О чём поют птицы

Криденс сидел в кафешке, уныло ковыряясь палочками в тарелке с рисом. Подцепив жирный кусочек лосося, он отправил его в рот, медленно прожевал и проглотил. Орудовать палочками для него теперь не представляло труда: Персиваль научил его некоторое время назад, и, как выяснилось, это было совсем несложно. — Я думал, вы не умеете пользоваться палочками, — сказал Криденс, позволяя Персивалю поставить его пальцы в нужное положение. Его руки были тёплыми и пахли ромашкой из-за мыла, которое он использовал, чтобы избавиться от запаха сигарет. — Вы меня обманули? — Это не ложь, — возразил Персиваль. — Я просто слегка подыграл тебе в прошлый раз. А теперь попробуй немного пощёлкать ими, как клешнями. Криденс попробовал, улыбаясь странности выбранного сравнения. Персиваль заказал на дом целую кучу всего, чтобы им было, на чём потренироваться, и к концу трапезы Криденс не мог передвигаться без распирающего чувства тяжести в своём животе. В тот вечер он так объелся, что поклялся больше никогда не притрагиваться к лососю, однако, когда Тина предложила специализирующееся на морепродуктах кафе в качестве места встречи, не стал сопротивляться. — Это правда, что мистер Грейвс отстранил тебя от работы? — спросила она, подперев голову рукой. — Ты уже неделю в офисе не появлялся. — Правда? — Ньют удивлённо посмотрел на Криденса. — Тебя отстранили? — Я слышала, что мистер Грейвс устроил тебе взбучку в своём кабинете. Криденс макнул кусочек лосося в соуса. — Эм, — замялся он. Открывать полную правду ему не хотелось: тогда бы у ребят появилось ещё больше вопросов. — Мистер Грейвс дал мне больничный. Я себя неважно чувствую. — Ты заболел? — Всё не очень серьёзно, — успокоил он Тину. — Простуда или вроде того. — Тебе не стоило заставлять себя тащиться с нами, если ты плохо себя чувствуешь, — посетовала Тина и щедро полила свою лапшу соевым соусом. — Нужно было отлежаться. — Всё в порядке. — Криденс вяло улыбнулся. — Я обещал Ньюту, что мы потусуемся все вместе, пока он не улетел обратно в Лондон. Тина пренебрежительно фыркнула, как если бы обещания, данные Ньюту, не были достаточно весомым аргументом в её представлении. — Тогда хотя бы дай нам заказать для тебя мороженое, — решительно заявила она. — Какое тебе больше нравится? У них в меню есть шоколадно-карамельное и фисташковое. Криденс, не переставая виновато улыбаться, выбрал фисташковое. Обманывать друзей было плохо, не говоря уже о вымогательстве мороженого, но что он мог им сказать? Что Персиваль — сжалившись то ли над ним, то ли над самим собой, — отправил его в недельный отпуск? Криденс метался между работой и пентхаусом Гриндевальда, будто белка в колесе, и его рассеянность уже привела к череде мелких организационных ошибок на работе: Криденс опечатывался, менял местами буквы в фамилиях клиентов, а, перепутав количество дней в месяце, назначил сразу пять важных собраний на тридцать первое сентября. И хотя Персиваль вовремя заметил его просчёты, улаживание их последствий стоили ему нервных клеток. — Я отпущу тебя на больничный, — сказал Персиваль во время ланча в пятницу тоном, не терпящим возражений. — Возвращайся, когда со всем закончишь. Криденс не сомневался, что так дела не делаются. Если бы вместо Персиваля его боссом был кто-нибудь другой, то никакой больничный бы ему не светил. Однако отрицать, что вреда от него на данный момент было больше, чем пользы, тоже не имело смысла. Вытянутое от изумления лицо, с которым Персиваль отреагировал на его робкое признание о тридцать первом сентябре, до сих пор стояло у Криденса перед глазами. — Если Серафина спросит, просто скажи ей, что подхватил какой-нибудь вирус, — посоветовал Персиваль. — Если только ты, конечно, не хочешь выложить ей всё начистоту. — Я не хочу. Персиваль это и так