***
Гавриил слишком уж задумчиво сверлил взглядом Пунджик, и она, не выдержав, спросила: — Я что-то сделала не так? — Вы все. — Что? — Почему вы все так интересуетесь прошедшей ночью? Что в этом такого удивительного? В глубине души Пунджик выдохнула. Слава богу, что его волнует именно это. Что ж, попробуем немного разболтать ангела. — Ну, знаете, это было красиво, непонятно и… освежающе. Мы ни разу чего-то такого не видели за все месяцы жизни здесь! Да и вы нам ничего не объясняете… — Нечего объяснять, — улыбнулся медик и вздохнул: — Мир слухами полнится… и что толку с этого пустословия? Вам ведь преподают разумную речь. Неужели никто не усвоил предмета? Пунджик неоднозначно пожала плечами. И как ему объяснить, что такова натура всех? Он же просто спишет все на грешность мыслей и сердец. Потом же еще уроки могут ужесточить или проведут внеплановую контрольную, но слухи это все равно не прервет. И тема себя исчерпает, когда появится новая… о, идея! — Что ж, слухи исчезнут лишь под слоем новых… — издалека начала Пунджик, словно бы ни на что не намекая и давая медику самому додуматься. — Засыпая оранжевый песок белым, мы все равно получим песок, и не важно, какого он цвета. — А если, скажем, песок будет иметь таймер? «Боже, что за глупость я сморозила. Ладно, надеюсь, поймет…» — К сожалению, я не совсем понимаю, что ты пытаешься мне сказать. «…или не поймет». Что ж, проще объяснить задумку на примере. — Когда к нам должен был приехать известный музыкант Серж… ну, можно без имен… — Напомню, что я хорошо осведомлен в человеческой культуре. Кто приезжал? — …Серж Танкян. Знаете его? — с недоверием спросила Пунджик, на что Гавриил просто улыбнулся. Ответа не последовало. — Так вот, когда об этом стало известно, люди все говорили только о нем. Очень уж хотелось на него поглядеть! И он стоил того ожидания. Мне особенно понравилась песня… — Пунджик захотела уже пуститься в хвалебные рассуждения о любимом исполнителе, концерт которого стал первым и последним в ее жизни, но вовремя сдержала себя. — О чем я… после концерта народ поуспокоился… Я про этот таймер говорила. — Предлагаешь устроить какое-то событие, чтобы отвлечь созданий? — Нет, что вы, не предлагаю. — Пунджик поймала всепонимающий взгляд Гаврика и опустила глаза, сложив руки в замок. — Просто намекаю… Знаете, хочется порой отвлечься от всего и повеселиться. — Праздная жизнь… — Нет, — скромно перебила Пунджик, — лишь маленькие радости. — А ты все черпаешь мысли из людей, — устало вздохнул третий голос, и двое в белых халатах обернулись на дверь. Урик продолжал: — Нам нужны лечебные мази, бинты и сильное снотворное. — Прошлое не подействовало? — осведомился медик, поднявшись из-за стола. Урик коротко взглянул на Пунджик (точнее, так ей показалось по шевелению блесток в его глазах), потом куда-то в сторону — и снова на лучезарного Гаврика. — Мы так и не смогли вколоть его. Гаврик коротко рассмеялся и подошел к шкафу с лекарствами. Вскоре подозвал к себе помощницу. Передав ей все нужное и сунув себе что-то в карманы, он направился к двери, где его весьма красноречиво притормозил Урик. — Ах, точно! — сказал медик. — Пунджик, за мной. Урик непроизвольно состряпал такое лицо, будто Гавриил в чем-то измарался. — Не стоит человека отправлять к богине. — Почему же? Люди испокон веков очень верно служили таким, как она. — Но это создание не застало времена служения лжебогам. — Нет, но на примере полубога она показала, что род людской не позабыл старые привычки. Пунджик стушевалась и покрепче обняла бинты и баночки. Неужели ее помощь Яку вот так и выглядит со стороны? Она же не устраивала вокруг него танцев