О чём поют птицы

Криденс провернул ключ в замке, и они с сёстрами Голдштейн вошли внутрь. Это было раннее утро субботы: Криденс не мог взять отгул для того, чтобы перевезти вещи из квартиры своего экс-бойфренда, однако по опыту сожительства с Генри ему было известно, что по субботам квартира пустовала. С приближением даты выборов, Генри стал использовать этот день для того, чтобы встретиться со своим пиар-менеджером и обсудить планы на предстоящую неделю. Криденс надеялся, что Генри не изменит своей привычке и на сей раз — и так оно и оказалось. В квартире никого не было, пока Криденс, Тина и Куинни не нарушили её спокойную тишину. — Ничего себе! — воскликнула Тина, осматриваясь в гостиной. — Квартира просто громадная. Здесь бы, наверное, поместилось штуки три апартаментов миссис Эспозито. А она, знаешь ли, считает их просто роскошными, раз задирает такую цену за аренду. Криденс слабо улыбнулся. Он никогда особенно не задумывался о том, какой просторной была квартира Генри, не считая тех случаев, когда, страдая от одиночества, принимался шариться по пустующим комнатам. Гостевые спальни, неиспользуемый кабинет и ванные. Прежде он не мог даже в толк взять, зачем им целых три ванных комнаты в одной несчастной квартире, но, пожив немного в миниатюрных апартаментах мистера Грейвса, начал потихоньку понимать. — Генри хорошо зарабатывает, — произнёс Криденс очевидное. — Ага, — пренебрежительно согласилась Тина. — Жаль не смог купить себе мозгов на эти деньги. Криденс неловко усмехнулся, не зная, что на это ответить. Не хотел бы он очутиться на месте Генри, если им с Тиной когда-нибудь доведётся оказаться в одной комнате. — Тебе нужна какая-нибудь помощь? — улыбнулся Куинни, вступая в разговор. — Если ты скажешь нам с Тиной, где искать, мы можем собрать для тебя какие-то вещи. Криденс отрицательно помотал головой. Нет, честно говоря, помощь в сборке ему была не нужна — он позвал сестёр с собой исключительно для того, чтобы они выполняли роль моральной поддержки. — Если хотите, можете посмотреть телевизор в гостиной, — предложил он. — Или попить кофе на кухне. У нас… — Криденс одёрнул себя. — У Генри есть кофе-машинка, и ещё в шкафчике возле холодильника стоит растворимый кофе. — А Генри не будет против? — удивилась Куинни. Судя по выражению лица, Тина как раз собиралась заявить, что ей абсолютно плевать, против Генри или не против, но вовремя прикусила язык. — Его так много, что Генри всё равно не заметит, если кто-то заварит чашку или две, — объяснил Криденс. Тина уже ушла на кухню, чтобы не наговорить лишнего и не расстроить Криденса своей едкостью, и он собирался объяснить Куинни, где они могут взять крекеры к кофе. — Рядом с плитой есть выдвижной ящичек, и там должны лежать коробки с… Тина прервала их разговор своим изумлённым «ох!» — А ваша кухня всегда так выглядит, Криденс? — спросила она, выглядывая из дверного проёма. Криденс не понял, что она имела в виду. Нахмурившись, он заглянул на кухню и тут же понял причину её изумления. Гора немытых тарелок и чашек с недопитым кофе лежали, сваленные в раковине, а вдоль кухонного гарнитура на полу стояли, выровнявшись, будто при построении, пустые банки из-под энергетиков. Такое количество грязной посуды просто не могло скопиться за один день. — Наверное, у Генри не было времени прибраться, — проговорил Криденс растерянно. Он ещё никогда не видел кухню в таком состоянии и, присмотревшись к плите, заметил на ней пятна от налипшей яичницы. — Обычно я сам поддерживал в доме чистоту, потому что у него очень много работы. — Ну само собой. Куинни хлопнула Тину по плечу, шикнув. — Мы с Тиной посмотрим телек, — сказала она, одарив Криденса ласковой улыбкой. Тина обиженно потёрла плечо. — Позови нас, если тебе что-нибудь понадобится. Усевшись на диван, они включили какую-то документалку о дикой природе, чтобы забить тишину, и Криденс поспешил удалиться в спальню. После того, что произошло в ту ночь, находиться в гостиной ему было некомфортно: журнальный столик — а точнее осколки, которые от него остались, — исчез, и его место занял простой деревянный. Генри, должно быть, был очень недоволен тем, что Криденс вынудил его отвлекаться на такие мелочи, как выбор нового журнального столика. Войдя в спальню, Криденс достал из гардероба чемодан, с которым когда-то переезжал от матери в квартиру Генри. Теперь Криденс собирался переехать с ним от Генри в квартиру мистера Грейвса и надеялся, что его следующий переезд не повторит всё тот же печальный сценарий. Он открыл шкаф и, расстегнув чемодан, побросал туда свои футболки, рубашки, свитера и прочую одежду. Её было довольно много, так что от некоторых вещей ему пришлось отказаться — иначе чемодан бы попросту не закрылся. Криденс оставил Генри сиреневую рубашку, которая ему так нравилась, несколько пар джинсов и почти все выходные костюмы. Генри любил, когда он одевался более официально, а Криденс считал это претенциозным. По крайней мере, его повседневная одежда снова будет с ним, и Криденсу больше не придётся одалживать одежду у Персиваля: она почти никогда не сидела на нём так, как надо, и Криденс чувствовал себя ребёнком, который вырос из своей школьной формы за летние каникулы. Покопавшись в ящиках, Криденс выудил оттуда оставшиеся после визита Частити трусы с носками. Затем он немного поколебался и открыл нижний ящик в котором, под слоем полотенец, прятал своё кружевное бельё. Было странно оставлять его здесь, но ещё страннее было везти его домой к Персивалю. Криденс гадал, как ему лучше поступить, пока внезапный гомон из гостиной не заставил его подняться. Вскочив на ноги, он в панике бросился к двери. Неужели Генри уже вернулся? Если он увидит, что Криденс притащил незнакомых девушек к ним домой, он будет в ярости. А Тина будет в ярости, если увидит, что в ярости Генри. Криденс ожидал увидеть в гостиной окровавленное место преступления, но увидел Якоба. — Что вы здесь делаете? — спросил Криденс в замешательстве. С его появлением крики в комнате прекратились: и Голдштейн, и Якоб смотрели на него в ожидании объяснений, которых Криденс не мог им