О чём поют птицы

Первым, что почувствовал Криденс, очутившись на свободе, была тошнота. Он едва успел завернуть за угол дома, чтобы скрыться в тени подворотни, когда его вырвало прямо на замызганный какими-то помоями асфальт. Паста с морепродуктами. Криденс не знал, стоило ли ему передать Частити свои сомнения по поводу качества продуктов и компетентности повара, или дело было в нервах. Не пребывай Криденс в таком ужасе, он бы рассмеялся от нелепости ситуации. Во рту его было мерзко и гадко. Почти как на душе. Он вытер губы тыльной стороной ладони и осмотрелся по сторонам. Пара жирных крыс сидела в углу, лупя на него свои маленькие чёрные глазки, и сонно потирала лапки друг о друга, будто распознала в Криденсе угощение. Он не мог оставаться здесь. Спать прямо в подворотне, забившись между мусорным баком и пустыми коробками, оставленными кем-то после переезда, было не только холодно, но и попросту опасно. Круглосуточный супермаркет находился неподалёку от их квартиры. Криденс направился туда, просто чтобы не оставаться на одном месте. Если он останавливался, то начинал думать, а думать ему не хотелось. Криденсу нужна была вода, чтобы сполоснуть рот. Взяв с полки первую попавшуюся минералку, он положил её на кассу, а затем докинул туда энергетический батончик. Его карточка лежала в чехле телефона, и Криденс протянул её, чтобы расплатиться. Кроме него посетителей не было, и в гудящей тишине супермаркета Криденса впервые за весь день стало клонить в сон. Раздался пищащий звук, а затем усталый голос кассира. Криденс пребывал мыслями настолько далеко, что не расслышал его с первого раза и был вынужден переспросить. — Я говорю, — повторил парень за кассой, подавляя зевок, — что карточка заблокирована. Какие-то проблемы. Прости, чувак. Криденс отупело моргнул. — Что? — Я говорю, — повторил парень чуть более нетерпеливо, — карта твоя, чел, заблокирована. Чтобы продемонстрировать правдивость своих слов, он приложил карточку к аппарату ещё раз. На глазах Криденса высветилась ошибка. Криденс пялился на неё по меньшей мере минуты две, прежде чем парень заволновался и спросил, всё ли у него в порядке. — Извините, — пробормотал Криденс в замешательстве. — Я не знаю, что мне делать. Парень посмотрел на него так, будто размышлял, стоит ли ему вызвонить для него врачей. — Есть наличка? Криденс пошарился по карманам, доставая наружу пару монет. Ему немного не хватало. — Забей, — сказал кассир, пробивая ему бутылку воды. — Считай, что я доплатил за тебя пятьдесят центов. Иди проспись, ладненько? Криденс поблагодарил его за доброту — настолько связно, насколько мог, — и кассир проводил его взглядом до выхода. Видимо, его совсем не прельщала перспектива провести остаток ночи в компании мало вменяемого посетителя без денег или способности поддержать разговор. Выйдя на улицу, Криденс прополоскал рот, а затем залпом осушил бутылку почти наполовину. Мысли жужжали в его голове, будто рой пчёл. Генри заблокировал его карточку? Это было предсказуемо, учитывая, чьи это на самом деле были деньги, но Криденс не ожидал, что это произойдёт настолько скоро. Получается, что он был на мели. Это означало, что он не сможет снять себе номер в хостеле или перекантоваться в какой-нибудь круглосуточной пиццерии по соседству. По-хорошему, это означало, что он не сможет ровным счётом ничего, пока не займёт денег у кого-нибудь другого. Криденс испытал чувство позора, просто представив себе это. Зажмурившись, он опустился прямо на ступеньки магазина и посидел так немного, спрятав лицо в коленках. Он мог вернуться к матери. Криденс наизусть знал дорогу, по которой можно было дойти отсюда до его старого дома, и, хоть идти пришлось бы и долго, это не было неосуществимой задачей. Заставить себя позвонить Частити он не мог. Не в такое время ночи и не после всех тех хлопот, что он уже обрушил на их с Лэнгдоном головы. К тому же, он подозревал, что Генри первым делом начнёт искать его там, когда проснётся, а Криденсу этого не хотелось. Он больше не хотел иметь с ним ничего общего. Достав телефон, он открыл приложение карт и решил посмотреть, какие ещё круглосуточные заведения находились в его районе. Ничего такого, где Криденса были бы рады видеть с пустыми