О гармонии душ и долгих разлуках

Много лет назад Венти уже погружался в глубокий сон. Тогда они с Сяо ещё не обменялись обещаниями, и тогда он появлялся в Ли Юэ не так часто, как в последние несколько столетий. Спал он тогда тоже недолго. В этот раз минуло уже три сотни лет, а Анемо Архонт всё ещё не спешил просыпаться и возвращаться в свои родные земли. Две сотни лет назад Сяо отправлялся в Мондштадт, чтобы попытаться отыскать его. С тех пор он более не посещал город свободы, практически всё своё время проводя на Тростниковых островах. Именно там он впервые услышал прекрасное пение флейты, спасшей его от безумия, избавившей от страданий. Сяо ничего больше не оставалось, кроме как ждать, пока он вновь не услышит её мелодию. И эта надежда, наверное, оставалась единственным его успокоением. Только ожидание становилось со временем лишь тяжелее и невыносимее. Сяо даже не знал, исцелит ли Венти долгий сон от проклятия или, наоборот, в итоге лишь усугубит заражение, и тогда он окончательно погибнет; Сяо, как и тысячи лет назад, всё ещё страшился этого и не знал, что ему делать. Неужели их время, проведённое вместе, наконец, подошло к концу? Эти мысли разъедали его душу изнутри. Он сосредоточился только на исполнении своего долга. Сам для себя не замечая, он стал закрываться от других и людей, и адептов, и постоянно выбирал уединение вдали как от смертной, так и божественной жизни. Он не ходил в гавань Ли Юэ, он забыл о радостях Праздника морских фонарей. Он не появлялся в Заоблачном Пределе, и лекарства ему отныне присылали из хижины «Бубу». Его редко можно было увидеть даже на самом постоялом дворе «Ваншу», где он жил. Сяо нигде и никому не показывался. Ему никто не был нужен. И он никому не позволял потревожить свой покой, который на самом деле оборачивался бушующей бурей в его сердце. — Этот странный паренёк, что сидит на крыше? — шептались люди. — Он, кажется, нелюдим. Неужели это и есть тот самый Охотник на демонов, защищающий Ли Юэ? Тоска стала неотъемлемой частью его жизни. И иногда, тёмными одинокими ночами, она накрывала его с головой. Например, тогда, когда Сяо возвращался на веранду в Ваншу, и видел на перекладинах знакомый призрачный силуэт весёлого барда, протягивающего ему чашу с вином, предлагающего выпить. Когда возвращался в свою маленькую комнату, где на незастеленной кровати он видел изящную оголённую спину и худые руки, расплетающие косички. Когда он смотрел на луну сквозь окошко, где среди занавесок ему мерещилась знакомая белая рубашка. Когда он отмывал с себя кровь и грязь после изнуряющих битв в подготовленной ему персоналом Ваншу ванне, на мгновение ощущая в своих волосах чьи-то нежные руки. Когда, засыпая, он слышал, как над ухом кто-то тихо напевал ему знакомую мелодию. «Если тебе будет плохо, больно или страшно… Или, если ты соскучишься по мне — назови моё имя… Ветер всё слышит. Он донесёт до меня твой голос». Когда он шептал его имя одинокими лунными ночами, ответом ему служила лишь тишина.

