Daydreamer (Gryffin Remix) — Bipolar Sunshine, GRYFFIN
— Как ты? — Грейнджер пристально рассматривает Драко, опираясь на стену лифта. Звучит какая-то классическая мелодия. — Нормально, — Драко окидывает ее взглядом. — А ты? — В порядке, — она облизывает губы, вздыхая. — Денек будет не из простых. — Как твоя… проблема? — Драко опускает глаза на ее живот. Грейнджер смущается. — Все хорошо, забудь. — Ладно, — он отворачивает голову. — Мы успеваем? — Да, без десяти. Драко кивает и молча разглядывает ее отражение в зеркале. Он почти не спал сегодня ночью. Все время прокручивались в мыслях Райли, Наоми и Стефан. Их истории, их боль. Вспомнились люди, которых он видел в похожем состоянии. Собственные увечья. Которые тем не менее магия поборола. Он вставал, несколько раз ходил пить воду. Драко вздыхает и опирается на стену. Голова раскалывается, как после хорошей пьянки. Слишком много эмоций, Малфой. Грейнджер поправляет волосы, Драко следит за этим жестом. Хочется спросить, получала ли она тяжелые травмы во время войны. Как она вообще это пережила? Как боролась? Что чувствовала? Но он не думает, что имеет на это право. Подобные вопросы не для них. Кабина издает пищащий звук и открывается, в нее попадает свежий воздух. Драко пропускает вперед Грейнджер и выходит следом, сразу замечая Фелицию и Зои. Вторая заплетает косичку на своих волосах. Он хмурится. Конечно, не своих. Женщина оборачивается на звук прибывшего лифта и улыбается. — Вы рано, — она забирает сумку с дивана рядом. — Доброе утро. — Здравствуйте, Фелиция, — здоровается Грейнджер, Драко повторяет за ней, опуская голову на разглядывающую его Зои. — Привет, Драко, — она ухмыляется. — Захотел посмотреть на лысых? — Зои! — одергивает ее мать. — Вовсе нет, — он подмигивает ей. — Решил провести с тобой побольше времени. Расскажешь о своем фейсбуке. Девочка краснеет и молча кивает. Через пару минут они выходят на улицу. Под въездом стоит черный автомобиль, сразу видно — дорогой. — Это наш, — Фелиция помахивает рукой. — Присаживайтесь вперед, Драко. — Хорошо, — он открывает дверь и опускается на мягкую кожу. Остальные располагаются сзади. — Это наш водитель — Ричард, — Фелиция знакомит их с молодым парнем за рулем. Выезжая из комплекса, машина сворачивает на оживленную улицу, медленно продвигаясь в пробке. Фелиция прокашливается. — Гермиона, вы раньше были в подобных местах? — спрашивает она. — Именно в таком — нет. — Вы должны быть готовыми к тому, что там происходит… разное, — она вздыхает. — Атмосфера не из простых. — Да, это точно, — соглашается с ней Зои. — Позавчера умер Сэм. Мы как раз капались, у меня остался его трактор. Драко почти не верит тому, насколько спокойно это произносится. Фелиция снова тяжело вздыхает. — Сэму было одиннадцать, — продолжает она, немного погодя. — Я предупредила, что мы привезем гостей. Вам проведут экскурсию. — Мы должны что-то знать… определенное? — Драко формулирует вопрос. — О нет-нет, — женщина улыбается. — Я сказала о своеобразной атмосфере потому, что место довольно особенное, там много больных детей. Но это не значит, что вам следует чего-то опасаться или вести себя как-то… Просто кому-то может стать плохо, кто-то может плакать. А в остальном это обычные дети. Увидите сами. Драко кивает.***
Огромное светлое здание скорее походит на какой-то институт, чем на онкологический центр. Оказываясь внутри, Гермиона сразу замечает большое количество детей и взрослых, уже с самого утра приехавших на процедуры. Молодые медсестры суетятся возле каждого посетителя, делая все возможное, чтобы поскорее выписать необходимые направления. Кожу холодит, когда Гермиона видит плачущую женщину, сидящую на лавочке и качающую коляску. Становится тошно, а к горлу подступает желчь. Она не любит больницы, не любит такие места за то, что в них сосредоточены сплошные страдание и боль, которые она и сама когда-то пережила. Зои машет кому-то рукой, поправляя свой джинсовый комбинезон. Ее подруга радуется, машет в ответ и улыбается. Но вместо того, чтобы подбежать, она медленно передвигает ноги, стараясь не сбить нормальное ровное дыхание. Они о чем-то переговариваются, смеются, Зои показывает на Драко и вновь шепчет подруге что-то на ухо. Они смеются, едва ли не подпрыгивая. — Адель, — к девочке обращается ее мама. Она подходит, улыбается и гладит дочку по голове. — Ты же знаешь, что нельзя так резко реагировать на какие-то вещи. Не нужно, чтобы твои легкие пугались из-за такого количества воздуха. Делай все медленно, хорошо? — Агась, мама, — девочка кивает. — Ты видела, какие у Зои классные нашивки? — Конечно! Зои, очень красиво. Это из какого мультика? — Мадагаскар, — Зои улыбается. — Ма-а-а, — тянет Адель, после чего достает ингалятор и делает несколько вдохов. — А можно и мне такие? Пожалуйста. — Конечно. Я спрошу у тети Фелиции, где они купили такую красоту, — мама девочки улыбается, поглядывая на подругу. — Зои, мне кажется или ты что-то забыла? — Фелиция смотрит на дочку, ожидая, что та поймет, о чем речь. — Что? Ничего не забыла. Я рюкзак собрала и все проверила. — А еще что-то? Что я тебе говорила… Не хочешь познакомить своих друзей друг с другом? — А-а-а, — она кивает. — Адель, — Зои улыбается, — это Драко и Гермиона. Драко… Это моя подружка Адель. Она очень классно поет. — Ага, конечно, — девочка краснеет. — Ну, когда ей разрешает доктор на терапии. В других случаях ей петь нельзя. И бегать, и прыгать… — Короче, вообще ничего нельзя, — Адель толкает подругу в плечо. — Можно Алексу записочки всякие писать, для этого легкие не нужны, — Зои хихикает. — Эй! Это же был секрет! — Ну да, ну да, — Зои качает головой. — Алекс, Бенджи и Шарлотта писали тебе ответ все вместе. — Не-е-ет. Неправда! — Ага-ага. Правда-правда. — Ну я им устрою, — Адель делает несколько вдохов через ингалятор. — Девочки, чуть меньше эмоций, — Фелиция кладет руку на плечо дочери. — Окей. — Вирджиния, ты могла бы взять Зои и провести ее на процедуры? Я хочу познакомить Драко и Гермиону с доктором Коллинзом. — Конечно, — та улыбается. — Девочки, идем спокойно и без лишнего шума, хорошо? — Агась. — Хорошо, ма. — Зои, веди себя прилично. Мы подойдем минут через тридцать. — Окей! — Зои машет рукой маме и, поглядывая на Драко, уходит с подругой в сторону лифтов. — Я представлю вас доктору Коллинзу, — Фелиция поправляет прическу. — Мы с ним старые знакомые. И если у него будет свободное время, он сможет сам рассказать вам о клинике и о тех вещах… что вас интересуют. Он потрясающий доктор и человек… — Спасибо, — отзывается Гермиона. Они проходят большой светлый холл, где посреди зала стоит высокое дерево, на котором висят сотни разнообразных цветных ленточек. По кругу от инсталляции располагаются скамейки, на них сидят дети, родители и другие посетители клиники. — Очень интересное дерево, — Гермиона засматривается на яркие полоски, едва подрагивающие от незаметных потоков ветра. — Это память, — тихо поговаривает Фелиция. — Каждая тесьма на этом дереве, — ее голос просаживается, — означает, что какой-то ребенок покинул нас и отправился в свое путешествие. Гермиона рассматривает красные, голубые, зеленые ленточки. Понимая, как много их здесь, она поджимает губы, отводит взгляд и замечает, что и Малфой внимательно смотрит на эту экспозицию. В тишине проходя по коридорам, они оказываются у белоснежной двери, на которой маркерами нарисованы непонятные рисунки: цветочки, солнце, какие-то незамысловатые каракули и всякие словечки. Фелиция рассказывает, что доктор Коллинз разрешает рисовать фломастерами на поверхностях и дверях тем детям, которые победили болезнь. И такая эстафета стала для всех маленьким состязанием, ведь каждый хочет сделать пакость и оставить свой след на светлых стенах клиники. Фелиция знакомит их с врачом. Мужчина улыбается, ведет себя открыто и доброжелательно. От него веет спокойствием, поддержкой и каким-то приятным чувством уверенности в том, что ребенок сможет справиться с самыми трудными моментами жизни. Десять минут они проводят в кабинете, после чего Коллинз забирает папку с бумагами и приглашает всех пройтись по клинике. — Процедуры уже начались. Поэтому я могу провести вам небольшую экскурсию, пока мы будем направляться на четвертый этаж. — Вы пойдете пешком или на лифте? — Фелиция кладет руку на плечо доктора. — Думаю, пешком, чтобы наши гости смогли мне задать больше вопросов перед тем, как я приступлю к работе. — Хорошо. Тогда я на лифте. Не хочу, чтобы Зои долго была без меня. — Фелиция, что я тебе рассказывал о гиперопеке? — Ничего не могу с собой поделать. Зои — моя жизнь, — Фелиция улыбается, кивает и аккуратно обходит Гермиону. — Встретимся немного позже, пойду веселить ребят. — Не переусердствуй, — говорит вслед Фелиции