карманами. Экран ненадолго потемнел, оповещая Криденса о низком заряде батареи. Это была катастрофа. Почему это всё происходило именно с ним и именно сейчас? Это было бы смешно, не будь так грустно. Уведомление о непрочитанном сообщении на электронной почте висело в левом верхнем углу. Криденс открыл его без задней мысли, уже позабыв о переписке, которую вёл в квартире сестры, и увидел пожелание спокойной ночи от Персиваля. Судя по времени отправки, он отправился спать примерно три часа назад. Персиваль. В животе Криденса защекотало. Мог ли он… Нет, это было стыдно. Оскорбительно даже — по отношению к Персивалю, конечно же. И всё же Криденс открыл список контактов, убирая номер Персиваля из чёрного списка. Когда Персиваль не поднял трубку после четвёртого гудка, Криденс уже готов был сбросить, разочаровавшись в своей затее. Но внезапно гудки прекратились, и на смену им пришёл заспанный и немного растерянный голос мужчины. — Криденс? — спросил он хриплым ото сна голосом. — Это ты? Что-то случилось? Криденс молчал, часто и громко дыша. Его снова мутило от волнения. Сбросить звонок всё ещё казалось лучшим, что он мог предпринять. Видимо, его молчание в сочетании с тяжёлым дыханием вынудили Персиваля окончательно проснуться и всерьёз заволноваться. — Криденс? — позвал Персиваль снова. — Тебе нужна помощь? Криденс открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, и смог выдавить из себя жалкое «я». Он держался всё это время, пока шёл по улице и разбирался с покупками в магазине, но, услышав голос Персиваля, распознав искреннее волнение в его голосе, Криденс сломался. — Я не знаю, — заплакал Криденс в трубку, крепко обнимая себя за колени. Ему было плохо, и страшно, и холодно, и одиноко, и он правда не знал, что ему делать. — Пожалуйста, помогите мне. Криденс услышал в трубке шум, топот, с которым Персиваль вскочил с кровати и зашагал по своей квартире. Криденс опять почувствовал себя виноватым. Он разбудил Персиваля посреди ночи, заставил его нервничать и решать его проблемы. Его, почти незнакомого мужчину! Которого он назвал мудаком! При одном только воспоминании об этом Криденс всхлипнул с новой силой. — Где ты? — спросил Персиваль как можно спокойнее. Ответом ему послужили новые всхлипы. — Криденс, чтобы помочь тебе, мне нужно знать, где ты находишься. — Я на улице. — Ну, да. Верно, — терпеливо ответил он. — Криденс, я понимаю, что ты на улице. Мне нужно, чтобы ты сказал мне её название. Сквозь неописуемые усилия Криденс оторвался от коленей, оглядываясь в поисках таблички с названием улицы и номером дома. Все знания о городе, что у него были, вылетели из головы. Персиваль вздохнул. — Сможешь прислать мне свою геолокацию? Я вызову тебе такси. Криденс кивнул, а потом понял, что Персиваль не мог увидеть этого. — Д-Да, — ответил он, запинаясь после плача. — Я могу. Персиваль вздохнул — на этот раз, от облегчения, услышав от Криденса что-то осознанное. — Хорошо, сделай это, — велел он, и Криденс почувствовал себя немного лучше. Больше не нужно было справляться со всем одному. У него ничего не получалось, когда он был один. Всё шло наперекосяк. — Я сброшу тебе номер. — Спасибо, мистер Грейвс. Криденс повесил трубку, испугавшись, что его заряда не хватит на то, чтобы написать ещё одно сообщение. К счастью, ему удалось без проблем отправить Персивалю своё местонахождение, и Персиваль, как и обещал, сбросил ему номер такси. Криденс старался не думать о том, как будет объяснять ему, что у него за душой нет даже цента, чтобы расплатиться с ним. Он ехал в такси, упершись лбом в оконное стекло и пряча от водителя своё красное, заплаканное лицо. Вряд ли ему было какое-то дело до состояния пассажира или причины его горьких слёз, но Криденсу всё равно было неловко. Почему-то ему казалось, что всем вокруг — и кассиру в магазине, и водителю в такси, и даже простым прохожим, — прекрасно известно о том, кто он такой, известно, какими грязными вещами он занимался и какой трагедией закончилась его сегодняшняя ночь. Часть его практически ожидала проснуться в мире, в котором подробности его ссоры с Генри будут занимать первые полосы всех мировых газет, хоть объективно и понимал, что вероятность такого развития событий стремилась