***

В последнее время Сяо нравилось уединяться на большом дереве у Южных небесных врат. Его ветви источали холодный лунный свет, и, наверное, оттого его и называли Великим Лунным Древом. Многие люди слышали о нём лишь из легенд и сказок, и никто обычно не находил к нему дороги. Адепты же не утруждали себя выходом из Заоблачного Предела и редко появлялись у Древа, а потому Сяо здесь обычно находился в полном уединении. Лишь луна, отражаясь в ручье, глядела на него исподтишка и разделяла его благородное одиночество. В этот раз, однако, кое-кто осмелился нарушить покой отдыхающего Яксы. Высокая молодая девушка в голубом платье прогуливалась у корней дерева, наслаждаясь ночью. Она то посматривала на белоснежные лотосы на водной глади, то наблюдала за легкокрылыми бабочками, которые растворялись среди прекрасных цветов. И сначала Сяо было не хотел обращать на неё своего внимания, предпочитая игнорировать чужое присутствие, но в один момент голос этой девушки разрезал тишину, мягкий и глубокий: — Прекрасная сегодня ночь, не правда ли? — она не смотрела на Сяо, но обращаться ей больше было не к кому. Значит, она прекрасно знала, что тот всё это время сидел на ветвях дерева. — Шелест листьев и шум водопада в затерянной обители среди гор, — Сяо не видел, но слышал, как она улыбалась. — Чудесная музыка для одинокой души. Сяо молчал. Он внимательнее оглядел девушку внизу. Только сейчас он, кажется, заметил, что она не была похожа на обычную смертную. От неё исходила знакомая ему особая энергия; неужели это место посетил ещё один адепт? Она стояла у воды и смотрела куда-то вдаль, отвернувшись от Лунного Древа. Кажется, в той стороне, где-то далеко, располагалась долина Гуйли. — Жизнь идёт, и всё вокруг удивительным образом меняется. Помнишь ли ты, как пышно расцветали глазурные лилии на Тростниковых островах? В это время года они были особенно прекрасны. — После них осталась лишь выжженная пустошь, — глухо сказал Сяо. Девушка по-доброму усмехнулась. — И всё же, постепенно Тростниковые острова вновь ожили. Весьма интересно наблюдать, как жизнь снова пытается пускать ростки после смерти. Всё в этом мире циклично. Сяо спрыгнул вниз, в один миг равняясь с девушкой. — Новая любовь рождается на месте старой. Новые цветы появятся после долгих лет сна. Я снова и снова нахожу все места наших прежних встреч очаровательными, — она повернулась к нему, и Сяо узнал её: — Владыка Песен и Скитаний, — он хмурился, смотря на её умиротворенное выражение лица. — Что Вы здесь делаете? — То же, что и ты, мальчик мой, — она улыбнулась и вновь отвернулась к горам. — Наслаждаюсь видом. Сяо понял, почему сразу не узнал её: Владыка Песен и Скитаний обычно никогда не расставалась со своим излюбленным музыкальным инструментом, гуцинь, и всегда носила его за своей спиной. Сейчас же она появилась перед Сяо без него. Кроме того, её аура не казалась такой же сильной и мощной, как раньше. В её облике, пусть и прежнем… Было больше человеческого, нежели божественного. В последний раз, Сяо, кажется, видел её в Заоблачном Пределе сотню лет назад. Ещё тогда она бродила в отдалении от других Просветлённых Адептов, хотя, казалось бы, они все выглядели довольно одинокими; но одиночество иных казалось единым в отличие от обособленности Владыки Песен и Скитаний. Хранительница Облаков как-то говорила, что душа Владыки Песен и Скитаний находится в смятении, и сердце её пребывает в тоске со времен Войны Архонтов. Когда-то и она, как её товарищи, любила общество, вино и музыку. После смерти Гуй Чжун она стала отдавать предпочтение общению с самой собой. Сяо знал историю её гибели: он был её свидетелем, тогда, в долине Гуйли, когда он и четверо других Якс помогали Мораксу запечатать тело Гуй Чжун. — Это Великое Древо у водопада было одним из наших любимых мест для встреч под луной, — продолжила адепт, складывая руки в замок. — Здесь мы могли уединиться от всего мира. Я любила сидеть у корней, а Гуй Чжун — на ветвях. Там, где сидел ты. Она всегда просила меня сыграть для неё на гуцинь. Чудесные были ночи. Сяо понимал, что Владыка Песен и Скитаний предалась грусти и меланхолии. Голос её, впрочем, лишен был глубокой тоски: скорее, он звучал мечтательно и задумчиво. В какой-то мере Сяо стало слегка неловко от её речей — её воспоминания казались чем-то личным, интимным, и Сяо не считал, что ему стоило знать о них. Однако сама адепт, видимо, думала по-другому. Впрочем, несмотря на стеснение, отчего-то в душе Сяо разгорелось любопытство. — Вы больше не играете на гуцинь? — спросил он. — Почему же? — Владыка Песен и Скитаний усмехнулась. — Музыка — это неотъемлемая часть моей души. Я всё ещё играю, пусть и совсем не с теми мыслями, что раньше. Сейчас я сочиняю одну мелодию для Гуй Чжун. Если у тебя найдётся время, не хотел бы ты её послушать, Сяо? Он совершенно не ожидал такого предложения; Сяо удивлённо выдохнул и уставился на адепта. Та совершенно спокойно смотрела на горы, ожидая его ответа. Что ж, послушать ему, пожалуй, хотелось. — У меня есть время. Она вновь взглянула на него, и глаза у неё были большие, добрые и совсем-совсем слегка… печальные. — Это хорошо. Знаешь, кажется, что у нас, бессмертных существ, времени крайне много, и мы в спешке дней совершенно забываем его ценить. Гуй Чжун восхищалась тем, как люди в скоротечности своей жизни удивительно хорошо осознали всю ценность времени. Она считала, что нам следует многому у них поучиться. Никогда не знаешь, какая встреча будет последней, не правда ли? Поднялся лёгкий ветер, слегка тревожа изящную прическу Владыки Песен и Скитаний. Сяо лишь медленно кивнул в ответ на её слова и отвернулся. Ветер мягко ласкал и его волосы. Она была права. Когда Венти приходил к нему на Тростниковые острова и играл на флейте три сотни лет назад, Сяо и подумать не мог, что тогда они увидятся в последний раз.