с бубном и не кланялась в ножки. Тем более, сам Гаврик попросил ее присмотреть за Яком, вот она и присматривала, проверяла бинты, в процессе, можно сказать, сдружилась… — Пунджик, не смотри на меня так обиженно, — ахнул Гаврик. — Бессмысленно спорить со своей натурой. Ну же, идем. Признаться, Пунджик после таких разговорчиков никуда не хотела идти, тем более с ним. И что это за тон такой? Уже и с полубогом дружить нельзя? Знали бы они, что она сдружилась с кое-кем похуже богов! Раз они не хватились пропажи черта, значит, до сих пор удерживают уже пустующее тело в самой глубокой камере. Или не пустующее? Куда делась душа того мага, в которого Джо залез? И где сам Джо, кстати? Пунджик думала, что ему-то точно захочется обсудить такое важное событие, как явление богини… неужели что-то задумал? Тихо следуя за высокими и быстрыми вожатыми, Пунджик смотрела им под ноги и послушно брела по пустым коридорам. И как ангелы могут пропагандировать толерантность ко всем видам, когда сами недолюбливают конкретные расы? Неужели слуги Бога настолько лицемерные? «Или они просто такие же, как и все мы?» У лестницы, ведущей к кабинетам на втором этаже, все трое притормозили, чтобы Урик осветил ладонью темный угол и проявил высокий проход, ведущий вниз. В подземелье Пунджик никогда не бывала и слышала о нем лишь по рассказам. И она быстро поняла, что это место очень им соответствует. Мрачное, холодное, неприятное. Из некоторых камер доносились непонятные речи, а где-то вдалеке виднелись подсвечиваемые силуэты директора и Толстого Рафика. Пунджик тут же испуганно опустила взгляд на туфли, черные носы которых слегка отражали белый свет. Гаврик отошел в сторону так, чтобы его коллеги заметили незваную Пунджик. Толстяк нетерпеливо переминулся с ноги на ногу. — Будем честны, нам нужна помощь, — пояснил медик. «О да, ведь сами забинтовать кого-то вы не в состоянии». За открытой настежь дверью звякнула цепь. Совсем тихо, будто кто-то не хотел привлекать к себе лишнего внимания и затаился. Страшно. — В тебе неиссякаемый запас умной мысли, — блаженно вздохнула директор, процокав в сторону. Тут же Гаврик начал подталкивать Пунджик в сторону двери. Она упиралась пятками, как могла, и никак не хотела идти в разинутую глотку к непонятно кому. «Вы хоть объясните, что делать! И почему меня первой туда запускаете? Да черта с два я вам так помогу!» Но у нее не было выбора, ведь Гавриил схватил ее за плечи и совершенно спокойно толкал ее туда, куда он хотел. Стоя перед распахнутой дверью камеры, Пунджик пробегалась взглядом по тяжелой двери, полу, косяку, баночкам, бинтам, белым рукавам халата, подолу собственной юбки — лишь бы не смотреть туда, где в густой и страшной темноте затаилось нечто. Пока не установлен зрительный контакт, Пунджик не видно, верно же? «Еще голову в песок закопай, глупая!» — корила себя Пунджик за детский сад. В тишине мрака зазвенели цепи. Так, словно их волочили по камню. Пунджик толкнули в спину, но она устояла на ногах, рефлекторно прижав баночки к груди. Внезапно, словно одним рывком, в который была вложена вся оставшаяся у существа сила, Пунджик больно схватили за плечи и лицо ее опалило горячее неприятное дыхание, смешанное с хрипом. Пунджик на собственной шкуре почувствовала, каково это, когда сердце уходит в пятки. — Человек. Незнакомый злой голос ворвался в голову, казалось, через руки. Он звучал эхом, пропадал и появлялся вновь, и Пунджик испугалась того, что еще может эта женщина сотворить. — Предатель, — плевался голос в голове. — Предательский род! Пришла поглумиться?! Поглумиться, да?! Пунджик посмотрела в залитые кровью обезумевшие гневом