к нулю. Персиваль стоял на улице, дожидаясь Криденса у порога многоквартирного дома, и кутался в синий кардиган, наброшенный поверх футболки и домашних штанов. Криденс увидел его, когда они подъезжали: сложив руки на груди, он наворачивал круги вокруг фонарного столба, словно мучимая бессонницей собака. Заметив Криденса в окне автомобиля, он тут же взял себя в руки, остановился и вернул лицу своё обыкновенно сдержанное выражение. Без вопросов расплатившись с водителем, он проводил Криденса в свою квартиру на последнем этаже. — Пожалуйста, проходи, — сказал он, поднимаясь по лестнице и жестом указывая Криденсу на нужную дверь. Выглядел он теперь спокойно, но вот голос его звучал отнюдь не так. — Прежде всего, Криденс, я вынужден спросить: мне стоит вызвать полицию? Ох. Так вот насколько Криденс заставил его понервничать. — Нет, боже, нет. Простите, мистер Грейвс. — Криденс ошеломлённо помотал головой. — Всё нормально. Не нужно вызывать полицию. Персиваль внимательно осмотрел его, и Криденс запоздало понял, что он выискивал какие-нибудь следы побоев на его теле. Криденс по привычке спрятал ладони в карманы. — Всё звучало не очень нормально, — заметил Персиваль с сомнением, чуть нахмурив широкие брови. — Ты уверен? Да, Криденс был уверен. Полиция всё только усложнит, да и не было ничего, что Криденс мог бы предъявить Генри в качестве обвинения. Разбитое сердце? Это просто глупо. Персиваль включил свет в прихожей, и у Криденса появилась возможность осмотреться. Квартира Персиваля была покрашена в светлые тона и обставлена в минималистском, близком к скандинавскому стиле. Впрочем, вещей вокруг было столь немного, что никакого иного стиля бы из этого не получилось. Никаких рубашек на спинке стульев, никаких семейных фотокарточек в рамках или нагромождений памятного хлама, который слишком жалко отнести на помойку. Персиваль вёл либо очень чистоплотную, либо очень одинокую жизнь. — Ты, наверное, хочешь спать, — предположил Персиваль. Звучал он настолько же неловко, насколько Криденс себя чувствовал. — Уже четыре часа. Пойдём, я провожу тебя. — Если честно, мне нужно в ванну. — Разумеется. — Персиваль жестом указал Криденсу на нужную дверь. — Ванна в твоём полном распоряжении. Пожалуйста, не стесняйся. Закрывшись на щеколду, Криденс с опаской заглянул в зеркало. Вид у него был довольно паршивый. Волосы стояли торчком, в глазах от слёз полопались сосуды, а его лицо выглядело так, будто кто-то поелозил им по асфальту. На нём была та самая дурацкая футболка с обезьянкой, которую Генри так ненавидел, и в которой его застукали фотографы Гриндевальда. Криденс вздохнул. Как будто он и без того не выглядел, будто долбаный псих. Включив горячую воду, Криденс снял с себя одежду и залез под душ. Его тело ощущалось грязным, использованным и не вполне ему принадлежащим. Он взял мыло и стал натираться им с упорством, граничащим с одержимостью, пока его кожа не порозовела и не запахла ромашкой. Только тогда Криденс почувствовал себя немного лучше: ему казалось, что вместе с мыльной водой с него смываются все следы сегодняшней ночи. Ему не хотелось выбираться из ванны и, говоря откровенно, не слишком сильно хотелось спать: то количество адреналина, что выделил его организм, вынуждало его оставаться бодрым. Он посмотрел на брошенную на пол одежду. Мысль о том, чтобы засунуть своё тело обратно в выходные брюки и грязную футболку, внушила ему почти физическое отвращение. Однако продолжать торчать в ванне до самого утра было попросту неприлично: у Персиваля, как минимум, возникнут к нему вопросы. Так что Криденс выключил воду и, стряхнув с волос влагу, встал на коврик. Капли воды медленно стекали по его груди и бёдрам вниз, распаренное тело ощущалось лёгким и свежим. И мокрым. Очевидно. Криденс осмотрел ванную комнату на наличие какого-нибудь полотенца и понял, что ему нечем вытереться. Криденс смущённо переступил с ноги на ногу и, чувствуя себя ужасно глупо, позвал Персиваля по имени. Персиваль не отозвался, и Криденс испугался, что тот уснул. — Мистер Грейвс? — попытал удачу Криденс ещё раз. — Мистер Грейвс, вы можете подойти сюда? К счастью Криденса, снаружи раздались шаги, а затем и голос самого мистера Грейвса. — Что-то