О чём поют птицы

Войдя в квартиру, Персиваль обнаружил Криденса пристроившимся на диване с телефоном. Судя по звукам, доносящимся из динамика, он смотрел какое-то видео, и крайне сосредоточенное выражение на лице Криденса указывало на то, что он этим делом, как минимум, заинтересован. — Привет, — поздоровался Персиваль, скидывая с себя мокрые после дождя ботинки. Криденс бросил на него взгляд из-за телефона. — Здравствуйте, — сказал он в ответ, немного убавив звук. — Как прошёл вечер? Персиваль двинулся в гостиную, на ходу развязывая галстук, и Криденс смог при свете рассмотреть его уставшее лицо. Криденса увиденное удивило. Разве так выглядят люди, возвращающиеся со свидания? Впрочем, Персиваль ведь мог и дальше продолжать скрывать от него истинную цель своего похода «кое-куда». Разыгрывать комедию, чтобы не задеть чувства Криденса или типа того. Это бы было в его духе, хотя чувства, о которых Персиваль так заботился, были бы гораздо сильнее задеты его враньём, чем горькой для Криденса правдой. Справедливости ради, тут Криденс был не в праве возмущаться. Он и сам собирался изображать из себя само безразличие: даже врубил наугад какое-то видео из вкладки рекомендаций, и теперь всеми силами старался сделать вид, будто ему действительно интересно, как построить беседку своими руками. — Если честно, то довольно паршиво, — ответил Персиваль. Сев рядом с Криденсом, он закинул руки за голову и с чувством выдохнул. Это не очень походило на актёрскую игру, и Криденс понизил громкость видео ещё на несколько отметок. — Почему? — спросил он из любопытства. Он не собирался подставлять Серафину, задавая Персивалю прямые вопросы, но ему было интересно, станет ли Персиваль врать ему по поводу свидания. — Где вы были? Или это какой-то секрет? Персиваль сомкнул веки, давая глазам отдохнуть. — Это не секрет, — ответил он сдержанно. — Я был в ресторане. Криденс нажал на паузу. — А мне нельзя было пойти в ресторан вместе с вами? Персиваль приоткрыл один глаз, чтобы взглянуть на него после такой провокации. — Я тебя звал, — напомнил он. — Ты отказался. Криденс разочарованно поджал губы. Подойти к вопросу становилось всё сложнее. — Ну… — Он смешался. — Я мог передумать. — И ты передумал? Криденс не ответил. Он не знал, что сказать. — Забудь. — Персиваль махнул рукой. — Это был плохой вечер и плохая идея с самого начала. — Почему? Криденс так редко напирал с расспросами в столь откровенной манере, что Персиваль вполне мог начать что-либо подозревать. Но желание, нет, необходимость знать распирала Криденса изнутри. — Потому что я ужинал с другим мужчиной, — произнёс Персиваль, отвечая откровенностью на откровенность. Так легко, как будто от его слова не зависела жизнь Криденса. — И мы оба оказались не слишком впечатлены друг другом. Полагаю, я его немного разочаровал, и он остался не в большом восторге от моего занудства. — Мне жаль, — сказал Криденс, опуская взгляд в телефон. — Не обращайте внимания. Раз вы ему не понравились, то он, скорее всего, какой-то ненормальный. Персиваль снисходительно улыбнулся ему. — Я не собирался идти ужинать с ним сегодня, — сказал он, — но он позвонил, и планы слегка изменились. В итоге мы зря потратили время друг друга. Почему-то я думал, что это поможет мне отпустить ситуацию и забыться, однако по-честному ходить на свидания не имело никакого смысла с самого начала. Пялясь на стоп-кадр с недостроенной крышей беседки, Криденс не мог отважиться поднять глаза. — Почему? — Потому что мне нравишься ты. В приливе внезапной смелости Криденс посмотрел на него. Он ненадолго замер, чтобы сохранить в памяти эту картину: тень от ресниц на лице Персиваля, тёплый желтоватый свет лампы, лежащий на его щеке с двумя родинками, его свисающий с плеча розовый галстук и расстёгнутые верхние пуговицы рубашки. Когда он говорил, от его губ почти неслышно пахло вином. Криденс хотел спросить у него, какое вино они пили за ужином и не попали ли в пробку по дороге домой, хотел задать ему миллиард вопросов о Серафине и о том, что сказал ему Генри