***
Забавно было спускаться на ужин, идя против потока девчонок, спешащих в душ. Они глядели на Пунджик так, словно завидовали ее выигрышу в лотерее, но, к счастью, никто ничего не сделал: строй вел вожатый, тот самый, кого «удачливая медсестричка» повстречала несколько часов назад. В столовой мальчишки только-только выстраивались в очередь пустых подносов. Пунджик встала за Тараканом, как она его для себя обозвала из-за очевидного внешнего сходства: длинные усики, черные глазки, крылья с элитрами на спине, дополнительная пара рук… Ну вылитый же! Он коротко на нее взглянул, посмотрел куда-то поверх головы и отвернулся. Как выяснилось, позади Пунджик уже пристроился Як. — Привет, — неловко сказал он. На поднос обоим поставили розоватый компот. — Гаврик тебе что-то сделал? — Почему ты так решил? — переспросила Пунджик, но Як, видимо, оценив это за «Да», продолжил: — Позорно мужчине довести девочку до слез, пусть даже и в воспитательных целях. Мужчина должен воспитывать мужчину, женщина — женщину. Со своими детьми я придерживался того же правила. Пунджик, конечно, никогда не была «прогрессивной девчонкой», но даже с присущим ей консерватизмом не могла понять внезапных и ненужных реплик про женщин и мужчин. Особенно от мужчины. Она проследила за тем, как на поднос поставили зеленое пюре с листьями салата. — Ты так легко говоришь о них, — негромко сказала Пунджик, зацепившись за прошлое Яка. — Они не мертвы, я знаю. Они, — он кивнул в сторону вожатых, которых было слишком уж мало за столом, — заставляют меня поверить в другое, но такова моя вера. Я никогда не поклонялся богам. Они не контролируют все в мире, особенно души. И, возможно, я все же встречу своих детей в другом облике, под чужой фамилией, в ином мире. Такова моя вера. Хотела бы и Пунджик придерживаться такой веры. Благодаря открытым кинопоказам, когда телевизор выставляли в окно и заказанное большинством смотрели всем двором, она познала прекрасный и удивительный мир индийских фильмов, а учитель истории из дома напротив очень любил похвастаться перед молодежью своими познаниями. И только с возрастом она стала замечать, что он повторяет одно и то же, а потому и заучила всяких там Шакьямуни чуть ли не наизусть. Благодаря дяде Арно Пунджик и понимала сейчас, о чем говорил Як. Вера в перерождение души, наверное, самая радостная и обнадеживающая из всех. — Разговорчики! — вклинился кто-то между ними и с чувством хлопнул по спинам. — С доносчиками, подруга, лучше не разговаривать. А то неизвестно, что он про тебя дяде-вожатому расскажет… — Я не собираюсь тебе подыгрывать, — процедил Як, толкнув Джо в плечо. По инерции Джо случайно толкнул Пунджик. — И я не ожидал встретить его в коридоре. Я ответил, как есть: ищу тебя! — Уважаемый вожатый, — понизил тембр голоса Джо, пародируя Яка, — спешу доложить, что у Джо проблемы с глазами. Он пошел в медпункт. — Джо пихнул Яка в ответ. — Сказал бы ты, если бы был умнее. Пунджик закатила глаза. Они шли за ней и уселись рядом, причем Джо подвинул ее к краю лавки так, чтобы Як не смог сесть справа от Пунджик и из-за этого стал выбирать между местом напротив или слева от Джо. К глубочайшему сожалению, недобог сел слева от недомага. — Мы просто пошли искать тебя, нечего тут говорить! — упорствовал Як. — И нечего было бегать по лагерю в поисках… — Он с секунду помолчал, откинувшись слегка назад и посмотрев на Пунджик, которая внимательно слушала каждое слово. — Ты можешь попрать ее честь. — «Попрать честь»… знаешь, Як, никто не использует словечки вожатых. Они звучат… мерзко. И какая честь? Мы же дети! — Тише, — предупредила их Пунджик. Но сделала она это слишком