случилось? — Эм, — застенчиво промямлил Криденс. Было странно переговариваться с Персивалем, будучи абсолютно голым — даже при том, что Персиваль его, конечно же, не видел. — У меня нет полотенца. Можно мне…? Персиваль ненадолго завис. — Конечно, — отозвался он спустя паузу. — Я сейчас принесу. Жди здесь. Криденс не представлял, где бы ещё он мог его ждать, но послушно согласился. Персиваль вернулся через минуту, оповестив о своём прибытии стуком в дверь. — Криденс? — позвал он. — Мне нужно, чтобы ты открыл дверь. Персиваль натужно кашлянул, скрывая смущение. После непродолжительной заминки, Криденс отпер щеколду и самую малость приоткрыл дверь — ровно настолько, чтобы в неё можно было просунуть руку. Это он и сделал, и Персиваль деликатно вложил в неё стопку каких-то тряпок. Это было огромное, очень мягкое махровое полотенце красного цвета и полосатая пижама. Наверное, Персиваль догадался, что ему не во что переодеться, и одолжил ему свою. Криденс хотел сказать ему «спасибо», но Персиваль уже ушёл. Тщательно обтершись, чтобы ничего не намочить, Криденс надел пижаму. Штаны сели идеально, а вот кофта оказалась велика: чересчур длинные рукава доходили до самых пальцев, будто он был подростком, которому купили одежду на вырост. Аккуратно сложив брюки с футболкой, Криденс оставил их на крышке корзины для белья и вышел из ванной. В гостиной, которую Криденс нашёл в первую очередь, Персиваля не было, как и в спальне. Криденс заглянул в кухню и перепугался, поначалу не найдя Персиваля и там и решив, что тот в самом деле побежал за полицейскими. Но затем увидел дверь, ведущую, по всей видимости, на балкон с пожарной лестницей. Завёрнутый в кардиган, будто в плед, Персиваль сидел там, примостившись за маленьким столиком, и курил. Заметив Криденса, он тут же потушил сигарету. — Извини, — сказал он, разгоняя рукой табачный дым. — Дурная привычка. Не умею по-другому снимать стресс. — Всё нормально, — заверил Криденс. Генри тоже курил, и Криденсу до этого не было никакого дела. Даже если бы он и возражал против курения по идеологическим причинам, он был не в том положении, чтобы указывать Персивалю, как вести себя в собственной квартире. — Курите, если хотите. Сигарета, впрочем, уже была вдавлена в пепельницу. — Значит, тебе тоже велика. — Что? — Пижама. — Персиваль кивнул на рукава. — Подарок моей тётки на прошлое Рождество. Она не угадала с размером. Можешь оставить себе, если хочешь. Пижама совершенно новая. Я распаковал её, но ни разу не носил. Весьма удачно, да? Как будто специально тебя дожидалась. Криденс смущённо подёргал себя за рукав. — Спасибо. Персиваль взмахнул рукой, как бы говоря, что это всё мелочи, и взял со стола кружку. Криденс думал, что отшатнётся от его руки так же, как отшатывался от руки Генри или Лэнгдона, но его тело спокойно оставалось стоять на месте. Почему-то образ Персиваля никак не вязался у него с опасностью. Криденс знал его всего-то ничего, но по какой-то неведомой причине всё равно чувствовал себя комфортно. Он не хотел слишком глубоко задумываться об этом сейчас. Криденс смотрел за тем, как Персиваль делает глоток, и воспоминание о выпитой Генри бутылке виски всплыло в его памяти само собой. Он принюхался. От Персиваля не пахло алкоголем, но ведь ветер с улицы мог унести запах. — Сварить тебе кофе? — спросил Персиваль, заметив его пристальный взгляд. Криденс с облегчением опустил плечи. Это просто кофе. — Прости, Криденс, я как-то не подумал, что ты тоже можешь захотеть чего-нибудь выпить. — Если честно, — ответил Криденс, — я не пью кофе. Криденс сам себе удивился, как это у него хватило уверенности так сказать. Обычно ему не хотелось создавать людям лишние неудобства, так что он без возражений пил кофе или любой другой напиток, который ему предлагали в гостях. — Чай? — предположил Персиваль. — Чёрт, прости, я не думаю, что у меня он есть. — Ничего страшного. Всё равно уже поздно. Персиваль бросил взгляд на горизонт. Скоро начнёт светать. — Уже поздно или ещё слишком рано? — спросил он с улыбкой. — Может, хочешь какао? По блеску в глазах Криденса Персиваль понял, что он хотел. Он пригласил Криденса присесть за свободный стул и принёс ему колючий, но тёплый плед, который тот накинул на плечи, чтобы