***
Уилл взвел курок своего револьвера. Он на мгновение прижал холодный металл ствола ко лбу и задумался. Ему не нужно открывать эту дверь. Все это можно закончить прямо сейчас. Внутри, сквозь звук своего прерывистого дыхания и бешено колотящегося сердца, он слышал влажное хлюпанье ножа, вспарывающего плоть, болезненный скрежет, когда он скользил по кости. Уилл пинком распахнул дверь. Абель Гидеон оторвал взгляд от своей работы — он срезал часть лица Мэри Келли. Мэри Джейн Келли — информатор Уилла. И, в отчаянном гамбите, его приманка. Он добрался недостаточно быстро. Для Мэри было слишком поздно, и во всем виноват он. Гидеон, должно быть, узнал, что она работает на Скотленд-Ярд. Иначе зачем бы ему создавать такую картину: вынимать у Мэри все ее внутренние органы и срезать так много плоти с ее костей? Обнажать ее лицо до самого черепа? В этот момент Уилл понял, сквозь панический рев своей эмпатии, что Гидеон имел в виду под этим. «Я вижу ее такой, какая она есть, а не личину, которую она представила. Она не была проституткой — она была подсадной уткой, вашим агентом под прикрытием, и она доверила вам свою безопасность. Какую ужасную ошибку совершила эта юная леди». Абель Гидеон оторвался от своего занятия с ножом в руке, ухмыляясь с этим проклятым, застенчиво-печальным смешком на губах. «О боже, ты поймал меня. Я был таким негодником!» Уилл поднял пистолет. Но вот это был уже не его револьвер. Это был кинжал, старинная вещь, но красивая, с блестящим лезвием и гладкой деревянной рукоятью, украшенной чеканным золотом. Уилл никогда не видел его раньше, но каким-то образом он знал, что это его оружие. Оно казалось частью его самого, там, где он держал его твердой, уверенной хваткой. Вместо того чтобы нажать на спусковой крючок револьвера, теперь Уилл изогнул руку движением, которое казалось совершенно чуждым, но в то же время было частью его мышечной памяти. Кинжал вылетел из его пальцев и вонзился прямо в шею Абеля Гидеона. Гидеон выронил свой собственный нож, пошатываясь на ногах, и поднял руку, чтобы сомкнуть пальцы на рукояти кинжала, торчащего у него из шеи. Он вытащил его с чавкающим звуком, обрамляя все потоком крови. — Инспектор, вы опасное маленькое создание, не так ли? — пробурчал он, опускаясь на колени; артериальная кровь смешалась с алыми пятнами на его одежде. Уилл вытащил откуда-то из кармана второй кинжал и шагнул вперед, чтобы ударить Гидеона в грудь. Он привалился спиной к кровати и шлепнулся на пол лицом вверх, зажимая рукой дыру в шее. Уилл выхватил хирургический нож Гидеона из его цепких пальцев, затем опустился на него коленями, оседлав его бедра, чувствуя, как теплая и остывающая кровь впитывается в колени брюк. — Вот каково это, — пробормотал он, поднимая кинжал. Он запустил скальпель в туловище Гидеона, вспарывая его живот и протягивая свободную руку, чтобы схватить его кишки, вытаскивая их большими кровавыми кусками. Гидеон наблюдал за ним в безмолвном ужасе, пока, в конце концов, не улыбнулся. Свет померк в его глазах. Тяжело дыша, Уилл поднялся на ноги, весь мокрый от пота и крови. Глядя сверху вниз на то, что он натворил, он почувствовал, как волна праведности произошедшего захлестывает его, затопляя все его существо. Он парил, окруженный медным запахом крови, в сладком и непринужденном покое, который заставил его задуматься, ощущали ли то же самое младенцы, уютно устроившиеся в водах утробы матери. Внезапно он услышал позади себя чьи-то шаги. Уилл обернулся и заметил графа Лектера, стоящего в дверном проеме, выглядевшего решительно не таким, каким Уилл видел его раньше. Он был в наполовину расстегнутом камзоле, с синяком