доктор Коллинз перед тем, как она скрывается в лифте. — Матери… они такие, — он улыбается, показывая Драко и Гермионе, в какую сторону им необходимо пройти. — Вы можете задать мне вопросы. Интересуетесь благотворительностью? — Да, — Гермиона кивает, замечая медсестру с пустой инвалидной коляской. — И какие цели преследуете? — Цели? — она морщит нос. Доктор придерживает дверь, пропуская ее и Драко вперед. — Помощь тем, кто в этом нуждается. Мы обратились к Фелиции потому, что… понимали, что она подскажет нам то место, куда мы сможем прийти и сделать доброе дело. — Я понял, — Коллинз кивает. Они медленно поднимаются по лестнице. — Сделать доброе дело, — он улыбается. — Наша клиника не страдает от недостатка средств. Большая часть родителей — довольно обеспеченные люди. Политики, бизнесмены, артисты, врачи… Они тратят баснословные суммы на лечение своих детей в надежде на то, что в какой-то момент ужасный яд прекратит разъедать жизнь их ребенку. Но как нам всем известно, — доктор выдыхает, минуя еще один пролет, — деньги помогают, но сотворить чудо или утолить боль, к сожалению, способны только Бог, врач и доза морфия. Но если вы решите заняться благотворительностью и пожертвовать какие-то суммы в нашу больницу, я могу вас заверить, что они направляются исключительно на лечение детей. Мы являемся частной клиникой, но также сотрудничаем с центральной городской, туда обращаются семьи, у которых нет средств. Мы забрали достаточно большое количество малышей из государственных учреждений в нашу частную. Думаю, тут мы можем подарить им ощутимый шанс на выздоровление. — Дэвид, — Гермиона обращается к доктору, — много ли детей сталкиваются с онкологией? — она сильнее сжимает ремешок сумки, задавая такой вопрос. — Да. Ежегодно более полумиллиону детей от рождения и до восемнадцати лет ставят неутешительные диагнозы. К числу распространенных детских онкологических заболеваний относятся лейкемия, злокачественные опухоли головного мозга, лимфомы и такие солидные опухоли, как нейробластома и нефробластома. — А есть какая-то профилактика или возможность выявить болезнь на стадии зарождения, чтобы у малышей было больше шансов на выздоровление? — Рак в детском возрасте, как правило, невозможно предупредить или выявить путем скрининга. — Это так ужасно, — Гермиона прикусывает губу. Неприятные чувства наполняют ее тело. — Но есть и хорошие вещи. Большинство видов рака у детей можно вылечить препаратами и с помощью других видов лечения, включая хирургические вмешательства и лучевую терапию. — Это значит, что процент выздоровления довольно велик? — интересуется идущий рядом Малфой. — Я не могу так говорить, — Дэвид хмурится. — Рак является одной из ведущих причин смерти детей и подростков. Вероятность выживания ребенка с диагностированной онкологией зависит от того, в какой стране он живет. В странах с высоким уровнем дохода от рака излечиваются более восьмидесяти процентов заболевших детей, в то время как во многих государствах с низким доходом этот показатель составляет менее тридцати процентов. — Менее тридцати? — Гермиона сглатывает образовавшийся в горле ком. — Увы. В основном такие цифры встречаются в Африке, Азии… — Какой кошмар. — Так и есть. Я знаю пару-тройку докторов, которые выезжают в африканские глубинки и проводят бесплатные операции. — Абсолютно бесплатно? — уточняет Малфой. — Да. Некоторые из них оплачивают все расходы из собственного кармана. Другие финансируются государственными и частными программами. Много организаций создают проекты и привлекают спонсоров. — Дэвид, — окликает доктора Гермиона. — Да? — Что вызывает у детей рак? — Раковые заболевания у детей, в отличие от взрослых, в подавляющем большинстве случаев не имеют установленной причины. Исследователи делали попытки определить причины детского рака, но лишь небольшое число онкологических заболеваний в детском возрасте вызвано факторами, связанными с воздействием окружающей среды или образом жизни. Он возникает из-за хронических инфекций. У многих ребят рак не проявляется в детстве или юношестве по ряду каких-то причин. Но эта болезнь запросто может дать о себе знать уже в зрелом возрасте. — Это так ужасно… Ты просто живешь, а в какой-то момент твоя жизнь превращается в сплошную борьбу, — Гермиона тихо выдыхает. И какой бы сильной и стойкой она ни была, но осознавать нечто подобное трудно и больно. — Так оно и есть. И поэтому я здесь… Поэтому все мы тут… Мы пытаемся помочь им справиться в такие трудные моменты. — А есть вопросы, которые вам чаще всего задают? — Гермиона смотрит на доктора. Он задумывается. — Конечно, — на его губах появляется тоскливая улыбка. — Почему именно мой ребенок заболел? Этот вопрос я слышу каждый раз… всегда. Часто родители винят себя, считая, что каким-то образом явились причиной болезни. Якобы неправильно кормили ребенка, давая грудь слишком мало или наоборот. Однако нет какой-либо связи между уходом за ребенком и возникновением рака. Важно, чтобы родители знали, что они не виноваты в болезни своего ребенка, что они не смогли бы ничего сделать, чтобы предупредить это. Они выходят на третьем этаже. Дэвид проводит для Гермионы и Драко маленькую экскурсию, показывая, чем занимаются некоторые дети во время терапии и процедур. Совсем маленькие спят в кроватках, пока в их руки и ноги вставлены трубки для ввода препаратов. Более старшие читают, смотрят телевизор или играют в приставку. В зале аниматор в виде какого-то супергероя проводит представление, вызывая на лицах зрителей улыбки и искренний смех. Медсестры рядом. Они помогают как во время процедур, так и просто присутствуют для поддержания хорошего настроения и предоставления помощи, которая может потребоваться. Проходя третий этаж и вновь оказываясь на лестничной площадке, Гермиона тут же обращает внимание на плачущую женщину. Она сидит на ступенях, вытирает слезы платком и пытается встать. Ее поддерживает другая молодая девушка, раз за разом повторяя, что все будет хорошо. Гермиона ощущает болезненный укол в районе груди, словно она в чем-то виновата, а помочь не может. — Мы поднимаемся на четвертый этаж, и я вас покину. Если возникнут какие-то вопросы, вы можете обратиться к Фелиции и договориться через нее о нашей встрече. И… — Коллинз останавливается у тяжелых железных дверей. Запуская пальцы в карман халата, он достает белую визитку. — Если появится желание или вопросы касательно благотворительности, вы можете набрать меня. — Хорошо, — Гермиона кивает, принимая карточку. Они заходят на этаж. Гермиона сразу обращает внимание на то, что здесь намного больше шума и детских голосов, чем в других местах. Доктор Коллинз прощается, сразу перехватывая медсестру и приступая к работе. Из открытой двери появляется маленький мальчик на инвалидной коляске. Следом идут Адель и Зои, которые о чем-то шепчутся. — О! Драко! — выкрикивает Зои, поднимая руку и начиная махать. — А мы сейчас на процедуры пойдем. Хочу тебя познакомить с моими друзьями. Давай? Ты вот Адель понравился, — она хохочет. Подружка толкает Зои в бок, сразу опуская глаза в пол. — Похититель подростковых сердец, — тихо проговаривает Гермиона, улыбаясь впервые с того момента, как они оказались в больнице. — Думаешь, я буду один с ними развлекаться? — он смотрит на нее в ответ. — Нет! Грейнджер, ты идешь со мной. — Я подойду к Фелиции, — Гермиона замечает сидящую в кресле женщину. Она болтает с другими матерями, которые улыбаются и кивают в ответ. — А потом, может быть, понаблюдаю за тем, как ты веселишься с малышами.***