после того, как Криденс сбежал из книжного магазина. А самое главное о том, как всё это было возможно. — Нравлюсь? — шокировано переспросил Криденс. — Что это значит? Персиваль наклонил голову, и тень от волос спрятала от Криденса две его родинки. — Ты, наверное, первый человек в моей жизни, кто додумался такое спросить. Криденс коснулся своей руки, незаметно щипая себя двумя пальцами. Нет, это был не сон. — Я думал, что не нравлюсь вам. — Почему? Теперь настала очередь Персиваля спрашивать. — Потому что… — Язык Криденса споткнулся. — Я не знаю. Существуют какие-то признаки? — Мне казалось, я вполне ясно дал тебе знать об этом. — Когда? Персиваль пожал плечами. — Ещё тогда, на выставке, — напомнил Персиваль спокойно. — Я сказал тебе, что ты мне нравишься. С тех пор ничего не изменилось. На несколько секунд простота этого признания настолько ошеломила Криденса, что он потерял способность выражать мысли. Всё его представление о мире, которое он выстроил за последние дни, перевернулось с ног на голову. А Персиваль выглядел так, будто не произошло ничего удивительного. Будто Персиваль каждый день рассказывал Криденсу о том, что небо голубое, и Криденс был глупцом, потому что всё ещё не замечал этого. — Можно я вас поцелую? Криденс приготовился к отказу, но, вопреки ожиданиям, Персиваль неожиданно кивнул. Придвинувшись к нему ближе, Криденс положил обе руки Персивалю на плечи и закрыл глаза. Горячее дыхание Персиваля приближалось к нему, пока не осталось совсем обжигающим — и тогда их губы наконец соприкоснулись. Они стали медленно целоваться. Губы Персиваля были всё такими же мягкими и гладкими, как во время их первого поцелуя — и каждого несуществующего последующего, что Криденс воображал в мире своих фантазий. Изо рта Персиваля пахло вином и мятной жевательной резинкой, и, впервые за долгое время, не пахло сигаретами. Чувствовать, как Персиваль, настоящий Персиваль, целовал его в ответ было настолько хорошо, что сквозь поцелуй из Криденса прорвался наружу жалостливый звук облегчения. Рука Персиваля коснулась его щеки, успокаивая, и Криденс скользнул языком вглубь его рта. Ощущение неспособности насытиться становилось физическим: Криденс сминал губами его губы, обсасывал язык, будто желая поглотить, и думал о том, что, кажется, понял, что имели в виду люди, говоря, что хотят съесть своих любимых. Криденс скользнул руками ниже, стискивая в пальцах ткань его дорогого костюма и не давая отстраниться. С безнадёжным отчаянием он впивался в губы Персиваля, пока мог. Казалось, прошли часы, прежде чем они наконец разорвали поцелуй. — Я не думал, что это когда-нибудь произойдёт, — выдал Криденс сиплым голосом, совсем не похожим на его обычный голос. Он приложил ладонь к горлу, потирая его, опьянённый этим поцелуем сильнее, чем виски с апельсиновым соком. Печально улыбнувшись, Персиваль стёр капельку слюны с уголка его ставших чересчур чувствительными губ. Криденс едва удержался от того, чтобы ухватить ими его палец. Он хотел обсасывать его в своём рту, пока подушечка не станет морщинистой от влаги, а потом укусить. А потом поцеловать Персиваля опять, вновь и вновь, раз за разом, пока пустота в центре его груди наконец не затянется. — Если честно, — пробормотал Персиваль, — я тоже. Упавшие на лоб прядки тёмных волос лезли ему в глаза, и Криденс помог ему убрать их, пригладив обратно к макушке. Персиваль выглядел настолько потерянным, что, казалось, даже не до конца понял, что именно Криденс сейчас сделал. Криденс редко видел его настолько растерянным, хотя, признаться, в последнее время предпринимал много попыток к тому, чтобы застать его врасплох своими поступками. Сам Криденс, впрочем, недалеко ушёл от него. — Я не понимаю, как это возможно, — признался Криденс. — Всё это время вы… Мне казалось, что вы меня избегаете. — Избегаю? — Когда мы случайно прикасались друг к другу, вы всегда старались убрать руку первым, — ответил он. — Даже если это было что-то незначительное. И в те разы, когда я пытался… Внезапное воспоминание о прошлой ночи