глаза, которые были совсем близко к ее собственным, и поджала губы. — Вы помирали за нас, почитали нас, боялись нас! И что теперь? Рада видеть меня таковой?! Отвечай!!! Пунджик еле-еле покачала головой, но громкий голос стал протяжно-глумливым: — Боишься меня, жалеешь меня… Краем глаза Пунджик заметила какое-то шевеление по правую руку от себя, а голос все продолжал: — Они презирают меня. Ненавидят за то, что вместе с другими отняла у Бога его место в ваших сердцах. Они рады, что я на цепи, как какая-то шавка! Но я не тварь! Не тварь я! Отпустив плечо Пунджик, богиня повисла на другой ее руке. От тяжести Пунджик упала на колени, и какое-то время женщина нависала над ней. — Я узнаю язык, которым говорю. Первые предатели. Мы вас помним… Богиня упала перед Пунджик, но хватка ее стала только сильнее. Свободной рукой она коснулась щеки «первой предательницы», и голос стал звучать еще громче, так, что заболела голова: — Ты хоть знаешь, каково это, когда тебя выгоняют из собственного дома?! Мои дети! Они так и не познали, каково это — черпать силу из веры! У тебя ведь была мать, да? Вспомни, как она тебя любила! Пойми теперь, как я люблю своих детей! Мои дети… ах, бедное дитя… сколько грусти и боли в твоих глазах… дитя… мои дети… Когда слова переросли в несвязный набор слов, рука соскользнула с щеки Пунджик, хватка на плече ослабла, оставив после себя ноющую боль в костях. Богиня окончательно рухнула на пол, а совсем скоро послышались мерные аплодисменты. — Хвалю тебя, Гавриил, за ловкость ума. Использовать человеческое дитя для отвлечения божества было хорошей твоей идеей, — хвалила директор. — Думаю, цепи, тьма и отчаяние справятся с ее силой. Сколько она проспит? Пунджик подняла взгляд на Гавриила, который нависал над ней и богиней. В руках его поблескивал большой шприц. — Если ее не беспокоить, то несколько дней проспит мертвым сном. — Нам не нужно, чтобы она почила, — укорил Урик медика, но тот лишь улыбнулся, рукой приказав Пунджик встать. — Неудачная метафора. Прошу прощения. Пунджик, перебинтуй раны этого существа. Но Пунджик лишь еле-еле покачала головой, которая тут же отдала пульсирующей болью. Уши вновь прорезал резкий голос директора: — Ах, бедное, слабое человеческое дитя! Это существо есть грубое, порочное создание. Тяжко тебе было слушать ее речи, да? Ничего, все это — пустая болтовня. Директор процокала к Пунджик и помогла ей подняться. Приобняв бедное человеческое дитя за плечи, она повела ее прочь из подземелья. Весь путь наверх Пунджик пришлось выслушать бесконечный монолог о слабости людей и порочности богов, а в это время сильная пульсирующая боль медленно уходила, словно бы все плохое оставалось в этом тоскливом и мрачном месте, где в одних глазах читается отчаянное стремление жить, а в других — откровенное безразличие.***
Натерпевшегося человечка отпустили отдохнуть до ужина, выдав ей утешительный пакетик с печеньем. Пунджик угрюмо шаркала к своей комнате, и в голове эхом звучал все тот же отчаянный голос, а от одних мыслей о прошедшем боль в висках вновь напоминала о себе. Но не думать о богине Пунджик не могла. Особенно в душе отзывались последние ее слова — «дети», «мои дети». Да, что бы чувствовала мама самой Пунджик, если бы оказалась спасена ценой жизни собственных детей? — Пс, Пунджик. Проходя мимо душевой, дверь в которую зазывающе приоткрылась, Пунджик решила не смотреть на показавшийся из темноты противный прищур янтарных глаз. Не до него сейчас. Пунджик чувствовала, что вот-вот — и случится что-то крайне неприятное. Но черт не сдавался: — Женщина, не игнорируй меня! — Джо, я устала, — пожаловалась Пунджик, тоскливо