— Эту зебру зовут Марти, — Адель протягивает игрушку и всячески крутит ею перед носом Драко. — Не могу поверить, что ты не смотрел «Мадагаскар». Зои говорила, что ты из прошлого века, но чтоб та-а-ак… — она всплескивает руками. — И значит, эта Марти — подружка остальной тройки, верно? — Драко пытается разобраться в компании зверей. — Это мальчик! Марти — мальчик! — сзади неслышно подходит паренек. — Привет, Бриджит, — он тут же машет маленькой девочке, которая сидит на перевернутом ведерке и рисует в дальнем конце комнаты. Та улыбается в ответ. — Оу, я думал, что зебру зовут Мартиша. — Не-а, они все парни, кроме бегемотихи. Она девчонка. Жираф в нее влюблен. — Жираф в бегемотиху? — Драко поднимает бровь. — Ага, — подходит Зои, аккуратно передвигая за собой какую-то палку на колесах, на той висит капельница. Тонкая трубочка приклеена к сгибу ее локтя. — Но я не понимаю такой любви. — Почему же? — Драко ухмыляется, пока его продолжают окружать заинтересованные дети. — Драко, — она понижает голос, — но как же у них появятся дети? — последнее она шепчет, оглядываясь вокруг. — Они же животные разных видов. — А ты умная, — он подмигивает девочке, та сразу краснеет. — Хочет и любит! — врывается в разговор Адель. — Вспомните «Шрека», там есть дети у осла и драконихи! — Не думаю, что такое возможно, — мальчик присаживается рядом и тут же протягивает руку Драко. — Я — Колин. А ты Драко? — Верно, — он пожимает маленькую ладонь, чувствуя, как та подрагивает и почти что не сжимается из-за недостатка сил. В горле появляется комок. — Ты друг Зои? Или ее жених? — Оу, скорее друг, — Драко подавляет улыбку. — Это хорошо, — говорит Колин. — Очень хорошо… Драко заговорщически шепчет ему: — Она тебе нравится? — Парнишка прячет глаза. — Я никому не скажу. Честное слово. Колин осматривается, убеждаясь, что Адель и Зои переговариваются между собой, склонившись друг к другу. А потом возвращается взглядом к Драко. — Ну… Вообще-то, мне только двенадцать, и я младше. Но я думаю, что она симпатичная. У нее классные парики. Драко поднимает брови. — Что? — спрашивает Колин. — Удивлен, что я в курсе? — он отмахивается. — Мы все понимаем. Родители говорят нам быть сильными, — он улыбается. Драко сжимает челюсти. — А она знает о твоих чувствах? — Нет. Я скажу ей, если смогу закончить курс, — он показывает на синяки на венах руки. — Если у меня получится, я отращу такую шевелюру, как у тебя, — он тычет пальцем в волосы Драко. — И покорю ее, — парнишка мечтательно улыбается. — Вот увидишь! — Если смогу закончить курс. — Если у меня получится. Драко ощущает огромный камень… Нет. Булыжник, заполняющий его грудь изнутри. Он такого размера, что, кажется, просто разорвет на части, если увеличится хотя бы на дюйм. Хочется перевести тему, сбежать, не слышать… — Что за «Шрек»? — говорит он первое пришедшее в голову. — Это мультик, — поясняет Колин. — Про великана и осла. Они друзья и вызволяют принцессу. Она тоже потом станет великаном, — он понижает голос. — Но это спойлер! — Спойлер? — переспрашивает Малфой. — Ну, когда тебе заранее сказали, чем закончится фильм или книга. Многие ненавидят, когда так делают, — он хихикает. Девочки внезапно поднимают головы и смотрят на Драко, потом смеются и снова прячут глаза. — Хм, как думаешь, ты правда ей не нравишься? — напряженно говорит Колин. — О, уверен, — успокаивает его Драко совершенно серьезным голосом. — Ну, если только Адель. Парнишка улыбается во все зубы. — Это хорошо. Такое ощущение, что у Бриджит болит голова, тебе не кажется? — он внимательно рассматривает рисующую девочку, которая периодически кладет маленькую ручку на лоб. — Может, ей жарко? — Не знаю. Ладно, наверное, показалось. Драко обводит помещение глазами, пока Колин молчит. Рядом Адель снова пшикает себе в рот из баночки, которую Грейнджер называла ингалятором, медсестра помогает ей делать это без лишних движений, чтобы не сбить капельницу. — Колин, — говорит Драко, — у тебя выпало, — он кивает на небесно-голубую ленточку, валяющуюся позади парня. — А? — Вон там. — А, спасибо, — он осторожно наклоняется и поднимает ее. — Это для Сэма. — Позавчера умер Сэм. Мы как раз капались, у меня остался его трактор. — Повешу на дерево, забыл сразу. Мы с ним учились играть в карты. Теперь придется найти себе другого напарника. Драко отворачивает голову и прикрывает глаза. Делает глубокий вдох. — Некоторые говорят, что это дерево — напоминание, — продолжает мальчик. — И что ему тут не место. Что он вызывает нега… Ну как его… — Негатив? — подсказывает Драко. — Да! Точно! Что вызывает негатив. Но это неправда, — он пожимает плечами. — Я буду заходить и помнить про Сэма, когда увижу ленту. Это здорово. — Да, пожалуй. — Как и Британи, и Сару. Майкла и Эмму. Эмма была моей невестой до того, как мне понравилась Зои, ты знаешь? — он говорит это тихо. — Мы даже думали с ней обменяться футболками, — он запинается. — Но не успели. Она… Она не пришла, ну и вот… Для нее я повесил желтую ленточку. Такого цвета был ее любимый парик. Камень в груди Драко, похоже, намеревается разорвать ребра. Он сглатывает.***
— Если бы вам только было известно, сколько раз я умирала, — Розали сворачивает и разворачивает салфетку, словно пытается найти успокоение в куске бумаги. — Моя жизнь — это холодный океан, а я всего лишь маленький человек, который не умеет плавать, — она тяжело выдыхает. — Боже, я пригласила вас перекусить, а сама начала разговор о таких ужасных вещах… Розали, подруга Фелиции, предложила выпить по чашке кофе, пока дети находятся на терапии. И сейчас, сидя в буфете, молодая женщина старается хоть как-то отвлечься от плохих мыслей. — Розали, — Гермиона двигается ближе. — Да? — женщина поднимает тоскливый взгляд, в котором заметна глубокая боль. — Я, конечно, не могу просить вас о таком или давить со своей стороны… Но расскажите мне. Возможно, именно после этого вам станет легче на какое-то мгновение. — Ох, милая, — Розали отрывает уголок салфетки. — Если бы только это хоть как-то помогало. Если бы простые разговоры изменяли судьбу… — Давайте я возьму вам травяной чай? Думаю, тут такой имеется, — Гермиона крутит головой, оглядываясь по сторонам. В светлом и просторном кафетерии больницы находятся пять больших круглых столов. Цветы в горшках стоят у окон на высоких железных подставках так, чтобы любопытные дети не занимались вредительством. В дальнем углу расположена длинная стойка, за которой виднеется девушка-продавец. — Минуту, — Гермиона поднимается, быстро проходит зал и делает заказ. Две чашки чая подают практически сразу, и она, аккуратно придерживая посуду, возвращается обратно. Розали продолжает теребить салфетку, раздирая ее в маленькие клочья. — Спасибо. — Не за что. Я обратила внимание, что тут продают очень много разных вкусностей. — Конечно, — Розали улыбается. — Стараются для деток. Есть коктейли, снеки, сладости, подают вкусное мороженое и даже хот-доги. В общем, все то, что любят малыши. К тому же молочные продукты в некоторых случаях очень полезны. Процедуры закончатся где-то через тридцать минут, — Розали смотрит на настенные часы. — Нужно будет взять мороженое для ребят. — Врачи разрешают? — Даже поддерживают. Есть родители, которые приносят ведро замороженного йогурта, когда их дети проходят терапию. — Я не знала, — Гермиона мешает сахар. — И не нужно… — Угу… — тихо проговаривает Гермиона. Несколько минут молчания тянутся подобно вечности. Она продолжает размешивать сахар и наблюдать за тем, как маленькие кусочки белоснежной салфетки пополняют кучу. — У меня двое детей, — Розали нарушает тишину. — И каждый день я задаюсь вопросом, почему один мой ребенок болеет и борется с этим страшным недугом, а другой здоров. Почему этот мир такой жестокий и несправедливый? Почему судьба так издевается над моей семьей? — Мне трудно размышлять на эту тему… — Гермиона поднимает взгляд на Розали, пока та продолжает рассматривать горку бумажек. — Я знаю, что рак не передается по наследству. Но представьте мое состояние, когда моему ребенку поставили такой диагноз. Муж плакал ежедневно. Сестра просила не опускать руки. А я… Я… Я подчинилась страху. Моя маленькая Бриджит… А ведь ей только шесть… И где в этом справедливость? Где? Почему шестилетний ребенок должен бороться за свою жизнь, а не ходить в детский сад и плакать из-за куклы или дневного сна? — По наследству? — Гермиона закусывает щеку изнутри. — Я не первый раз сталкиваюсь с этим недугом, — Розали поджимает губы. — Моя семья тонет в этом проклятом мраке, который уничтожает все самое дорогое. За какие грехи? За какие деяния мне все это? — она поднимает голову, внимательно изучая лицо Гермионы. — Мой ребенок… мой брат… моя мама. Черт возьми, — Розали всхлипывает в попытках остановить подступающие слезы. — Бабушка Бриджит сгорела за считаные недели… Вот есть человек, а в следующее мгновение от него остаются только воспоминания и разрывающая в клочья душевная боль. А теперь мой ребенок… моя маленькая принцесса… За что? — Розали, — Гермиона теряется, — я была невольным свидетелем того, что доктор хвалил вашу дочь. А после услышала ваш разговор… Ей ведь становится лучше? — Да, — она прикладывает пальцы к глазам, вытирая слезинки. — Доктор Варлсон дает хорошие прогнозы. Терапия идет на пользу, и Бриджит становится лучше. У нас есть надежда, — Розали тяжело дышит. — А еще важным открытием для меня стало то, что про рак оказалось невероятно сложно говорить. Рак стал моей… нашей тайной, которую неудобно, болезненно, неприятно сообщать другим. Он стал внутренней пустотой, в которой растет чувство стыда за то, что твой ребенок не такой, как другие. Будто это именно я виновата в том, что мой ангел заболел и больше не имеет права быть частью общества. Многие родители, чьи жизни обошла эта проблема, не разрешают своим детям проводить досуг в компании Бриджит. — Но ведь… — Гермиона удивленно открывает рот. В голове не укладывается. — Они ведь ничем не отличаются, а