О чём поют птицы

Изящные белоснежные журавли взлетали, оттолкнувшись от берегов поросшего кувшинками пруда. Стая перелётных уток парила на фоне пастельного, нежно-фиолетового неба. Чайки кружили над набережной, отбирая друг у дружки куски хот-дога. Криденс узнал набережную с последней картины: это была та самая набережная, на которой он много раз снимал чаек для своего блога. Криденс обернулся, ища глазами своих знакомых. Персиваль стоял в углу, переговариваясь о чём-то своей коллегой по работе. Перехватив взгляд Криденса, она немедленно прервала разговор и присоединилась к нему. — Классно, правда? — спросила Тина, внимательно разглядывая розовый кусочек сосиски в клюве одной из самых жирных чаек. — Знал бы ты, как я кричала, когда эти прохвосты украли нашу еду. Но Куинни нарисовала их такими прелестными, что мне трудно продолжать злиться на них. Криденс улыбнулся. Ему нравилась Тина, и нравилось, что сама Тина, похоже, тоже находила его приятным собеседником. Даже если сам Криденс не очень-то много привносил в разговор. Они были почти одного возраста, а у Криденса не было значительного опыта общения с ровесниками. — Идея очень смешная, — согласился он и тут же пожалел о выборе слова. — В хорошем смысле! Тина лукаво улыбнулась ему. — Моя сестра очень талантливая, — сказала она гордо. Криденс энергично закивал. — Ещё раз спасибо, что нашли для меня лишний билет. И даже не взяли с него денег — хотя Криденс предлагал их Персивалю очень настойчиво. — Мистер Грейвс меня очень упрашивал, — произнесла Тина с нотками неприкрытой весёлости. Видимо, тот факт, что мистер Грейвс упрашивал её о чём-то, а не наоборот, крайне ей льстил. — А я буду только рада, если больше людей придёт на выставку Куинни. Она этого заслуживает. — Это правда. — Вот и мистер Грейвс со мной согласился, — добавила она, покосившись на бесцельно бродящего у стены Персиваля. Криденс тоже взглянул на него. Сегодня на нём был другой, более тёмный пиджак, но в целом выглядел он точно так же, как и в их первую встречу. Он выглядел… неплохо. — Знаешь, он кажется ворчливым и всё такое, но в глубине души он хороший человек. Ворчливый? Криденсу показалось, что Персиваль был весьма приветливым. — Моя сестра кажется немного помешанной на птицах, — продолжила она как ни в чём не бывало, упирая руки в боки, — но, может быть, в следующий раз она решит немного разнообразить своё портфолио. — Мне нравятся птицы! — перебил её Криденс. — Если честно, я тоже очень люблю их снимать, хотя рисовать я совсем не умею. Тина с сожалением вздохнула. — Я тоже! У меня к этому нет совершенно никакого таланта. В нашей семье Куинни единственная такая одарённая, а я торчу в офисе целыми днями. Решила, знаешь, заняться своей карьерой. Криденс издал сконфуженный смешок, так и не поняв, хорошо это или плохо. Сам он никогда не работал. Его мама не одобряла его желание съехать и хотела, чтобы он продолжал заниматься тем же, чем и занимался всю старшую школу — раздавал бесплатные обеды для бездомных в её организации, разносил листовки и расклеивал афиши. Кто-то всё равно должен был делать это, а такой расклад позволял Мэри Лу сэкономить на зарплате. Семья Генри же не была стеснена в финансах, и у Криденса не было нужды пропадать на работе. Генри мог обеспечить его всем необходимым. По крайней мере, так он говорил. Он вообще не любил, когда Криденс где-то пропадал без него. — Я часто тут бывал, — продолжил Криденс, указывая на картину. — Снимал там чаек для своего канала. — У тебя есть канал? — А? Д-Да, типа того. — Криденс не страдал заиканием, но тут голос подвёл его. — Я снимаю ролики с птицами. Ничего такого, просто видео. А на набережной всегда полно чаек. И шум волн