дать. — Что я здесь делаю? — переспросил Якоб огорошено, вылупив на Криденса глаза. — Что ты здесь делаешь, Криденс? — Я уже ухожу, — ответил Криденс, ничуть не менее обескураженный неожиданным столкновением. — Почти. Скоро уйду. — Криденс уйдёт, когда посчитает нужным, — встряла Тина, чем вызвала у Якоба новую доза шока своим категоричным заявлением. — Это его квартира тоже. — Мы как раз пытались объяснить господину Ковальски, что ты приехал собрать свои вещи, — вмешалась Куинни, звуча наиболее здравомыслящей из них четверых. — Просто небольшое недоразумение. Конечно, мистер Ковальски очень удивился, увидев нас здесь — мы ведь совсем не знакомы. Правда, милый? Мыслительный процесс Якоба заклинило на добрую минуту, прежде чем он понял, что обращение «милый» было адресовано к нему. — Ну, само собой, — пробормотал Якоб, смущённо потирая усы. — Мистер Шоу послал меня за ноутбуком, а тут такое. Я только порог переступил, так эта дама меня чуть не прикончила. Якоб опасливо зыркнул в сторону Тины, и Куинни предусмотрительно придержала ту за руку. — Вы, наверное, торопитесь? — спросила Куинни дружелюбно. Якоб пожал плечами. — Да не очень. Хотел управиться до обеда, — ответил он, а затем переключил своё внимание на притихшего Криденса. — Так вы действительно порвали? Мистер Шоу так об этом рассказывал, что мне показалось, будто ты собираешься скоро вернуться. Криденс отвёл взгляд в сторону. — Мистер Шоу ошибается, — произнёс он негромко. — Во многих вещах сразу. — А куда ты… — Почему бы нам не выпить чашечку кофе? — внесла предложение Куинни, приобнимая Якоба за руку. Этого хватило, чтобы полностью исключить Криденса из числа волнующих Якоба тем для разговора: если бы усы могли вставать от смущения, они бы у него, конечно, непременно встали. — Только там такой беспорядок! Может быть, поможете мне найти чистые кружки? Вы наверняка здесь всё хорошо знаете! Якоб зачарованно кивнул, и Куинни увела его на кухню. Тина молча смотрела на них с таким видом, будто на её глазах разворачивалась автомобильная катастрофа. Криденс бы рассмеялся над искренним выражением ужаса на её лице, если бы обстановка хоть немного располагала его к веселью. Криденс направился обратно в спальню. Чем скорее он расправится с вещами и уйдёт, тем лучше. Что-то всеми силами стремилось оттащить его подальше от его прошлой жизни с Генри, и Криденс не собирался сопротивляться этому внутреннему порыву. Не теряя времени, он побросал в чемодан кое-какие из своих любимых книг с комиксами, несколько личных вещей вроде крема от акне на лице и, немного поколебавшись, ноутбук. Это был подарок от Генри на его прошлый день рождения, и Криденс использовал его для монтажа или — что случалось гораздо реже — для того, чтобы поиграть в компьютерные игры. Генри подарил ноутбук ему, так что Криденс имел на него полное право, не так ли? В конце концов, телефон же он забрал с собой. Вернувшись к тумбе, Криденс опустился к нижнему ящику. Ему надоело сомневаться, задерживаясь в квартире Генри дольше, чем ему бы того хотелось, так что он добавил бельё в число прочих вещей и решил, что разберётся с ним позже. Приподняв стопку свитеров, Криденс запихнул бельё вниз, так, чтобы в случае чего женские трусики не оказались первым, что бросилось бы в глаза при открытии чемодана. Помимо них в нижнем ящике оставалась небольших размеров коробка без каких-либо опознавательных надписей. Криденс уже позабыл, что хранил в ней, и потому удивился, когда, открыв её, наткнулся на анальную пробку. Помимо неё, лубриканта и презервативов, в коробке находился конверт. Криденс заглянул внутрь. Пара визиток лежали в нём, соседствуя с кусками порванной бумаги. Винтажные открытки с птицами, которые ему подарил Персиваль — или, точнее сказать, то, что сохранилось от них после встречи с Генри. Криденс бережно собрал их и спрятал в конверт, когда Генри ушёл в душ, чтобы помыться после секса. Казалось сентиментально хранить порванные открытки, но Криденсу было жалко выкидывать их. Он не избавился от них даже тогда, когда посчитал, что Персиваль предал его тайну. — Ты закончил? Испугавшись, Криденс захлопнул коробку. — Не совсем, — ответил он, стараясь не звучать взволнованно. Тина стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди. — Уже почти. Ещё минут пятнадцать. Сердце его колотилось. В том, чтобы хранить открытки, не было ничего предосудительного, но вот демонстрировать свою пробку Криденсу совсем не хотелось. Поплотнее закрыв коробку, Криденс взял из шкафа шоппер и сунул её туда. С этим он тоже разберётся позже. — Они там болтают, — рассказала Тина таким тоном, каким врачи сообщают о смерти близкого родственника. Всем своим видом выражая раздражение, она покосилась в сторону двери на кухню. — О выпечке! Тут уж Криденс не выдержал и рассмеялся. Тина так акцентировала внимание на слове «выпечка», будто выпечка являлась чем-то незаконным, как наркотики или другая контрабанда. Тина вспыхнула, как фитиль. — Якоб милый, — сказал Криденс, пытаясь то ли успокоить её, то ли поддразнить. — И до сих пор не женат. — Ну конечно, — фыркнула Тина. — Кто вообще захочет идти за него замуж? Криденс покачал головой, издавая тихий смешок. Ему казалось, что Тина раздувала из мухи слона. Якоб не был таким уж плохим, и Тина была к нему незаслуженно строга. К тому же, Куинни развлекала его исключительно ради Криденса. Наверное, у него на лице было написано, что незваная компания водителя была ему сейчас совсем не в радость. — Кстати, — заговорил Криденс, чтобы отвлечь Тину от неприятной темы, — я хотел позвать вас с Куинни кое-куда. Оживившись, Тина подошла поближе. — Куда? — Один мой знакомый писатель будет презентовать свою новую книгу на следующих выходных, — ответил Криденс, кладя в шоппер расчёску. — Его зовут Ньютон Скамандер, а его новая книжка — «О чём поют птицы». Он занимается орнитологией. В какой-то степени? Мне кажется, его интересуют все виды животных, но птицы в их числе. Последние недели его жизни были так насыщены событиями, что Криденс почти не улучал момента на переписку с Ньютом. Тот тоже было вовсю погружён в