***

Они переместились в гавань Ли Юэ ранним утром. Владыка Песен и Скитаний сказала, что на рассвете цветы очень чутки и наиболее чувствительны к музыке. Уже давно Сяо не посещал город — ему, впрочем, и не за чем было, и, впервые за долгое время оказавшись среди людских построек он почувствовал себя неуютно. Но адепт провела его к более тихому и отдалённому месту, к укромному уголку на террасе Юйцзин. Там Сяо заметил музыкальный инструмент, который, по всей видимости, принадлежал Владыке Песен и Скитаний, и небольшой столик, на котором были разбросаны какие-то свитки. А ещё совсем рядом, к его удивлению, росли знакомые ему цветы. — Властелин Камня велел вновь высадить глазурные лилии в Ли Юэ, — сказала Владыка Песен и Скитаний. — Они, как и прежде, любят музыку. Присаживайся и послушай вместе с ними. Сяо принял её приглашение, решив примоститься на ограждении. Владыка Песен и Скитаний же села за свой гуцинь. Она несколько минут поглаживала свой инструмент, смотрела на лилии, думала о чём-то. Настраивалась на музыку. Сяо не смел ей мешать и как-то её тревожить даже малейшим своим движением. И только когда она, наконец, коснулась своими пальцами длинных струн, вытягивая из инструмента первые звуки, он выдохнул. Мелодия была тягучей, чарующей и красивой. Она мягко лилась из сердца музыканта в сердце слушателя. И пусть Сяо был не тем, кому она предназначалась, и не мог он полностью понять её значение, он искренне ей восхищался. Владыка Песен и Скитаний выглядела задумчивой, её губы тронула мечтательная улыбка, глаза были прикрыты: наверное, она думала о своей подруге, пока играла. И Сяо задумался: мог ли он называть Архонта Пыли её… подругой? Кто она была для неё? И что же на самом деле Владыка Песен и Скитаний хотела сказать ей своей музыкой? Он не раз думал о том, кем был для него Венти. Сам Венти называл его… другом. Иногда он называл его милым. Иногда он называл его каким-то непонятным словом, от которого Сяо смущался. Сам Сяо не понимал, кто был для него Венти, и отчего-то это мучило его сердце. — Цветы распустились, — Сяо и не заметил за своими размышлениями, как Владыка Песен и Скитаний перестала играть. Она рассматривала глазурные лилии. — Понравилась бы и ей тоже эта мелодия? Сяо не знал, что ему отвечать, но Владыка Песен и Скитаний и не ждала от него ответа. — Кем для вас была Архонт Пыли? — сорвалось у него с языка. Она не отводила взгляд от лилий, поглаживая пальцами струны. — Этот мир полон прекрасных вещей. Наша судьба удивительным образом переплетается с тысячей других судеб, но я считаю поистине прекрасным то, что среди всего этого многообразия мы можем встретить душу, гармония которой будет настроена на гармонию нашей души. Гуй Чжун… Я предпочитаю считать её своей родственной душой, — Владыка Песен и Скитаний немного помолчала, а затем добавила: — Люди называют это любовью. Сяо помнил, что Венти как-то давным-давно говорил о любви. Ещё во времена Войны Архонтов, когда они отдыхали после очередной битвы, когда Венти читал ему свои стихи… Он говорил о том, что любовь ветра безусловна, и что он любит Сяо таким, какой он есть. Мог ли Венти тоже думать о гармонии их душ? Имел ли он в виду это? Сяо хотелось бы узнать. Жаль, что он больше не мог у него этого спросить. Пока Сяо, обдумывая слова Владыки Песен и Скитаний, молчал, та внимательно смотрела на него. — Не хочешь ли и ты сыграть для глазурных лилий? Они оценят твою музыку, Сяо, — мягким голосом предложила адепт. Тот встрепенулся. Он в смущении сжал ткани своей одежды. — Я… Я не умею играть на гуцинь. — Необязательно играть именно на нём, — ответила она. — Глазурные лилии ценят разные инструменты. У