поздно, и подошедший Рафик хлопнул болтунов линейкой. Як вздрогнул, но мужественно нахмурился, Джо же демонстративно скривился. — Вижу, вы недостаточно вымотались. Надо будет переговорить с новым вожатым, — устало сказал Рафик. — Я предупредил его, чтобы больше не терял вас двоих из виду. Рафик задержался взглядом на Пунджик, словно бы она была в ответе за этих мальчишек (это не так!), и прошел за стол вожатых. Пунджик опустила нос в тарелку, выковыривая из пюре кусочки овощей. И снова в блюде ни грамма специй, ну что за издевательство… — Что? Почему вы молчите? — плюхнулся на лавку напротив Преп. — А как же споры? Неужели я все пропустил? Перья мои! — Ничего и не было, — ответила Пунджик пернатому, кивнув в сторону вожатых. Он намек понял и замолчал, но ненадолго: — О, Зара идет… — сказал он, вытянув шею. — И Мохнатик, да… И пока пернатый отвлекся, Пунджик тихонько шепнула: — Упал в кусты, да? — Выбирал между твердой землей и мягкими ветками, когда падал, — задорно улыбнулся Джо. — Пунджик, — глухо заговорил Як, пригнувшись к столу, словно команды ждал. Джо по-детски попытался закрыть ему обзор. — Если этот маг будет как-то мешать тебе, раздражать или позор… приставать, то ты знаешь, к кому обратиться. — Ох, Як, я всего лишь решил ее навестить! — недовольно шептал Джо, пиная Яка под столом. — Ты хоть задумывался, как одиноко и скучно может быть в медпункте? Преп активно жевал овощи, во все глаза наблюдая за разворачивающейся на его глазах сценой. Зара с Мохнатиком уже подошли к столику, садясь на стороне зрителей. Пунджик же мыслью зацепилась за фразу Джо. Она понимала, что в какой-то мере он просто отыгрывал роль, но неужели он хоть немного, но думал о ее чувствах? Да еще и такой акцент на «одиноко» сделал, словно его это больше всего волновало. К слову, Джо и сам редко оставался один. — Тебя не было там, — продолжал спор Як. — Мне что, нужно было у закрытой двери стоять остаться? — язвил Джо. — Вам двоим нельзя быть вместе, иначе всему столу прилетит, — прошипела Зара. — Вожатые не в духе. — Конечно же, — радостно наклонился к ней Преп, и Зара села, как по учебнику. Показалось даже, будто она смутилась. — Мало им проблем с богиней, так еще и эти двое по лагерю бегают в поисках одной юбки. — На нас смотрят, — кивнула Пунджик за спины «зрителей». Конечно, вожатые на них пока не смотрели: все шестеро старались говорить тихо. Пунджик просто надоели эти юбочные разговорчики. Можно же хоть немного в тишине поесть? Преп молча поглядывал на троицу перед собой. Весело так, раззадорено, как истинный сплетник. Он что-то пару раз прошептал Заре на ухо, и от сидящих впереди не укрылось, что его действие выглядело несколько интимно. В один момент Джо отзеркалил его движение, защекотав ухо Пунджик невнятным шепотком. Як тут же посадил его ровно, Преп с Зарой замерли, не понимая, почему рыжий так на них косился. Зара сразу почуяла неладное: — Что он тебе сказал? — Ничего, — честно ответил Джо. — Не с тобой я разговариваю. — Он всего лишь пошутил, — сказала Пунджик. — Чего вдруг разозлилась? Зара недовольно посмотрела на нее, и Пунджик осеклась. Не этому созданию стоило отвечать в таком тоне. За всем этим весельем слабая человечка забыла, что она всего лишь «слабая человечка».***