красивый. — Звучит и впрямь очень здорово. Тина улыбнулся ему шире, и Криденс смутился её искренней заинтересованности. Даже Частити, с которой они время от времени обменивались новостями, никогда не было особого дела до его увлечения. — Для меня эта набережная была всего лишь набережной, — продолжил он свою мысль. — И птиц я люблю просто за то, что они птицы. Но твоя сестра смотрит на мир совершенно другими глазами. И на птиц, и на набережную, и даже на драку за кусок булки. Для неё это всё, наверное, значит что-то большее, раз она сумела увидеть нечто столь прекрасное даже в таких обычных вещах. Криденс опустил взгляд на ботинки и почувствовал, как Тина крепко взяла его за локоть. — Здорово ты выразился, — похвалила она. — Ты должен повторить это моей сестре. — Но… — И рассказать ей про свой канал! — Тина не потерпела возражений. Двигаясь змейкой, она решительно протащила Криденса через зал, мимо Персиваля и остальных посетителей выставки, из помещения в помещение. Куинни, которую Криденс сразу узнал по фотографиям из соцсетей, стояла в центре комнаты и разговаривала с двумя молодыми мужчинами. Заметив их с Тиной приближение, они извинились и оставили их с художницей наедине. Тина представила Криденса Куинни. На ней было длинное платье персикового цвета, поблёскивающее под светом белых ламп выставочного зала. Криденс почувствовал себя так, будто влез в ботинки не по размеру, и стянул рукава своего тёмного свитера к ладоням. Возможно, ему следовало одеться более нарядно на такое официальное мероприятие. Обычно он всегда послушно надевал то, что Генри выбирал и покупал для него, но в этот раз Генри не было рядом, чтобы подсказать ему. — Мне нравится твоя одежда, — сказала Куинни с улыбкой, будто прочитав его мысли. — Ты выглядишь просто очаровательно, милый. — Спасибо, — пробормотал Криденс, смешавшись. — Мне тоже нравится твоё платье. Они немного поболтали — не без помощи Тины, вступавшей в разговор всякий раз, как Криденс терялся с ответом и нервничал из-за паузы в диалоге, — и Куинни отвела его в сторону, чтобы продемонстрировать главный предмет своей гордости. Это была одна из последних картин, жемчужина всей выставки: маленькая канарейка, запертая в золотой клетке. Нарисовано было с придирчивостью к деталям, но при этом свободно и волнующе. Сюжет напоминал уже известную Криденсу картину с вороном, однако, в отличие от своего чёрного предшественника, канарейка выглядела в клетке почти естественно. Ворон был пленником, насильно втиснутым в узы, и сопротивлялся своей судьбе. Настроение канарейки было не столь однозначно. — Наслаждаешься выставкой? — спросил Персиваль, заставив Криденса вздрогнуть. Он стоял один уже какое-то время: разглядывал прутья клетки. — Да, — ответил Криденс искренне. — Да, всё как я мечтал. Ещё раз огромное спасибо. — Пустяки, — отмахнулся Персиваль. — Всё это большое совпадение. Я даже не знал, что сестра Порпентины рисует. Ну, по крайней мере, в моей работе есть какие-то плюсы. Криденс продолжал завороженно смотреть на картину, и Персиваль, последовав его примеру, тоже обратил свой взор на полотно. — Довольно печальное изображение, не так ли? — спросил он. — Тебе она нравится? Криденс помедлил с ответом, борясь с желанием дотронуться до холста рукой. Ощутить прикосновение золотого пигмента на подушечках своих пальцев. Наконец, он кивнул. — Пойманная птица знает, что находится в клетке, и тоскует по свободе, — сказал он задумчиво. — Но канарейка вряд ли когда-нибудь знала, что это такое — свобода, и какой он — большой мир. Может быть, она уже родилась в клетке, и для неё нет иного мира. Люди вокруг редко интересовались мнением Криденса по любым вопросам, и ему было не так легко сформулировать