предстоящую рабочую поездку через океан, так что за всё это время они обменялись всего пятью-десятью сообщениями. Тем не менее, Криденсу очень хотелось встретиться с ним лично. Ему нравился Ньют, нравились его книги и нравились птицы. Криденс давно собирался пойти на его презентацию, и теперь Генри даже не мог ему в этом помешать. Он собирался позвать Персиваля пойти вместе с ним, но не хотел, чтобы это выглядело, как свидание. Это будет звучать неловко, а Криденсу больше не хотелось заставлять Персиваля чувствовать себя неловко из-за него. Пригласить сестёр Голдштейн было лучшим решением, и, к тому же, Криденс действительно был бы рад провести время вчетвером. — Куинни ведь тоже нравятся птицы, — произнёс Криденс немного смущённо. — Я подумал, что ей будет интересно. — К сожалению, Куинни не будет в городе в следующие выходные. — Тина слегка поникла. — В стране, если точнее. У неё запланирована поездка в Париж. — Оу. — Но я могу пойти с тобой! — поспешно добавила Тина. — Я полностью свободна и в твоём распоряжении! Криденс подозрительно сдвинул брови. — Разве тебе самой нравятся птицы? Вопрос застал Тину врасплох. — Я не испытываю к ним неприязни? — нашла она самый нейтральный ответ. — Не знаю, а это так важно? Уверена, это будет весело в любом случае. Криденс не знал, насколько весело проходят книжные презентации, но не собирался убеждать Тину в обратном. Если бы она отказалась присоединиться к нему, то ему пришлось бы звать к ним в компанию Серафину, а Криденс предпочёл бы этого избежать. — Ничего, если мистер Грейвс тоже пойдёт с нами? — уточнил он, преодолевая неловкость. — То есть, он ещё не согласился, но я собирался позвать и его тоже. — Почему я должна быть против? — Не знаю. — Криденс опешил. — Я просто… Иногда мне кажется, что я слишком навязываюсь. Может быть, мистер Грейвс вообще не захочет пойти. Наверняка ему надоело всё время быть со мной рядом. Я и так живу у него, и ещё и на работе мы постоянно видимся… — Мистер Грейвс будет рад пойти, — сказала Тина столь плутовски, что у Криденса создалось впечатление, будто ей известно что-то, что ему пока недоступно. — Не волнуйся так из-за этого. Мистер Грейвс совсем не возражает против того, что ты живёшь с ним. Он ведь сам предложил тебе это, не так ли? — Ну, да. — Тем более, что я давно не видела его таким счастливым, — подметила она. — Обычно он только и делает, что ворчит. У него выдался не ахти какой год со всем этим переездом, и пара парней из его отдела даже уволились из-за того, что мистер Грейвс их постоянно шпынял. Можешь себе представить? Нет, Криденс не мог. Подобный образ мистера Грейвса даже не укладывался у него в голове. — Одиночество на него дурно влияет. Я имею в виду, многие люди его лет предпочитают остепениться, так что у него, наверное, случился кризис среднего возраста или типа того. — Тина махнула рукой, показывая, что не слишком разбирается в психологии. — Но ты подоспел как раз вовремя! Уверена, если бы наш офис узнал, из-за кого мистер Грейвс перестал цепляться к любой мелочи, они бы коллективно скинулись тебе на букет цветов с шоколадом. Опустив взгляд, Криденс утрамбовал вещи в чемодане. Прежде он даже не пробовал взглянуть на ситуацию с такой точки зрения, но, может быть, слова Тины имели определённый смысл? Люди часто заводят собак, чтобы скрасить своё одиночество. А мистер Грейвс завёл его. Возможно, это было не самое лестное для Криденса сравнение, но вполне укладывающееся в его картину мира. — Пожалуйста, подай мне глазные капли, — попросил он, стесняясь продолжать разговор. — Они должны быть на тумбочке возле кровати. Тина развернулась, чтобы выполнить его просьбу, и почти сразу же умилённо ахнула. — Это ты на фотографии? — спросила она, беря в руки фоторамку. — Здесь ты немножко младше, чем сейчас. Криденс подполз к кровати, чтобы взглянуть на фотографию, о которой она говорила. Он не помнил, чтобы на его тумбочке стояла хоть какая-то фоторамка, так что это, должно быть, было дело рук Генри. Это было фото, сделанное приблизительно два года назад: они с Генри только недавно познакомились, и Криденс уговорил его вместе сходить на экскурсию к статуе Свободы. Ему это казалось забавным времяпрепровождением, и, к тому же, Криденс болел в тот день, когда их с классом водили подняться на статую в средней школе. На её фоне, будто туристы, они с Генри и сфотографировались. Криденс улыбался, показывая двумя пальцами знак «пис», и Генри, чуть позади, смотрел в камеру без единой эмоции на лице, как будто всё происходящее было ему немножко в тягость. Интересно, почему Генри вдруг вспомнил о ней? Все те два года, что они встречались, Генри её ненавидел и убирал обратно в альбом всякий раз, как натыкался. — Ты выглядишь таким счастливым. — Тина была слегка удивлена. С тем впечатлением, что у неё сложилось о Генри благодаря рассказам Криденса, она в какой-то степени ожидала увидеть в их квартире орудия средневековых пыток, а не фотографии влюблённой парочки. — Хороший был день? Ещё недолго поразглядывав фото, Криденс вернул рамку на тумбу. — Наверное, он мне таким казался, — ответил Криденс, опуская рамку фото вниз. Брать её с собой он не собирался. Когда со сборами было покончено, Криденс застегнул распухший от одежды чемодан. Шоппер Тина закинула к себе на плечо, чем заставила Криденса здорово покраснеть. Он принёс рабочий ноутбук Генри на кухню, чтобы передать его Якобу и избавить от необходимости переворачивать квартиру кверху дном в его тщетных поисках. Генри был не слишком аккуратен, когда дело доходило до быта: Криденс знал, где что лежит, только потому, что прожил с ним так долго. — Спасибо, Криденс, — поблагодарил Якоб. — Ну что, уйдём все вместе? Криденс кивнул. Он заметил, что грязной посуды на кухни не поубавилось, хотя, собираясь, он мог расслышать звуки смеха и звон чашек, доносящихся оттуда. Чем бы Якоб с Куинни тут ни занимались, улик они после себя не оставили. — Сказать мистеру Шоу, что ты приходил? — спросил Якоб. Криденс грустно улыбнулся и подумал о том, что это, наверное, был последний раз, когда он приходил в эту квартиру. Несмотря