болезнь не передается… Почему некоторые люди такие глупые? — Такова жизнь, — Розали пожимает плечами. — К сожалению, не все взрослые понимают, что это такое. Но, — она подвигает чашку ближе к себе, — в этом центре я познакомилась со множеством прекрасных людей. С замечательными родителями, которые показали мне, как поддержка помогает справиться с самыми трудными ситуациями. — Вы знаете, — Гермиона гладит пальцами горячую посуду, — я хочу вас поддержать. Я хочу сказать вам правильные слова… Но сейчас… — И самое ужасное, что чем больше ребенок понимает, тем менее пугающей кажется ему ситуация. Дети обычно охотнее соглашаются на лечение, если представляют, как оно им поможет. Никто не мог подумать о том, что в шесть лет моя девочка будет знать, что такое внутривенная химиотерапия. Боже, — Розали прикрывает ладонью рот. — Иногда они соображают куда лучше нас. Они утешают нас, подбадривают и говорят, что все будет хорошо. Маленькие дети, которые должны только изучать этот прекрасный мир, успокаивают собственных родителей, теряющих всякую надежду. Знают о собственной возможной смерти. — Она замечательная малышка, — Гермионе тяжело дается каждое слово. Она медлит с ответами, стараясь и подбирая верные фразы, чтобы в какой-то момент не задеть чувства Розали. — Да… Детки очень наблюдательны. Даже если кажется, что они не обращают внимания, они следят за своими родителями, врачами и другими членами семьи или взрослыми, чтобы выяснить, что происходит. Дети склонны винить себя, если с ними случается что-то плохое. — Я понимаю… — Надеюсь… — Розали тяжело выдыхает. Ее губы совершают движение, превращаясь в тоскливую улыбку. — Надеюсь, что вы никогда в жизни не столкнетесь с такой проблемой. Никогда… — Угу, — Гермиона кивает. Сердце неприятно сжимается от боли, а пульс учащается, будто она бежит марафон. — Я больше не знаю, могу ли планировать жизнь на следующий год. Не могу толком взяться за работу. Выпадаю из разговоров с друзьями, переживая раз за разом о том, как сейчас Бриджит. Черт возьми, я стала уделять меньше времени Камиле, а ведь она не виновата, что ее мама и сестра практически все дни проводят вне дома. А слова «сожалею, у вашей дочери злокачественная опухоль» и отстраненный, ледяной взгляд доктора случайными образами всплывают в голове. Я превратилась в воздушный шар, который скачет по полю с острыми иглами. Мне кажется, что в какой-то момент я не выдержу и лопну от переполняющих меня негативных чувств. Я хочу, — шепчет Розали, — чтобы это все закончилось. Я хочу, чтобы мои дети были здоровы. Я готова отдать что угодно… Недвижимость, деньги, здоровье, жизнь… Я бы забрала эту болезнь себе, лишь бы они не знали, что это такое. — Как и каждая мать… — Конечно, — Розали допивает чай. — Гермиона, у вас есть дети? — Нет, — она отрицательно качает головой. Желудок отвратительно сжимается. Гермионе трудно дается представление о том, какой бы матерью она была. И так же тяжело представлять то, чтобы она делала бы в такой ситуации. — Понятно, — Розали смотрит на часы. — Процедуры закончатся через пять минут. Предлагаю взять несколько порций мороженого и вернуться обратно. Думаю, ребята уже ждут, да и Драко нуждается в поддержке. Выдержать толпу детей не каждому под силу, — она улыбается, вытирая слезы и поднимаясь на ноги. Убирая за собой кусочки салфетки и пустую чашку, Розали заказывает шесть шариков мороженого в пластиковых стаканчиках. — Я могу помочь? — Конечно, — Розали принимает четыре порции шоколадного. — Пожалуйста, возьми остальное. — Угу, — она забирает оставшиеся, и они молчаливо покидают буфет. Вокруг пахнет свежестью, антисептиками и сладкой жвачкой. Они минуют длинный светлый коридор, на стенах которого висят десятки, а то и сотни детских рисунков с пожеланиями. Поднимаются на лифте на четвертый этаж и заворачивают за угол. Как и везде, тут пахнет лекарствами. Доносятся голоса болтливых детей и врачей, которые помогают им во время процедур. Медсестра появляется из дальней палаты, где на данный момент сидят шесть ребят, которые проходят один из многочисленных этапов терапии. — У нас еще есть две-три минуты, — Розали останавливается. — Гермиона, ты можешь взять и это мороженое? Я бы хотела отлучиться в уборную. — Без проблем, — поправляя ремешок сумочки, Гермиона принимает остальные стаканчики, стараясь уместить все в двух руках. Розали быстро убегает, а Гермиона, удерживая сладости, приближается к палате. В комнате разговаривают ребята. Зои показывает Драко что-то в своем телефоне. Маленький мальчик тащит поделку, хвастаясь тем, что он сделал это без помощи взрослых. Несколько других детей сидят в удобных креслах, пока в их маленькие ручки вставлены иглы из капельниц. Маленькая Бриджит, дочка Розали, водит красными маркерами по белому листочку, все время поглаживая себя по голове, будто пытается убрать невидимую мошку. Из-под гольфа виднеется трубка, которая подсоединяется к капельнице. Два рыжих и совершенно несимметричных хвостика завязаны разноцветными резинками, что делает ее похожей на маленькую Пеппи из сказки. Огненная, с мелкими веснушками и такой детской доброй улыбкой. — Клац-клац, — каждый раз повторяет Бриджит, трогая свои волосы. — Клац-клац. Собираясь двинуться внутрь палаты, Гермиона замечает, как Малфой медленно поднимает на нее взгляд. Они молча смотрят друг на друга, после чего его вновь отвлекает Зои. — Дако! — пищит мальчик, показывая пластмассовую игрушку. — Дако! — И кто это? — Малфой принимает вещь от парня. Тот упирает руки в бока. — Донателло. — Это зеленое нечто не похоже на скульптора, — он усмехается. — А? — мальчик растерянно моргает. — Это черепашка-ниндзя, — Зои закатывает глаза. — Из мультика. — Выглядит пугающе. Игрушка возвращается обратно к мальчику. — Конечно! Он еще дерется с помощью шеста Бо. Капец, — Зои качает головой. — Что за детство у тебя было? А? Родители не давали смотреть мультики? Плохо себя вел? — Я увлекался другим. — Скучно-о-о. — О, вы вернулись, — Фелиция протискивается сбоку от Гермионы. — Взяли мороженое? Давай помогу, — она принимает три штуки из рук Гермионы и заходит в глубь палаты. — О-о-о, морожка! — Зои хлопает в ладоши. — Подожди окончания процедуры и тогда можно кушать. — Ну ладно. — Драко, не хочешь размяться? Наверное, ребята тебя уже утомили, — Фелиция улыбается, пристраивая баночки на столик. — Все нормально. Я думал, что будет… труднее. — Понимаю. Все происходит одномоментно. Пока они мило общаются, в другой стороне палаты, где рисует маленькая Бриджит, раздается шум. Гермиона, Фелиция, Драко и все дети поворачиваются. Гермиона вздрагивает, наблюдая за тем, как девчушка хватается за голову и, вскрикивая, валится на пол. Дети замолкают, следя за своей подругой. Гермиона застывает, а Драко, поднимаясь на ноги, в два широких шага настигает Бриджит и, поднимая ее на руки, вырывает трубку капельницы. — Зовите врача, — повышает он голос. Фелиция реагирует молниеносно. Она выбегает из палаты, толкая Гермиону так сильно, что из рук той выпадает мороженое. Стаканчики катятся по полу, расплескивая все содержимое по светлой плитке. Малфой встает на ноги, держа мягкое, совершенно ни на что не реагирующее тело Бриджит. Его движения кажутся быстрыми и резкими, когда он выбегает в коридор — туда, где уже появляются несколько докторов. Гермиона не может пошевелиться. Все, что у нее выходит, — это молча наблюдать за тем, как кричащая Розали пытается ухватиться за своего ребенка. Медсестры оттаскивают ее в сторону, пока Драко передает девочку главному врачу. Они не тратят минуты впустую, тут же начиная реанимировать Бриджит. По коридорам разносятся гортанные вопли матери. Она царапает ногтями пол, цепляется за одежду врачей и Фелиции, которая ее придерживает. Тело малышки не подает признаков жизни, и все находящиеся в коридоре просто наблюдают за тем, как доктор делает какие-то попытки спасения ребенка. Тошнота безысходности подкатывает к горлу до невозможности быстро. Гермиона смотрит на Бриджит, а после на Розали, буквально содрогающуюся от боли. Она продолжает кричать, срывая голос до хрипоты. Подбегающие врачи вкалывают матери дозу успокоительного, наблюдая за тем, как она утихает и понемногу прикрывает глаза. Никто больше не улыбается. Никто больше не разговаривает. Кричащая тишина заполняет пространство. Несчастные, затравленные, серые от перманентного ужаса люди смотрят и вслушиваются в то, как доктор озвучивает время смерти. Каждый миллиметр воздуха пропитывается болью и ужасом. Это вызывает в Гермионе отчаяние, страх и разрывающее на мелкие кусочки чувство беспомощности. Перед глазами стоит устрашающий и холодящий момент, когда малышка Бриджит хватается за голову и, крича, падает на пол. Как одно мгновение рушит жизнь, оставляя гнетущую боль, которая проникает под кожу и вырезает глубокие раны. Ей недостает воздуха. В пахнущем антисептиками коридоре становится душно. Ладони потеют, а горло сжимают тиски, словно кто-то крепкой хваткой вцепился в него в попытках прекратить эти душевные мучения. Она не позволяет себе заплакать. Не позволяет пустить слезу, сдерживая все под грудой замков. Гермиона отключает какую-то часть эмоций, придерживается рукой за стену и, разворачиваясь в противоположную сторону, бредет к аварийному выходу. Когда железная дверь с трудом открывается, Гермиона, бросая сумку, прижимается спиной к холодной плитке, медленно опускаясь на пол.***
