***
Замок Лектер несколько месяцев готовился к приезду адвоката. Нужно было позаботиться о земных удобствах — удобствах, с которыми никто из моей семьи не был знаком уже много лет. Мы обратились к деревне. Я поговорил со старейшинами — сказал только то, что им необходимо было знать, а именно, что я нуждаюсь в помощи в замке. Они прислали ко мне Питера, конюха, которого лошадь лягнула в голову. С тех пор он стал другим, и жители деревни опасаются — я полагаю, иррационально, — что он может стать жестоким. Сначала он был в ужасе от нас, но когда Чийо попросила его помочь с лошадьми, и я показал ему, как скромные создания этого мира откликаются на мои приказы, он полностью преобразился. Более преданного слугу и желать было нельзя. Он ничего не просит взамен, кроме уютной комнаты и стольких существ, о которых можно заботиться, сколько пожелает. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как он собирает раненых животных в лесу и ухаживает за ними, возвращая им здоровье. Деревенские дети, если у них хватает смелости, приносят ему своих больных домашних животных или самых слабых из помета. Двор оживляется присутствием одноногой утки, слепой кошки и меланхоличной козы. Это бесконечно раздражает Энтони, но он, к слову, предпочел бы, чтобы мы все были так же несчастны, как он. Беделия напоминает ему, что все это служит нашей цели — свободе за пределами моей родины. Питер трудолюбив, и вскоре пригодные для жилья покои замка вычищены дочиста. У него ловкие руки, и он умудряется починить кое-что из старой мебели. Вскоре замок Лектер снова становится почти настоящим домом. Затем деревня посылает ко мне девушку. Я знаю имена каждого мужчины, женщины и ребенка в деревне и то, как их родословные восходят к Лектерам и Сфорцам. Я лелеял это место веками. Но ее я не знаю. Она русская, и ее зовут Авигея. Слишком молода, чтобы проделать такой долгий путь в одиночку. Я могу только догадываться, что привлекло ее сюда. Она жила на милостыню деревни, но их гостеприимство истощилось: они чувствуют, что с ней что-то не так, и я чувствую это тоже. Хотя ее лицо невинно, я практически чувствую запах пролитой ею крови. Она убийца. Мы чувствуем себе подобных. Я подумываю использовать гипноз, чтобы заставить ее признаться. Но решаю этого не делать. Девочка явно ищет отца, и в чем-то она напоминает мне Мишу. У нее интеллект и практичность моей сестры. Я чувствую большую честь, присматривая за ней. Я медленно, но неуклонно изучаю ее язык. Мы часами разговариваем. Она исправляет мою грамматику, а я задаю ей вопросы под предлогом практики. Чтобы она доверилась мне, требуется гораздо меньше времени, чем я думал. Плача в моих объятиях, она признается в своей тайне. Ее отец страдал от жажды убийств. Его жертвами становились девушки, очень похожие на нее. Авигея помогала ему заманивать девушек в отдаленные места, где он их убивал. Выбор ее был ограничен: либо играть роль сообщницы, либо стать следующей. Чего она не сказала вслух, но что я знал, так это то, что охота с ее отцом была самой прекрасной частью ее жизни, по чему она скучает. Хотя она была лишь приманкой. Когда жители их маленькой деревеньки в России узнали их тайну, отец Авигеи был убит толпой мстителей. Только благодаря своей хитрости девушке удалось спастись, ее имя было запятнано, она почти год находилась в бегах как Дочь Сорокопута. Тем не менее у нее была свобода действий. Однажды мы обсудим это — как убийца с убийцей. Она — результат грехов своего отца. И я приветствую ее в своем доме, возможно, однажды даже в моей семье. Она прожила так долго самостоятельно, благодаря трудолюбию и воле к жизни. И сейчас она готовит для Питера и себя, шьет и убирает; я знаю, что Беделия рада более женской компании, в отличие от Чийо. Замок уже сто лет не казался таким живым. Когда адвокат прибудет, мы будем более чем готовы принять его и его драгоценные документы. Лондон зовет!***