знал, а потому просто пожал плечами. — Когда вы с Гриндевальдом планируете сделать то, что собрались? От туманных формулировок Персиваля Криденс почувствовал себя ещё хуже, чем если бы тот высказал ему всё напрямую. Криденс потупился. — В следующее воскресенье. — Ну, — кашлянул Персиваль. — Тогда до понедельника. С тех пор прошла неделя, в течение которой Криденс жил в скромном, но комфортабельном номере, который Геллерт снял для него в гостинице неподалёку от своего дома. С Персивалем он не виделся и, не считая сообщений, в которых тот время от времени справлялся о самочувствии и настроении Криденса, не общался. Вчера он было даже подумал о том, чтобы пригласить Персиваля потусоваться вместе с ними четырьмя, но практически сразу отказался от этой сумасбродной затеи. Судьба поставила перед ним выбор: либо забыть Генри и быть вместе с Персивалем, либо отомстить, и Криденс свой выбор сделать. Нельзя было заполучить и то, и другое сразу. В таком случае он был бы ничем не лучше человека, которым видела его Серафина — а, может быть, даже и хуже. Взяв в руку стакан с вишнёвым лимонадом, Куинни придвинулась к Криденсу. — У тебя правда всё в порядке, милый? — спросила она, поудобнее устраиваясь на красном кожаном диванчике. — Ты немного бледный. Несмотря на бодрый вид, Куинни, молчавшая добрую часть их встречи, звучала встревоженной. — Всё нормально, — заверил Криденс. — У меня просто лицо такое. Ущипнув себя за щёку, Криденс растянул лицо в улыбку. — Ты такой глупенький, Криденс, — грустно улыбнулась она, совсем не желая его обидеть. — Не знаю даже, все ли мужчины такие, или дело конкретно в тебе. — Ты знаешь много глупых мужчин? — Один из них сидит прямо перед нами, — сказала она, хитро понизив голос до шёпота. Ньют, неловко подступаясь к слишком большой тарелке рамена, как раз пытался впечатлить Тину своими познаниями в области рыб Японского моря. — Ещё мистер Ковальски. Ну и, конечно же, мистер Грейвс. — Мистер Грейвс? — переспросил Криденс. — Мистер Грейвс глупый? — Мистер Грейвс ужасно глупый, дорогой, но это не имеет никакого отношения к его интеллекту. Не поняв ни слова, Криденс выковырял из тарелки последний кусок лосося. — Ты до сих пор общаешься с мистером Ковальски? — Пару раз, — призналась Куинни. — Он нашёл мой аккаунт в социальных сетях. — Тебе нужно было попробовать пригласить его сегодня. — Не думаю, что это именно то, что мне стоило сделать. Криденс уронил лосось прямо в соус. — Ну да, — согласился он безрадостно. — Тине он не понравился. — Тина тут не при чём, — заметила Куинни мягко. — Думаю, они двое вполне могли бы найти общий язык. Тина иногда бывает такой же глупенькой, хотя тебе, пожалуй, не стоит говорить ей об этом. Криденс поднял глаза на сидящую напротив парочку. Ньют отчаянно пытался занять её, почти что без умолку болтая о какой-то ерунде, чем вызывал у Тины раздражение. Какое бы мнение ни выдвинул Ньют, Тина находила повод его оспорить, а на вопросы отвечала настолько кратко, что продлить беседу становилось задачей близкой к невыполнимой. Даже когда Ньют рассказал ей о золотой рыбке, которую держал в студенчестве, Тина вдруг заявила, что серебро всегда нравилось ей сильнее, чем золото. — Я чувствую себя немного виноватым перед Ньютом, — сказал Криденс шёпотом. — У меня чувство, будто я бросил его на растерзание тиграм. — О да. — Я почему-то думал, что Тине он понравился, — сказал он. — Неловко получилось. — Некоторые люди совсем не умеют выражать свои настоящие эмоции, верно? Криденс не сразу понял, о чём она. А потом заметил на щеках Тины румянец. Вздохнув, Криденс повесил голову обратно. — Почему тогда не стоило звать Якоба? — Потому что здесь будешь ты, — ответила Куинни. — А я, в отличие от вас, не глупа. Нет, согласился Криденс, не глупа. Глупость была