на щеке и рассеченной бровью, из которой сочилась кровь, и с таким же испачканным мечом в руке. Он казался моложе, его волосы были темно-каштановыми, на лице не было морщин, кожа была еще более упругой и гладкой, чем когда Уилл впервые увидел его. На лице графа Лектера отразился шок. По его ошеломленному выражению лица было очевидно, что он не знал, на что способен Уилл. Уилл почувствовал, как его сердце сжимается, превращаясь в смятого бумажного журавля, некогда символизировавшего надежду. «Что я наделал? Как я смею радоваться такому злодейству? Я не должен был убивать!» «Теперь он оставит меня… бросит…» — Ганнибал. — Это было все, что он смог выдавить едва слышным шепотом, когда кинжал выскользнул из его окровавленной руки и со звоном упал на пол. Внезапно Ганнибал улыбнулся, сияя яркой и любящей улыбкой. Отбросив свое оружие, он раскрыл объятия, и Уилл бросился в них, дыхание со свистом вырывалось из его легких, когда граф Лектер заключил его в крепкие объятия. Уилл испытал сокрушительное облегчение. — Мой умный свирепый мальчик, — пробормотал он сквозь смешок, полный удивления, слова щекотали волосы Уилла, мокрые от пота и крови. — Ты был великолепен. Уилл отстранился, чтобы посмотреть на него, горячие слезы текли по его лицу, оставляя следы на липком пятне крови, которое осталось на его щеке. — Это прекрасно, — признал он сквозь собственную улыбку, когда граф Лектер смахнул слезу большим пальцем, а затем наклонился, чтобы поцеловать его. На губах Уилла была кровь, и они оба почувствовали ее вкус, разделяя металлическую горечь. Теперь их лихорадило, они хватали друг друга жадными руками, тела сплелись воедино. Уилл возбудился через несколько мгновений, когда граф Лектер собственнически сжал его зад, потянул за волосы, чтобы запрокинуть голову назад и поцеловать в шею, проводя языком по алым брызгам. — Разве я не… буду проклят в аду за то, что наслаждаюсь этим? — Уилл задыхался от поднимающейся волны желания. — Убийство должно быть самой уродливой вещью в мире… — Дорогой, — выдохнул граф Лектер ему в шею, щекоча тенью своего поцелуя. — Убийство, должно быть, доставляет удовольствие Богу тоже. Он делает это постоянно. Когда Уилл открыл глаза, чтобы попытаться еще больше расшнуровать камзол графа Лектера, чтобы лучше коснуться его тела, они были уже не в унылой комнате Мэри Келли, а снова в замке. Они стояли перед толстой дверью, украшенной замысловатой резьбой с изображением Древа Жизни. Уилл протянул руку и взялся за ручку, пытаясь открыть ее, чтобы они могли войти, руки графа Лектера теперь обнимали его сзади, его желание очевидно упиралось в изгибы тела Уилла, побуждая его поторопиться. Дверь не открывалась. — Уилл, — взмолился граф Лектер шепотом, который был подобен ласке.***
— Уилл. Уилл! Он продолжал дергать дверь. Она была заперта. — УИЛЛ! Проснись! Уилл отпустил дверную ручку и опустил руку. Покачав головой, он снова сфокусировал взгляд. Там было Древо Жизни, но дверь каким-то образом изменилась в мгновение ока, превратившись из сверкающего резного шедевра в старую, потрескавшуюся от непогоды и пыли. Он обернулся и увидел девушку, Авигею, которая тянула его за другую руку, на ее лице было беспокойство. — Я в порядке, — сказал он, на самом деле не зная, говорит ли он правду или нет. Она отпустила его руку, и он провел предплечьем по вспотевшему лбу. Он был весь в поту, его белая ночная рубашка прилипла к телу, прозрачная так, как не должна была быть там, где она обтягивала его грудь. Он судорожно вздохнул, проводя руками по своему телу. По крайней мере, он полагал, что никак не пострадал. Его босые ноги, ступавшие по холодным камням