свои мысли. Криденс почувствовал на себе взгляд Персиваля, но сам не мог оторвать глаз от птицы. Он ощущал странное притяжение, почти манию. Картина приковывала его внимание к себе. — Сомневаюсь, что клетка может заменить собой небо. — Но небо, по которому летают птицы, тоже конечно, — заметил Криденс мягко. — А если вселенная и бесконечна, то как много из неё мы можем исследовать за свои маленькие человеческие жизни? Только крошечную, почти незначительную часть. Персиваль усмехнулся, будто понимая, к чему Криденс клонил. — Иронично, да? — подметил Персиваль. — Люди жалеют птиц в клетках, но многие из них сами проводят жизни, никогда не покидая пределы страны или города. — Если канарейка верит, что живёт свободно, то даже клетка может стать целым миром, — тихо сказал Криденс. — По крайней мере, для самой канарейки. Персиваль молчал. Криденсу показалось, что он хотел что-то сказать, но не знал, как бы лучше это сделать. — Ты не птица, Криденс, — сказал Персиваль слишком серьёзно. — И не обязан воображать, будто клетка — это и есть твой мир. Твоя жизнь принадлежит только тебе. Криденс поражённо уставился на него. Он хотел возразить, но не нашёлся со словами. — Кстати, о птицах, — беспечно произнёс Персиваль, ловко переводя тему. — У меня для тебя кое-что есть. Обещай, что не будешь сердиться. Криденс нахмурился. — Почему я должен сердиться? — Ну вот, ты уже хмуришься. Подожди секунду. Персиваль достал из-за пазухи конверт. Криденс взял его в руки, но что делать с ним дальше, не знал. — Распечатай его, — подтолкнул его Персиваль. Криденс сделал, как он приказал. Внутри конверта, обёрнутые в защитную плёнку, лежали винтажные открытки с птицами. — Мне показалось, что тебе они приглянулись, — сказал Персиваль, наблюдая за ним. — Надеюсь, ты не будешь чувствовать себя так, будто ты у меня в долгу. — Вы были не обязаны! — Разумеется, я не был обязан, — согласился Персиваль. — Я сделал это, потому что мне захотелось. — Но… — Прошу тебя, только не говори о цене, — предупредил он его намерения. — Могу тебя заверить, что они стоили совсем недорого и никак не повлияли на мой бюджет. Я не хвастаюсь, но, поверь мне, Криденс, я могу позволить себе кое-какие развлечения, если мне этого хочется. Криденс всё ещё был в шоке. Даже если бы он захотел сопротивляться и сердиться, он бы попросту не смог. Всё это было слишком внезапно. — Я даже не знаю, как вас отблагодарить, — сказал он только. — Какая кухня тебе нравится? — Что? — Какая кухня тебе нравится? — терпеливо переспросил Персиваль. — Французская, может быть, или вьетнамская? — Корейская, — ответил Криденс в лёгком замешательстве. — И итальянская. Я люблю пиццу. Персиваль обворожительно улыбнулся ему. — Если хочешь меня отблагодарить, — предложил он, — то можешь поужинать со мной. Криденс едва не выронил открытки. — Можем найти какой-нибудь корейский ресторан неподалёку. Или, если ты не голоден, — уточнил Персиваль, неверно прочитав его реакцию, — можем сходить в кино. В планетарий. Океанариум. Прости, Криденс, я пока не совсем знаю, какие у тебя интересы. Птиц на сегодня, полагаю, уже достаточно. — Ваша жена тоже присоединится к нам? Персиваль посмотрел на него так, будто кто-то подошёл и закинул снежок ему за шиворот. — Что, прости? — Ваша жена, — повторил Криденс. — Миссис Грейвс. — Я, кажется, всё ещё не понимаю тебя. — Серафина. Персиваль рассмеялся. — Боже, Криденс, Серафина не моя жена, — сказал он. — Более того, она никогда и не пыталась ей стать. Мы просто старые друзья. Между нами никакой романтики. Криденс продолжал недоверчиво хмурить брови, и Персиваль привёл ещё один довод: — Серафина открытая лесбиянка. — Лесбиянка? Колёсики вертелись в голове Криденса