так. А ты хотел за неё побороться? Криденс не знал, что на это ответить. Он покусал губу. — Меня зовут Персиваль Грейвс, — представился мужчина, протягивая Криденсу руку. Криденс посмотрел на неё, будто на объект с другой планеты, с которым человечеству ещё не доводилось вступать в контакт. — Ещё раз прости, что надоедаю тебе. Редко увидишь здесь кого-то моложе тридцати пяти. Генри было тридцать, подумал Криденс. Увидев его замешательство, Персиваль не стал настаивать на рукопожатии. Персиваль. Какое чудное имя. Рыцарское. Родители и правда до сих пор называют так своих детей? — Могу я хотя бы узнать, как тебя зовут? Криденса охватило желание солгать. Он не был уверен, хотел ли Генри, чтобы он знакомился с кем-то на этом аукционе. Ему вообще не стоило разговаривать с другими мужчинами. — Галахад, — неожиданно для самого себя сказал Криденс. Он боялся, что Персиваль оскорбится, но того это, казалось, только повеселило. — В самом деле? — Он склонил голову к плечу. — Нет, — признался Криденс сразу. — Нет, простите. Меня зовут Криденс. От фамилии «Бэрбоун» Криденс воздержался. Персиваль всматривался в него, пытаясь распознать, не подшучивают ли над ним снова. — Правда, — настоял Криденс смущённо. — Это правда моё имя. Черты лица Персиваля смягчились. — Это очень красивое имя, — сказал он тогда. — Приятно познакомиться, Криденс. Криденс покраснел, опуская взгляд обратно к открыткам. Никто раньше не говорил ему, что его имя красивое. Генри оно раздражало, и он избегал использовать его чаще необходимого. «Детка» или другие прозвища, придуманные Генри, звучали в их доме чаще, чем имя «Криденс». Генри называл его старомодным и показушным, хотя Криденс не совсем понимал, что он подразумевал под словом «показушный». Возможно, его пуританские корни. Когда Криденс только появился на свет, его отец хотел назвать его Аурелиусом. Аурелиус Бэрбоун. Интересно, что бы тогда сказал Генри. Персиваль приблизился, чтобы оценить открытки. Видимо, Криденс пялился на них столь откровенно, что ему тоже стало интересно. — Тебе они нравятся? Криденс пожал плечами. — Да, — ответил он. — Они милые. Мне нравятся птицы. — В Нью-Йорке довольно много голубей, — заметил Персиваль как-то невпопад. Криденс улыбнулся его неловкой попытке поддержать разговор. — Хороший город для того, кто любит птиц. — Наверно. Они оба ненадолго замолчали. — Мне нравится вот эта, с птицей в клетке, — сказал Криденс чуть погодя и указал пальцем на открытку в центре с вырывающейся из плена птицей. — Похоже на работы одной художницы. Она тоже любит рисовать птиц. Ну, то есть, я рисовать не умею, но всё же… У неё даже есть похожая картина с большим чёрным вороном в клетке. Называется «Обскур». — Как камера обскура? — Ну… Наверное, не совсем? — Криденсу не хотелось признаваться, что он не знал о том, что это была за камера. — Это означает мрачный, неясный, сокрытый. Мисс Голдштейн так объяснила. Персиваль понимающе хмыкнул, и Криденс, впервые найдя благодарного слушателя, не смог сдержать эмоций: — Боже, мне так хотелось попасть на её выставку! — Куинни Голдштейн? — Вы её знаете? Все, у кого я спрашиваю, обычно впервые о ней слышат. Персиваль наклонился, внимательнее разглядывая запертую в клетке птицу. — Можно сказать и так, — ответил он. — У неё сейчас выставка? — Скоро будет, — сказал Криденс. — Она совсем маленькая, и у меня не получилось достать билеты. Ужасно обидно. Я подписан на неё в социальных сетях. Надеюсь, выставка пройдёт успешно, и она проведёт ещё одну когда-нибудь потом, и тогда я точно смогу сходить. — Если ты так сильно хочешь на эту выставку, я могу достать тебе билет. Криденс быстро взглянул на него, удивлённо приподняв брови. — Вы действительно можете это сделать? — Скажем так, — произнёс Персиваль заговорщически, — у меня есть определённые связи. Криденс уже приготовился отказываться, но не смог. Его язык физически не соглашался поворачиваться. Ему действительно очень сильно хотелось попасть на выставку Голдштейн. — Я даже не знаю. Это как-то неудобно. — Если честно, это совсем не сложно, — успокоил его Персиваль. — Дело пары минут, мне просто нужно будет сделать один звонок. К слову, ты здесь один? От немедленного ответа Криденса спас женский голос. — Вот ты где! Хитро улыбаясь, женщина взяла Персиваль под руку. Персиваль запнулся, будто школьник, пойманный за неприличным занятием. — У них закончились канапе, и мне надоело торчать здесь, — объявила она. — Ты бросил меня на растерзание «Ясновидцу». Как некультурно, Перси. — Ты сама бросилась ему на растерзание. Не впутывай меня в это. — Он стоял прямо рядом с шампанским, — возмутилась она. — Это была ловушка с самого начала. «Перси». Значит, Персиваль был здесь с женой. Криденс почувствовал себя третьим лишним. Женщина, наконец