на обилие пустующих комнат, Криденс делил спальню с Генри. Однако у него была своя кружка, своё любимое место на кухне и своя подушка на диване, которую он обнимал, когда смотрел какой-нибудь фильм по телевизору. Теперь всё это стало чужим. — А разве вы не расскажете в любом случае? Якоб отзеркалил его улыбку. — Если честно, то придётся, — ответил он, неловко подёргивая себя за усы по привычке. Куинни тоже улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках, и Тина, стоя у них за спиной, изобразила, словно её сейчас вырвет. Улыбка Криденса стала шире. — Приятно было повидать тебя, Криденс. — Мне тоже, — сказал Криденс и почесал себя за щёку, хоть это и не было правдой. Но и ложью это назвать было нельзя. Он не испытывал к Якобу никаких отрицательных эмоций, особенно после того, как тот не стал попрекать Криденса за то, что чуть не лишился работы из-за его длинного языка. Впрочем, Якоб мог и не знать о том, как Криденс был в этом замешан. Он передал Якобу свою связку ключей от квартиры, попросив отдать их Генри по приезду, и они распрощались возле автомобиля Шоу. Куинни послала ему на прощание воздушный поцелуй, и Тина, чуть не лишившись рассудка из-за этого жеста, накинулась на сестру с требованием объяснений. Куинни это всё ужасно веселило, и она не переставала хихикать, пока Тина упрашивала её больше не заигрывать со всякими чудаковатыми типами, даже если ей снова захочется её побесить. Шоппер болтался на плече Тины, пока они вместе переходили дорогу. Криденс не мог перестать думать о том, что в нём находилось — и дело было даже не в его секс-игрушке. Открытки, о которых он уже практически не вспоминал за прочими заботами, по какой-то причине прочно врезались ему в мозг. Даже вечером, уже сидя дома у мистера Грейвса, он никак не мог заставить себя выкинуть конверт с ними — или хотя бы убрать их куда-нибудь подальше. Их хранение, несмотря на все доводы рассудка, почему-то виделось ему чем-то, чего нужно было стыдиться. Потому, когда Персиваль вернулся домой и обнаружил конверт на подоконнике в гостиной, Криденс почувствовал себя смущённым. — Что это? — спросил Персиваль с интересом, указывая на конверт. Криденс, расположившийся на диване с ноутбуком, опустил глаза в экран. — Открытки с птицами, которые вы мне подарили. Персиваль выглядел искренне обрадованным, как будто известие об открытках действительно растрогало его. — Я не знал, что ты их сохранил, — сказал он с улыбкой. — Могу я взглянуть? Если честно, я не особо внимательно разглядывал их, прежде чем купить. Просто увидел птиц и вспомнил о тебе. Криденс кивнул, подготовившись к худшему. Персиваль не только расстроится, увидев, в каком состоянии теперь пребывал его подарок, но и, без сомнения, разочаруется в самом Криденсе — винтажные открытки были первой и самой дорогой вещью, которую Персиваль подарил ему, и Криденс не смог сберечь даже их. Персиваль ахнул, и Криденс зажмурился. — Это вышло случайно, — произнёс Криденс. — То есть… Я не хотел, чтобы так получилось. Он услышал, как зашуршала бумага: видимо, Персиваль вываливал куски открыток на подоконник. — Извините, мистер Грейвс. Мне правда нравились открытки. — Это всего лишь открытки, Криденс, — ответил Персиваль, и Криденс удивился, не услышав ни злости, ни обиды в его голосе. Ничего, кроме сочувствия. — Не нужно извиняться. Криденс открыл глаза. Персиваль стоял у окна, внимательно разглядывая бумажки. — Мы ведь можем попробовать их склеить, ты знаешь? — Персиваль задумчиво потёр подбородок, прикидывая, как бы получше это провернуть. — Взять картон с клеем и собрать их поверх, как паззл. Конечно, получится не слишком аккуратно, но всё лучше, чем ничего. — Мы можем? — переспросил Криденс с надеждой. Приободрившись, он отложил ноутбук и подошёл к окну. — А вы уже делали так раньше? — Не делал, — признался Персиваль и попытался состыковать крыло голубой сойки с порванным изображением такого же голубого тела. — Но для этого ведь не нужны какие-то особенные навыки. Всего лишь немного терпения и упорства, мой мальчик. Это был первый раз, когда Персиваль обратился к нему в такой форме, и Криденс не был уверен в том, какие чувства вызвала в нём эта фраза. Персиваль, кажется, и сам удивился выбранным словам: покраснев, он стал собирать кусочки на своей ладони, чтобы перенести их на стол. — Так ты хочешь склеить их или нет? — спросил Персиваль с несвойственным ему нетерпением. — Хочу, — поспешил ответить Криденс. — Пожалуйста. Стряхнув бумажки обратно в конверт, Персиваль сунул его в руки Криденсу. — Отнеси это на кухню, — велел он. — Там ярче лампа, будет удобнее. Я возьму всё необходимое и присоединюсь к тебе через пять минут. Включив на кухне свет, Криденс сел за кухонный стол и стал ждать. И почему ему самому не пришло в голову склеить открытки? Стоило хотя бы попытаться. Это было самое очевидное решение: Генри был человеком, а не шредером, и не ставил своей целью порвать открытки до неузнаваемости. Это был импульсивный жест минутной ярости, а не продуманное членовредительство. Вытащив из конверта несколько кусков на пробу, Криденс попробовал сложить их вместе. Он плохо помнил, как выглядели открытки изначально — в конце концов, у него не было возможности как следует изучить их, — но разноцветное оперение птиц давало неплохие подсказки. Персиваль вернулся на кухню с набором для урока труда в руках. — Никогда бы не подумал, что мне это пригодится, — сказал он, включая чайник. После того, как Криденс заявил ему о своей нелюбви к кофе, Персиваль закупился всеми существующими сортами чая в пакетиках: зелёный, чёрный, с ягодами и фруктами. Криденс шутил, что превратил его кухню в чайную лавку, но такое чуткое внимание Персиваля к его вкусам было приятно. — Ну что, приступим? Криденс кивнул, проникшись его энтузиазмом. Первой, кого у них с Персивалем получилось склеить, оказалась та самая голубая сойка: она была самой броской из изображённых на открытках птиц, и, к тому же, пострадала от рук Генри наименьше всего. Управившись с ней быстрее, чем они ожидали, Криденс с Персивалем ещё сильнее загорелись идеей