с бешеной скоростью. Тогда получается… — Именно, — подтвердил Персиваль. — А я предпочитаю мужчин. У меня сложилось впечатление, что ты тоже, но, если я вдруг сделал неправильные выводы, то, пожалуйста, не обижайся на меня. Персиваль Грейвс звал его на свидание. Криденс сглотнул комок в горле. — У меня кое-кто есть, — сказал он честно. Персиваль немного растерялся, но быстро взял себя в руки. — Вот как. — Простите, — сказал Криденс в расстроенных чувствах. — Я должен был сразу сказать вам. Я не собирался пудрить вам мозги, я просто не думал… — Не думал, что я пытаюсь поухаживать за тобой, — договорил Персиваль за него. — Не извиняйся, Криденс. Всё хорошо. Серафина будет в восторге, когда услышит историю про миссис Грейвс — уверен, она будет смеяться до упаду. Криденс не отваживался посмотреть на него. Царапал ногтём уголок конверта. Всё это было ужасно глупой и ужасно постыдной ситуацией. Персиваль был очень добрым и хорошим, даже нравился ему, но не совсем в том же смысле, в котором он понравился Персивалю. На такое у него не было права. — Ты очень привлекательный молодой человек, — сказал Персиваль и потрепал его по плечу, пытаясь приободрить. Криденс чувствовал себя как-то неправильно. Ему казалось, что в такой ситуации это он, Криденс, должен был быть тем, кто утешил бы Персиваля и заверил, что всё в порядке, что дело не в нём и что они могут остаться друзьями, если тот желает, но в полной растерянности не мог найти ни единого слова поддержки. — Я совсем не удивлён, что у тебя кто-то есть. Криденс закусил внутреннюю сторону щёк. Внешность уже давно не являлась предметом его комплексов. Он знал, что Генри находит его красивым — и что тот готов закрывать глаза на многие другие аспекты его личности, покуда Криденс выглядит так, как ему нравится. Разумеется, он понравился Персивалю по той же причине. Ему было приятно, что Персиваль сделал комплимент его внешнему виду, но в глубине души хотел, чтобы Персиваль заметил в нём что-то другое. — Могу я хотя бы узнать, был ли я прав? Тебя заполучил какой-то счастливчик? Или счастливица? — Это мужчина, — сказал Криденс откровенно. — Если честно, это своего рода секрет. Персиваль изогнул бровь. — Ты что, встречаешься со секретным агентом? — Нет, нет, — мотнул головой Криденс. — Просто нельзя, чтобы пресса узнала. Персиваль сделал вид, что застёгивает свой рот на замок. — Я унесу эту тайну с собой в могилу, — пообещал он. Грейвс. Могилы. Каламбур был ужасно глупым, но заставил Криденса рассмеяться. Персиваль почувствовал облегчение, когда Криденс наконец улыбнулся. Почему бы было не рассказать? Хотя бы кому-нибудь. Криденс не делал ничего криминального, встречаясь с Генри. Вряд ли Персивалю было какое-то дело до политики, и уж тем более до самого Генри. Может быть, Персиваль даже имени-то его не знал. Криденс вот не знал, пока Частити не познакомила их. — Ну ладно, — уступил Криденс и осмотрелся, проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь. Персиваль подыграл ему, тоже осматриваясь и наклоняясь поближе к лицу Криденса. — Его зовут Генри Шоу. Персиваль выглядел изумлённым. — С газетным магнатом? Криденс покраснел до кончиков ушей. — Боже, нет! Ему же лет сто! — Персиваль снисходительно улыбнулся его комментарию, красноречиво выдающим возраст самого Криденса. Только в двадцать лет все остальные вокруг кажутся стариками. — Я встречаюсь с его сыном. — У них одинаковые имена? — Не у всех такая богатая фантазия, как у наших с вами родителей, мистер Персиваль Грейвс. На этот раз настала очередь Персиваля рассмеяться. — Ну, что же, — сказал он, отсмеявшись, — надеюсь мистер Шоу осознаёт, насколько ему повезло. Криденс сомневался, что это так, но улыбнулся. — В