обнаружившая его присутствие, перевела на него взгляд. Её любопытные глаза перемещались с него на Персиваля, с Персиваля на него. Какой бы вывод она ни сделала, сравнив их двоих между собой, вывод этот её явно позабавил. — Познакомишь нас? — Криденс, — представил его Персиваль, поведя рукой. — Криденс, это Серафина. — Ну привет, — поздоровалась она. — Забавно видеть здесь кого-то столь молодого. Сколько тебе лет, Криденс? Криденс всё ещё не очень понимал, что в этом такого уж забавного. Но Персиваль, кажется, понял — и, к великому изумлению Криденса, покраснел. — Двадцать три, — сказал Криденс. — Меня сюда пригласили. По крайней мере, это было правдой. — В унылое же местечко тебя позвали. — Если это местечко такое унылое, — сказал Криденс, — то что вы сами тут делаете? — Нравится чувствовать себя хорошим человеком, который иногда совершает добрые поступки, — ответила Серафина со всей откровенностью, нисколько не смутившись. Криденс немного пожалел о своей грубости. — В этот раз они притащили сюда столько древнего барахла, что превзошли сами себя. Куча скучных стариков с любовницами, официанты и антураж начала двадцатого века. Если бы мы были в детективном романе, то это было бы отличное место преступления. — Серафина, — пожурил её Персиваль. — Всё нормально, — сказал Криденс и слегка улыбнулся, попытавшись реабилитировать себя в глазах Серафины, — мне нравятся детективные романы. — Убийство должно свершиться под теми безвкусными часами с кукушкой, — добавила она. — Просто чтобы хоть как-то оправдать их существование. Криденс может быть убийцей, потому что он юный и очаровательный, и на него никто не подумает, не так ли, Перси? Но кто будет жертвой? Я голосую за того невыносимого журналиста с разноцветными глазами. Он уже похож на привидение, так что отлично впишется. — Ты выпила слишком много шампанского, — упрекнул её Персиваль. Серафина положила голову ему на плечо, что-то несогласно пробормотав, и Персиваль протянул Криденсу одну из визиток. — Не бери в голову, Криденс. Моё предложение по-прежнему в силе. Прошу тебя, позвони мне в любое время, если захочешь получить билет на ту выставку. Никаких сложностей. Мой номер в левом нижнем углу. Это была корпоративная визитка компании, обеспечивающей установку систем безопасности. В левом нижнем углу, впрочем, действительно был какой-то номер. — Спасибо, — поблагодарил Криденс, будто в дурмане. Он разблокировал телефон, чтобы вбить в него рабочий номер Персиваля, и увидел сразу несколько пропущенных сообщений от Генри. — Ох, — обеспокоенно выдохнул Криденс. — Что-то не так? Криденс мотнул головой. Генри ждал его в машине, и Криденсу не хотелось думать о том, что произойдёт, если Криденс заставит его ждать слишком долго. Наскоро попрощавшись, Криденс выбежал на улицу. Автомобиль Генри стоял, припаркованный за углом. За рулём был Якоб — скорее всего, Генри не собирался садиться за руль после бокала шампанского. Сняв пиджак, Криденс плюхнулся на заднее сидение. Генри уже сидел там, нетерпеливо постукивая пальцами по колену. — Где ты был? — На аукционе, — ответил Криденс, не сдержавшись. Обида на Генри, о которой он уже почти позабыл за знакомством с Персивалем и Серафиной, дала о себе знать. — Ты сам меня туда позвал. Генри бросил взгляд на водителя. Как бы то ни было, он не собирался ссориться с Криденсом при Якобе. — Не ёрничай, — сказал Генри. — Я просил тебя поставить телефон на вибрацию. Ты знаешь, что я не люблю, когда ты не отвечаешь мне вовремя. Это не так уж и сложно. Поддав газу, Якоб почесал усы. Криденс тяжело вздохнул. Он тоже не хотел выяснять отношения при посторонних. — Извини, Генри. Генри покачал головой. Когда автомобиль отъехал на приличное расстояние, он повернулся, чтобы погладить Криденса под подбородком. — Надеюсь, ты не сердишься на меня. Это были важные партнёры. Я не ожидал, что они вцепятся в меня такой мёртвой хваткой. Криденс ничего не ответил. Только повёл плечом, аккуратно складывая пиджак на своих ногах. — Ты сегодня был самым красивым, — продолжил Генри, и Криденс растерялся от его внезапного прилива нежности. Он был тронут. — Я наблюдал за тобой издалека целый вечер. Криденс залился краской. Генри и правда наблюдал за ним? Значит ли это, что он… — Я был прав, — сказал Генри ещё. — Роза очень идёт тебе. Дыхание покинуло Криденса, будто от удара в живот. Роза. Его бутоньерка, которую он снял в туалете и благополучно забыл на аукционе. Генри знал бы, если бы и впрямь наблюдал за ним. Но Генри не заметил. Он просто лгал ему, чтобы заставить почувствовать себя лучше. Глупо было ожидать иного. Криденс посмотрел в окно. Высокие и однообразные прямоугольники городских домов серели за ним, будто коробки из-под обуви. — Спасибо, Генри, — сказал Криденс просто.