импровизированной реставрации. Оборванные краешки бросались в глаза, и Криденс случайно запачкал клеем уголок открытки, но картина в целом выглядела неплохо. Теперь это хотя бы было похоже на открытку, а не на набор пятнашек. — Кстати, — заговорил Персиваль, отпивая из кружки. Отказываясь изменять привычке, сам он продолжал употреблять кофе с завидной регулярностью: утром, днём и вечером. — Как дела у Голдштейн? Криденс улыбнулся, вспоминая сегодняшнюю прогулку. — Нормально, — ответил он, смазывая клеем картон. — Куинни угостила нас хот-догами, потому что Тина на неё жутко рассердилась и требовала компенсации. Было весело. Персивалю стало интересно, в чём состояла причина гнева Тины, и Криденс поделился с ним подробностями. Чаще всего он старался выражать свои мысли максимально лаконично, чтобы ненароком не утомить собеседника своими рассказами, но с Персивалем это не срабатывало. Он не только слушал то, что Криденс хотел сказать, но и вносил свою лепту в разговор, задавая вопросы и прося Криденса продолжить, когда тот отвечал слишком короткими фразами. И Криденс продолжал. В умении беззастенчиво излагать свои самые сокровенные и даже глупые мысли до Модести ему было ещё далеко, однако Криденс делал большие успехи. — Бедный мистер Ковальски, — покачал головой Персиваль, посмеявшись. — В офисе за Куинни постоянно кто-то увивался, и им обоим доставляло это массу неудобств. Мне даже пришлось уволить одного парня после того, как тот стал преследовать их после работы. Видимо, Порпентина наточила зуб на всех потенциальных поклонников. — Но Якоб не поклонник! — вступился за того Криденс. — Куинни сама позвала его пить кофе. Персиваль улыбнулся уголком губ. — Может быть, Куинни с Порпентиной видят что-то, чего не видишь ты, — проговорил он загадочно, а затем снова рассмеялся, увидев выражение обиженного непонимания на лице Криденса. — Не переживай, Криденс. Не думаю, что мистер Ковальски воспринял это близко к сердцу: за время работы на господина Шоу, у него должен был сформироваться иммунитет к подобному поведению. Криденс был вынужден признать его правоту. — Мы с Тиной пойдём на книжную презентацию на следующих выходных, — выпалил он, собирая воедино все кусочки с изображением птичьей клетки. — Хотите пойти вместе с нами, мистер Грейвс? — Книжная презентация? — удивился Персиваль. — Не знал, что ты настолько увлечён книгами. Криденс объяснил ему суть мероприятия, в двух словах рассказав о Ньюте и предстоящем выпуске его новой орнитологической книги. — Конечно, я буду рад пойти с тобой, — сказал Персиваль после, и Криденс почувствовал, как кто-то убрал камень у него с плеч. — С вами. Почему бы и нет? Криденс потянулся за ещё одним куском открытки с клеткой. Персиваль тоже собирался взять его, и пальцы их столкнулись — ненадолго, всего на секунду или две, прежде чем Персиваль одёрнул их. — К слову, — вновь заговорил Персиваль, кашлянув в кулак, — ты больше не снимаешь свои видео с птицами? — Криденс отрицательно мотнул головой. — Почему? Криденс пожал плечами. — Ну, Криденс. Это не ответ. — Я не знаю. Сейчас это кажется каким-то бессмысленным. — Мне нравились твои видео, — заметил Персиваль мягко. — Это хорошее хобби. К тому же, ты никогда не думал, что в теории мог бы зарабатывать на них в будущем? Криденс в шоке уставился на него. — Зарабатывать? — переспросил он неверяще. — На видео с птицами? — Люди зарабатывают на видео, посвящённых самым разнообразным вещам, и птицы — это даже не самое странное, что можно найти среди интернет-контента, — сказал Персиваль, не разделяя его изумления. — Ты ведь не собираешься быть секретарём до самой смерти, не так ли? Не пойми меня неправильно, Криденс. В работе секретаря нет ничего плохого, также как нет ничего плохо в любви к работе такого рода. Но ты ведь не твой случай. Ты её не любишь. — Я не… Криденс приготовился защищаться, но Персиваль не дал ему такой возможности. — Я говорю это не для того, чтобы обвинить тебя, — предупредил он. — Я всего лишь считаю, что люди должны заниматься тем, что им нравится. Жизнь у тебя только одна, Криденс. Криденс приклеил к картону кусок клетки с погнутой жёрдочкой. Ворон на изображении столь яростно рвался из клетки, что сломал её. — Я понимаю, что вы правы, — признал он. — Просто пока не понимаю, что мне с этим делать. — Всё в порядке, — ответил Персиваль, послав ему сопереживающую улыбку. — Тебе не нужно торопиться с этим. Просто решил внести предложение. — А вам что, работа в офисе нравится? — У меня нет никакой особенной страсти к сигнализациям и прочим системам безопасности, если ты об этом. — Улыбка Персиваля сделалась шире. — Но работа такого рода даёт мне финансовый комфорт. Не могу сказать, что мне это не нравится — в каком-то смысле, я привык жить на широкую ногу, и мне было бы тяжело отказаться от этого, так что должность директора меня вполне удовлетворяет. Внезапная мысль, навеянная разговором о деньгах, посетила Криденса. — Я вдруг понял, — сказал он, — что так и не спросил у вас, что вы приобрели на том аукционе. Вы сказали, что выиграли какой-то слот. Но какой именно? — О. — Персиваль моргнул, совсем не ожидая такого поворота. — Ты не забыл. — Неужели тут где-то стоят часы с кукушкой, а я их проглядел? Персиваль тихо усмехнулся. — Нет, нет. Никаких часов с кукушкой. — Закончив открытку с дроздом, он положил её сохнуть к окну. — Подожди здесь. Я сейчас принесу. Персиваль ушёл в спальню, и Криденс поёрзал на стуле от нетерпения, предвкушая увидеть какую-нибудь диковинную шкатулку или абсурдно дорогую чернильницу из девятнадцатого века. Но из спальни Персиваль принёс музыкальную пластинку. «Хороший парень», было написано на ней, а чуть ниже — имя самого исполнителя. Бенни Гудмен. Криденс не знал, кто это такой, и боялся прослыть невежественным. — Джазовый исполнитель, — сказал Персиваль, видя его замешательство. Он держал пластинку, надев на руки перчатки, чтобы не оставить на своём сокровище клея, и Криденс тоже не решался прикоснуться к ней своими грязными пальцами. Судя по всему, для Персиваля она многое значила. — Это одно из сочинений, которое