27 hours — banks
— Как это могло случиться? Как? Вы же сказали, что ей лучше, вы же сказали… — последнее, что произносит женщина перед тем, как ее глаза закатываются. Две медсестры придерживают ей голову, пока Розали буквально отключается от дозы успокоительного. — Уносим ее во вторую смотровую, там свободно, — говорит хмурый доктор и поднимает взгляд на Драко. — Вы не поможете нам? — Да, конечно, — Малфою кажется, что он находится в каком-то странном магловском фильме. Такое не может… просто произойти за три минуты. — Возьмите ее, мы подержим сумку, — появляется сотрудница, собирая какие-то предметы, рассыпанные по полу. Драко наклоняется к женщине и берет ее на руки. Поднимается и несет. Так же, как несколько минут назад ее дочь. Маленькую рыжую девочку. Уходя за поворот, он слышит тихое «Она не дорисовала крышу домика», произнесенное детским голосом. Быстро обернувшись, он замечает, как Зои и Адель стоят, прижавшись друг к другу, в окружении своих матерей. Они все видели. В груди что-то трескается. Он проходит еще несколько метров, пока перед ним не открывают дверь. — Сюда, на диван. Вторая смотровая оказывается светлой уютной комнатой. Драко кладет бессознательную женщину на мягкую кожу, доктор проделывает над ней какие-то манипуляции, измеряя разные показатели. Потом медленно опускается на кресло рядом. — Она в порядке. Спит, — доктор устало снимает очки. — Дети, — первое, что говорит Драко. — Остальные… Они даже не вскрикнули. Доктор сжимает пальцами переносицу, с силой смыкая веки, и шумно вздыхает. — Как вас зовут? — Драко. — Видите ли, Драко. Здесь… — он подбирает слова. — Здесь слишком часто такое происходит. Понимаете? Драко качает головой. — И не нужно, — доктор отмахивается. — Вы впервые? — Угу, — Малфой разглядывает картины с детскими рисунками на стенах. — Что ж. Не могу сказать, что вам повезло. Но и совру, если буду говорить, что вы единственные, кто попал в такую ситуацию в первый же визит. Слишком много здесь подобных дней. — Ясно, — Драко собирается покинуть комнату. — Вы единственные… Грейнджер. — Вы не видели случайно… — Убежала к пожарному выходу. Вернетесь в коридор, наткнетесь на него. Ближайший к вам будет по левой стороне. Большими буквами написано. Драко кивает, двигаясь к двери. Закрывая ее, он видит, как доктор опускает лицо в ладони и громко выдыхает. По пути он наливает из кулера два стакана воды. Спустя минуту Драко попадает на небольшую крытую площадку, окруженную стеклянными стенами. С противоположного от входа края начинается металлическая лестница с широкими ступенями, ведущая вниз. Он видит Грейнджер сразу. Она сидит на полу, опершись головой на руки, сложенные на коленях. Лицо спрятано, звук шагов вошедшего человека не заставляет ее сделать ни единого движения. Драко сглатывает и проходит ближе. Он ставит воду около нее, присаживаясь рядом. Опирается затылком о ту же стенку, почти касаясь девушки плечом. Драко рассматривает в полной тишине огнетушители, висящие тут и там. Возле каждого имеется инструкция, исписанная мелким шрифтом. Слышен крик какой-то птицы, в помещении довольно душно, вероятно, так ощущается отсутствие кондиционеров при палящем через стекло солнце. Он не знает, сколько они сидят так. Через время слух начинает улавливать звуки транспорта с улицы, разговоры из других окон клиники, находящихся, видимо, где-то рядом. Один раз раздается громкий гудок автобуса. Драко бесцельно бродит взглядом по стенам. Ее звали Бриджит. Драко услышал, что ей было шесть. Шесть. Сколько из них она лечилась? Сколько она не видела в этой жизни? От какого количества всего интересного была отделена? Шесть… Он задумывается. Он помнит первые полеты на метле, вероятно, они были как раз в этом возрасте. Он уже умел вести девочку-партнершу в танце, обращаться с лошадьми, вероятно, знал какие-то заклинания. Шесть. Ему уже рассказали о Хогвартсе. И о том, как важно поставить себя правильно по приезде туда. Шесть. Отец разговаривал с ним как со взрослым. Драко уже тогда понимал, что есть правильная кровь и нет. Уже тогда в голову закладывались ценности и правила. Шесть. Мать созывала званые ужины, они с подругами уже прикидывали, чья чистокровная благовоспитанная дочь могла бы составить ему пару, пока он показывал свои умения на фортепиано. Шесть. Маленькая ручка, выводящая рисунок на простом белом листе бумаги. Рыжие волосы, короткий выпавший на лоб локон. Теплая детская улыбка. Кому она сделала зло? Проще принимать такие вещи, когда они случаются с теми, кто заслужил, не так ли? Как мы думаем, заслужил… Такое ощущение, что у Бриджит болит голова, тебе не кажется? Драко закрывает глаза так сильно, что трещит в висках. Вот почему он не хотел переживать это. Вот почему. Потому что Грейнджер сказала совершенно правильно вчера — чужая боль бьет сильнее. О, еще как. При своей ты ищешь варианты, ты можешь контролировать и действовать. У тебя есть выбор. Хоть какой-то. Здесь же… Ты можешь только смотреть. Драко чувствует ее. Скорбь. Тянущая и отвратительная. Не находящая выхода, застывшая в груди. Раздирающая горло и что-то внутри, что зовется душой. Драко берет стакан и осушает его полностью, громко ставя обратно на пол. Он набирает в грудь воздуха. — Когда я был младше, тогда… сразу после пятого курса, — начинает он, не смотря куда-то конкретно, — моя мать сказала, что рада, что не завела второго ребенка. Он прочищает горло, пытаясь загнать болезненный ком эмоций обратно. — Она сказала, что не пережила бы, если бы так боялась еще за кого-то. Грейнджер не двигается. Все вокруг будто застыло. — Она предлагала себя. Столько раз. Темному Лорду. Чтобы она… Чтобы она выполняла поручения. Какие угодно. Но он не хотел, он только смеялся и прогонял ее. Однажды она сказала, что давно закончила бы это. Для самой себя. Если бы не я. Мимо пожарной двери проходит толпа людей, слышится гул голосов. — Когда она проснется, может, она… Может, она подумает, что ей приснилось или еще что, — Драко сглатывает. — И кто-то должен будет сказать ей… Кому-то придется. Он замолкает. Иногда Драко кажется, что проще было бы, если бы мальчиков не воспитывали в надобности прятать и контролировать эмоции. Вот мог бы он сейчас пустить слезу, вероятно, стало бы легче. Принять и свыкнуться. Ведь они очищают, так же говорят? — Я почти разучилась плакать после войны, — вдруг раздается тихое сбоку. Он поворачивает голову к ней, она осторожно приподнимает свою. Грейнджер берет стакан, выпивает половину, ставит обратно. Драко видит совершенно сухое лицо, лишенное красок. Она возвращается в прежнюю позу. — Там нельзя было. Просто некогда, знаешь. Не до этого. А потом я вернулась, после всего… И следовало выпустить это, пережить. И я поняла, что не могу. Причем поплакать над фильмом или книгой это одно. Но когда я сталкиваюсь с настоящей болью, той, что на расстоянии вытянутой руки… У меня не получается. Драко задумывается, не озвучил ли он вслух последние мысли, потому что совпадение слишком велико. Но нет, он точно молчал. — Я бы очень хотела просто разреветься сейчас и выпустить это. Но у меня не выходит. Она поднимает голову и откидывается затылком на стену, опираясь и спиной. Драко разворачивается к ней. Они так и сидят. Она смотрит перед собой, он на нее. — Ты будешь воду? — тихо интересуется он. Она качает головой. Драко берет полупустой стакан Грейнджер и, допивая из него все, ставит обратно. В этот момент о том, насколько интимен для Малфоя подобный жест, не задумывается ни он, ни она. Это просто есть. Это просто происходит. В полной тишине они сидят около получаса. — Как ты? — слышит он и открывает глаза. Последние минуты он не хотел смотреть вокруг. Она вглядывается внимательно и осторожно. Драко неопределенно пожимает плечами. — А ты? Она повторяет его жест. Оба одновременно слабо ухмыляются. — Если хочешь, мы могли бы… — Нет, Драко. Я не хочу просто убегать. Давай найдем Фелицию и спросим, сколько они тут еще будут, ладно? А после этого решим. — Уверена? — он не отводит глаз, пытаясь понять ее состояние. — Угу, — она поднимается на ноги. — Идем?***