В один из дней на урок по половой этике зашла директор. Все встали, как перед судьей. Безликий вожатый почтительно замолк (и хорошо, а то уровня полов у него было только его мировоззрение: настолько же плоское), каждый смотрел на ее безухую улыбающуюся физиономию. Директор искала кого-то взглядом — и нашла. Пунджик сцепила руки в замок и тихонько отступила на шаг: директор подошла слишком близко. «Спалились», — в ту же секунду глупо подумала Пунджик. — Даже лучшие из созданий способны на ошибки, — покровительственно и нарочито медленно, в своей манере начала директор. — Бедное заблудшее создание! Не всегда грешна женщина, если ею соблазнился мужчина. Но если два… тогда стоит присмотреться к ней хорошенько, ибо правда может быть скрыта за ее детской невинностью. Кто-то зашептался. Пунджик крепче сжала пальцы, не решаясь поднять взгляда с золотистых туфель директора и ее белой длинной юбки. К чему это все, да еще так внезапно? Где Пунджик могла допустить ошибку? Двое мужчин… «Слухи». — Тихо, — отрезала шепотки директор. Пунджик заметила, как Зара впереди развернулась и встала ровно. — Даже вавилонская блудница не заслуживает осуждения таких же грешных созданий, как она сама. — Директор вновь обратилась к Пунджик: — Бедное создание, не по летам тебе искать себе судьбу. Время этому придет, но не сейчас. Пока в твои обязанности женщины должно входить усмирение чувств поклонников, что отвлекаются от постоянного улучшения своих качеств и соревнуются в нескромности и стремлении обладать… Нет, слухи давно ходили по лагерю. Не только в них дело: кто-то пожаловался. Вожатый? Свои? Но созданиям же весело было наблюдать за всей этой любовной историей! Может ли быть так, что это… все возможно. Кто бы там не настучал, но и Пунджик с Джо тоже переиграли. Они пользовались эмоциональностью и симпатиями Яка, поддерживая огонь слухов, и явно переборщили. Пунджик теперь еще и блудницей при всех обозвали… так стыдно. Надо будет договориться с Джо о смене этого дурного плана на нормальный. Соседки исподтишка следили за театром ложных нравоучений. Пунджик знала, что они за нее не заступятся, и так было всегда: вспомнить те же «праздники» в столовой. Был велик риск впасть в немилость. — Внемлите мне, создания: сначала нужно достичь нравственного совершенства, а уже потом искать пару, предназначенную вам судьбой. А соблазнение… «Но я не виновата». — …одно из проявлений эгоистичной слабости… «Вы сами устроили здесь лагерь строгого режима». — …и стремления помешать другим… «И ограничиваете нас, и вбиваете мораль, словно мы провинились в том, что нехотя выжили». — …исполнять главные добродетели. «И нечего нести весь этот бред! Соблазнила? Мы же дети! И чего я вообще трясусь перед ней?!» Стоило только подумать об этом, как онемевшие в «смиренных тисках» пальцы вспомнили, что им, вообще-то, больно. В этот замок Пунджик всегда старалась спрятать весь свой страх и стыд, но сейчас прятать было нечего. Пунджик знала, что не виновата ни в чем. Она никого не соблазняла и, может, Як и влюбился из-за проявленного ею банального сочувствия, но вот Джо — точно нет. Это были просто слухи, и разве виновата девушка, что стала жертвой наглой и, возможно даже, мстительной клеветы? Нет. — Я плохо усвоила уроки половой этики, — стыдливо сказала Пунджик, не чувствуя ни грамма стыда. Директор покровительственно положила руку ей на плечо: — Осознание своих ошибок — первый шаг к искуплению. И что тебе следует сделать? — Думаю, мне стоит отказаться от ужина и в освободившееся время повторить пройденный материал. — Это был самый мягкий вариант наказания, который в этом месте только можно было бы придумать. — Так тому и быть! — звонко хлопнула в ладоши директор, и все, начиная с вожатого, неуверенно повторили за ней. Пунджик ощутила, как что-то непонятное, мертвое проклюнулось ростком под самыми ребрами.***