не замёрзнуть. Провозившись на кухне минут десять, Персиваль вернулся с кружкой горячего какао в руках. Криденс разглядывал окна соседних домов: ни в одном из них ещё не горел свет, но уже совсем скоро зазвучат первые будильники, и самые ранние птички побредут за завтраком из своих уютных постелек. Было воскресенье, и Криденс с благодарностью к судьбе подумал о том, что после такой бурной ночки Персивалю не нужно было вставать спозаранку на работу. — Расскажешь мне, что случилось? — спросил Персиваль, присаживаясь рядом. — Или отложим разговор на потом? Криденс опустил взгляд в кружку с какао. Пересказывать Персивалю случившееся казалось ему такой же невыполнимой задачей, как восхождение на Эверест. Он просто не мог подтолкнуть себя к тому, чтобы начать свой рассказ. В сущности, Криденс даже не знал, где этому рассказу следовало стартовать. Было слишком много всего, разных событий и обстоятельств, который нуждались в озвучивании, и Криденс не был готов заново переживать их. Это был разговор не для пяти утра. — Не прямо сейчас, — уклончиво ответил Криденс. — Извините, сэр. Персиваль изогнул бровь. — Ты ведь знаешь, что тебе совсем не обязательно обращаться ко мне на «сэр»? — Я просто… — Криденс смешался. Обе сестры Голдштейн называли Персиваля не иначе, как «мистер Грейвс», и Криденс сделал закономерный вывод о том, что это было предпочтительное обращение. — Просто стараюсь звучать уважительно. — Ну, — улыбнулся Персиваль, — как ты любишь говорить, мне же не сто лет. Криденс невольно ответил на его улыбку своей. — Вы действительно не такой старый, как мистер Шоу. — Спасибо, Криденс. Очень мило с твоей стороны. Криденс попробовал какао, с наслаждением смакуя сладкий напиток на языке. Персиваль следил за его выражением лица с лёгким волнением, будто боялся, что какао ему не понравится, и Криденс нашёл это по-своему милым. Вряд ли Персиваль был по-прежнему заинтересован в нём после всего, что произошло между ними, но ему, как показалось Криденсу, всё равно хотелось произвести на него хорошее впечатление. Непохоже, чтобы Персиваль часто принимал гостей. — Смотри, — сказал Персиваль, указывая пальцем куда-то наверх. Криденс поднял голову, но не увидел ничего необычного. — Вон там, прямо над лестницей. Это ведь гнездо, да? Теперь, зная, о чём говорит Персиваль, Криденс поискал глазами и действительно обнаружил что-то похожее на гнездо на стыке между лестницей и крышей. — Интересно, кто оттуда вылупится? — Не знаю. Голуби? — неуверенно предположил Криденс. — Воробьи? Кваквы? На самом деле, вариантов не так уж и много. — Наверное, ты удивишься, но я понятия не имею о том, как выглядят эти твои кваквы. — Я не удивлюсь. Они не очень популярны. — Тебе они нравятся? — спросил Персиваль, и Криденс неожиданно понял, для чего он завёл весь этот разговор о птицах. Персиваль просто пытался отвлечь его чем-нибудь от дурных мыслей. Пытался поговорить с ним о чём-нибудь, что ему нравится, чтобы поднять Криденсу настроение. Ладони Криденса стиснулись вокруг кружки. Если бы он не выплакал за сегодня так много слёз, то он бы, наверное, расплакался снова — на этот раз, от благодарности. — Инишмор? — ответил Криденс вопросом на вопрос. Внезапно он всё понял: никто другой не мог быть тем человеком, что оставил ему те добрые комментарии под видео. Если бы Криденс был внимательнее, то сразу бы узнал витиеватый стиль его письма. — Это что, какое-то заклинание? Щёки Персиваля загорелись красным. Впрочем, это мог быть отсвет восходящего солнца. — Ты меня раскусил. — Возможно, — сказал Криденс, рассматривая какао. — Так вы волшебник? Персиваль издал короткий смешок. — Инишмор — это остров в Ирландии, — объяснил он выбор своего никнейма. — Моя мать родом оттуда. — Так вы ирландец? — Только наполовину. Откровенно говоря, я никогда даже не был в Ирландии, так что привык считать себя американцем, — сказал Персиваль. — Но у меня есть европейские корни. — Разве не у всех американцев есть европейские корни? — Возможно, в какой-то мере да, — признал Персиваль. — Ты из их числа? Криденс пожал плечами. — Почему бы вам не съездить в Ирландию? — спросил Криденс вместо ответа, чтобы поскорее сменить тему. — Если бы я был вами, то я бы так и сделал. И