Они возвращаются в общество детей. Гермиону продолжает разъедать отвратительное и гадкое чувство пустоты. В какой-то момент ей кажется, что она находится не на своем месте. Что она не должна тут быть, не должна видеть все это. Но также она понимает, что окружающий мир на самом деле включает в себя полные отчаяния моменты. Понимает, насколько хрупка человеческая жизнь. Понимает, как всего лишь в одно мгновение все может разбиться на миллионы невидимых осколков, которые собрать и склеить уже невозможно. Ей хочется изменить ход этой истории, но она просто не в состоянии что-либо сделать. Все, что остается, — смириться и позволить разочарованию и тупой боли проникать в каждый уголок души и тела. Гермиона встречается взглядами с Фелицией, та перебирает в руках салфетку, сидя рядом с комнатой, где размещается Розали. Ее глаза влажные и красные. По коридорам снуют медсестры, а дети, спокойно переговариваясь, продолжают возиться в большом помещении. — Ну что? Мы будем играть? — мальчик-подросток катается в коляске, с интересом поглядывая на Малфоя и медсестру. Вокруг них суетятся другие дети, они ведут себя тише, чем час назад. — Конечно! — медсестра улыбается. — Оке-е-ей! — парень продолжает кататься на месте. — Тогда я чур в команде с ним, — он показывает пальцем на Драко. — Тогда ты будешь в команде со мной, — Зои ставит руки по бокам. — Он, вообще-то, мой друг. — И со мной, — тут же присоединяется Адель. — Играть с девчонками равносильно проигрышу. — Ничего подобного! — подруга Зои закатывает глаза. — Тогда я буду с вами, — маленький мальчик лет пяти подходит к Гермионе, хватая ее за руку. Все внутренности сжимаются, она с трудом выдыхает, опуская взгляд вниз. На его маленькой ладошке наклеены разноцветные пластыри, а в районе шеи зафиксирован катетер. — Хорошо, — она кивает. — А во что мы будем играть? — В футбол, — он улыбается. — Только нужно взять мячик. — Мячик, — оглядываясь, повторяет Гермиона. — Роб, — Зои закатывает глаза. — Она же поверила! — А? — Гермиона растерянно смотрит на соседку. Она находится в таком странном эмоциональном состоянии, что не сразу понимает, о чем идет речь. — Ну какой мяч? Какой футбол? — Зои качает головой. — Да нормально, — усмехается парнишка, проезжая на коляске вперед. — Я буду нападающим. Адель защитником. Шарлотту поставим на ворота, думаю, с одной рукой она сможет поймать мяч. — Я… — Гермиона прикрывает ладонью рот. Она сжимает челюсть так сильно, что в виски отдает болью. — Уильям, перестань! — возмущается Адель. — Мы планируем играть в слова и корову, — Зои подходит к Гермионе. — Уильям прикалывается. Да и Роб тоже… Какие нам мячи? А? — она улыбается. — Шарлотта без руки. Уильям на коляске. Адель даже по ступенькам запрещено подниматься, у нее легкие могут отказать в любой момент. Активности не для нас. — Да нормально. Можем устроить гонки на колясках, — Уильям продолжает настаивать на своем. — Я сейчас пожалуюсь доктору. — Заноза, — он показывает ей язык. — Сам такой. — И что? Я должен бороться за то, чтобы снова жить как все. Я вообще планирую стать полицейским. А для такой службы нужна хорошая физическая подготовка, — Уильям качает головой. — Почему Даше можно активничать, а нам нет? А? — Даше семнадцать. — И что? Даша занималась восточными танцами, а их ей запретили. А когда разрешили, то что? А? Она сказала, что больше не хочет. Ну какой нормальный человек отказывается от танцев? — Уильям продолжает возмущаться. — Ну не знаю, — Зои пожимает плечами. — Во время лечения я стала очень слабой. Даже не могла подняться по лестнице, только когда мама и папа поддерживали с двух сторон. Мне нельзя бегать, прыгать и заниматься чем-то таким. Мои кости настолько слабые, что я могу переломать все сразу. А ты, Уильям, перестань всех задирать, — она сужает глаза. — Давайте лучше поиграем, — Адель использует ингалятор, поглядывая на окружающих. — Ладно, — Уильям подъезжает на коляске вперед, протягивая Зои руку. — Прости. — Просто не будь такой занозой. — А ты липучкой. — Ладно. — Как насчет того, чтобы разделиться на команды мальчиков и девочек? — Гермиона пожимает плечами. — Я отличный игрок. — Ну… — Зои поглядывает на друзей, Гермиону и Драко. — Окей. Мы вас сделаем! — Приятель, — Уильям разворачивается на коляске, подъезжая к Малфою. — Надеюсь, ты хорошо играешь в слова. Иначе мы продуем… — он улыбается. — Я смелый, но не умный. — Справимся, — влезает в разговор Колин. — Я за троих играть могу. — Ну и отлично! — усмехается Уильям, давая «пять» товарищу. Время за игрой проходит спокойно, весело и интересно. Помогая детям угадывать слова и показывать что-то новое, Гермиона на короткое мгновение отвлекается от тревожных мыслей, негативных чувств и эмоций. Она не накручивает себя, не борется с болью и отчаянием. Ей нравится играть с ребятами. Зои и Адель оказываются довольно умными и хитрыми девочками, которые практически без ее помощи интеллектуально обыгрывают команду парней. Через некоторое время Адель забирают на следующие процедуры. Уильям отправляется с мамой домой, а Фелиция появляется в комнате, приглашая их перекусить и наконец-то уехать. Прощаясь с ребятами, Гермиона улыбается, машет рукой и обнимает маленького мальчика, который не отходит от нее ни на шаг. Перед тем как покинуть комнату, она в последний раз бросает взгляд на столик, где так и лежат разноцветные маркеры и листы с бумагой. Второй раз за день она оказывается в буфете. Фелиция берет для дочери легкий перекус, а для себя, Гермионы и Драко по комплексному обеду. — Вы не против, что я взяла на себя инициативу и выбрала за вас? У вас ни на что нет аллергии? — Нет, — Гермиона машет головой. — Нет, — повторяет Драко. — На самом деле, из нормальной еды тут выбор небольшой, но то, что предлагается, достойно внимания. В основном из горячего это рыба и овощи, ведь в такой еде очень много витаминов, — Фелиция расплачивается и проходит к столику. Зои уже грызет морковку и яблоки, так и не притронувшись к супу. — Не люблю рыбу, — она заглядывает в тарелку матери. — Она очень полезна. — И картошка это… не мое. — Я тебе повторю твои слова, когда ты попросишь чипсы. «Картошка не твое», — Фелиция поправляет прическу дочери. — Ну мам… — Мама-мама, — Фелиция улыбается. — Ешь, — она наблюдает за тем, как Зои поглощает овощные снеки, копошится в телефоне и надевает наушники. — Сегодняшний день был очень… — Тяжелым, — заканчивает Гермиона. — Да… Каждая история болезни храбрых маленьких бойцов — это боль и слезы, забота и любовь, неустанная борьба и безграничная выдержка, вера и надежда. Мне трудно говорить о том, что случилось сегодня… — Я понимаю… — Гермиона закусывает губу. — И, к сожалению, мы не можем ничего сделать. Я бессильна, как и любой родитель, столкнувшийся с таким недугом своего ребенка. Разве все зависит от крупных средств? Нет… Да, деньги необходимы для лечения, они дают возможность… шанс… но, увы, не решают ничего. Остается только молиться и надеяться. Полюбить жизнь, поверить в выздоровление, найти силы не только на терапию, но и на обучение и развлечения, научиться улыбаться каждому лучику радости в непростые моменты. Меньшее, чем мы можем порадовать наших детей, — Фелиция смотрит на дочь, — это покупать игры, материалы для поделок, гаджеты, заниматься вместе творчеством или чтением книг. Я искренне желаю, чтобы она хоть немного отвлеклась от страданий. Она… Они каждый день сталкиваются с такими вещами, как боль и слезы. Они выросли раньше времени. В таком юном возрасте мой ребенок знает, что такое смерть и пустота. И я надеюсь, что, несмотря на это, у нее останутся силы на хорошее настроение, а с этим и силы бороться с болезнью. — К сожалению, не все всегда идет в жизни идеально, в трудные минуты всем хочется понимания, тепла и простых слов поддержки, — Гермиона нерешительно протягивает руку, прикасаясь пальцами к ее ладони. Объятия всегда помогали ей справиться с трудными моментами, и именно это подталкивает Гермиону дотронуться до Фелиции. — Мне жаль, что вам пришлось столкнуться с этим, но вы на самом деле очень сильный человек. Я верю, что вы справитесь. Верю, что у вашей семьи все будет хорошо.***