пронзило мозг Криденса, словно стрела. Боже, чего он только не пытался сделать! — Почему тогда… — Криденс закрыл горящее лицо ладонью. — Если я вам нравился, почему вы мне отказывали? Персиваль коснулся его руки, чтобы убрать её от лица, и на этот раз Криденс подчинился. Прикосновение Персиваля, в отличие от поцелуя, было мокрым и освежающе холодным. Он ещё не успел полностью высохнуть после того, как вернулся с улицы. — Потому что ты находишься в зависимом положении, Криденс, — объяснил он мягко. — И я не должен пользоваться этим, чтобы привязывать тебя к себе. Криденс посмотрел на него в замешательстве. — Но я хочу, чтобы вы воспользовались этим! Горько усмехнувшись, Персиваль покачал головой. — Ты не понимаешь, — укорил он ласково. — Мы с тобой находимся не в равных условиях. Криденс действительно не понимал. — Но я ведь устроился на работу, — возразил он. — Ну, то есть, конечно, мой оклад не очень большой, и вы мой директор, но ведь… Поток его слов был прерван негромким, но настойчивым «тшш». Персиваль сложил обе его ладони в своих, обнимая их «лодочкой». Криденс чувствовал, как каждая клеточка его тела взрывалась фейерверком от этих незатейливых прикосновений. Никогда прежде Персиваль не был столь близок к нему, никогда не обходился с его телом с нежностью настолько неприкрытой. — Криденс, я не об этом, — терпеливо сказал Персиваль. — Я знаю, ты часто переживаешь о том, чтобы не расстроить меня чем-нибудь. Тебе кажется, что ты находишься у меня в долгу, и что тебе нужно чем-то отплачивать мне за то, что я тебе дал, прошу заметить, исключительно по собственной воле. Ты уверен, что если я попрошу тебя о чём-нибудь, ты точно сможешь отказать мне? — Конечно, — спешно подтвердил Криденс. — Я смогу. Я постоянно говорю вам «нет». — Я говорю не о таких вещах, как предложения пойти в пиццерию или вопрос о том, будешь ли ты доедать свои брокколи. — Персиваль улыбнулся уголком губ, но Криденсу было не до смеха. — Конечно, с этим ты отлично справляешься. Что-то внутри Криденса начало болезненно сжалось из-за его слов. — Но что, если я скажу тебе бросить работу? Перестать общаться с друзьями, перекрасить волосы в светлый? Или если я сейчас раздену тебя, — продолжил тот, — и скажу греть мой член у себя во рту ближайшие, скажем, два часа, то что ты на это скажешь? Однажды Генри попросил подержать его член, пока он работает, и после этого Криденс не мог пошевелить челюстью без боли. Это было неудобно, жарко и немного унизительно: сидеть, согнувшись, у него под столом, без возможности потянуться или сменить позу. Генри опускал к нему руку лишь для того, чтобы потрепать за волосы, будто щенка, хорошо выполняющего команды, и к тому моменту, как Генри закончил отстукивать на клавиатуре отчёт, голова Криденса плыла от нехватки кислорода. Он помедлил, прежде чем ответить. — Если вы действительно этого очень сильно хотите, то… Не дав ему закончить, Персиваль сильнее сжал его ладони в руках. — Я почти уверен, что ты найдёшь способ уговорить себя на это, — сказал он. — Потому что если мы поссоримся, и ты разозлишь меня своим «нет», тебе некуда будет пойти. Так тебе наверняка кажется, несмотря на то, что это имеет довольно мало общего с действительностью. Но это и есть неравноправие, и так быть не должно. Каждый раз, когда ты… Когда я позволяю себе быть с тобой ближе, чем стоит, я чувствую, что злоупотребляю твоей уязвимостью. Криденс закусил губу. Это было настолько похоже на упрёки, которые Криденс слышал из уст Генри, что, всхлипнув, Криденс испытал моментальное желание вырваться и спрятаться в ванной комнате. Он очень надеялся, что у него получится не расплакаться, но не мог заявить это с уверенностью. — Я так и знал. Генри был прав насчёт меня, — сказал он обречённо. — Вы тоже считаете, что я такой. Что я просто шлюха, и что меня можно уговорить на что угодно, и что… — Криденс, боже. Не говори так. В этом нет ни капли правды, — решительно отрезал Персиваль. — Слышишь, Криденс? Я настаиваю на этом. Персиваль говорил с таким жаром, что Криденс