От напряжения болели глаза. Увидеть малюсенькую занозу в малюсеньком пальце настолько же малюсенькой феи (здесь ее называли несколько иначе, но для Пунджик маленькая крылатая Сик была и будет феей) было непростой задачей, а зацепить иголочкой и вытащить — еще сложнее. И пугливая Сик своими повизгиванием делу совсем не помогала. — Есть! — с непередаваемым облегчением выдохнула Пунджик. Фея на радостях закружилась в воздухе так, что задралась ее голубая юбочка. — Будь сдержаннее, Сик, — со снисходительным укором сказал медик. Феечка осеклась и, хлопнув дважды крылышками, словно бы по феечкиным традициям так отвечали «Есть, сэр!», подлетела вдруг к лицу Пунджик совсем близко. — Ты, конечно, страшная, — негромко проговорила Сик, — такие поры — фу-у! — но мне очень интересно, чем же ваша история кончится. Хихикнув, она вылетела из медпункта, оставив Гаврика и Пунджик одних. Время уже было вечернее, и Пунджик слышала, как из далеких коридоров прибывает эхо множества шагов. А может, ей просто хотелось это слышать. Медик складывал документы в ящик стола. — Это были четырнадцатые слова поддержки за сегодня, — вздохнул он с улыбкой. — Но удивительней всего то, что они думают, будто я ничего не слышу. Пунджик неловко улыбнулась: ей нечего было на это ответить. Особенно учитывая, что, скорее всего, именно из-за «святой троицы» на сегодняшнем обеде запретили мальчикам садиться с девочками. Чувствовать на себе укоризненные взгляды было самой настоящей пыткой. И особенно ей не понравился взгляд Зары: видимо, она не ожидала, что нравоучения, которые директор устроила по ее же доносу, только подогреют интерес к Пунджик. Ну конечно! Как же сладки истории про запретную любовь! — Мне передали о твоем наказании и назначили сопровождающим. Все сложила в шкаф? Умница. Идем. Встав на носочки, Пунджик обречено повесила халат на вешалку и посеменила следом. Гаврик закрыл дверь, но не запер. Никогда не запирал, зная, что в это время никто из созданий не заглянет в медпункт самовольно. — Только и дай вам повод для слухов, — сказал Гаврик, идя наравне с Пунджик. — То шепчутся о богине, то о «любовном треугольнике», как подобный сюжет называли люди. — Да кто ж не любит «Санту-Барбару»… — Пунджик попыталась человеческими штучками сменить гнев Гаврика на милость. — Если бы люди любили ее за осуждение человеческих пороков, я бы мог понять, — мило улыбнулся Гаврик, хоть и звучал как старый критик-моралист. — Но, как и в случае с ней, ваша история созданиями не осуждается: наоборот, выказывают поддержку! О чем это может говорить? Пунджик подумала, что вопрос риторический, но медик явно ждал ответа. Она быстренько выбрала между разными вариантами и предположила: — О том, что им скучно? — Они же заняты с утра до вечера. — Их жизни не хватает чего-то веселого. — Ну же, Пунджик, Сыну Божьему никто бы не поверил, не приведи он понятных даже самым недоверчивым людям примеров. — Боюсь, мне нечего сказать. — Я знаю, что у людей твоей национальности большие семьи, Пунджик, поэтому ни за что не поверю, что ты никогда не присматривала за заскучавшими детьми. Не лги мне. И так каждый чертов день! И за какое такое добро ей достался любитель историй? Конечно, весело было иметь того единственного, с кем можно было обсудить фильмы, книги и места на Земле, где Пунджик никогда не была, хотя очень хотелось бы. А Гаврик оказался тем еще любознательным и болтливым ангелом, вот только, к сожалению, больше всего в разговоре с Пунджик его интересовала ее жизнь до Конца. И на кой черт она в тот день вообще заговорила про того глупого музыканта? Видите ли, план в голове созрел: получится, мол, выпросить у Гаврика что-то веселое, чтобы это место перестало напоминать исправительную колонию и стало больше похоже на настоящий лагерь, где, между прочим, каждое воскресенье устраивали танцы! Выхода