таком случае, могу я просто подбросить тебя до дома? — поинтересовался Персиваль. — Если только ты не сочтёшь, что это переходит границы. На самом деле, это было бы неплохо. Днём Криденс не стал беспокоить водителя и добрался до выставки своим ходом. Якобу бы пришлось доложить о своих перемещениях Генри, а Криденсу не очень хотелось отчитываться ему о том, где он был. Не то чтобы посещение выставки было чем-то преступным: просто у Генри возникнет миллион вопросов, отвечать на которые у Криденса не было желания. Траты Криденса по карточке он тоже отслеживал — так что заказ такси был не вариантом. — Наверное, в этом нет ничего плохого? — неуверенно предположил Криденс. Персиваль водил дорогую машину, ничем в своей роскоши не уступающую машине Генри. После окончания выставки Криденс устроился на заднем сидении, потеснив три пустых коробки из-под вьетнамской еды. Хранить мусор в салоне не вписывалось в характер Персиваля, и Криденс удивился этому обстоятельству. Персиваль, стесняясь, кашлянул, когда заметил, с чем там возился Криденс. — Утром я подвозил Голдштейн на выставку, — объяснил он, заводя машину. — Не было времени выкинуть. Прости, я совсем забыл, что они так и остались в машине. Обычно я так не делаю. Но, думаю, у меня теперь всё равно нет повода пытаться тебя впечатлить, так что просто прими это. Криденс решил, что так и поступит. Под коробками из-под еды было разбросано сразу несколько визиток. Должно быть, те самые корпоративные визитки, одну из которых Персиваль дал ему во время их первой встречи. Криденс скучающе взял в руки одну из них, читая отпечатанное на карточке имя. — Геллерт Гриндевальд? — спросил Криденс. — Кто это? — О чём ты? — Персиваль смотрел на дорогу. — Имя на визитке, — ответил Криденс. — Они тут валяются. — Ах, это. — Персиваль свернул на повороте. — Мне их надавали на аукционе целую кучу. Какой-то журналист, наверное. Сам помнишь, сколько их там было. Если хочешь, возьми себе. Поблагодарив Персиваля за щедрость, Криденс театрально сунул визитку в карман. Персиваль рассмеялся — чуть-чуть хрипловато — и кашлянул, стараясь скрыть смущение. Он распрощался с Персивалем на углу улицы, на которой они с Генри жили. Подъезжать к дому на чужой машине Криденс посчитал неуместным. Дождавшись, когда автомобиль Персиваля скроется из виду, Криденс преодолел расстояние до квартиры и вошёл внутрь. Несмотря на то, что рабочий день Генри ещё не закончился, он был дома. Сидел в гостиной и смотрел по телевизору выпуск вечерней передачи мадам Кэрроу. Как только Криденс переступил порог и поздоровался с ним, Генри взял пульт и вырубил звук. — Где ты шлялся? Криденс возмущённо посмотрел на него. Конечно, поцелуя в щёчку он и не ожидал, но «шлялся» всё равно было перебором. Он ничего не нарушил, не сделал ничего противозаконного — и Генри всё равно вёл себя, словно его строгий родитель. Криденс думал, что подобные вопросы остались в прошлом — в доме, в котором он жил со своей матерью. — Я кое-куда ходил, — сказал Криденс обиженно. — Не злись, Генри. Что в этом такого? — В том, что ты таскаешься непонятно где и непонятно с кем. Бросив конверт на стол, Криденс направился к дивану. — Я был на выставке. — Какой ещё выставке? — Куинни Голдштейн. — Я без понятия, кто это. Криденс уже рассказывал ему. Конечно, Генри не запомнил. Он никогда не запоминал. Криденс сел на край дивана и ещё раз объяснил Генри, кто такая Куинни Голдштейн. — Мне казалось, что ты не успел купить билеты. — Мне помогли достать билет в последний момент. — Только один? — уточнил Генри. — Можно подумать, ты бы захотел пойти со мной, — пробормотал Криденс на грани слышимости. Само собой, Генри услышал. — Тебе это кажется невозможным? — Ты