пола замка, казались ледяными. Он не знал, где именно находится в замке и как он сюда попал. Авигея протянула руку и положила свою сухую прохладную ладонь ему на лоб, затем тыльной стороной пальцев коснулась его щеки. — Пойдем, — сказала она, снова беря его за руку. Он позволил ей провести себя обратно через несколько темных, неиспользуемых коридоров. Он заметил, что здесь в пыли были две пары следов ног, одна босая, а другая обутая. Его и Авигеи. В остальном пыль была нетронута. Должно быть, это нежилое крыло замка, он заметил, что в некоторых местах осыпались стены. Они вошли на кухню через дверь с ржавыми петлями, которую Авигея закрыла за ними всем своим весом. Помещение было простым, утварь примитивной, но пахло свежим хлебом и розмарином. Авигея усадила его за маленький столик у камина и налила ему чашку чая, а потом помчалась наверх, чтобы принести халат с крючка у кровати. Он надел его и откинулся на спинку стула, взяв чашку с чаем. — Я в порядке, — повторил он, когда она склонилась над ним. — Всего лишь сон. Я ходил во сне, понимаешь? Сплю, но, хм… разгуливаю по округе. Иногда такое случается с людьми. Стресс, и вообще… Если это был сон, то откуда его разум узнал, как выглядит дверь в западное крыло? Уилл постарался отвлечься от того, что видел в своих грезах. Он был рад халату, так как он скрывал любые свидетельства его упрямого, медленно угасающего возбуждения. Авигея, казалось, отчитывала его и некоторое время говорила на своем родном языке, остановившись только для того, чтобы вытащить из печи несколько булочек, прежде чем вернуться к нему. Где-то в разговоре он услышал «Лектер», но не смог понять, что она имела в виду. — Остановись, — кисло приказал он после того, как она продолжила суетиться вокруг него, снова прикасаясь к его лбу и щекам. Это она хорошо поняла. Раздраженно вздохнув, она подала ему завтрак прямо на скромном столике, хотя воспользовалась сервизом, который он видел за ужином с мисс Дю Морье и Энтони Диммондом — великолепной работы и чрезвычайно ценный. «Странно, — подумал Уилл, запивая овсянку чаем, — что Авигея была единственной прислугой, с которой он до сих пор сталкивался, учитывая свидетельства богатства по всему замку». Занавески, обивка стульев, диванов и покрывала на его кровати были из самых дорогих и красивых тканей и, должно быть, имели баснословную стоимость, когда были сшиты. Насколько он мог судить, им было несколько столетий, хотя они и были в отличном состоянии. Уилл видел нечто подобное в Хэмптон-Корте, но там они были поношенными и изъеденными молью. Наконец он закончил есть. Авигея убрала со стола, не глядя на него и слегка надув губы. — Прости, — сказал он, вставая и поплотнее запахивая халат. — Я не хотел… спасибо тебе. За то, что… нашла меня и разбудила. Я, э-э… Хотел бы я, чтобы ты понимала, о чем я говорю. Он потянулся и взял ее за руку. Она закатила глаза, но затем улыбнулась и сжала его ладонь, прежде чем взять ведро и выйти через кухонную дверь в маленький дворик с колодцем. Уилл вернулся в свою комнату и обнаружил, что Авигея уже была тут и оставила ему немного воды и полотенец. Должно быть, она приходила и, поняв, что его нет в постели, пошла искать его. Ему нужно было побриться, но он еще не видел здесь ни одного зеркала. Придется довольствоваться тем маленьким, которое он положил в свой багаж. С другой стороны, в таком диком месте, в такой нетрадиционной компании небольшая щетина, казалось, не стоила того, чтобы с ней что-то делать. Машинально умываясь и одеваясь, Уилл позволил себе вспомнить сон, теперь, когда он был один. Это было не похоже ни на один сон, который ему когда-либо снился, даже во время дела Потрошителя. Те сны были чистейшими кошмарами, в которых фигурировали Абель Гидеон и его жертвы, Уилл иногда выступал в роли убийцы или убиваемой женщины. Они почти всегда были основаны на реальных событиях, сон просто воспроизводил результаты пульса его эмпатии, его озарений, когда он перенимал точку зрения Потрошителя, чтобы узнать, кто он такой, и расставить необходимую ловушку. Он, вероятно, дюжину раз убивал Мэри Келли в своих кошмарах и еще дюжину раз был убит Гидеоном. Но это… то, что произошло во время его приступа лунатизма, ощущалось совершенно по-другому. Тревожно, насколько сильными были его чувства, его желание и привязанность к юной версии графа Лектера, он чувствовал монументальную связь между ними. Ужас от того, что граф Лектер увидит, что он убивал и наслаждался этим, мысль о том, что он может с отвращением отвернуться от Уилла, была в тысячу раз ужаснее, чем быть Абелем Гидеоном или его жертвой. Это было нелепо, но Уилл чувствовал, что если бы граф Лектер из сна не принял его темную натуру, не прославил ее, Уилл умер бы не только во сне, но и в реальной жизни, сраженный разбитым сердцем. Невероятное облегчение от того, что его видели, лелеяли, даже после того, как он показал себя чудовищем, было одной из самых возвышенных прекрасных вещей, которые Уилл когда-либо испытывал. И это казалось таким реальным. В попытке вернуться в осязаемый мир Уилл снова вышел из своей комнаты в поисках… кого-то. Даже Авигея подошла бы, это не имело значения. Он бы даже постирал и развесил одежду, погладил, помешал бы суп, просто чтобы побыть с кем-то другим, а не в своей голове. Обычно Уилл чувствовал себя как дома в одиночестве — несмотря на компанию своих собак, — и когда старый Бо умер, он просто продолжал жить один в коттедже на землях Хиллингема. Технически у него были комнаты в доме Блумов или когда-то были, но он там не оставался. И никто не жаловался. Подкидыш с глаз долой, из сердца вон. Так Авигея нашла бы его способным выполнять почти всю домашнюю работу, поскольку ему тоже никогда не нравилось окружение прислугой. Выйдя во двор, он увидел мужчину, обнимавшего козу с нежностью, с какой мать обнимает своего ребенка. Он никогда такого не видел, поэтому Уилл остановился, чтобы понаблюдать. Мужчина был одет в простую крестьянскую одежду, но казался ухоженным. Когда Уилл подошел и поздоровался, коза жалобно заблеяла, затем застыла, рухнув в объятиях мужчины, как будто превратилась в камень. Мужчина вскинул голову, чтобы посмотреть на Уилла, в его темно-карих глазах появилось напряжение. У него был странный шрам на голове, там больше не росли волосы. Остальная часть волос была длинной. Пульс эмпатии Уилла загудел, на несколько мгновений заслонив его зрение. — Прости. — Уилл остановился и поднял руки. Он попробовал извиниться на нескольких языках. Он знал только самые элементарные фразы на румынском. Мужчина кивнул в знак прощения, поглаживая козу, когда существо успокоилось и снова встало. Они смотрели, как она потрусила к корыту с водой, чтобы напиться, распугивая на своем пути цыплят. Мужчина встал и отряхнул брюки, затем повернулся к Уиллу с благожелательным кивком. Уилл ощутил чувство безопасности, исходившее от незнакомца, глубокий источник доброты, который бил из него, как естественный источник. Он протянул руку, и мужчина принял ее для крепкого дружеского пожатия. — Уилл, — представился он. Уже дважды в этом странном месте он пренебрегал приличиями в отношении имен. Как будто это имело значение — эти люди не говорили ни на одном из его языков, как он мог ожидать, что они скажут «мистер Грэм» или даже «Уильям», когда они могли просто сказать «Уилл»? — Питер, — сказал мужчина в ответ. Он нежно коснулся руки Уилла и поманил его к одной из арок во внутреннем дворе с неуверенной улыбкой на лице. Уилл с готовностью последовал за ним. Толстая каменная арка вела в другой, меньший по размеру, обнесенный стеной двор. На одном конце стояли конюшни, а на другом — то, что осталось от старого гарнизона. Именно сюда Питер привел его, открыв старую деревянную дверь, за которой обнаружился ряд комнат, где он, по-видимому, жил, а также множество животных, некоторые из которых были в клетках, другие бегали под ногами. Одного за другим Питер показал ему всех животных, от мыши до совы, от многочисленных кошек до лисы без уха, белки без хвоста и его явного фаворита — молодого оленя, который был полностью ручным. Питер был кем-то вроде карпатского святого Франциска, или существом из детской сказки. Несмотря на огромное количество животных, помещение было относительно чистым (с утками мало что можно было поделать), и существа казались достаточно счастливыми и здоровыми. Уилл все еще не понимал, что Питер говорил о каждом животном, но он понимал язык доброты и заботы. Уилл надеялся, что смысл его слов был понятен, когда он благодарил Питера за то, что тот показал ему зверинец. Ему следует вернуться в замок на случай, если граф будет готов поговорить о тонкостях покупки земли. По дороге он увидел женщину с темными волосами и узкими глазами, которая привезла его в замок. Она расчесывала одну из угольно-черных лошадей отработанными, ровными движениями, что-то бормоча ей на ходу. Она остановилась, когда увидела Уилла, медленно выпрямляясь и глядя на него своими блестящими хитрыми глазами, как будто ожидала, что он сделает что-то… неправильное. Действительно, страж. Уилл попытался улыбнуться и поднял руку в знак приветствия. Она только смотрела, не мигая. — Черт, — пробормотал он, отворачиваясь и торопясь обратно в замок. Его пробило холодной волной, как будто после горячей ванны окунулся в ледяное озеро. Познакомиться с Питером, а затем… Авигея поймала его и заставила вернуться на кухню, чтобы снова накормить. У нее был с собой словарь английского языка, и она попыталась прочитать ему несколько слов. Они смеялись над ее попытками и его попытками ответить по-румынски или по-русски. Этого было достаточно, чтобы избавиться от странного чувства после встречи со стражем, хотя утренние бессознательные блуждания все еще тяжелым бременем лежали на плечах Уилла. Когда они закончили, Авигея указала на слово в словаре. — Библиотека, — сказала она. — Библиотека, — сказал он, и она улыбнулась, кивнув. — Иди, — настаивала она по-английски. Он поблагодарил ее и ушел, снова пожалев о зеркале, хотя бы для того, чтобы убедиться, что у него на лице нет следов еды. «Нет. Будь честен с самим собой. Ты хочешь предстать перед ним в лучшем свете, насколько это возможно». «Каждый хочет выглядеть профессионально для важного клиента», — спорил он вопреки собственному разумению. «Особенно, когда этот клиент потрясающе красив». Если он не будет осторожен, фрагменты сна вернутся обратно, а это было последнее, что ему было нужно перед этой встречей. Уилл вошел в библиотеку, где постепенно угасал послеполуденный свет, и подбросил полено в камин. Он разложил документы и детально изучил их, хотя и так знал их вдоль и поперек. Все что угодно, лишь бы отвлечь его от растущего чувства, что граф Лектер все ближе и ближе и через несколько мгновений войдет в дверь. «Я не могу дождаться, когда увижу его снова». Мысль всплыла на поверхность по собственной упрямой воле, и Уилл выругался. На этот раз это было богохульство.***