у нее не было, и, вдохнув поглубже, Пунджик протараторила: — Мои младшие сестры уставали сидеть на одном месте и заниматься скучной домашней работой, поэтому раз в полчаса я давала им повеселиться. Выработанный с Гавриком метод: из-за быстроты речи сердечная грусть не успевает понять, что именно сейчас было сказано, а потому не застревает комом в горле и не туманит слезами взгляд. — Хм… разве это история? Ты можешь часами со мной говорить о фильмах, хотя мне намного интереснее было бы обсудить твою жизнь. Пунджик смяла юбку и не заметила, как ускорила шаг. — Куда ты так торопишься, Пунджик? — окликнул ее сзади Гаврик. — Неужели не терпится сесть за парту? Медик нарочно шел медленно, и Пунджик вынуждена была остановиться. Он покровительственно вздохнул: — Я вижу, как ты печалишься по своей семье. Я не хочу обидеть тебя, лишь помочь: горе не стоит замалчивать. Оно осядет в сердце тяжелым камнем и сломает даже самый стойкий дух. — Говорите так, будто я должна забыть о них. — И вовсе я этого не говорил. Горе — не память. Боль стоит отпустить, но память — никогда. — Он улыбнулся: — Что ж, продолжим путь. Расскажи, как твоя семья отмечала Рождество и Пасху.***
Она не просила советов. И нравоучений. Она ничего не просила! Строит из себя мудреца! Если понимаешь ее чувства, то и не трогай! Ручка шумно и яростно царапала бумагу. Пунджик писала машинально, не вчитываясь в слова и их смысл, и мысленно ругалась на лицемерного медика. Он не терял родных, а потому не имеет никакого права «наставлять на путь истинный». Хочет помочь? Тогда пусть заткнется! — Понимаю, тебе хочется поскорее расправиться с материалом, но не в буквальном же значении этого слова. Пунджик случайно вдавила ручку в тетрадь. Совсем забыла, что была не одна. — Какого слова? — пробурчала Пунджик. — «Расправиться». Она зыркнула на Урика, на которого повесили нарушительницу спокойствия, и запоздало поняла, что недовольно кривит лицо. Зубы свободно заныли, когда она наконец расслабила челюсть. Урик сидел за учительским столом, спина его была ровной, как палка, и руки сложены в замок. Часы показывали, что прошло полчаса с начала наказания. И не скучно ему было вот так сидеть? — Подозреваю, причиной твоей злости стали те двое? — спокойно и без улыбки спросил он. Пунджик решила промолчать, не зная, можно ли жаловаться Урику на его же коллегу. — Не волнуйся, это скоро кончится. Если у них есть чувства к тебе, то, узнав о твоем наказании, они должны будут поумерить свой пыл. Пунджик опустила глаза в тетрадку и, дописав предложение о сдерживаемых страстях и ощутив грустную пустоту в желудке, угрюмо сказала: — Я никого не соблазняла. — Поверь, мы не против любви. Каждое творение Его наделено любовью с самого своего рождения. Но… сейчас это чувство не к месту. — Почему? — искренне не понимала Пунджик. — Это место создано не просто так… Урик осекся, словно сказал лишнее, и прежде чем Пунджик попросила его разъяснить все, решил поведать о двоих шалопаях: — С того дня, как они пропали с поля, мы разными способами пытались их приструнить, но ничего не помогало: ни лекции, ни наказания. Их упорство невероятно. К счастью, работы в поле пока окончены и мы их рассадили по разные группы и за трудоемкие дела, требующие большой усидчивости: теперь они будут стричь овец и резать по дереву вместо того, чтобы постоянно ссориться. Стало значительно тише, вот только… мы же не слепы и видим их взаимное недружелюбие, которое так и не сошло на нет. «Не волнуйтесь, когда мы с Джо уйдем, здесь станет значительно тише». — С каких пор здесь есть овцы? — спросила Пунджик, пытаясь вспомнить, чувствовала ли она запах навоза и