Ни от кого не ускользает, что человек из Лондона должен прибыть в тот самый день. Я притворяюсь, что это никак не влияет на наши планы. Чийо упоминает, что она будет искать мифический голубой огонек, когда будет забирать его с перекрестка. Я изображаю отсутствие интереса. Мы не находили сундук раньше, к чему искать его в этом году? Авигея смахивает последние пылинки с плеч моего красного шелкового жакета и разворачивает меня к себе. — Идеально, — говорит она. — Пойду закончу ужин. Я благодарю ее, и она уходит. Я должен признать, что испытываю определенное приятное предвкушение от приезда адвоката. У нас так редко бывают гости. Я могу только надеяться, что остальные жители замка будут вести себя наилучшим образом, в частности Энтони. Мы все сыты и должны быть в состоянии следить за своими манерами: перевал удачно пересекала банда разбойников с большой дороги. Как только сделка будет заключена, начнется великий эксперимент. Если я добьюсь успеха, мир раскроется перед нами, как спелый фрукт, сладкий и до краев наполненный соками. Я прогоняю прочь свои воспоминания, проводя по ним косой, когда они всплывают на поверхность. Я не буду думать о нем. Я слышу, как Чийо подъезжает на коляске. Мне приходится поверить Авигее в том, что моя внешность приемлема. В этот момент мне хотелось бы сделать ровный вдох, но заставлять мои легкие работать бесполезно. И я вспоминаю: мы все должны не забывать притворяться, что дышим, пока наш гость здесь. Беглый взгляд показывает, что мои сожители оделись соответствующим образом и ждут, чтобы поприветствовать человека из Лондона. Я спускаюсь по лестнице, в то время как Энтони отодвигает засовы и распахивает древнюю дверь. Поверенный переступает порог и попадает в свет канделябров, расположенных по обе стороны от входа. Если бы мое сердце билось, оно бы сжалось и остановилось. Если бы воздух наполнял мои легкие, он бы задушил меня. Как бы то ни было, несмотря на существование моего тела вне сферы смертности, я чувствую головокружение, тошноту, мой голос застревает в горле. Я чувствую, что мои силы, сравнимые с силой двадцати человек, покидают меня, и я боюсь, что мои ноги подломятся. Я так крепко хватаюсь за резные каменные перила, что слышу, как они хрустят. Это Илья. Мой Илья. Мой возлюбленный, восставший из мертвых. Наконец-то дома. Наступает долгое молчание, во время которого я слышу, как бьется его сердце в груди. Он живой человек, из плоти и крови — не моего вида. Не упырь, не призрак. Смертный. Чудо. Но зачем Богу возвращать его мне после того, как я бросил вызов Ему, бросил вызов природе? Господь берет и отдает, в отличие от другой стороны? Я лихорадочно вглядываюсь в его черты, впитывая каждую деталь хищными глазами, усиленными моим темным даром. Должно быть, на улице холодно — его щеки и кончик носа румяны. Он такой же, каким я увидел его в первый раз. И когда я изучаю этот особый оттенок розового румянца, я погружаюсь в прошлое.***
День, когда мы встретились. Тогда тоже шел снег, тяжелый, мокрый, весенний. Светило солнце, иней на деревьях таял с течением дня, снег смешивался с грязью под ногами. Я оставил Мишу за главную и отправился через горы моей земли в плоскую плодородную долину, которой правил боярин по имени Альбеску. Я надеялся заключить союз с его семьей и наладить торговлю. Мы вместе охотились, обсуждая условия, выслеживая оленей и лис. Когда мы возвращаемся в его замок, группа молодых людей играет в снегу возле ворот, борется, лепит снеговиков, кокетливо гоняется друг за другом. Я только передал свою лошадь мальчику-конюху, когда огромный мокрый снежок шлепнулся мне на плечо. Я оборачиваюсь и вижу темноволосого молодого человека, он смеется, прикрыв рот рукой в перчатке, его легкий смех прекращается, и он кланяется мне. — Простите меня, граф Лектер, я целился в своего дядю, — говорит он, когда Альбеску разражается яростной бранью. Несколько мгновений я не могу ответить. Мой противник прекрасен. Я этого не ожидал, и меня мгновенно