маму с собой возьмите. Ей это понравится. По лицу Персиваля скользнула тень чувства, которое Криденс не сразу смог распознать. — Да. Наверное, мне нужно однажды сделать это, — сказал он как-то рассеянно. — Правда я, должно быть, немного опоздал с этим. Она умерла, когда мне было тринадцать. Криденс в шоке закрыл рот рукой. — Боже, — выдохнул он поражённо. — Простите меня. Персиваль сочувствующе улыбнулся ему. — Всё хорошо, — настаивал он, но Криденс ему не верил. — Ты меня не расстроил. — Я сказал такую глупость. Я просто не знал. — Это не глупость, — заметил Персиваль. — На самом деле, я думаю, что ты прав. Моей матери бы правда понравилась поездка, и ей было бы приятно узнать, что я увидел места её детства своими глазами. Она была весьма темпераментной женщиной. Говорят, что у ирландцев это в крови. Криденс закусил губу, содрал зубами корочку. Персиваль был так обескураживающе честен с ним. Доверял ему настолько, чтобы поделиться такими интимными подробностями своей личной жизни. Криденса это трогало. Он нечасто разговаривал с другими людьми по душам, а, когда это всё же происходило, разговор заканчивался фиаско. Криденс просто не был приспособлен к общению. Он обязательно говорил — или, хуже того, делал — что-нибудь неуместное, что-то такое, что ставило и его, и его собеседника в неловкое положение. Криденс ненавидел эту черту своего характера, но не знал, как её исправить. Но с Персивалем было иначе. Общаться с Персивалем было… легко. — Я приёмный. Если бы во рту Персиваля был кофе, то он бы его, несомненно, выплюнул. — Что? — Миссис Бэрбоун не моя настоящая мать, — сказал Криденс, посмотрев Персивалю в глаза. — Я никому раньше об этом не говорил. Решил вам признаться. Персиваль явно не понимал, как реагировать на подобное заявление, но не хотел показаться грубым. — Тебя усыновили? Криденс покачал головой. К его радости, он никогда не был в детском доме. Его отец сошёлся с Мэри Лу, когда он был совсем ребёнком. На тот момент она уже была беременна его сестрой, но у них всё равно завязались отношения. Пусть и ненадолго: и Мэри Лу, и Аберфорт довольно быстро осознали, насколько разными людьми с разными взглядами они были, и какую ошибку совершили. — Они разбежались ещё до того, как я пошёл в школу, и мой отец просто… так никогда и не забрал меня, — сказал Криденс, вкратце пересказав Персивалю историю своей семьи. — Мы ни разу с тех пор не общались. Мне кажется, он вернулся в Шотландию или вроде того. — А твоя мать? — спросил Персиваль. — Я имею в виду, биологическая мать. Криденс сделал неопределённый жест плечами. — Наверное, она уже умерла. — Наверное? — Я никогда не спрашивал, — признался Криденс. — Я думал, что Мэри Лу и есть моя мать, пока однажды… Однажды они с отцом ссорились на кухне, и мне захотелось подслушать, о чём таком они ругаются, и в общем… Вряд ли они вообще заметили, что я был там. Не думаю, что Мэри Лу вообще в курсе того, что мне известно. Я никогда об этом не говорил. Ни ей, ни сестре, ни Генри, никому. Я просто… Мне просто захотелось сделать вид, что этого никогда не было. Персиваль положил руку ему на плечо, и Криденс с трудом поборол в себе желание примкнуть к ней ближе, как делал всегда. Он бросался за любой лаской, словно голодная собака на кость, и знал, что это выглядело жалко. — И каково это? — спросил Персиваль. — Впервые рассказать кому-то свой секрет. Криденс задумался. — Странно, — ответил он неуверенно, будто проходил тест. — Но не в плохом смысле. — Знаешь, — продолжил Персиваль, поглаживая его по плечу, чтобы приободрить, — если твоя мама любит тебя, то это ведь не настолько важно. Ты же слышал, как говорят: главное не то, кто тебя родил, а то, кто тебя воспитал и подарил тебе любовь и заботу. Раз миссис Бэрбоун не отказалась от тебя и вырастила, как своего родного сына, значит ты для неё очень дорог. Зажмурившись, Криденс допил какао и отставил теперь пустую кружку на стол. Он знал, что Персиваль был прав, сам убеждал себя в этом не раз. Но в его случае это не было решением. — Я для неё просто обуза. — Ну что ты, Криденс. Ты не… — Нет, вы не понимаете, — возразил Криденс, сглатывая комок в горле. — Я знаю это. Я всегда знал, что в глубине души она презирает меня, но