слышала ли блеянье. — С сегодняшних. — И как я могла не заметить… — с обидой нахмурилась Пунджик. — …Точно, ты же в медкабинете сидишь. Как и прошлой весной, мы разместили их за зданием вожатых. «А это на другом конце лагеря, поняла». — А будут ли другие животные? — Ты пришла в этот мир с первыми морозами, поэтому не застала времени, когда создания учились доить, стричь, кормить и ухаживать за домашним скотом. — И мы снова будем это делать? — Конечно, ведь с того времени к нам прибыло достаточно созданий, не обладающих соответствующими навыками. Урик кивнул на тетрадь, и Пунджик молча опустила голову, но спустя некоторое время осмелилась спросить: — Мы вечно тут будем? Урик долго молчал. Пунджик поняла, что не получит от него ответа. Конечно, зачем разглашать такую важную информацию какому-то ребенку! — Это не от нас зависит.***
Урик вел ее к спальням. Темнота расступалась пред его мягким сиянием. В коридорах было невероятно тихо, а оттого еще более одиноко. Пунджик шла молча, думая о побеге. Мысли сами собой пришли к этому. По всем законам хороших фильмов про побег, нужно было бы вести себя ниже воды, тише травы, но все давно пошло по одному месту, когда Пунджик разболтала в присутствии Препа о «влюбленности» Джо в нее, чем и породила слухи. Потом случился Як, который, видимо, так глупо и банально влюбился в добродушную человеческую девочку и увидел в Джо соперника не только за ее сердце, но и за… территорию? Они даже в разных комнатах живут, чтобы что-то делить! Что за животные игры? Как бы то ни было, быть тихими и незаметными совершенно не получалось. Но и это обернулось им на руку: увидев бегающего по корпусу Джо, вожатые будут думать, что он всего лишь ищет возлюбленную, а не способ сбежать. И он будет крутиться вокруг Пунджик, что-то шептать на ухо, пытаться устроить встречу тет-а-тет… романтик, ей богу! Врать не умеет, а как играет! Ну а что дальше? Эти игры не могут длиться вечно, но и сбежать прямо на глазах у вожатых не получится. Насколько Пунджик понимала в этом деле, сбегают либо глухой ночью, либо под шумок. По ночам комнаты заперты, а на окнах, кроме тех маленьких форточек, расположенных в душевых, решетки. Можно было бы украсть ключ у одного из вожатых (Пунджик не знала как, но подумала, что с этим каким-то волшебным образом мог справиться Джо), но его пропажу бы быстро заметили и стали обыскивать каждый уголок, каждую комнату, каждое создание. И тут два варианта: найдут или не найдут. Во втором случае сменят замки, усилят бдительность или все вместе. Да, сбежать под шумок представлялось более реальным, чем вот так. Ангелы могут объединиться и ослабить надзор за подопечными только под угрозой чего-то огромного. Как той ночью, когда они усмиряли богиню. Осталось ли за пределами лагеря создание, сравнимое с ней по силе? Вполне возможно. Надо только дождаться его появления… только, конечно, если оно случится днем. И если только создание проявит свой неистовый характер… Пунджик решила не развивать эту мысль дальше. Надежда на случай — не надежда вовсе. Кто знает, сложатся ли обстоятельства в их пользу? Создания должны гарантированно находиться вне комнат. Не одно и не два, а сразу всей толпой, чтобы внимание вожатых было распределено между всеми. Но как, если великая троица всегда в самом центре внимания? Что может отвлечь от них? Еще парочки? Да вожатых скорее битва богов заинтересует, чем детские любови… «Боги! О нет… они же такие слабые сейчас!» Сколько должно пройти времени, чтобы силы стали возвращаться не только к Яку, но и к богине? Как долго она возвращалась к Джо? Надо будет узнать, ведь черт должен сильно уступать полубогу и богу