даже не помнишь, кто это такая. А даже если бы помнил, то ты бы всё равно нашёл тысячу причин, почему её работы ничего не стоят, — устало сказал Криденс. — В любом случае, мне было неудобно просить об ещё одном билете. Я не знал, что для тебя это так важно. Генри молчал, и Криденс воспринял это как сигнал к окончанию разговора. Устроившись на диване, Криденс вперился взглядом в телевизор и закатил рукава своего свитера до локтей. В квартире было довольно жарко. — Можешь, пожалуйста, открыть окно? — попросил Криденс, не отрываясь от телевизора. Ведущая на его экране беззвучно открывала и закрывала рот. Криденс наблюдал за ней без единой мысли в голове. Генри действительно встал. Но вместо того, чтобы подойти к окну, он прошёл к столу у двери и взял с него брошенный Криденсом конверт. — Что это? Криденс похолодел. — Ничего, — соврал он инстинктивно, но это было глупо. — Открытки. Мне подарили. — Это был мужчина. Криденс моргнул несколько раз, прежде чем оглянуться на Генри через плечо. — Ты что, послал кого-то следить за мной? — Я ткнул пальцем в небо, — холодно сказал Генри. — Хотя, возможно, стоило поступить именно так, как ты и предложил. Если я не буду за тобой следить, то ты раздвинешь ноги перед каким-нибудь хрычём в первом же переулке, а я даже не буду об этом знать. Криденс не поверил своим ушам. — Ты просто придурок, Генри. — Значит, я прав? — Это всего лишь дурацкие открытки. И я сказал ему, что у меня есть парень. Не все вокруг думают только лишь о том, как бы поскорее трахнуть меня, Генри, — выпалил Криденс, не контролируя речь из-за шока. Гнев вскипел в нём за минуту. Как Генри мог говорить ему такие вещи? Какого мнения был о нём, раз допускал подобные мысли? — Веришь или нет, но в моей жизни есть что-то помимо чьего-то члена, — добавил Криденс к тому же. — Хотя ты бы предпочёл, чтобы я сидел дома, молчал и изредка высовывался бы для того, чтобы отсосать тебе. Генри бесстрастно сверлил его взглядом. — В этом ты действительно хорош, — согласился он спокойно, ни единая мышца не дёрнулась больше на его лице. — Значит, ты находишь эти открытки дурацками? — Генри, какая разница? Я сказал, что это всего лишь открытки. — Тогда ты не должен сильно расстроиться из-за них. Криденс понял, о чём он говорил, лишь когда Генри высунул открытки из плёнки и порвал их пополам. Звук рвущейся бумаги ворвался в голову Криденса, подобно оглушающему звону колоколов. Криденс бросился к нему, чтобы остановить. Ему было больно — не столько из-за самих открыток, сколько из-за смысла, который Генри вложил в этот жест. — Что ты делаешь?! — Криденс попытался выдрать у него из рук остатки открыток, но Генри оттолкнул его. — Отдай мне их! Это мои вещи, ты не можешь просто брать и кромсать их! Криденс предпринял очередную попытку отобрать половинки открыток, но Генри перехватил его руку на полпути и сжал у запястья. Криденс ойкнул от боли. — Открытки были твои, — признал Генри холодно. — А ты мой. И вещи, которыми ты ежедневно пользуешься, мои. И свитер, который на тебе надет, куплен на мои деньги. Всем, что у тебя есть, ты обязан мне, Криденс. Криденс почувствовал, как сжалось горло, и горячие слёзы обиды подступили к глазам. Свитер был куплен на деньги Генри только потому, что Генри не разрешал Криденсу устраиваться на работу. Не хотел, чтобы он имел свои личные деньги, чтобы имел хотя бы призрачную гипотетическую возможность обеспечивать себя самостоятельно. Да, Криденс был у Генри в долгу, но ведь сам Криденс не желал этого! Так получилось, но Криденс не просил об этом! Может быть, если бы Криденс с самого начала яснее дал Генри понять это… Может, если бы выражал своё несогласие с таким положением дел более решительно… Генри