последним недостатком, в котором можно было бы упрекнуть младшую из сестёр Голдштейн. — Как твоя поездка в Париж? — Довольно… насыщенно, — произнесла Куинни, задумчиво пожевав соломинку. — Я попала под такой ливень, что вымокла до нитки. А ты чем занимался здесь всё это время? Болел? Криденс поджал губы. Ему казалось, будто Куинни раскусила его, да ещё и так легко, будто семечку, хотя и не мог понять, что именно заставило его прийти к такому выводу. Что-то в её манере говорить ощущалось неоднозначным. Куинни имела свойство излагать свои мысли так, будто ей всегда было известно обо все вокруг немного больше, чем им могло показаться на первый взгляд. — Вроде того. — И теперь идёшь на поправку? — Не знаю, — сознался он откровенно. — Мне кажется, что что бы я ни делал, лучше уже не станет. Куинни повела узким плечом. — Ну, может быть, стоит в таком случае избрать другое средство для лечения? Устав бороться с рыбой, Криденс положил палочки на стол. — Как возможно понять, какое средство правильное, а какое нет? Куинни внимательно посмотрела на него, видимо, раздумывая, стоило ли ей продолжать поддерживать метафору или ответить Криденсу, как есть. — Наверное, прозвучит довольно банально, — предупредила она, не отводя от Криденса проницательного взгляда, — но иногда всё, что нужно — это просто прислушаться к самому себе. — И как это должно помочь? — спросил он. — Разве мы не всегда прислушиваемся к самим себе? Мысли — это же, по сути, то же самое. — Ни в коем случае, — возразила Куинни. — Ты говоришь о том, что нужно слушать свой разум. — А ты? Куинни приложила ладонь к своей груди. — О том, что нужно слушать своё сердце. Криденс разочарованно вздохнул. — Ну, теперь ты просто надо мной смеёшься. — Вовсе нет, — насупилась Куинни. — Ну же. Взяв руку Криденса в свою, она прислонила его ладонь к его груди. — Закрой глаза и прислушайся, — велела она. — Что ты слышишь? Криденс послушно закрыл глаза и постарался сосредоточиться. — М-м, — начал он, концентрируясь. — Я слышу, как бьётся моё сердце. Как Тина жуёт лапшу. Как кто-то за соседним столиком пролил себе на брюки соус и теперь зовёт официанта. О, и как Ньют во второй раз рассказывает Тине про тот случай, как они с каким-то джентльменом перепутали чемоданы в аэропорту. Закончив, Криденс открыл глаза. Вопреки его ожиданиям, Куинни его ответ не повеселил. — Хочешь сказать, что я безнадёжен? — предположил он. — Никто не безнадёжен, — дипломатично ответила Куинни и, напоследок ткнув в Криденса соломинкой, отстала от него. — Но было бы здорово, если бы ты меньше думал о том, что говорят другие, Криденс, и больше о том, что говорит твой внутренний голос. Выкинув трубочку, Куинни допила свой лимонад из стакана и присоединилась к беседе о чемоданах, потехи ради притворяясь, будто слышит эту историю впервые. Если бы Тина сидела немного ближе, то, несомненно, попыталась бы её придушить. Наконец, Криденсу принесли мороженое. Криденс ел его без особого аппетита, раздумывая над тем, что Куинни сказала ему. Мысли об этом волновали его до самого окончания встречи, а затем не оставили в покое ни в такси, ни дома у Геллерта, когда они в компании Винды и господина Макдаффа репетировали завтрашнее выступление на шоу у мадам Кэрроу. — Эй, Криденс, — позвали его. — Ты здесь? Криденс дёрнулся от звуков женского голоса, выплывая обратно в реальность. — Да, да, — пробормотал он. — Простите, какой был вопрос? Винда демонстративно закатила глаза. Затем, вернувшись в роль, она повторила: — Мистер Бэрбоун, сколько вам было лет, когда вы познакомились с господином Шоу Младшим? — Двадцать один. — Стоп, — произнёс Геллерт. — Криденс, мы же это уже обсуждали. Криденс неуверенно замялся. — Я всё ещё не думаю, что врать об этом — это хорошая идея. — Мальчик мой, думать — это моя