обернувшись на Джо. — Хочешь, пожалею тогда? — И без тебя тошно. — Готов предоставить свою лысую грудь для твоих слез. — Джо, — нахмурилась Пунджик. — А! Ты дуешься, что я тебя сегодня не навестил? Искренне прошу прощения за свою оплошность… — Джо, — сказала Пунджик уже недовольней, словно бы предупреждая болтуна. — Только не говори, что ты больше по Яку соскучилась? Неужели этот болтун пернатый был прав и ты в многорукого влюбилась? Вольно или невольно, но Джо своими насмешками испытывал ее терпение. Пунджик, честно, старалась держать себя в руках, но за этот день произошло слишком много всего, а Джо так и норовил нарваться на неприятности. Если б он только замолчал, прислушался к словам Пунджик или вообще скрылся в этой своей душевой! Тогда бы скопившиеся за день усталость, недовольство и тоска не воспользовались ни в чем неповинным чертом. Но дамба дала трещину, и эмоции пробили все заслоны, выстроенные разумом. Рационализм и чувства поменялись местами: теперь последние руководили парадом. Пунджик втолкнула Джо в душевую, так, что он удивленно попятился, и толкала, толкала его в грудь, обвиняла во всех смертных грехах и тяготах своей жизни, лишь где-то в глубине души понимая, что он ни в чем не виноват, что она сейчас слишком жестока и эгоистична. Но тело двигалось само. Какое к черту рациональное мышление, когда чувства наконец обрели свободу самовыражения? Пунджик очнулась лишь тогда, когда пакетик с печеньем плюхнулся на кафель, Джо оказался прижат к стенке, а комок больно встрял в горле и лопнул громкими всхлипами. — Это я тут должен плакать! — возмутился Джо, отряхивая свою ни в чем не повинную футболку. — Да что с тобой вообще такое? — Как же я все ненавижу! — громко плакала Пунджик, тщетно вытирая проступившие слезы. Она понимала, что распускать нюни, тем более перед кем-то, — самое постыдное, что могло с ней случиться. Понимала, что проявляет свою слабость, но от этого слезы лились еще сильнее. — И по чьей же вине?.. — аккуратно поинтересовался Джо. — Отстань! Ненавижу это место! — Странно, женские дни у девочек притормозили же… — Джуримокун! Джо протяжно простонал, словно только этого ему сегодня не хватало, и под локоть повел Пунджик к душевой лейке, открыл холодную воду и подставил плачущее лицо под нее. — Спасибо за заботу, Джо, — пискляво причитал он, грубовато вытирая промокшим фартучком Пунджик ее же лицо. — Извини, что избила, Джо. А как прошел твой день, Джо? Хорошо спал этой ночью, Джо? Есть что мне рассказать, Дж… — Пусти! Шашангюль! Джо успешно предубеждал всякие ее попытки к сопротивлению, все так же удерживая под лейкой. И продолжал: — О, неужели ты этой ночью вглядывался в безумно ярких ангелов, жертвуя своими глазками в надежде выглядеть хоть что-нибудь для нас полезное? Ого, Джо, ты даже смог заметить в руках Урика то, что поможет нам сбежать? Восхитительно, Джо! Какой ты у меня молодец! Даже план побега в твоей рыжей головушке созрел? Ну я в тебе не сомневалась! — Джо, хватит! Стой! Да успокоилась я уже, прекрати тереть! Но он отпустил ее только тогда, когда она окончательно утихла, замолчала и перестала пытаться истоптать его ноги. В большой и мрачной душевой шумела лишь бьющаяся о кафель вода. Пунджик промокла до нитки и вся поникла. — Даже погрустить нормально не даешь… — обиженно буркнула Пунджик, запоздало понимая, как же она по-детски себя ведет. Джо брезгливо сощурился (опять!) на это ее заявление и потянулся к вентилю, скептично бросив: — Истеричка не стала бы меня слушать. Пунджик угрюмо проследила за тем, как Джо отвернулся и прошлепал мокрыми кроссовками мимо ее жалкого мешочка. Такого же жалкого, как и она. — Я просила не трогать меня. Просила! Мне было и без того тяжело, но нет же, ты все никак не хотел отлипать от меня! Ты хоть знаешь, как я устала от… всего! Выслушиваю расистские обвинения в свой адрес! Делаю то, что совсем не хочу делать! Не имею своего мнения! Не имею права голоса! Ты когда-нибудь выслушивал страшный крик боли и гнева, направленный на весь твой род, просто потому что ты — его последний представитель?! Ведь это даже не я отказалась от веры в этих старых богов! В чем же я тогда виновата?! — высказывала Пунджик рыжему затылку то, что накопилось. — О, а как, скажи на милость, я должен был все это понять, если ты ни слова мне не сказала?! — Джо с силой протер лицо ладонями и зачесал мокрую челку назад. — Не думала, что у меня и своих забот по самые гланды? Не поверишь, но я каждый день живу, как на пороховой бочке, которая стала только больше с появлением так полюбившегося тебе недобога! Но я же не впадаю в истерики, а, в отличие от некоторых, стараюсь хоть что-то сделать, а не просто рыдать и обвинять всех и вся, как дите малое! — Да что вы пристали ко мне с этим Яком! — взмахнула руками Пунджик. — А что он пристал ко мне? Знаешь, как тяжело пытаться вызнать хоть что-то полезное для нашего побега, когда за тобой неустанно следит крайне завистливое создание? Видите ли, я его главный конкурент за сердце симпатичной для него дамы, да еще и держу в подчинении и страхе добрую половину лагеря. Мы что, по его мнению, животные?! Только твари живут борьбой за территорию и самок! И этот пернатый все не затыкается, мол, безухий против многорукого! Ущербный Джо проиграет в битве за сердце и верхнюю койку! Скоро не будем бояться недоразвитого! Вот только я избавился от обвинений в нечистости, грязности натуры, как — на тебе! — стал в глазах всех просто дорвавшимся до власти инвалидом! И мне абсолютно плевать, что в нашем культурном обществе так нельзя выражаться!.. Джо случайно наступил на несчастный пакетик с печеньями и на эмоциях пнул его. Пунджик хотела уже высказать свою порцию возмущения, что она не добыча, за которую нужно драться, и вообще Джо опять перевел все стрелки на себя, как вдруг заметила, что ее оппонент все не перестает щурится, часто моргает и трет глаза. «Да, он ведь говорил, что слишком долго смотрел на яркий свет. Ради нашего побега… А из-за чего, в сущности, мы спорим?» Из-за того, у кого жизнь тяжелее? Что из-за собственных проблем они не замечают проблемы друг друга? — Глаза сильно болят? — отчего-то виновато спросила Пунджик, и от ее тона злость Джо словно бы дрогнула. Он негромко ответил: — Просто резь… — Капли капал? — Не до медпункта было. Да и медик будет тогда головы касаться, уши заметит… — Я запуталась: так они у тебя есть или нет? Пока он отвечал, Пунджик сняла с себя фартук и подошла поближе. — Маги, как и наши ангелочки, по своей природе не имеют ушей, — недовольно ответил Джо. — Ты меня как-то спрашивала, почему отращиваю волосы: чтобы проросшие уши скрыть. Видите ли, душа у меня ушастая, а тело не соответствует ей, вот и… только я избавился от этих насмешек — и вот опять… Пунджик толкнула его в подбородок, чтобы Джо запрокинул голову, и положила ему на глаза мокрый фартучек. Джо как-то неуклюже замер, и Пунджик пояснила: — Пытаюсь помочь тебе. — Лучше бы в других вещах помогала… — И в этом помогу. Джо вслепую нашарил плечо Пунджик, как бы проверяя, на месте ли она, и неверяще сказал: — Так значит?.. — Знаешь, Джо, мне, слабой человеческой девочке, стало легче от разговора с ущербно-нечистым тобой. Говори, что ты там увидел и придумал. Будем вместе разбираться с нашими проблемами, а не только ты один.