встряхнул его, и Криденс заболтался в его руках, как тряпичная кукла. Он слишком глубоко погрузился в свои мысли и упустил часть разговора. — Я задал тебе вопрос. Криденс смотрел на него широко открытыми глазами и боялся переспросить. Не знал, как сформулировать вопрос таким образом, чтобы не разозлить Генри ещё сильнее. Генри презрительно сощурился, догадавшись, в чём проблема. — Я спросил, — произнёс он, — хочешь ли ты вернуться домой к своей чокнутой мамаше. Если ты так жаждешь переехать назад в то захолустье, откуда я тебя вытащил, то только скажи, и я это устрою. Криденс пробормотал ответ, а затем поморщился, когда Генри вновь встряхнул его. — Я не слышу. — Нет! — повторил Криденс, вырываясь. — Нет, не хочу! Боже, пусти меня уже! Генри разжал руку, и Криденс, потеряв равновесие от неожиданности, упал. Он не рассчитывал, что Генри в действительности его послушает. Его задница горела от встречи с полом. Это было не так уж больно, но зато достаточно унизительно. Генри опустился на корточки рядом с ним, погладил по щеке. Его большой палец толкнулся между губ Криденса. Остатки разорванных открыток, словно жертвы преступления, валялись на полу сбоку от них. Голова ворона из клетки, отодранная от остального тела, смотрела прямо на Криденса. Потом Генри поцеловал его — не глубоко, но довольно настойчиво. Ласка — даже такая — действовала на Криденса безотказно. Он не мог ей сопротивляться, жаждал любого подобия физического контакта и любви. И Криденс поддался. Вес слов, что он выкрикнул в адрес Генри, обрушился на Криденса, словно многоэтажное здание. Криденс не хотел, чтобы Генри продолжал злиться на него. Генри пугал его, когда был зол, и Криденсу было трудно подобрать верные слова во время ссоры. Он больше не замирал, подобно кролику перед открытой пастью удава, как это бывало с матерью, но не всегда был в состоянии вовремя сориентироваться. Он либо плакал, либо кричал. В итоге всё все равно выходило так, как хотел Генри. — Ты ведь понимаешь, что никто другой не станет обращаться с тобой так же хорошо, как я? Криденс кивнул, позволяя Генри стянуть с него джинсы. На полу было неудобно. Кости Криденса упирались в него, и он никак не мог найти удобную позу. — Если будешь делать так, как я говорю, — произнёс Генри, — то возвращаться домой не придётся. Криденс снова кивнул, гадая, откуда Генри достанет смазку. Они занимались сексом достаточно часто, но Криденс сомневался, что сможет принять его без подготовки. Указательный палец Генри, слишком сухой для того, чтобы проникнуть внутрь, скользнул между его ягодицами, и Криденс испуганно сжал плечи Генри. — Генри, пожалуйста, погоди. Член Генри упирался в его бедро, и Криденс почувствовал, как он дёрнулся, реагируя на его хныканье. Генри убрал пальцы. Какой бы возбуждающей Генри ни казалась идея трахнуть Криденса прямо так, даже ему пришлось признать, что она была плохой. — Я сейчас вернусь. Криденс остался лежать на полу в одном свитере, слишком нервничая для того, чтобы переползти на диван. Женщина из выпуска телепередачи продолжала что-то беззвучно вещать с экрана. Его голубоватый свет падал Криденсу на лицо. Он смотрел в телевизор, пока Генри, растопырив пальцы ножницами, тщательно, но грубовато растягивал его, пока имел его, закинув ноги к себе на плечи, и до тех самых пор, пока сперма Генри не брызнула в его задний проход. Он поёрзал, чувствуя себя грязным и использованным. Криденс знал, не сможет почувствовать себя комфортно, пока сперма не вытечет из него до конца. — Извини, Криденс. Мне это было нужно. — Всё нормально. Генри смотрел на него несколько минут, думая о чём-то другом, а затем встал, включил звук и продолжил смотреть выпуск вечернего шоу.