— Вас домой или куда-то еще подвезти? — Фелиция усаживается на заднем сиденье, где уже разместились Грейнджер и Зои. — Да, — коротко отвечает Драко. — Домой. — Отлично. Ричард, едем. — Да, мэм, — он выворачивает руль. Улицы проносятся друг за другом. В салоне стоит тишина, нарушаемая только звуками размеренной музыки. Драко приходит в голову, что, наверное, у водителя есть инструкции по уровню шума и стилю мелодий. Он видит пассажиров сзади через зеркало на стекле. — Мам, а сколько времени? — Четыре часа, милая. — А мы успеем в тот магазин тканей? Фелиция вздыхает, глядя в окно. Драко кажется, что он понимает, зачем девочке туда нужно. — Да, может, зайдем вечером. — Угу. Я куплю для нее оранжевую ленточку. У нее были такие волосы… — Зои говорит тихо, практически неслышно. Остаток дороги проходит в молчании. Оказавшись у комплекса, они покидают машину, Фелиция отдает какие-то указания Ричарду, тот кивает и уезжает. В холле многолюдно, горничные снуют туда-сюда, убирая территорию. — Зои, милая, подожди меня на диванчике, хорошо? — Фелиция отдает ей свою сумку. — Ага, Драко, Гермиона, увидимся? Было круто! — она лучезарно улыбается. — Конечно, — произносит Грейнджер, Малфой подмигивает девочке. Она уходит к зоне отдыха. Фелиция обнимает себя за плечи и нервно поглаживает. — Спасибо вам. За сегодняшний день. Драко удивленно вскидывает брови. — Возможно, вы не понимаете этого, но вы подарили им много радости. Новые люди в центре, особенно молодые, всегда делают их счастливыми. А вы играли с ними по меньшей мере четыре часа. Драко, я очень удивлена. Не все мужчины способны столько выдерживать, — она разглядывает его с интересом. Как и Грейнджер. — Не стоит благодарности, Фелиция. Это мы должны благодарить вас. — Тебя. — Что? — Драко не сразу улавливает мысль. — Обращайтесь ко мне на «ты». Я не так стара, как кажется, — она прыскает. — Тебя, — Драко кивает. — Как Розали, Фелиция? — Грейнджер задает тот самый вопрос, который беспокоит и Драко тоже. — Я не видела ее все оставшееся время. Женщина опускает глаза. — И я. Она… Она не может общаться. С ней врачи и психологи. Действия в таких случаях отработаны, ею займутся профессионалы. Пока так. Завтра я спрошу у них, когда можно ей позвонить. — И так каждый раз? — спрашивает Драко тихо. Фелиция кивает и проговаривает будто сама себе: — И не остается ничего. Только скорбь. А потом переводит тему: — Вы получили ответы на свои вопросы? Это было полезно для ваших целей? — Более чем, — говорит Грейнджер. — Я рада, что смогла поспособствовать. Зои счастлива, что Драко провел с ней время, — она снова ухмыляется. — У этой девочки определенно слабость к блондинам. — О нет, — Драко демонстративно хватается за голову. — Я что, не первый жених? — Прости, дорогой, — Фелиция смеется. — Уверена, что и не последний. Она еще покажет парням, мне страшно даже думать о будущем этой дамочки. Она резко замолкает, понимая, как именно звучит фраза. И снова опускает глаза. — Что ж, мы должны идти, — Фелиция смотрит на Зои, поправляющую косички на своем парике. — Нам еще нужно купить ленту для Бриджит. — Да, — Грейнджер хмурится и устало выдыхает. — Спасибо за этот день. — Заглядывайте в гости! — бодро отвечает женщина. — Мы будем рады. — Конечно, — Грейнджер машет рукой и входит в открывшийся лифт. Спустя несколько минут они оказываются в квартире. — Голоден? — сдавленно произносит она. — Нет, — Драко устало опускается в кресло. В голове пусто. Абсолютно. Он чувствует себя как после тяжелого рабочего дня, хотя еще даже не вечер. — Я бы хотела немного поспать, если у меня получится… — Грейнджер достает воду из холодильника. — Я тоже, — Драко откидывает голову на спинку кресла. — Что ж. Тогда увидимся за ужином. В восемь? Он кивает. Спустя минуту он слышит звук закрывающейся двери.***
Драко терпеть не может дневной сон и прибегает к нему крайне редко. Открыв глаза, первое, что он чувствует, — головная боль. И зелье не выпьешь. Глубоко вдыхая, он всматривается в темноту и тут же подскакивает, слыша мужские голоса из кухни. Грейнджер! Драко бегом на носочках пересекает комнату, медленно и как можно тише открывая дверь. Его крадущиеся шаги по коридору не слышны. В голове созревают минимум четыре идеи, как именно он будет нападать, в зависимости от количества людей, состояния Грейнджер и их местоположения. Если это не министерские, можно сломать себе что-нибудь. Кингсли появится тут же. Прямо перед поворотом в кухню он останавливается, пытаясь вслушаться, что говорят. И осекается. Драко хмурит брови, понимая, что уже где-то слышал такой диалог. И уже через секунду он цокает, закатывая глаза. Гребаная реклама майонеза. Она просто включила телевизор. Мысленно называя себя идиотом за паранойю, он принимает вид совершенно равнодушного человека и делает шаг вперед. Но почти сразу останавливается, сдерживая улыбку. Гермиона Джин Грейнджер — Золотая девочка, умнейшая ведьма столетия, героиня войны и все такое — танцует около магловской плиты, размахивая лопаткой над сковородой, в которой что-то жарится. Драко улавливает аппетитный запах курицы, слюна наполняет рот. Он опирается на дверной косяк плечом и складывает руки на груди. — Туалетный утенок! Вы не сможете найти унитаза чище! — кричат колонки. После чего звучит совершенно идиотская детская песенка. Грейнджер размахивает задом, исполняя какой-то танец. Драко поднимает бровь. Он смотрит на это несколько секунд, а потом вынужденно закусывает обе щеки изнутри, потому что она начинает подпевать уткам, которые шагают колонной по ободку унитаза на экране телевизора. Все это усугубляется тем, что она одета в один из своих домашних костюмов. Горчичный… Он наблюдает за происходящим и ловит себя на необычных мыслях. Это все так глупо и так… уютно. Драко окидывает взглядом кухню. Теплая квартира, светлая, красивая. Пахнет чем-то вкусным, девушка на кухне в домашней одежде готовит ужин. Бывало ли с ним такое? Мысли формулируют несколько слов, которые раньше не возникали в сознании Драко относительно себя самого. Он сглатывает. Картина… хороша. Направление в голове меняется. Грейнджер. Домашняя и спокойная. Драко впервые задумывается, что, вероятно, она с кем-то ведет себя так всегда. Танцующая под глупые песни, свободная, раскованная. Не ждущая опасности и не напрягающаяся от присутствия чужого человека. Интересно, какая она в обычной жизни? С близкими. Становится… странно. Он хмурится. Он не хочет об этом думать. — Эй! — вскрикивает она, Драко вздрагивает, не заметив, когда она успела повернуться. — Малфой! Он позволяет себе ухмыльнуться. — Итак, Грейнджер. Утята. Она краснеет за секунду. — Мне просто… нравится эта песенка. — О, уверен, что ты начала свое выступление куда раньше, — он медленно приближается к острову, засунув руки в карманы. — Мерлин, — она закрывает лицо. — Как давно ты там стоишь? — Достаточно, — Драко присаживается на стул и складывает ладони на столешнице. Она качает головой и отворачивается. — А знаешь что? Плевать. Хочу и танцую, какие-то претензии, Малфой? — она тут же меняет тактику. Драко улыбается. — Никаких, — просто отвечает он. Она встречается с ним взглядом и прищуривается. Драко сохраняет совершенно спокойный вид. — Ужин? — переводит он тему. — Да, — она кивает на сковороду. — Почти готов. Курица и овощи, — она произносит это с какой-то полувопросительной интонацией и смотрит на него. — С удовольствием, — он подвигает ближе тарелку с салатом, который Грейнджер, по-видимому, тоже успела сделать. — Давно бодрствуешь? — Полчаса. Я уснула, как только голова коснулась подушки. Сто лет такого не припомню, — она помешивает еду на плите. — И я. Некоторое время они молча слушают передачу про львов. — Я захотела включить его, — она показывает на телевизор. — Не могу думать… Не сегодня. Драко понимающе кивает. Спустя пять минут ужин разложен на столе, звук чуть убавлен. Они едят молча. — Ты заполняешь отчеты? — начинает она. — Да. — И как? — Грейнджер окидывает его взглядом. Драко пожимает плечами, вспоминая, что действительно ежедневно делает все по правилам. Перед сном. — Ничего особенного. Все по образцу. — Не пропускал? — Нет. — Хорошо, — она продолжает есть. — Я еще не писала сегодняшний, — она мнется. — И, наверное, пока не хочу. Может, завтра… Драко вздыхает, настроение тут же уверенно падает. Воспоминания возвращают в светлые коридоры детского центра. Ужин заканчивается быстро. Они договариваются о том, что завтра Драко стоит приготовить что-нибудь для галочки в задании. — Вы можете помочь, отправив любую сумму на реквизиты фонда, — вдруг раздается по телевизору, они синхронно поворачиваются. Грейнджер хватает пульт и яростно нажимает кнопку выключения. Квартира погружается в тишину. Блядство. Что ж за день?! Драко вздыхает и подходит к огромному витражному окну, разглядывая ночной город. Такие уже ставшие привычными огни дома напротив, подсвеченная рекламная вывеска, стеклянный лифт, который все время двигается в офисном здании слева. — Грейнджер, — произносит он. — Да? — Ты видела, с каким принятием относятся к своей судьбе эти дети? Он слышит тяжелый вздох сзади. — Да. — Я перенес Розали в комнату, где ее приводили в чувства. Там был доктор. Я спросил его. Он сказал, что они привыкли. Но… — Драко устало проводит ладонью по лицу. — У меня в голове это не укладывается. Они как будто даже не испугались. Они же видели все это. — Они слишком рано выросли… — говорит она. Он не находит что ответить. Драко стоит молча еще несколько минут, слыша, как она помешивает чай. — Грейнджер. — М? — В твоей семье кто-нибудь болел раком? — Кажется, нет. По крайней мере, насколько я знаю. Если только дальние родственники, но мне об этом неизвестно. Почему ты спрашиваешь? Драко хмурится. Он думал об этом почти все время, пока они ехали домой. Складывал разные данные, о которых им сообщали доктора в течение дня. — Раком болеют только маглы, верно? — начинает он. — Верно. — Я хочу понять, ты ведь… — он делает паузу. — Я имею в виду… — Нечистокровная волшебница, — тут же схватывает она. — Да. — Ты интересуешься, не могу ли я в связи с этим заболеть раком? Драко выдыхает. — Да. Она размышляет некоторое время. — Не думаю. Скорее всего, магический ген избавляет от таких неприятностей. Я никогда не слышала, чтобы у волшебника был рак. Даже если он маглорожденный. Драко кивает. И неожиданно для себя выдает: — Я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось. И осекается, быстро добавляя: — Я к тому, что… Этот рак. Это ужасно, не так ли? Вряд ли кто-то заслуживает… Он хочет повернуться, чтобы посмотреть на ее реакцию, но держит себя в руках. Грейнджер молчит некоторое время. Драко ругает сам себя за создавшуюся ситуацию и несдержанность. — Да, вряд ли кто-то такое заслуживает, — проговаривает она. — Спасибо. Драко сжимает челюсти. Чувства, испытанные в больнице, возвращаются. — Мне было тяжело там, — почти шепчет он. — Я понимаю. — Грейнджер, я уже говорил тебе, что бежал от этого. Это не просто потому, что я не хочу смотреть и проявлять участие… Следующие слова даются ему с большим трудом. Но что-то внутри подсказывает, что он может произнести их здесь. Сказать их ей. — Я считаю, что моя семья виновна в том, что некоторые люди вот так пострадали. Как ты видела вчера. Ну вот он и озвучил это. То, с чем живет уже десять лет. То, что прячет с помощью окклюменции. То, что периодически не дает ему спать. — Тогда в войну. Отец… — Ты не твой отец, не так ли? — говорит она тихим голосом. — Я не отделяю себя от семьи. Меня не так воспитывали. — И тем не менее. Ты не мог ему указывать, так? Драко сглатывает. Это очень странный разговор. Со странным собеседником.***
Body High — Harrison Brome
Малфой молчит. Гермиона поднимается, медленно пересекая пространство и оказываясь в нескольких метрах от Драко. Огни за его спиной красиво переливаются, создавая интересный и яркий вечерний пейзаж. Возможно, в других обстоятельствах она засмотрелась бы на ночной Лондон, но сейчас это кажется чем-то ненужным, пустяковым. Этот разговор странный, но почему-то такой необходимый. Словно в эту самую минуту они обнажают потаенные частицы своей жизни. Слышать от Малфоя слова о том, что ему тяжело, действительно необычно и как-то сокровенно. Он второй раз открывается перед ней, показывая боль. Показывая чувства. Гермиона поджимает губы. Ладони потеют. Она приобнимает себя за плечи, пытаясь немного успокоиться. — Мы находимся в мире большого выбора и возможностей. И нам свойственно путаться в этом потоке. Мы не всегда знаем, что принесет нам то или иное принятое решение. Но мы всегда можем попробовать, понять и что-то изменить. Мы научились жить с последствиями своих поступков слишком рано. — Слишком рано, — повторяет он. — Ты не твой отец, — шепчет Гермиона. — Да, мы похожи на родителей, и это сходство неизбежно. Оно заложено в нас еще до рождения. Присутствует в нашем воспитании и подражании старшим. И все мы по-разному относимся к этому. — Я… — Драко, — она останавливает его, не позволяя договорить. Гермиона замечает, как дергается его горло. — Мы многое получили в наследство от родителей: представления о мире, умения и привычки, но также и страхи, предрассудки, а иногда и проклятия… Да, теперь это наше. Но мы не обязаны нести дальше все без разбора. Возьми только то, что тебе нужно. То, что тебе хочется. Речь не о том, чтобы отвергнуть все сразу, а о том, чтобы брать на себя ответственность за свой выбор. — Грейнджер… Мои родители… — Какими бы они ни были, — она прикусывает губу, поднимая на него взгляд, — это все еще родители. Ты не должен чувствовать себя узником этой истории. Ты… Мы уже давно выросли… — Гермиона трет руки, пытаясь успокоить легкую дрожь в теле. — И все, что нам остается, — это принять себя такими, какими мы стали. — Любой, даже самый обычный жест или слово родителей имеют особое значение… Так меня учили. — Конечно, — она кивает. — Твоя семья. Я не знаю достаточно, чтобы говорить тебе и о чем-то таком… — Гермиона тихо выдыхает. — Но я наблюдаю за тобой. Я вижу и чувствую, что тебе больно. И все, что я хочу донести, так это то, что в этом нет твоей вины. Ты должен постараться отпустить это… Должен продолжать жить. — Это не так просто, — он прикрывает глаза, поворачивая голову вбок. — Просто попробуй, Драко. Просто позволь себе жить. Разреши себе ощутить не только боль, но и что-то хорошее. То, что может заставить тебя смотреть на этот мир под другим углом. Не закрывать это за замками. — Я… — Боль не уйдет, — Гермиона резко, не давая себе подумать как следует, подходит ближе к Малфою и обнимает его за талию, утыкаясь лицом в теплую грудь. — Но она может растворяться в чем-то еще, что будет делать тебя настоящим и живым, — шепчет она. Драко молчит, продолжая стоять ровно, словно не может пошевелиться. Гермиона сжимает пальцами его футболку, вдыхая приятный аромат тела и чувствуя исходящее от кожи тепло. В горле образуется ком, сердце сбивается с привычного ритма. В какой-то момент ей просто хочется подарить ему объятия. Будто закончились все правильные слова — и только так она может показать Драко, что понимает и осознает его тревогу. Словно таким образом она может помочь ему справиться с чем-то плохим. И понять, кому больше нужны эти объятия, невозможно, ведь она и сама путается в этих призрачных и неизвестных эмоциях. В жизни все не просто. Гермиона растворяется в прикосновении, ловя себя на мыслях о том, что ей это нравится. С трудом осознавая и принимая то, что это делается как для него, так и для нее. Она слышит удары сердца. Чувствует мягкость ткани и то, как с каждым вдохом вздымается его грудь. Ее окутывает понимание того, что не важно, кто и когда тебя обнимает. Иногда нужно, чтобы это просто произошло. Проходят секунды. Он не двигается, его руки все так же покоятся в карманах домашних брюк. Гермионе кажется, что она совершила что-то неправильное. И только она решает, что поступила глупо и неуместно, и собирается отойти, извинившись за дерзость, как…***
Драко плюет на свое нутро, кричащее об опасности момента, закрывает глаза и медленно опускает подбородок на голову Грейнджер. Ее дыхание сбивается и останавливается на мгновение, он чувствует это. В мыслях крутится только один вопрос: Во что мы вляпались, Грейнджер? Драко не маленький мальчик. Он умеет осознавать и понимать себя. И ее эмоции он тоже ощущает. Они мало отличаются от того, что происходит внутри него самого. Он делает глубокий вдох, глядя чуть вбок. Уже такой знакомый и привычный шоколад заполняет легкие. Он видит себя и ее в отражении окна. Щека Грейнджер прижата к его груди, веки прикрыты. Руки обвивают его талию. Ладони Драко в карманах брюк. Он не позволяет себе ответное движение. Потому что тогда… Он сглатывает. Есть подозрение, что контролировать ситуацию станет куда сложнее. Откровенно говоря, это уже дается ему непросто. Нет, речь не идет о чем-то таком… Это поддержка. Драко понимает и чувствует ее прямо сейчас. Грейнджер просто оказывает поддержку. Но что-то… Что-то не так. Не всегда так, как сейчас. Не всегда это просто человеческое участие. Не на уровне обычной работы в рамках программы. Давно пора это признать. Блядство. Конечно, пора. И что делать с этим, Драко ума приложить не может. Каким-то образом чужая боль сближает их. Или ему только кажется, что дело в ней? Он чуть опускает голову, под губами оказываются мягкие пряди, кончик носа тонет в волосах. Руки так и чешутся. Но он не может. Не должен. — Этот… — Издержка. — Да, эта издержка. Она не должна менять наши планы, верно? Он не сделает ничего такого, что скомпрометировало бы проект. Они не могут себе позволить этого. Он вдыхает снова, стараясь не двигаться, чтобы не разрушить момент. Взгляд опять скользит по силуэтам в отражении. Тонкие руки на его спине сцеплены в замок. Его — все же так в карманах. Он не обнимает ее в ответ. Все смотрится вполне… по-дружески, правда? Ага. Если бы не его лицо, почти полностью погрузившееся в ее волосы, и сердце, готовое выскочить и прыгнуть с тридцать второго этажа. Драко закрывает глаза. Во что мы вляпались, Грейнджер?