особенно. Но тогда надо будет заняться вопросом по освобождению богини из подземелий. Как можно обмануть вожатых, прошмыгнуть мимо них и суметь еще освободить заключенную из кандалов? И как улизнуть от надзора? Надо же еще украсть тот инструмент для перемещения в другой мир… Получается, нужно собрать всех созданий в одном месте, чтобы внимание вожатых было сконцентрировано на всех сразу, а значит — ни на ком одновременно. Но где? В поле? Но хватит одного-трех вожатых, чтобы следить за всеми. На занятиях тоже, а в столовой у вожатых слишком хороший обзор с их постамента. Если бы только они устраивали праздники… а может… «Если с Гавриком не прокатило, то, может, Урику мое предложение покажется интересным? А существует ли что-то, что не покажется слишком праздным? Например, священный обряд… точно!» — Извините, — осторожно позвала вожатого Пунджик. — Почему мы не празднуем таких священных праздников, как Рождество и Пасха? Вожатый поджал губы и неосознанно ускорил шаг. Вопрос его задел, и Пунджик тихонько обрадовалась этому и осторожно продолжила: — Некоторые создания, которые еще до Конца придерживались веры в единого бога, задумались: почему здесь запрещены праздники той религии, которую нам прививают на уроках? Ни с кем Пунджик, разумеется, это не обсуждала. Просто подслушивала в туалете споры созданий разных религий, где одни выступали против того, что навязывали им вожатые, а другие не видели ничего плохого в вере, которую исповедовали изначально. И пусть Бог у них под разными именами, но основные догматы и ритуалы те же. — И к чему вы пришли? — неожиданно спросил Урик, отчего импровизация Пунджик чуть не посыпалась, как витражное стекло от удара. К чему они пришли? Да фиг его знает! — Вы учите, что праздность — грех, а потому мы решили, что… — Нет! Ни в коем случае! — вспыхнул Урик, и Пунджик вздрогнула, не ожидая подобной реакции от вечно спокойного вожатого. — Как у вас только язык повернулся… О таких священных праздниках! Праздные! Какая страшная ересь! — А-а почему тогда? Урик торжественно обратил свой взор к небу: — Пока создания не начнут искренне верить в Него, мы не можем этого сделать! Отмечать рождение и воскресение Его — а Он являлся в каждый из миров, вот только, как у людей, не каждый остался верен столь простой истине! — невозможно, пока хотя бы половина созданий не уверует в Его существование. — И добавил, уже спокойней: — К тому же, вы сами должны прийти к этому. — Мы хотим этого! — воодушевилась Пунджик, ведь ей представился такой редкий шанс. — Не все, конечно, и даже, возможно, не половина, но поверьте! Урик потускнел. — Остальные будут ждать праздник ради праздника, совершенно не интересуясь его истинным смыслом. — Они, может, и нет, но мы-то будем! И на своем примере покажем, как надо нести пост и славить Господа… Урик вдруг подозрительно сощурился и тяжело положил руку на девичье плечо. Пунджик уже подумала, что все, он понял ее замысел, но до последнего старалась не подавать виду и лишь напряженно замерла, как по струнке. — Как мне знать, что твои мотивы искренни? — спросил Урик. — Я родилась и выросла в Армении, — в последней мольбе обратилась она к своему роду, надеясь, что родина даже после обращения в прах сможет помочь. — И до сих пор верно чту традиции отцов. — И матерей. — А они завещали мне в праздники щедро делиться своей любовью к каждому человеку, ведь в обычные дни… мы просто забываем о доброте. Но как делиться, если эти праздники запрещены? — Армения… — Может, вы и не знаете, но Армения была… — Первая земля, принявшая христианство и защитившая свои горные долины Его покровительством. Мы знаем, дитя. Мы помним.