2
В девять часов ровно, хотя никто из них точного времени не знал, Джош, Дакота и Сойка всё шли и шли по дороге, даже не рассчитывая в рождественскую ночь встретить попутную машину. Более того, это было бы не так хорошо, в самом деле, потому что вызвало бы у водителя много вопросов. Совсем ещё молодые ребята идут куда-то по темноте, красные с мороза, с индейцем — дело ли? Сойка взял Дакоту за руку и сунул её ладонь в карман своей дублёнки, мягко массируя ей пальцы. Если он уставал нести саквояж, или у Дакоты замерзала другая ладонь, он менял руки. — Он не мог так со мной поступить, — говорила ему Дакота, сбивчиво, но уже не так уверенно, как прежде. Или мог? — Я слышал это от Эстер, она — от Френка, — ответил Сойка. — Больше мне сказать нечего. — Но как он это провернул? — недоумевала Дакота. Она очень устала и всё больше висла у Сойки на руке, но не всегда: только если колея была очень уж глубокой. — Не знаю, — задумчиво сказал Сойка. — Но он может быть знаком с людьми, которые знают, как. Обычно так всё и делается, Дакота. Кто-то знает кого-то, кто умеет то, чего не умеешь ты. Весь мир на этом стоит. — Погодите, — пожаловался позади них Джош. Он немного отставал. — Мне надо отойти. Сойка тихо выдохнул, но изо рта у него поднялся такой пар, точно он был дракон из сказки. Поставив саквояж в снег и встав лицом к Дакоте, он сунул обе её руки в карманы дублёнки. Пальцами Дакота, если бы нажала, могла бы ощупать его бёдра. — Только недалеко и быстро, — сказал Сойка. Джош кивнул, заозирался и поспешил в поле к группе чахлых кустов шагах в двадцати. Сойка цокнул языком. — Мы могли бы просто отвернуться, — крикнул он вслед, но Джош даже не обернулся. Сойка сузил глаза. — Молодой дурак. Сын своего отца. — Не говори так про него, — нахмурилась Дакота и прижалась щекой к Сойкиной груди. — Ему здорово досталось от п… от Френка. — Да, но нам сейчас не нужно останавливаться, — Сойка покачал головой. — Добраться бы до Ред Клауда до полуночи. — Сойка, — напряжённо замерла Дакота, — но ведь отец в Ред Клауде. — Ты думаешь, он нас там ночью найдёт? — хмыкнул Сойка. — Дудки. Но мы замёрзнем насмерть, если нигде не укроемся. Поверь, я знаю. Дойти бы до наших, но резервация осталась в другой стороне, и она намного дальше, а дороги там плохие. Нет. Мы устроимся где-нибудь на окраине, может, найдём местечко в пустом сарае или что-то вроде того. Всё будет хорошо. — Всё будет хорошо, — эхом откликнулась Дакота и вынула руки из его карманов, взяв Сойку за воротник дублёнки. — Я люблю тебя. Теперь-то всё в порядке, как бы там оно ни было. Пока мы вместе. — Да. Он крепко обнял её, поцеловал в губы, открыл рот языком и на коротких несколько мгновений разрешил себе отдаться полностью податливому тёплому телу, льнущему навстречу — и женщине, которую он любил. Он когда-то был женат, но то чувство — несомненно, тёплое, любовное — даже близко не напоминало, что ощущал Сойка теперь. Он знал, что это не жалость и не желание защитить такую добрую и славную Дакоту. Он думал так раньше, но понял, что ошибался. Странно было, что они с ней оказались связаны душами. Сойка слышал, такое случается, но не думал, что выйдет с ним. Дакота сунула руки ему на живот, в прорезь между костяными пуговицами дублёнки. Он улыбнулся, когда она, замёрзшая, раскрасневшаяся, радостно пискнула, оттого что там было так тепло, и спрятала у него в воротнике нос и щёки. Сойка растёр руками её плечи, расстегнулся, накрыл меховой полой Дакоту и привлёк себе на смуглую грудь, будто ему было совсем не холодно. — Ты что делаешь, а? — Это ненадолго, — успокоил он. — Маавоште. Прости, что не пришёл раньше. — Это ты прости, что не ушла раньше к тебе. Они посмотрели друг на друга и светло улыбнулись. Дакоте показалось в тот момент, что всё дурное, что с ней делал отец, осталось там, на ферме. Что она это отбросила, как ненужный багаж. Что снег смыл с неё это, как проказу. И решила, что всё скажет Сойке, когда они будут в безопасности — чтобы он не волновался, чтобы не рвал себе сердце. Захрустел снег. Это Джош возвращался, конфузливо пряча нос в шарф и натянув на уши шерстяную фуражку. Сойка посмотрел на него: — Порядок? — Да. Джош удивлённо глядел на них с сестрой, словно не понимая, как это может быть — чтобы Дакота так жалась к кому-то, так кого-то обнимала. Но в его удивлении злобы не было, только любопытство. Сойка отпустил Дакоту. Не смутившись Джоша, нежно поцеловал её в губы и ткнулся лбом в её лоб. Ласки в этом было много, но непонятной, взрослой, собственнической. Сойка застегнулся и мотнул головой, подняв саквояж: — Пошли дальше. Было около девяти тридцати, и до Ред Клауд им оставалось идти два с половиной часа по глубокому снегу на дороге, когда вдали, в ночной мгле, блеснули два круглых фонаря. Сойка мигом встрепенулся. Ещё когда ребята ничего не поняли, а фонари можно было принять за что угодно, маревом расплывающееся в снежной дали, он выпрямился, сузил глаза и напряжённо сказал: — Машина едет. Вот же чёрт. — Машина? — спохватился Джош, не зная, радоваться ему или бояться. Вдруг это кто-то, кто смог бы добросить их до города? Или вдруг это отец, решивший раньше вернуться домой? Дакота вцепилась Сойке в руку, побелев, как снег под ногами. Сойка заозирался и решительно сказал: — Бежать по полю бесполезно, провалимся, ям там предостаточно, снег глубокий — всё равно не удерём. Назад тоже смысла нет, даром терять силы. Встретим их тут. Кто бы они ни были. Всё равно другого выхода у них не было. Кабы лес или пролесок… Но Сойка хорошо знал эти места. Все леса там, далеко за полями, вон они — чёрные деревья-исполины, роняют зыбкие тени на белые снега. Даже если бежать очень быстро по сухому полю, нужно несколько минут, чтобы туда добраться, что уж говорить про сейчас. Сойка посмотрел на Джоша: — Есть что-нибудь с собой? Тот заметно растерялся. Тогда Сойка терпеливо добавил: — Если нужно будет драться, ты взял что-нибудь с собой? — Нет. — