***
По прошествии столетий существование становится по-своему монотонным. Я потратил свои годы на защиту деревни, а также на то, чтобы учиться, читать, размышлять, писать, сочинять музыку, будто готовясь к чему-то, сам не знаю к чему. Я думал, это было для того, чтобы мы могли покинуть мою родину, ради высокой цели, которая удерживала нас на плаву на протяжении десятилетий. Хоть я никогда не забуду прошлое, оно превратилось в подземную реку, вечно текущую и просачивающуюся сквозь почву моей души, но скрытую из виду. Я делал все, что только возможно, но маленькие островки чувств, очень редкие, но заметные эмоции все еще имели место быть. Энтони. Беделия. Авигея и ее секрет. Но это — видеть этого человека — Илью и все же не Илью, он не может быть Ильей и все же является им — погружает меня с головой в темные воды реки, которая больше не течет под землей, а извергается из нее огромным потоком. Воспоминания, которые я отказывался позволять себе переживать вновь, приходят вместе с этим гейзером, этим сотрясающим землю извержением. Я погружаюсь в прошлое и вижу все это снова — мои первые сладкие дни с Ильей, запечатленные каким-то образом в безукоризненных деталях. Сказать «идеальное» — значит не отдать должного этому видению. Похоже что я, наконец, овладел секретом путешествий во времени, овладел силой, которую так долго искал. Но после воспоминания о нашем первом поцелуе я возвращаюсь в свое тело. В настоящем моменте не прошло и мгновения. Энтони и Беделия смотрят на меня. Адвокат с лицом Ильи смотрит на меня, и я не могу этого вынести. Я защищаюсь темными силами, обитающими в моем сознании, используя гораздо больше мощи, чем мне, вероятно, следовало. Я гипнотизирую его, заставляю его, оказывая необходимое давление на его разум и сущность. «НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ». «НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ», — командую я. И, как будто ночь не принесла с собой должного количества ужасов, я чувствую, что его сознание совершенно другое. Что-то, что я не могу описать в этот напряженный момент, не могу назвать, не могу постичь. Я никогда раньше не ощущал такой ментальной силы в человеке. Он будто отталкивает мое влияние. Но только на мгновение. Должно быть, это отняло у него последние силы, потому что его глаза закатываются, показывая налитые кровью белки, а колени подгибаются. Энтони ловит его прежде, чем он успевает упасть на пол, и поднимает на руки, как будто адвокат ничего не весит. Я сбегаю. В мгновение ока я оказываюсь у окна библиотеки, распахиваю створку; чудо, что она не разбивается. Я с головой ныряю в холодную снежную ночь, преображаясь как раз перед тем, как врезаться в мощеный двор внизу. Я лечу на кожистых крыльях, паря среди белых снежинок, вверх, вверх, так высоко, как только могу, прежде чем развернуться и нырнуть, скользя вниз по крутой спирали, подгоняемый ледяным ветром. В нескольких дюймах от снежного покрова на лесной поляне я снова обращаюсь, разминая лапы на бегу, воя сквозь морозный пейзаж. Моя стая отвечает на мой вой, но я игнорирую их, перепрыгивая через поваленные деревья, скользя по снегу, все дальше и дальше в темноте, пока ко мне не возвращаются чувства. Я подчиняюсь животному инстинкту моей волчьей формы, когда чувствую запах крови и отчаяния. Я меняю курс и натыкаюсь на мужчину и женщину, прижавшихся к выступу скалы, завернувшихся в свои плащи. У них с собой инструменты для раскопок. Рядом в снегу слабо тлеет костер. Я знаю, почему они здесь. Местные жители верят, что голубое пламя в лесу именно в эту ночь приведет к сокровищам. В чем-то они правы, хотя сокровище, которое они могли бы найти, представляет ценность только для меня. Вот почему год за годом я использую свою неземную силу и свои знания алхимии, чтобы вызвать это пламя. Мне еще предстоит найти то, что я ищу. Эти охотники за сокровищами столкнулись с неудачей. У мужчины сломана нога, кость прорвала кожу. Женщина наложила подобие шины и, я полагаю, ждет окончания ночи и улучшения погоды, прежде чем попытаться спасти его. Ни один из них не будет спасен. Бог безмерен в беспричинной жестокости и бесподобен в своей иронии, и временами он дает мне именно то, что мне нужно, когда я в этом нуждаюсь, точно так же, как он жестоко отнял и уничтожил все, что мне когда-то было дорого. Я взываю к своей стае, посылая свой невидимый зов через заснеженный лес, крадущуюся тень из моего разума. Они немедленно откликаются на мой призыв. Тем временем я кружу вокруг лагеря этих несчастных, мои глаза прожигают своим сверхъестественным светом темноту, я угрожающе рычу, от чего, без сомнения, у них стынет кровь в жилах. В этом нет необходимости. Их страх никак не улучшит вкус мяса, но я поступаю так, потому что мне хочется. Эта жестокость помогает немного уменьшить панику, скорбь и боль, которые я испытываю после стольких лет оцепенения. Я уверен, что Бог делает то же самое. Приносит страдания, чтобы отвлечься от собственных. Когда стая прибывает, я подхожу ближе, вцепляясь челюстями в руку женщины. Я оттаскиваю ее от ее спутника, что кричит, протягивая к ней руки. Он ничего не может сделать, кроме как наблюдать. И я хочу, чтобы он видел. Смотрел. Я отпустил ее руку только для того, чтобы впиться зубами ей в горло. Ее кровь приливает к моему рту, и я пью ее, даже когда раздираю ее плоть. Ее крики затихают. Я отрываю куски ее плоти до тех пор, пока она не оказывается почти обезглавленной. Ее спутник причитает. На его вопль отвечает моя стая, когда они достигают поляны. Когда я заканчиваю отъедаться, они окружают мужчину. Он кричит и набрасывается на них, но со временем горе, холод и травма ослабляют его. Мои волки держат его за одежду и сломанную ногу. Остальные члены стаи лежат на нем пушистой кучей, чтобы ему было тепло, пока моя семья не приедет за ним. В лесу эхом отдаются его рыдания и мольбы, на которые нет ответов. К сожалению, его страданиям придется затянуться. У этого человека хватает мужества не молить Бога о пощаде. Обычно я вознаграждаю такое поведение быстрой и безболезненной смертью. Насытившись, снова мысля ясно, или настолько ясно, насколько могу, я приказываю белой волчице привести Чийо сюда. Она знает, что делать с нашей добычей. Затем я вновь перевоплощаюсь и влетаю обратно через окно библиотеки. Беделия ждет меня на одном из бархатных диванов с книгой на коленях. — Ты ел, — говорит она, когда я достаю из кармана носовой платок и вытираю им рот. — В лесу охотники за сокровищами, — объясняю я. Она смотрит на меня долгим холодным взглядом, затем закрывает книгу и встает на ноги. — Он… — Я не могу заставить себя сказать это. Мой инстинкт подсказывает мне, что Бог никогда не был бы настолько жесток, чтобы вернуть мне Илью, а затем немедленно забрать его снова, но я знаю лучше. Он мог бы. — Наш гость жив, — говорит она мне, подходя ближе. Я чувствую запах розовой воды, которой она умывается. — Он спит. Когда проснется, ему принесут поесть. — Благодарю. Пожалуйста, передай Энтони эту информацию. — Ты не присоединишься к нам за ужином? — Она выгибает золотистую бровь. Я опускаюсь в кресло у потухшего камина. Я не могу представить, что нахожусь в одной комнате с этим английским адвокатом, который так похож на Илью. Который является им. — Твоя реакция понятна, — говорит она, заходя за спинку кресла, чтобы положить руки мне на плечи. В них нет тепла, и они неподатливы, как камень. — Мистер Грэм, безусловно, похож на юношу с полотен замка. — Ты никогда его не видела, — тихо говорю я. — Я узнал бы его где угодно. Они идентичны, Беделия. — Даже когда я говорю это, фрагменты моего видения возвращаются, и я сравниваю их с кратким взглядом мистера Грэма, который я видел перед тем, как сбежать. Они не идентичны. Илья так и не дожил до возраста, в котором, я полагаю, был мистер Грэм. У мистера Грэма круги под глазами и нездоровый цвет лица, типичный для людей, которые слишком долго прожили в городах, извергающих черный дым днем и ночью. В выражении его лица сквозит усталость от мира, которую я никогда не видел на лице Ильи. И другие приметы: у Ильи была родинка на шее чуть ниже левого уха, которой нет у этого незнакомца, и шрам на тыльной стороне ладони, которого я не видел. Мой разум утверждает, что все это влияние образа жизни и местоположения. При прочих равных условиях он мой муж, моя потерянная любовь. Но как такое возможно? Многие задали бы мне тот же вопрос. Как Ганнибал Лектер может контролировать разум людей, превращаться в волка и летучую мышь, жить на сотни лет дольше естественной продолжительности жизни? В мире есть много чудес. Те, которыми я обладаю, черны как смоль. — Ганнибал, — говорит Беделия, ее тон опасно нежен, словно слой шелка, накинутый на шипы. — Есть сходство. Но не более. Возможно, ты помнишь, что именно внешнее сходство привело Энтони в нашу жизнь. Я ощетиниваюсь. Хотя она очень близка к правде. Во многом причина, по которой я даровал Беделии дю Морье бессмертие, заключается в ее даре проникать в мою собственную психику, задавать необходимые вопросы и указывать на закономерности, которые я почему-то не вижу. Я знаю, что она дает мудрые советы; однако этот факт не мешает мне негодовать. — Я прекрасно помню, — говорю я ледяным тоном, закрывая окно, когда снежинки влетают внутрь, угрожая рисункам, которые я разбросал по своему столу. Я вспоминаю 1817-й. Несколько лет я пребывал в подавленном настроении, едва находя в себе силы или желание охотиться и заботиться о деревне. И кто, как не поэт должен был постучаться в мою дверь, отправившийся в путешествие-самопознание. И под самопознанием Энтони на самом деле подразумевал, что он скрывается от своих многочисленных кредиторов в нескольких странах. Но он повидал мир, понял современность, и в темноте, с полузакрытыми глазами, он действительно напоминал мне Илью. Теперь он ненавидит это место, не испытывает ничего, кроме презрения к Беделии и Чийо, и едва терпит меня, что вполне справедливо, поскольку я быстро потерял к нему всякий интерес, хотя обещал ему вечную любовь. Он не знает, сколько раз я стоял над его спящим телом в склепе, подумывая о том, чтобы отрубить ему голову. Однажды я даже захватил с собой боевой топор, наполовину заржавевший, но со свежеотточенным лезвием. Я этого не сделал, потому что заслуживаю любых пращей и стрел, которые Энтони швырнет в мою сторону. Я сделал его таким, какой он есть, ослепленный эгоистичными причинами, и все несчастья, которые он приносит в наш дом, — моих рук дело. Кроме того, время от времени он смягчается по отношению ко мне. Напишет стихотворение, и мы вступим в половую связь так, как предпочитают существа нам подобные. Это зачастую заставляет меня чувствовать себя еще более опустошенным, чем до этого, но я никогда не сопротивляюсь ему. Противостояние с ним отнимает время, помогает скоротать дни и дает Чийо и Беделии пищу для разговоров. — Ты собираешься поговорить с Уиллом Грэмом сегодня вечером? — интересуется Беделия. — Я не могу снова встретиться с ним лицом к лицу, — выпаливаю я свой ответ, я, который не колеблясь ждет целую ночь или лунный месяц, чтобы обдумать свои слова, прежде чем заговорить. У меня нет ничего, кроме времени. Снова тревожные коготки в моем сердце — я так давно ничего подобного не чувствовал. Интенсивность моей реакции приводит меня в ужас. — Ты осознаешь, — говорит Беделия, шелк становится тоньше, а шипы острее, — что все наши надежды возлагаются на тебя и этого адвоката. Если мы хотим, чтобы грандиозный эксперимент прошел успешно, нам нужен этот агент, чтобы завершить оформление документов. Проложить наш путь к свободе. — Она замолкает, и тишина такая же острая, как сейчас ее глаза, сверлящие меня. — Я хочу снова увидеть Париж. Как и Энтони. И мы могли бы показать его тебе. Вранье. Как только они вдвоем узнают, как путешествовать с землей моей родины, они покинут меня. Чийо всегда будет рядом со мной, но я знаю, что Энтони и Беделия жаждут обрести свободу. Но я не могу их отпустить. Не сейчас, когда я стою лицом к лицу с человеком, который похож на Илью. — Ганнибал. — Мое имя звучит как предупреждение у нее на губах. — Мне нужно время. — Я никогда не предполагал, что мне снова придется умолять об этом. Она встает, сцепив руки. — Мы позаботимся о нем, пока ты не придешь в себя. Я полагаю, что еще один день не имеет смысла после всех этих лет ожидания. — Беделия. Она останавливается, не доходя до двери библиотеки, и оглядывается на меня. — Я обещал тебе свободу. Я всегда выполняю свои обещания. Она впитывает эти слова, а затем уходит, никак не ответив. Я слушаю, как удаляются ее тихие шаги, а затем сажусь за клавесин, достаю чистый лист бумаги, готовлю чернила и перо. Композиция — это все, о чем я могу думать, чтобы помочь себе пережить этот опыт. Пока я играю, я слышу свою стаю вдалеке, их вой идеально гармонирует с моей песней. Ноты вырываются из-под пальцев, пока я пытаюсь осмыслить то, что только что произошло. Он Илья. Он не Илья. Или Илья. Никто никогда не будет Ильей. Аккомпанемент волков заставляет меня улыбнуться, несмотря на эту изысканную и неожиданную боль. Послушайте их. Дети ночи. Какую музыку они сочиняют!***