оправдывал это тем, что ей сложно было полюбить чужого ребёнка. Или что она вообще не умеет любить так, как любят другие мамы. Но потом она удочерила Модести, и она… Она в ней души не чает. Она её правда любит, понимаете? Значит, дело не в ней. Дело во мне, и всегда было только во мне. Криденс вжал голову в плечи, сопротивляясь порыву накрыться пледом с головой. Он привык жить с мыслью о том, что был для своей матери чем-то вроде креста, скинуть который ей не позволял христианский долг или типа того, но видеть её искреннюю любовь к другому ребёнку было гораздо больнее, чем получать ремнём за плохие оценки в школе, пропускать ужин в качестве наказания или плакать от одиночества, запершись в своей комнате на мансарде. Криденс любил Модести, как сестру, но его зависть к ней была настолько всепоглощающей, что он попросту не смог продолжать жить с ними. Физическая боль была огромной, но это — было попросту невыносимым. — И потом я встретил Генри, и мне показалось… Я правда думал, что нравлюсь ему. Мой отец бросил меня, моя мама меня не любила, и Генри просто… — Криденс запутался в словах. — Я просто не понимаю, что со мной не так? Почему? Во мне есть какой-то дефект? Какой такой изъян во мне заставляет других людей презирать и бить меня? Лицо Персиваля, до сих пор выражающее крайнюю степень беспокойства, моментально превратилось в каменную маску. Его направленный из-под переносицы взгляд заледенел. Криденс вздрогнул, увидев, насколько рассерженным он выглядел. Он не понимал, что в его словах заставило Персиваля настолько сильно разозлиться. — Мистер Шоу тебя бил? — Всего один раз, — пробормотал Криденс негромко. — Это даже не считается. В сущности, это была моя вина. Персиваль резко поднялся на ноги, решительно шагнув в дверной проём. Криденс буквально подпрыгнул, чтобы вцепиться ему в руку и не дать уйти. Персиваль с удивлением взглянул на его руку, но не стал сопротивляться. — Куда вы? — заволновался Криденс. — Я сказал что-то не то? Пожалуйста, не сердитесь. — Я звоню в полицию. — Нет! — практически вскрикнул Криденс. — Мистер Грейвс, не нужно! Персиваль бросил взгляд в сторону выходу, однако, видя, в какой стресс Криденса вгоняло одно лишь упоминание правоохранительных органов, остановился. Криденс почти что силой усадил его обратно за стол. — Криденс, ты ведь понимаешь, что это ненормально? — спросил Персиваль как можно осторожнее. — То, что ты описываешь — это домашнее насилие. Ты не можешь просто позволять людям так обращаться с тобой. У таких действий есть последствия. Криденс яростно замотал головой. — Нет, нет, будет только хуже, — убеждал он. — Я тоже виноват. Я толкнул его сегодня, и он порезался о стекло, и… Криденс не стал договаривать. При воспоминании об окровавленных ладонях Генри ему стало не по себе. Он снова зажмурился, стараясь сморгнуть прочь подступающие к глазам слёзы. На самом деле, тот факт, что Криденса до сих пор не разыскивали по всему городу с сиренами говорил о том, что у Генри всё же были к нему какие-то чувства — даже если этим чувством была жалость. — Не могу сказать, что мне очень жаль это слышать, — честно признался Персиваль. Вздохнув, он провёл свободной рукой по лбу и пригладил взлохмоченные волосы к затылку. Вторую его руку продолжал удерживать Криденс, да с таким отчаянием, будто от этого зависела вся его жизнь. — Он получил ровно то, что заслуживал. Криденс мельком взглянул на него. Так вот на кого была направлена его злость — на Генри. Не в силах смотреть, как Криденс борется со слезами, Персиваль участливо прислонил ладонь к его щеке. Наплевав на гордость, Криденс прижал её к своему лицу, словно испуганный ночным кошмаром ребёнок. Она была тёплой, большой и мягкой, а ещё очень сильной. Персиваль мог причинить ему много боли, если он бы того захотел, но Криденс впервые подумал и о том, что при желании Персиваль мог использовать эту силу для того, чтобы защитить его. Раньше он никогда не рассматривал чужую физическую силу как что-то отличное от гипотетического источника боли и наказаний. — Ты хороший человек, Криденс, — сказал Персиваль, погладив большим пальцем его скулу. Криденс едва не взвыл от того, насколько приятным оказалось это прикосновение. — И не виноват в том, что