работа. А твоя работа — говорить по тексту. Это было отнюдь не самое обидное, что он слышал от Геллерта, так что Криденс пропустил комментарий мимо ушей. — Мы же договорились: я просто приду и расскажу всё так, как есть. Зачем выдумывать несуществующие факты? — Мы договорились, — скорректировал его Геллерт, — что будем выдумывать несуществующие факты только в исключительных, имеющих значение случаях. — Какая вообще разница, сколько мне было лет? — Такая, что двадцать один и семнадцать — это две очень разные цифры, которые могут вызвать очень разную реакцию, — ответил он, листая написанный им же сценарий. — А вызвать реакцию — это ведь именно то, чего мы хотим, не так ли? Криденс, посмотрев в окно, пожал плечами. — Наверное. Винда отреагировала на его ответ мученическим стоном и, заявив, что больше не может этого выносить, пошла на кухню за порцией кофе. Криденс попытался перед ней извиниться, но та уже не слушала — перескочив на французский, она достала из холодильника сливки и принялась что-то бурно обсуждать с Макдаффом. Это был ещё один из сотрудников редакции Гриндевальда: высокий, довольно угрюмый мужчина, то и дело награждающий Криденса взглядом с чувством, которое тот не мог считать иначе, как антипатия. Именно Макдафф должен был выступать на шоу от лица Криденса после того, как тот даст пару-тройку ответов для интервью, и Криденс предположил, что ему такой расклад, наверное, пришёлся не очень по душе. — Ладно, — сказал Геллерт, блуждая глазами по сценарным строкам. — Небольшой перерыв, а потом вернёмся к моменту с ориентацией. Говоришь, Шоу угрожал тебе, если ты расскажешь кому-нибудь о ваших отношениях? Криденс не помнил, чтобы хоть когда-нибудь говорил все эти слова в одном предложении. — Я говорил не так, сэр. Можно мне тоже почитать сценарий? — Нет, — отказал Геллерт просто. — Сценарий нужен для меня, Криденс. А ты должен говорить от чистого сердца. Никто не читает такие вещи по бумажке, так что привыкай импровизировать. К слову, Криденс, твой друг мистер Грейвс всё ещё наотрез отказывается от моего предложения? — Мистер Грейвс не будет в этом участвовать, сэр. — Даже за… — Даже за определённую сумму, — договорил Криденс удручённо. — Ни при каких обстоятельствах. Геллерт почесал усы. — Чёрт, — выругался он в расстроенных чувствах. — Он бы нам пригодился. Просто на всякий пожарный, чтобы был кто-то, кто мог сказать, что Шоу действительно поднимал на тебя руку. — А Нагини? — О, оставь надежды, — Геллерт рассмеялся над его вопросом. — Девчонка тоже отказалась сотрудничать. Сказала, что не будет участвовать в этом балагане. Криденс покраснел. — Она так и сказала? — Это не совсем прямая цитата, но, боюсь, твои милые ушки скрутятся, если я приведу тебе её дословные выражения, — ехидно произнёс Геллерт. — Утомительное упрямство, но она не промах. Криденс неуютно поёрзал на диване, изучая глазами окна соседнего дома. В насколько же дерьмовую авантюру он ввязался, если Нагини выражалась о ней подобным образом? Кусая корочку с губ, Криденс попытался убедить себя, что поступает верно. Это был способ постоять за себя — может быть, не самый этичный, но зато самый действенный. Какая, в сущности, разница, что думала об этом Нагини? После того, что устроил Генри, хороших мыслей о нём у людей всё равно не осталось. Расценки на его интимные услуги высвечивались в результатах поиска раньше, чем его социальная страница или музыка группы со схожим с его именем названием. — У меня внутри всё сжимается от предвкушения, — сказал Геллерт самому себе, едва не пританцовывая. Сценарий болтался в его руках, и мелкие строки текста, мельтеша, сливались в чёрно-белые пятнышки. — Завтра будет великолепный день. Да, подумал Криденс, завтрашний день действительно будет особенным. Завтра всё будет решено.