почти поверил ему. Поверил бы, если бы не находился в таком раздрае. — Генри всего лишь придурок, который не нашёл ничего лучше, чем стыдить тебя за то, в чём он сам с энтузиазмом принимал участие, — произнёс Персиваль с чувством. — Нет ничего зазорного в занятии сексом. — Но заниматься им со мной вы не хотите. — Криденс, это совершенно не то, что я пытаюсь до тебя… — Разве вы сами не планировали заняться со мной сексом и бросить? — с вызовом спросил Криденс. — Тогда, когда мы познакомились. «Переспать пару раз и разбежаться». Персиваль обескураженно вскинул брови. — С чего ты… — Неважно. — Выпутавшись из рук Персиваля, Криденс отполз к краю дивана. — Господи. Я просто идиот, если подумал… Если бы он обернулся, то увидел бы, с каким страдальческим выражением Персиваль наблюдал за ним. Вместо этого Криденс пялился в древесный узор на полу, чуть поблёскивающий после того, как Криденс прошёлся по нему влажной тряпкой во время уборки. — Большинство моих прошлых отношений строилось по этому принципу. Я не собираюсь отрицать это. — Персиваль повёл плечами. — Будь мой образ жизни иным, я бы не жил один в свои почти-что-сорок и не развлекал себя случайными связями с нетребовательными мальчиками помоложе. Насупившись, Криденс продолжал смотреть в пол. — Я даже не предполагал, что ты воспринимаешь это, словно какой-то конкурс, — сказал Персиваль к тому же. — Прости, Криденс, но если ты собираешься делать такой акцент на своей прошлой сексуальной жизни, то, боюсь, богатая история моих половых связей на одну ночь выигрывает. Криденс покосился на него. — Тогда я тем более не понимаю, в чём проблема, — насупившись, проговорил он. — Я вам нравлюсь, и вы мне нравитесь, и… — Почему ты решил, что я тебе нравлюсь? Криденс был готов к любому контраргументу, но только не к этому. — Что? — Я просто хочу, чтобы ты подумал над тем, правда ли я нравлюсь тебе, — ответил Персиваль спокойно. — Или для тебя это просто способ насолить Генри. В понимании Криденса это звучало настолько абсурдно, что у него не укладывалось в голове, как Персиваль вообще сумел прийти к такому выводу. — Я не пытаюсь насолить Генри, — ответил Криденс, не будучи уверенным в том, что именно Персиваль имел в виду. — Мы расстались. — И ты о нём совсем не думаешь? Криденс сжал челюсть. Он думал. Чаще, чем ему бы того хотелось — и уж тем более, чем Генри вообще того заслуживал. — Ну… — Криденс колебался с ответом. Он чувствовал, что ступил на хлипкий мостик. — Конечно, я о нём думаю периодически. Он же мне жизнь портит. Вы сами были свидетелем того, что он устроил. — Он всего лишь человек, Криденс, — сказал Персиваль. — Довольно жалкий, если ты хочешь знать моё мнение. И не в его власти портить твою жизнь, ведя себя, как полный козёл. Криденс нахмурился. — Вы не были на моём месте. — Разумеется, нет, — согласился Персиваль. — Но мнение Генри до сих пор так важно для тебя, что ты готов состричь с себя волосы, лишь бы кому-то что-то доказать. — Это никак не связано, — не согласился Криденс, в смущении приглаживая короткие пряди. — Я давно хотел это сделать. — Я просто хочу, чтобы меня любили за то, кто я есть, а не за то, кем я не являюсь, — произнёс Персиваль, тихо выдыхая. Этот вздох, казалось, проделал свой путь из самой глубины его души. — Нормально, что ты, должно быть, сравниваешь меня с мистером Шоу. Мне даже хочется думать, что обычно эти сравнения происходят в мою пользу. Но для того, чтобы двигаться дальше, Криденс, прошлое нужно отпустить. Иначе здесь всегда будет кто-то третий. Неожиданно для самого себя Криденс понял, о чём в действительности говорила Серафина в машине, когда просила его не разбивать сердце Персиваля. — А когда прошлое получится отпустить? — спросил он еле слышно. Возможно ли это вообще? Он не жил с матерью уже добрые два года, но мысли о ней до сих пор занимали его разум. Страх, который она вселяла в него в далёком уже детстве, до сих пор не давал ему вернуться в родной дом — хотя это, по сути своей, была лишь одна из бесчисленного множества нью-йоркских