с тобой случилось. Не существует такого дефекта, который вынуждал бы других людей плохо обращаться с тобой. Я более чем уверен, что дефект, о котором ты говоришь, скорее находился в них самих. Криденс уткнулся носом в его ладонь. Он испытывал большое и немного дурацкое желание расплакаться, как будто он смотрел какую-то слёзовыжимательную рекламу о собачьем приюте. Слова, которые говорил Персиваль, протекали по его сознанию, как по бурной реке, почти не задерживаясь, но вот незнакомый тон его голоса, его добрый и глубокий тембр, заставляли сердце Криденса мучительно биться в груди, будто птица в клетке. — К тому же, ты ещё совсем молод, — улыбнулся ему Персиваль, пытаясь поймать его взгляд. Криденс смотрел на медленно краснеющее небо позади него, постепенно заставляющее окна соседних домов загораться, как при пожаре. Наступил рассвет. — Твоя жизнь только начинается. Ты ещё обязательно встретишь кого-то, кто полюбит тебя, и всё это останется в прошлом. Поддавшись внезапному влечению, Криденс подался вперёд и поцеловал Персиваля в губы. Рот Криденса прижался к его рту, вырывая из горла Криденса чудной сдавленный звук. От Персиваля исходил яркий запах табака и кофе, взрывая вкусовые рецепторы Криденса. Персиваль не отвечал на его поцелуй, а Криденс не предпринимал попыток углубить его. Он просто сидел, мелко подрагивая от внезапного холода и соприкасаясь с Персивалем губами. Господи, что он делал? — Простите, — в ужасе пролепетал Криденс, разорвав поцелуй. Персиваль смотрел на него с нечитаемым выражением лица, и Криденс вжался лбом в его плечо. Там он наконец расплакался. — Боже, пожалуйста, простите меня. Я не знаю, зачем я это сделал. Мне так жаль. — Всё нормально, — сказал Персиваль и, к огромному облегчению Криденса, обнял его. Его пальцы сцепились замком за спиной Криденса. — Я понимаю. — Мне просто было грустно, — попытался объяснить Криденс, всхлипывая. Вся усталость, и боль, и разочарование, что он испытал за день, наконец обрушились на него. Он чувствовал себя совершенно обессиленным. — Я всё испортил. Простите, простите. — Я тебя прощаю, — заверил Персиваль, догадавшись, что именно такой ответ Криденс хотел от него услышать. И, в действительности, тело Криденса чуть обмякло в его руках после этих слов; череда еле-еле слышных «простите» прекратилась. — Ты ничего не испортил, Криденс. Не переживай так. Криденс прижался к нему плотнее. Он держался пальцами за ткань длинного кардигана, будто желал сделать его своей второй кожей. Руки Персиваля на его спине, действующие, как оборонительное давление, помогали ему расслабиться. Персиваль покачивал его в своих руках, пока Криденс полностью не успокоился. И ещё немного — пока не начал откровенно засыпать. Его тело сдалось, израсходовав последние ресурсы на слёзы, и Криденс больше был не в состоянии оставаться в сознании. — Давай-ка уложим тебя спать, Криденс, — предложил Персиваль, заметив его самочувствие. Голос Персиваля выдрал Криденса из странного забытья, в которое он успел погрузиться на несколько секунд. У него даже не осталось энергии на возражения: он чудовищно хотел спать, и даже не сопротивлялся, когда Персиваль оборачивал его в плед, будто начинку в тесто. Затем он почувствовал, как рука Персиваля скользнула под его колени и попыталась приподнять, но, видимо, не рассчитав силы, потерпела поражение. Тогда Персиваль помог ему самостоятельно подняться на ноги. — Кровать уже разобрана, — оповестил он, провожая Криденса до спальни. Криденс волочил потяжелевшие ноги, как ему казалось, целый час, прежде чем они достигли её порога. В реальности это, должно быть, не заняло дольше минуты. — Пожалуйста, чувствуй себя комфортно. Персиваль хотел сказать «как дома», но, кажется, в последний момент передумал. Криденс лёг в постель, прямо поверх одеяла, и свернулся в позу эмбриона. Он знал, что нужно было сказать «спокойной ночи», но не мог пошевелить языком. Тот ощущался набухшим инородным предметом в его рту, не предназначенным для разговора. Всё его тело, каждая конечность покалывала от напряжения. Никогда в своей жизни он не чувствовал себя настолько измотанным. Персиваль погасил ночник, и Криденс погрузился в глубокий сон ещё до того, как тот покинул комнату.