тебя есть с собой своя флейта, не так ли? Поразившись догадливости адепта, Сяо кивнул. Он вынул из своих карманов небольшую тростниковую флейту, которую сам когда-то смастерил после одной из битв. Она не была идеальной, но Сяо флейта более, чем устраивала. — Откуда Вы узнали, что она была у меня? Владыка Песен и Скитаний ласково улыбнулась ему. — Иногда нам хочется иметь с собой напоминание о близком человеке, — адепт посмотрела на небольшой колокольчик, притаившийся среди свитков. — Такие вещи особенно дороги нашему сердцу. Тростниковая флейта действительно напоминала ему о Венти. Она выглядела не так искусно, как у него, да и сам Сяо не был хорошим музыкантом; но каждый раз, когда он создавал на ней даже самую незамысловатую мелодию, она легко переносила его душу в прошлое. В моменты, когда Венти был рядом с ним. Так и сейчас: Сяо лишь коснулся её губами, и ему почудилось, как ветер ласкает его лицо. С первыми звуками, что он извлекал из инструмента, пришли знакомые ему чувства покоя и лёгкости. Глазурные лилии, которые уже успели закрыть свои бутоны после игры на гуцинь, снова распустились, внимая тихой и робкой мелодии. Они тоже, казалось, слегка покачивались на ветру, прибывшим на звуки флейты. Отложив инструмент, Сяо потупил глаза. — Музыка Венти часто спасала меня от гибели, — тихо сказал он, рассматривая флейту. — Она успокаивала мой разум и душу. Венти… много играл для меня. И не только для меня… Его музыка нравится многим людям, — Сяо вздохнул, сжимая пальцами ограду, на которой сидел. — Что, если ему наскучило играть мне? Что, если я ему больше не нужен? Что, если, когда он вернётся, он больше не придёт ко мне? Как только он закончил играть, он отчего-то ощутил себя опустошённым, потерянным и безумно маленьким. Ветер вокруг будто бы стих и замолчал вместе с флейтой. Владыка Песен и Скитаний долго молчала. Сяо не хотелось ей докучать, но, кажется, та была и не против выслушать Сяо. — Знаешь ли ты, как тоскует дождь, когда теряет единственного слушателя, способного услышать стук его капель о камни? — молвила она. Сяо поднял на неё взгляд. — Прошло почти два тысячелетия, и она всё ещё остается единственной, кто может понять мою душу. Я нахожу нечто прекрасное в этой печали. Глазурные лилии снова закрыли свои бутоны, и Владыка Песен и Скитаний поднялась со своего места у гуцинь, подходя к цветам и оглаживая пальцами их тонкие лепестки. Движения её были заботливые, на губах снова появилась улыбка. — Несмотря на скорбь, жизнь идёт дальше. Я нашла много вещей, который приносят мне радость в жизни и по сей день. Сяо, я хочу попросить тебя об одной вещи: пожалуйста, как бы тебе ни было грустно и больно, не отказывайся от этого мира. Я уверена, впереди нас ждёт нечто волшебное. Возможно, тебе стоит просто ждать и верить в это. Сяо тоже поднялся со своего места. После слов адепта ему стало немного легче. Она его понимала, и он, кажется, всё это долгое время жаждал этого понимания. — Благодарю Вас, Владыка Песен и Скитаний, — почтительно сказал Сяо. Она усмехнулась. Прежде, чем Сяо ушёл, она добавила: — И ещё кое-что. Когда судьба сведёт нас вместе в следующий раз, называй меня просто мадам Пин. Позже, много лет спустя, Сяо по случайному стечению обстоятельств оказался около Заоблачного Предела. До его слуха тогда донеслась знакомая ему мелодия. Он остановился и посмотрел ввысь: туда, где на высокой горе, за толщей облаков, на гуцинь играла одна прекрасная дева. И, пусть Сяо и услышал её музыку, пусть он и восхищался ею, он знал — эта мелодия звучала только для одного слушателя. Единственного, способного полностью настроиться на гармонию родственной ему души.