он написал совместно с Хелен Уорд. Конец тридцатых, и пластинка оттуда же. — Ого, — выдал поражённый Криденс. — Вы уже слушали её? — Саму композицию — да, но не на этой пластинке, — признался Персиваль, садясь на стул. — К сожалению, у меня нет проигрывателя. Глупо, да? У меня целая коллекция виниловых пластинок, но нет винилового проигрывателя для них. Никак не могу выбрать. — Это не глупо, — нерешительно возразил Криденс. — А у вас что, правда целая коллекция? Персиваль кивнул с, кажется, лёгким смущением. — Мне нравятся старинные вещи, — сказал он негромко, будто делился с Криденсом секретом. — Нравится думать о том, какая у них богатая история, и сколько людей обладали ими до меня. Кто-то жил, владея ими, а затем умирал, и вещь переходила к следующему владельцу — и так до бесконечности. Если задуматься об этом, то можно найти в этом что-то завораживающее. Мне кажется, в них есть какой-то шарм, которого не хватает многим современным вещам. Криденс понимающе кивнул. Для него старые вещи были всего лишь старыми вещами: увидев антиквариат в магазине, Криденс, скорее всего, назвал бы его пылесборником или проигнорировал. Винтажные открытки, которые ему подарил Персиваль, Криденсу понравились, но ценителем старинных находок он себя назвать не мог. И на аукцион антикварных товаров он пошёл лишь потому, что Генри позвал его туда. Если бы Генри позвал его на дегустацию вин или скачки, Криденс пошёл бы и туда, однако это не имело бы никакого отношения к увлечениям Криденса. Да и к увлечениям Генри тоже. Но Персиваль относился к этому иначе. Раз Персиваль решил поделиться с ним своей маленькой страстью, значит верил, что Криденс не станет над ней потешаться — какой бы странной она ему ни казалась. Даже если самого Криденса антиквариат интересовал мало, он считал правильным поддержать интерес мистера Грейвса. Персиваль всегда был чуток и внимателен ко всему, что увлекало или волновало самого Криденса, и Криденсу хотелось отплатить ему тем же. — Здорово, — сказал он. — Я раньше таких пластинок даже вживую не видел. — Можешь не притворяться, Криденс. — Улыбка Персиваля сделалась грустной. — Я знаю, что это ужасно скучно. Честно признаться, я тот ещё зануда. — Ничего это не скучно, — заспорил тот. — Уж точно не скучнее, чем птицы. Персиваль убрал пластинку в защитную плёнку, в которой хранил её до этого. — Немного печальное зрелище, разве нет? — спросил он. — Мне скоро сорок, а я до сих пор живу один и храню в своей спальне всякий хлам из двадцатого века. Криденс потупился. — Вы живёте не один, — напомнил он. — Ну, ты ведь понимаешь, о чём я. Криденс понимал. Но не знал, какие ещё слова поддержки найти. — Сорок — это не так уж и много, — сказал он как-то по-дурацки, чем вызвал у Персиваля очередной опечаленный смешок. — И если уж на то пошло, то этот, как вы сказали, хлам, наверное, дороже всех моих вещей вместе взятых. Не очень-то честно так его называть. — Справедливое замечание. — Нет ничего плохого в том, чтобы что-то коллекционировать, — настаивал Криденс. Он правда в это верил и не понимал, почему Персиваль так сильно стесняется своего хобби. — Или увлекаться старыми вещами. Нужно заниматься тем, что нравится. Жизнь у вас только одна, мистер Грейвс. Персиваль настолько не был готов услышать от него нечто подобное, что даже повеселел. — Используешь моё же оружие против меня, молодой человек? Криденс оживился, предчувствуя победу. Персиваль больше не грустил, и это было главное. — Я сам бы не сказал лучше, — ответил Криденс, нисколько не лукавя. — К тому же, это правда. Можно подумать, коллекционировать виниловые пластинки — это какое-то преступление, за которое казнят во всех цивилизованных странах. — Когда ты формулируешь это подобным образом, то звучит действительно не очень. — Я тоже хочу послушать этого «Хорошего парня», — додавил Криденс в порыве нежданного вдохновения. — Вы включите мне? Его же можно найти в интернете? Персиваль положил пластинку на кухонный гарнитур, где до неё не мог добраться клей. — Давай сначала закончим с открытками, — предложил он. Криденс был согласен не откладывать работу на потом, так что отхлебнул мятного чая и принялся энергично доклеивать последнюю открытку с вороном. Он уже собрал воедино все частички клетки и большую часть самой птицы, и теперь возился с одноцветными кусками бежевого фона. Беря во внимание то, насколько похожи они были между собой, клеить их было не только тяжело, но и скучно. Если бы не пришедший ему на помощь Персиваль, то Криденс бы, вероятно, психанул и бросил бы затею до завтра. Наконец с фоном было покончено, и единственным недостающей частью оставался центральный элемент — собственно, непосредственная голова ворона. Внезапно Криденс понял, что бумаги больше не осталось. — Ты ведь убрал все кусочки открыток в конверт, не так ли? — спросил Персиваль, вытряхивая из конверта визитки. Помимо них, внутри было пусто. — Не мог он куда-нибудь затеряться? — Может быть, он залетел куда-нибудь под диван и я не заметил его, пока собирал открытки с пола, — расстроенно пробормотал Криденс и спрятал визитки в конверт. Посмотрев на результат своей работы, он не сдержал тоскливого вздоха. — Не хватает самого важного кусочка. Персиваль придвинул стул ближе, чтобы взглянуть на открытку с его ракурса. — Можно попробовать дорисовать самому? — предложил он неуверенно. — Или попросить Куинни. Наверняка для неё это не станет трудностью. Криденс задумался, поглаживая пустое место в центре открытки подушечкой пальца. — Я даже не знаю. — Он колебался с ответом. Было бы не так обидно, если бы потерялся кусок фона или даже лапы, но без головы ворон выглядел… странно. И всё же Криденсу не казалось, что дорисовывать птицу самостоятельно было верным решением. Что-то в этом ощущалось неправильным. — Попробуй взглянуть на это с другой стороны, — предложил Персиваль. — Представь, что это такое смелое авторское решение. Ну, знаешь, вроде современного искусства со скрытым подтекстом. — И какой же у безголового ворона скрытый подтекст? — Тебе решать, — выкрутился он. — Это же твои открытки. Персиваль хитро