парализовало. Сначала меня поражают насквозь его глаза, я смертельно ранен их насыщенным цветом, точно оттенок тающего льда, сквозь который можно увидеть небо, наполненное обещанием весны. Глаза, обрамленные густыми черными ресницами, так резко контрастировали с нежным цветом лица, порозовевшим от холода и напряжения. Его кудрявые волосы взъерошены и мокры от растаявшего снега там, где он стал жертвой нападения своих друзей по игре. Время бежит незаметно, пока я наблюдаю, как блестящая капелька стекает по его щеке и прилипает к подбородку, прежде чем проследить идеальную линию шеи. Он тяжело дышит сквозь озорную полуулыбку, нежные губы приоткрыты ровно настолько, чтобы была видна линия его жемчужных зубов. Каким-то образом мы стали ближе друг к другу, чем были мгновениями раньше. — Вам стоит отточить, — удается мне сказать, — свою меткость. — Стоит ли? — Он склоняет голову набок. Я осознаю очевидное. Он хотел моего внимания, и теперь он его получает. Умный мальчик. Долгое мгновение, когда я борюсь с желанием своего сердца: протянуть руку и прикоснуться к нему. Мою борьбу прерывает Альбеску, окликнув меня. Я возвращаюсь на землю к своим обязанностям. Переговоры продолжаются, мы удаляемся на послеобеденный отдых, я узнаю от Альбеску и слуг, что мальчика зовут Илья, что он осиротевший племянник господина Альбеску. Мальчик жил у двоюродной бабушки, она оберегала его, как зеницу ока, и именно она дала ему образование и возможность стать воином. Прошлой зимой она заболела потницей через несколько дней после того, как мальчику исполнилось двадцать. — Он повидал много печалей на своем веку, — признается Альбеску, когда мы снимаем ботинки. — Но он жизнерадостен. У него сильная воля, как и у всех Альбеску. В ту ночь в замке гремит пир, на котором мы вкушаем плоды охоты. Члены семьи лорда Альбеску и другие высокопоставленные молодые люди устроили маскарад для нашего развлечения. Мы сидим за длинным столом в большом зале лицом к импровизированной сцене со старым деревянным забором, выкрашенным под стену замка. Музыканты начинают изысканную мелодию, и артисты занимают свои места. Восемь молодых людей в одинаковых костюмах выходят и встают на платформу за контуром замка, чтобы казалось, что они находятся внутри него. Костюмы не слишком целомудренны, несмотря на то, каких персонажей они должны представлять. На каждом из них облегающая белая накидка, собранная на одном плече и перевязанная вокруг талии золотым шнуром, над которым поперек живота вышито слово. Красота, Честь, Упорство, Доброта, Постоянство, Щедрость, Милосердие и Сострадание. Воплощая восемь рыцарских добродетелей, каждый артист также носит полумаску из слоновой кости с золотой отделкой, чтобы скрыть свою личность. Будто я не смог бы сказать, кто из них он. Другая группа молодых людей входит в зал, они одеты как воплощения пороков, таких как Ревность и Презрение, чтобы угрожать прекрасным девушкам, но их спасают восемь героев, которые затем вовлекают их в скоординированный танец, создавая замысловатые узоры, скользя по полу. Илья не очень искусный танцор, но компенсирует это энтузиазмом и естественной грацией, легко смеясь над своими ошибками. Я очень хорошо танцую и ничего так не хотел бы, как станцевать с ним сейчас. Но пока я заперт за столом, я зациклен на каждом его движении, на мягком изгибе шеи цвета слоновой кости, на изгибе обнаженного плеча, на его белозубой улыбке. Наконец маскарад заканчивается, и танцоры снимают свои маски. Илья смотрит прямо мне в глаза, развязывая ленту и сбрасывая маску набок, и мне кажется, что он предлагает свою красоту только мне, пусть и всего на мгновение. Часть моего разума упрекает меня за то, что я так скоро был сражен. Другая ругает меня за то, что я думаю о вопиющих, нечестивых вещах. В воскресенье мне придется исповедаться священнику в своей распущенности. После застолья начинается еще большее веселье, особенно после того, как дети, их няньки и пожилые люди ложатся спать. Вино льется рекой, и собравшиеся выливаются во внутренний двор, освещенный жаровнями и кострами. Повсюду слышен звук капели, тает поздний весенний снег, ночной воздух сладко благоухает, звезды сверкают бриллиантами над головой. Мы оба прекрасно видим друг друга — по крайней мере, я его вижу. Он дразнит меня, отходя, чтобы поговорить с кем-нибудь другим каждый раз, когда я подхожу ближе. Я спрашиваю о нем как можно небрежнее. Я подслушиваю. Он очень умен и не боится показывать это старшим по званию, даже когда это граничит с дерзостью. Ему многое прощают из-за его невероятной привлекательности, и он это знает. Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас, под этими звездами, осторожно преследуя его. Я улучаю минутку, чтобы помолиться Богу и Пресвятой Деве, прося их благословения. Я не буду вести себя недостойно, я не втяну никого из нас в грех. Может быть, небольшой грешок. Надеюсь, он легко простится. Что, по мнению Бога, должно было произойти, когда он создавал это творение? Наконец я ловлю его как раз в тот момент, когда его спутник отворачивается, чтобы принести еще вина. Я набираю в ладонь немного мокрого снега и прижимаю к его шее, прямо под завитками у линии роста волос. Он вздрагивает, слегка втягивая воздух, когда холодная вода стекает по его позвоночнику. — Злодей, — говорит он, протягивая руку назад, чтобы вытереть шею. Это слово произнесено в шутку, с притворным негодованием. — Пожинай то, что посеял, — говорю я в похожей манере. Теперь, когда мы заговорили, я частично избавляюсь от своего паралича, хотя мощное воздействие, которое он оказывает на меня, остается неизменным. — Ганнибал Лектер. А ты? — Ты знаешь, кто я такой, — говорит он. — Ты спрашивал обо мне весь вечер. Я застигнут врасплох и не могу ответить немедленно. Он прав. И наблюдателен. И чертовски умен. — Мне было любопытно, — признаюсь я. — Я никогда не встречал человека, который бы бросал снег в почетного гостя своего опекуна без повода. — Смело с твоей стороны предполагать, что я целился в тебя. — А это было не так? — Возможно. — Он соглашается, на мгновение отводя взгляд, его щеки краснеют еще сильнее. — Интересный способ привлечь внимание мужчины. — Я думаю, ты имеешь в виду «эффективный», — поправляет он меня, кокетливо наклоняя голову. Я разглядываю костюм, облегающий его тело. Он стал еще свободнее сидеть на нем и теперь обнажает половину его гладкой груди, лишь несколько темных волосков торчат у края соска, розового, как и его губы. — Постоянство, — читаю я там, где надпись вышита на ткани, проводя кончиками пальцев, чтобы было легче прочитать. Требуется немалая сила духа, чтобы не скомкать тряпку в руке и не притянуть его в свои объятия одним движением. Чтобы сорвать это одеяние с него. Такие греховные мысли. Священнику предстоит выслушать все это. — Тебе следовало сыграть Красоту. Он поднимает подбородок и отступает назад настолько, что ткань его костюма выскальзывает из моей хватки. — Красота — не заслуга, — говорит он, теперь уже серьезно. — Я ничего для этого не сделал. Я родился, вот и все. А постоянство — это добродетель, требующая силы сердца и души, вы согласны, граф Лектер? Я в отчаянии, как человек в пустыне в поисках воды. Я хочу, чтобы он называл меня Ганнибалом, как умирающий человек мечтает о оазисе. Я могу только кивнуть. — Я бы предпочел, чтобы меня знали за то, что я предан своим друзьям и постоянен в своей вере. Если бы я был изуродован в бою, я все равно был бы известен тем, что защищал тех, кто мне дорог. И я без памяти влюблен. Просто так, один вздох, один удар сердца. — Ты очень мудр, — смиренно говорю я. Смиренен отныне и навсегда. Я буду его слугой до последнего вздоха. Такая любовь, такая яростная и внезапная, я думал, предназначена только для молодых людей, не обремененных заботами о своих землях. Как, во имя Всего Святого, я так подвластен этому чувству? Я протягиваю руку и беру его ладонь в свою. Я подношу ее к губам, достаточно медленно, чтобы он мог отстраниться, если захочет, моя хватка крепка, но достаточно мягка, чтобы вырваться. Он не сопротивляется, просто смотрит на меня своими сапфировыми глазами, когда я подношу его руку и благоговейно целую ее. Прежде чем я успеваю отпустить его, он берет мою руку в свою и прижимает к своей груди. Я делаю тихий, но резкий вдох, когда он кладет мою ладонь себе на шею, удерживая ее там своими руками, и наклоняет голову, чтобы положить ее на мои пальцы на его мягкой, теплой плоти. — У тебя руки замерзли, — объясняет он. Нет ни одной части моего тела, которая была бы холодной. Я весь в огне с головы до ног, до костей и самого нутра. У него невероятно нежная шея, кожа более гладкая, чем шелк его костюма. Он благоухает словно вино с пряностями и цветы. Он излучает тепло, противоположенное вечерней прохладе и тающему снегу. — Граф Лектер! — Мой гостеприимный хозяин привлекает мое внимание. Он пьян и чувствует себя великодушным. Сейчас самое время уточнить детали нашего торгового соглашения. И все же я чувствую вспышку раздражения — даже гнева — из-за того, что нас прервали. Илья отходит, отпуская мою руку, и улыбается на прощание, в то время как Альбеску обнимает меня за шею и тянет обратно в толпу. Три короткие недели я остаюсь гостем у боярина и каждый день нахожу способ увидеться с ним. И он находит способ увидеть меня, слоняясь по коридору, притворяясь, что флиртует с горничными, ожидая, когда я пройду мимо. За ужином он меняется местами, так что мы оказываемся друг напротив друга. И теперь он необъяснимым образом практикуется в метании кинжалов по мишеням, когда я прихожу посмотреть на людей лорда Альбеску и оценить их готовность защищать наших торговцев на предполагаемом торговом пути. Он редко попадает в «яблочко». Прежде чем мы делаем перерыв на обед, мальчишка перебивает своего дядю, что граничит с грубостью, как будто он ничего не может с собой поделать. Илья вызывает меня на поединок, его глаза горят, щеки безукоризненно розовые, он бросает мне вызов. Я не отказываюсь. Я переполнен удовольствием. Он грозный противник, и я наказан за то, что недооценил его. Мы сражаемся деревянным оружием на глазах у собравшихся мужчин, сражаемся до тех пор, пока не начинаем задыхаться и потеть, пока дьявол не овладевает нами, и я набрасываюсь на него просто для того, чтобы свести наши тела вместе, грудь к груди, губы в нескольких дюймах друг от друга. Я не могу устоять перед желанием прижать его к себе. Он быстр, и ему удается выскользнуть из-под меня. Я издаю недоверчивый смешок, когда он приставляет тупое лезвие меча к моей шее. Зрители болеют за него, тоже шокированные тем, что это юное создание, на десять лет младше меня, взяло надо мной верх. Как будто я не был в его власти с того момента, как впервые увидел. Я всегда гордился своим самообладанием, чувством меры и благочестием, но после нашего состязания все в замке и в окружающей его деревне знают, что я хочу ухаживать за ним. Ничего не остается, как спросить разрешения у его дяди. Это невыгодно для наших торговых переговоров, но у меня нет выбора. У него есть то, что мне нужно. Я получаю благословение лорда Альбеску, хотя он и осторожен. Любопытен. — Я понимаю, что мальчик привлекателен, но он очень мало может предложить в качестве приданого. — Меня это не беспокоит, — говорю я, несмотря на то, что причина, по которой я до сих пор не женился, заключается в том, что мы с Мишей планировали стратегический союз для нас обоих, который увеличил бы богатство и власть нашей вотчины. Все эти планы рухнули, по крайней мере, с моей стороны. Мне всё равно. — Неужели? — спрашивает лорд. — Моя сестра Миша продолжит род, — говорю я. Сейчас церковь смягчила требования к наследованию для однополых пар, позволяя собственности и титулу переходить к приемным детям. Эта мысль витает где-то далеко в моем сознании. Я бы не хотел делить его с ребенком. Позже у нас будет достаточно времени для всего этого. — Очень хорошо, — соглашается он, поглаживая бороду. — Если Илья волен, пожалуйста. Могу пожелать лишь счастья и удачи с его острым языком. У меня есть необходимые благословения. Теперь нужно завоевать его. Я приглашаю Илью поохотиться со мной, хоть и под надзором. Я не доверяю себе наедине с ним, и для меня важен праведный брак. Его дядя сажает нас за столом рядом друг с другом. Наконец я танцую с ним, и он краснеет, бормоча комплименты. Мы часами откровенно говорим о том, что потеряли детство, о Боге, вселенной, искусстве, философии — и, конечно, о земных делах, еде, вине и маленьких радостях жизни. Он продолжает поражать меня своим умом, превосходя даже Мишу в своих способностях, сочетая свое образование с высокой степенью эмпатии, что позволяет ему видеть людей и идеи под таким углом зрения, который я никогда не рассматривал. Он — луч моего сердца и сокровище моей жизни. Илья — это первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и последний образ, который я вижу перед сном. Время моего визита подходит к концу. Сегодня вечер перед моим отъездом, и мое сердце болит при мысли о том, что он будет в четырех днях пути от меня, когда я вернусь в замок Лектер. Но я понимаю, что еще слишком рано брать его с собой. В глубине души я знаю, что это не мимолетная прихоть, не низменное увлечение, но другие могут воспринять это как таковое, и каждому из нас нужно отстаивать свое имя. Мы будем ждать. Мы будем писать друг другу и снова встретимся на святой праздник Рождества. Мне нужно будет поговорить с моими советниками. Для этого ухаживания необходимо учитывать финансовые соображения, наименьшее из которых — платить посыльным за то, чтобы они снова и снова пересекали горы. Кроме того, я был бы неосторожен, если бы не попросил благословения и у своей сестры. Она графиня Лектер, ее статус равен моему. Теперь мы в саду, рука об руку, пара крепких мужчин рядом, если я попытаюсь украсть его. Я понимаю эту предосторожность, но все же испытываю легкое колющее чувство при мысли о том, что некоторые сочли бы меня способным относиться к своему возлюбленному с чем угодно, кроме предельного уважения. Конечно, я жажду плотских утех, но я человек Божий и не стал бы порочить наши имена. Но это не значит, что мне не снятся порочные сны. Каждую ночь меня мучают образы того, что я мог бы увидеть в нашу брачную ночь — гладкую кожу его подтянутого живота, молочную мягкость его бедер, мягкие вьющиеся волосы на его самых интимных местах. Это сладостная пытка. — Я знаю, что тебе завтра нужно уезжать, — говорит он, беря обе мои руки в свои и склоняя голову, показывая мне свою корону из кудрей цвета дуба. — Я только хотел бы, чтобы ты остался. — Терпение, — говорю я, как будто и сам им обладаю. — Ганнибал, — мягко спрашивает он, — ты… ты действительно хочешь… быть со мной? Я ошеломлен. — Разве я не дал ясно это понять? Над головой расходятся облака. Начинает накрапывать сильный весенний дождь, и мы ныряем под покрытую листвой беседку, усыпанную цветами. Я смахиваю капельку воды у него из-под глаза, а потом задаюсь вопросом, была ли это слезинка. — И ты не… не бросишь меня? — спрашивает он, хотя и запинаясь, как будто боится произнести эти слова. — Если я когда-нибудь покину эти земли, я возьму тебя с собой, — клянусь я. — Я люблю тебя, — говорит он, а затем бледнеет, как будто это вырвалось у него само собой. К черту компаньонов. Я не вынесу следующих шести месяцев, если не попробую эти губы на вкус. Я кладу руку ему на лицо, запуская пальцы в его волосы, и целую его. Каждый вздох, покидающий мое тело, я дарю ему. Я тону в его сладком вкусе, он возвращает привязанность, внезапно и отчаянно обнимая меня за шею. Гремит гром, и дождь теперь льет сильнее. Я слышу, как мужчины зовут нас внутрь. Он улыбается мне в губы, и мы отстраняемся, я держу его руку в своей. Мы бежим под дождем, чтобы найти укрытие от бури.***