квартирок для среднего класса и ниже. Она не была проклята, не была заколдована или что-то в этом роде. Но всё равно имела над ним власть. И она, и мама. И даже Генри — как бы сильно Криденс ни стремился разорвать с ним контакты и стать независимым, за вещами к нему Криденс всё равно отправился вместе с сёстрами Голдштейн. Прошлое было такой же неотделимой частью его жизни, как настоящее. Возможно, даже более значимой, чем будущее. Персиваль сочувственно улыбнулся ему. — Я не думаю, что у этого есть какие-то временные рамки, — сказал он и, заметив, что Криденс больше не отталкивает его, участливо погладил Криденса по локтю. — Ты сам поймёшь, когда это случится. Криденс заглянул ему в глаза, пытаясь найти в них отражение собственных тревог. Он хотел поцеловать Персиваля, но знал, что на одном поцелуе он бы не остановился. А эта дверь была для него закрыта. Это было дурной затеей. Играться с чувствами Персиваля было жестоко. Воспоминания о Генри, а в особенности боль и обида, что Криденс на него затаил, тенью ложились на его отношения с Персивалем. Персиваль нравился ему не потому, что был противоположностью Генри — или не только по этому. Ему нравилась его глуповатая привычка кашлять в кулак, когда Криденсу удавалось смутить его. Нравилось, как он всегда обращался к людям слишком официально, даже если Порпентину это ужасно бесило. Нравилось, с какой страстью он рассказывал о своей любимой музыке, и как стеснялся признаваться Криденсу в своём увлечении коллекционированием. Нравились его очки для чтения, которые он надевал, когда ложился почитать книгу перед сном, и как краснели его щёки от недовольства, когда Криденс, поддразнивая, называл их стариковскими. Но Персиваль был прав. Покуда не растворится яд, разлитый в его сердце Генри, он будет отравлять не только Криденса — но и самого Персиваля. И Криденс прикусил язык. — Теперь я не знаю, как себя вести, — признался он. Он чувствовал себя ребёнком, брошенным в пруд. Наверное, все вокруг ждали от него, что он поплывёт, но Криденс лишь бестолково дрыгался и колотил ногами по воде. — Так же, как и раньше? — предположил Персиваль. По тому, как звучал его голос, Криденс догадался, что он тоже чувствовал себя неловко. — Я не собираюсь ожидать от тебя каких-то действий или ставить свои чувства к тебе на таймер. Мне нравится твоё общество, и мне приятно, что ты находишься здесь. Хотя я пойму, если после того, что мы обсудили, тебе захочется съехать. — Я не хочу этого делать, — шёпотом отозвался Криденс. Не только потому, что на подобную роскошь у него не было средств. В сложившейся ситуации он бы при необходимости наступил гордости на горло и одолжил денег у Персиваля. Или остановился в гостинице с Ньютом. Или, если на то пошло, одолжил денег у самого Ньюта. Или у Серафины — узнай она подробности, так предприняла бы все меры для того, чтобы зарплата Криденса магическим образом увеличилась в десять раз. Криденс даже немного посмеялся, представив, как она маниакально подделывает банковские выписки, лишь бы сплавить его из квартиры Персиваля куда подальше. Может быть, его положение было не таким уж безвыходным с самого начала. — Я хочу жить с вами, — сказал Криденс честно. — Если можно. Персиваль улыбнулся шире, становясь более похожим на того привычного Персиваля, которого Криденс знал. Деликатного и собранного — несмотря на развязанный галстук и губы, налившиеся кровью после страстных поцелуев Криденса. — Разумеется, можно, — заверил он и осмотрелся в поисках чего-нибудь, на что можно было бы перевести тему разговора. — Чем ты занимался, пока меня не было? — Готовкой, — ответил Криденс по инерции. — Уборкой. — Звучит довольно весело. — Вы не собираетесь рассказывать мне о своём свидании? Персиваль с сомнением склонил голову. — А тебе это правда интересно? Криденс вздохнул. Он даже не был уверен, зачем спросил это. На самом деле, он совсем не горел желанием знать подробности. — Не знаю, — сказал он. — Как его хотя бы звали? — Кажется, Чарли. — Кажется? — Его определённо звали Чарли. — Вау. — Криденс