подмигнул ему, и Криденс подумал о том, как легло было влюбиться в него. Убрав открытки в безопасное место, они вымыли руки и провели остаток вечера, слушая джаз. Криденс отдал Персивалю свой ноутбук, и тот, немного покопавшись среди плейлистов, включил ему подборку своих любимых композиций Бенни Гудмена. Криденс был равнодушен к джазу, но пронизанная любовью улыбка Персиваля стоила того, чтобы попытаться проникнуться новым для себя музыкальным жанром. Персиваль не только любил джаз, но и хорошо в нём разбирался: какая бы песня ни заиграла, у него в арсенале имелся какой-нибудь занятный факт об истории её создания. Персиваль подмечал в их тексте вещи, которые Криденс никогда бы не заметил, если бы слушал музыку один. Когда разговор зашёл о джазе в целом, Криденс признался, что никогда не слышал «Лунный свет в Вермонте», о котором Персиваль отзывался с особенным восторгом. Услышав это, Персиваль практически схватился за сердце. — Это же Фрэнк Синатра! — Я слышал «Унеси меня на Луну», — произнёс Криденс, и его растерянный тон заставил фразу звучать, как вопрос. — Извините. Я даже не знаю, что ещё сказать в своё оправдание. Свет от экрана ноутбука, который Персиваль держал на своих коленях, окрашивал его лицо в светло-голубой. Они расположились в гостиной: Криденс лежал на диване, на котором он провёл уже столько ночей, что теперь то и дело порывался назвать его своим диваном. — Если бы я мог, я бы сводил тебя на концерт, — сказал Персиваль, бегая глазами по тексту на открытой в интернете страницу. — Мне кажется, кое-что из его репертуара могло бы тебе понравиться. Но не беспокойся, я больше не собираюсь донимать тебя музыкой. Наверняка ты уже ждёшь не дождёшься, когда старик перестанет тебя мучить и уйдёт в свою комнату. Криденс слегка надавил ступнёй на его бедро, прежде чем просунуть ноги за спину Персиваля. — Никогда не замечал, что бы вы так сильно страдали самоуничижением, — сказал он, вытягиваясь на диване во весь рост. — Что это за внезапная склонность к самобичеванию? Вы уже как будто в могилу собрались, мистер Грейвс. — То, что ты зовёшь меня мистером Грейвсом, никак не помогает. Криденс зевнул, поворачиваясь на бок. — Мне нравится ваша фамилия, — сказал он. — Она у вас очень говорящая. Персиваль улыбнулся. — И всё же, уже довольно поздно, — заметил он. — Хочешь, чтобы я ушёл? Криденс закрыл глаза. Он не хотел и не видел смысла скрывать это. — Но ты ведь уже засыпаешь. — Ну и ладно, — сказал Криденс. — Включите мне «Лунный свет в Вермонте». Персиваль послушался, включая ему выбранную композицию. А затем ещё одну, и ещё. Криденс лежал с закрытыми глазами, ощущая тепло тела Персиваля у своих ног, и дрейфовал между сном и реальностью под звуки убаюкивающего джаза. — Криденс! Этот голос не принадлежал Персивалю, и Криденс открыл глаза, чтобы увидеть, кто говорит с ним. Генри стоял возле дивана, наклонившись над ним, и звал Криденса по имени. Криденс вздрогнул и заозирался по сторонам, ещё не вполне очнувшись ото сна. Он не понимал, где находится, и, что самое страшное, не помнил, где должен был находиться. Все воспоминания, которые он имел, были огорожены от него забором; все мысли, которые появлялись в его голове, были заволочены густым туманом. Генри сел рядом с ним, и Криденс с каким-то отупелым смирением вдруг понял, что не одет. — Мне нравится твоя причёска, — услышал Криденс, хотя губы Генри по-прежнему оставались неподвижными. Его знакомый Криденсу голос доносился отовсюду сразу и ниоткуда конкретно. — Каким-то образом она заставляет тебя выглядеть невинно. Криденс почувствовал прикосновение руки к своей голове и мягкую, но настойчивую силу, с которой Генри потрепал его волосы также, как делал миллионы раз до этого. Страх с примесью отвращения сжал сердце Криденса, будто в тиски. — Хотя мы оба прекрасно знаем, какой ты на самом деле, не так ли? Когда лицо Генри приблизилась к его лицу, чтобы поцеловать, Криденс не смог заставить себя отвернуться. Его окаменевшие голова и шея больше не ощущались как части его собственного тела, которые Криденс мог контролировать. Будто обвитый невидимыми путами, он чувствовал на своей груди давление от навалившегося на него тела Генри, и мог лишь лежать и ждать, пока неизбежное случится. — Ты мелкая потаскуха. Где-то совсем рядом разбилось стекло. Рот Генри наконец приоткрылся, но вместо слов из него полилась наружу смешанная с густой чёрной жидкостью кровь. Несколько её вязких капель упали Криденсу на лицо; на щёки, лоб и даже веки, и Криденс чувствовал их навязчивое парализующее давление у своих ресниц, неспособный сморгнуть. Генри поцеловал его, и поцелуй вынудил Криденса проснуться. Он лежал в тёмной гостиной, всё ещё не в состоянии пошевелиться, словно пустив корни. Криденс хотел убежать и не мог; хотел закричать, позвать кого-нибудь на помощь, и не мог. Что-то давило ему на грудь, выбивая воздух из лёгких, и не давало подняться с дивана. Кто-то был здесь. Генри, Персиваль, кто-то другой — но он был. Криденс ощущал его присутствие. Никогда в своей жизни он не испытывал настолько сильного страха. Страх заполонил собой каждую клеточку его тела, расползаясь по венам вместо крови. Кричать, нужно было кричать! Словно в горячке, Криденс не мог думать ни о чём другом. Но, едва почувствовав, как способность шевелиться вернулась к нему, вскочил на ноги без единого звука, бегом преодолел расстояние до стены и нажал на выключатель. Зажёгся яркий свет, и Криденс слеповато заозирался по сторонам, выискивая второго человека в комнате. Когда открылась ведущая в спальню дверь, и разбуженный шумом Персиваль заглянул в гостиную, Криденс, не думая, бросился в его объятия. Криденс буквально налетел на него, чудом не сбивая с ног. Тепло его настоящего, физического тела принесло Криденсу такое облегчение, что ещё бы немного, и одно лишь оно довело бы Криденса до слёз. — Криденс? — позвал Персиваль в полной растерянности. Он стоял, подняв руки, и не знал, как себя вести. — Что случилось? Почему ты не спишь? Криденс помотал головой, сильнее сжимая его в своих объятиях. Его сердце бешено колотилось у самого горла, и Криденс боялся, что выплюнет его, если откроет рот и скажет хоть слово. — Тут кто-то есть, — выдавил Криденс в конце концов и тут же прижал к губам ладонь. Он промычал сквозь неё: — В комнате. Спустя минуту или две сомнений, рука Персиваля легла ему на спину, защищая, и коленки Криденса неестественно согнулись внутрь, подкосившись. Испугавшись, что тот сейчас упадёт, Персиваль стал держать его крепче. — Тут никого нет, Криденс, — сказал он, осмотревшись, и немного погладил его по лопаткам. — Только мы, я и ты. — Есть. — Нет, — настоял Персиваль. — Давай я всё обыщу, и ты в этом убедишься. Криденс в панике вцепился в его пижаму. Мысль о том, чтобы выпустить Персиваля из объятий, была для него равносильна угрозе ядерного апокалипсиса. — Нет! — Хорошо-хорошо, — поспешно согласился Персиваль. — Не обыщу. Почему ты решил, что кто-то сюда ворвался? Мы ведь на четвёртом этаже. — Я просто знаю, — сказал Криденс, не понимая, как объяснить Персивалю причину своих волнений. Неужели он не чувствовал чужое присутствия столь же явственно, как Криденс? — Он здесь. Сидел у меня на груди. Не пускал меня. Персиваль в смятении гладил его по плечам, не произнося ни слова, а затем издал понимающий вздох. — Ох, — сказал он. — Наверное, у тебя был сонный паралич. — Сонный что? — Ты проснулся, но твой мозг ещё нет, — объяснил Персиваль. — У тебя раньше такого не было? Нет, у Криденса такого никогда не было. Он когда-то слышал о том, что такое возможно — бодрствующее сознание при спящем теле, — читал что-то в интернете, но ни разу не испытывал сам. — Если это поможет тебе почувствовать себя легче, то давай я всё же осмотрю квартиру, — предложил Персиваль, осторожно попробовав отстранить Криденса от своей груди. Криденс продолжал держаться за неё с отчаянием котёнка, не желающего купаться в ванне. — Тогда ты точно будешь уверен, что здесь никого кроме нас нет. Ладно, Криденс? Можем сделать это вместе. Криденс опять замотал головой. — Криденс, сейчас два часа ночи, — произнёс Персиваль, чувствуя себя ужасно сконфуженно. Если Криденсу прежде не доводилось переживать сонный паралич, то ему прежде не приходилось находить себя в подобных ситуациях. Он неловко кашлянул. — Мы же… Мы же не можем вот так и дальше стоять. Сквозь чудовищное сопротивление тела Криденс разжал пальцы, сомкнутые на кофте Персиваля. Ткань на его пижаме измялась настолько сильно, что было похоже, будто её пожевал щенок. — Пойдём в мою комнату, — выдвинул предложение Персиваль, когда наконец уговорил Криденса сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться. — Я зажгу тебе ночник на тумбочке, и поспишь сегодня там. А я переберусь в гостиную. На сей раз Криденс согласился. Перспектива вернуться спать на диван, на котором на него обрушился весь этот кошмар, была ещё хуже ядерного-апокалипсиса-после-разрыва-объятий. Персиваль подтолкнул его в сторону спальни, и Криденс без сопротивления пошёл. Простыни, с которых совсем недавно вскочил Персиваль, ещё хранили на себе тепло его тела. Криденс прислонился щекой к одной из подушек и понял, что это была подушка, на которой спал Персиваль — она, в отличие от тех, что лежали по соседству, тоже была тёплой. Криденс зарылся в неё носом, вдыхая запах табака, кофе и ромашкового геля для душа, и почувствовал вернувшееся вдруг желание расплакаться. Животный страх, который одолел его этой ночью, сменился усталостью и унизительной жалостью к самому себе. Ему совсем не хотелось рассказывать Персивалю о том, что ему приснилось. Не хотелось даже думать и вспоминать об этом. Хотелось только стереть и Генри, и всё, что с ним было связано, из своих памяти и жизни. Персиваль включил ночник, и его тусклый свет задел край кровати. Не отрываясь от подушки, Криденс услышал последовавшие за этим шаги. — Не уходите. Криденс оттарабанил эти два слова так быстро, что их смысл полностью ускользнул от Персиваля. — Что? Впрочем, дело могло быть совсем не в скорости говорения. — Пожалуйста, не уходите, — повторил Криденс, решившись поднять на Персиваля взгляд. Глаза Персиваля сонно слипались, и сам он выглядел, будто выпавший из гнезда птенец — растерянный, взволнованный и растрёпанный после вынужденного резкого пробуждения. — Можно мне поспать вместе с вами? Я не хочу оставаться один. Желание было импульсивным и не слишком разумным, но Криденс не мог сопротивляться ему. Даже не очень хотел. Персиваль молчал около десяти секунд, в течение которых Криденс успел запереживать, что тот откажется, и даже раскрыл рот, чтобы взять свои слова обратно, но не успел. — Ладно, — выдал Персиваль нерешительно. Он говорил и двигался как-то заторможено, и Криденс списал это на сонливость, которую Персиваль испытывал. — Да, конечно. Давай поспим вдвоём. Кровать, на которой спал Персиваль, была двуспальной и легко вмещала на себе и Персиваля, и Криденса. Не было нужды даже лишний раз прижиматься друг к другу: места хватало с лихвой. Персиваль лёг рядом с ним, держа между их телами деликатную дистанцию, и накрыл их обоих одеялом. Криденс всё ещё был в домашней одежде, в которой сидел вечером, прежде чем отрубиться. Он предпочёл бы спать в пижаме, которую подарил ему Персиваль. От неё не пахло ни табаком, ни кофе, но она всё равно ощущалась, как нечто прежде принадлежавшее Персивалю, и Криденсу это нравилось. Рука Персиваля коснулась его волос. Криденс вздрогнул, ожидая, что прикосновение возвратит назад страх и отвращение, что вселил в него этот жест из сна, но этого не произошло. Персиваль погладил его по голове, и Криденс, поддавшись этой простой ласке, расслабился. Он больше не шевелился, и Персиваль, видимо, посчитав, что Криденс заснул, продолжал монотонно поглаживать его какое-то время. Лёгкие, незатейливые движения рукой туда-сюда. Притворяющийся спящим Криденс действительно почувствовал, что начинает засыпать. Спустя время Персиваль что-то забормотал, и Криденс напряг слух, чтобы расслышать его слова. — Жаль, что я не встретил тебя раньше, — произнёс Персиваль на грани слышимости. С этими словами он погладил Криденса в последний раз, а затем отвернулся и уснул.