кисло усмехнулся. — Какое у него нормальное имя, Персиваль. — Совершенно точно нормальное имя, Криденс. Улыбка Криденса стала более искренней. — Ты уже открывал свою книгу? Криденс нахмурился, соображая, о чём это он, а затем понимающе ахнул. — Нет, — сказал он, чуть-чуть смутившись. Он ведь правда очень ждал её выпуска, а теперь не нашёл и минутки, чтобы полистать. — Было как-то не до этого. Персиваль предложил посмотреть книгу вместе, и Криденс согласился. Даже если Персиваль на самом деле не имел ни малейшего интереса к орнитологии как таковой и всего лишь использовал это как повод, чтобы подбодрить его, Криденс собирался позволить ему сделать это. Он чувствовал себя слишком измотанным для споров. Книжка о птицах представлялась ему приятной альтернативой бесконечному разговору о чувствах, конец у которого был только один — им с Персивалем пока ещё не суждено было быть вместе. Вещи Криденса продолжали храниться в чемодане в углу гостиной, будто всегда готовые к новому непредсказуемому побегу. Персиваль расстегнул его, чтобы вытащить наружу лежащую сверху книгу Ньютона Скамандера. Затем он сел обратно на диван и, дождавшись, пока Криденс займёт удобную позу сбоку от него, открыл книгу. Размашистая подпись Ньюта находилась на самой первой странице. «Криденсу Бэрбоуну, от друга». — Хочешь почитать или порассматривать иллюстрации? Криденс положил голову ему на плечо. — Порассматривать иллюстрации, — ответил он. Криденс сомневался, что его усталый мозг способен будет уловить сегодня какую бы то ни было новую информацию. А вот иллюстраций внутри было много, и большая их часть была выполнена самим Ньютом. Его художественные навыки были не столь безупречны, как Куинни, но всё ещё довольно хороши. В карандашных набросках, которые он использовал, было своё неповторимое очарование. Персиваль медленно листал страницу за страницей, давая Криденсу время рассмотреть птиц, пока рука Криденса, схватив, не дала ему двинуться дальше. — Это вы, — сказал он и указал пальцем на одну из иллюстраций. Персиваль сдвинул брови, читая надпись под рисунком. — Голубоногая олуша? — прочитал он. — Серьёзно? — Вполне похоже. Персиваль оставил его замечание без комментариев, вместо этого возвращаясь на несколько страниц назад. — Тогда это ты. С этими словами он продемонстрировал Криденсу одну из предыдущих иллюстраций. — Крикливая питта? — Так здесь написано. — Это звучит, как название какого-то итальянского блюда, — пошутил Криденс. — И вы ещё называете себя орнитологом, молодой человек. За это Персиваль заслужил тычок в бок. — В жизни я так себя не называл, — заспорил Криденс. — Зато вы всех поразили своими богатыми познаниями в сфере миграции птиц. Персиваль кашлянул в кулак — именно так, как Криденсу нравилось. — Вы все преувеличиваете широту моих знаний в этом вопросе, — произнёс он. — Я всего лишь сказал пару умных слов, чтобы произвести впечатление. — У вас получилось. Персиваль оставил это без ответа, и они продолжили листать книгу в спокойной тишине квартиры. Краем уха Криденс мог расслышать шум машин за окном, доносящийся оттуда, будто из другого мира. Шелест страниц звучал убаюкивающе, и некоторое время спустя чёрно-белые картинки начали сливаться перед его глазами наряду с текстом. Он плохо спал прошлой ночью, и теперь его рано начало клонить в сон. Криденс закрыл глаза и привалился к Персивалю сбоку. В робкой надежде, что Персиваль останется с ним, он притворился, будто уснул. Шелест страниц стих, и единственным звуком, на котором он мог сосредоточиться, стало размеренное дыхание Персиваля. Криденс слушал его, пока оно не стало чаще, и рука Персиваля не потрепала его за плечо. — Криденс, — позвал Персиваль негромко, чтобы не напугать его. — Криденс, ты уснул. Отлипнув от него, Криденс сонно моргнул глазами. — Я принесу тебе подушку, — сказал он, вставая, и отложил книгу на стол. — Пожалуйста, засыпай. Я не буду тебе мешать. Повалившись обратно на спину, Криденс опять смотрел в потолок. Да, подумал он, иногда Персиваль был чрезмерно любезен.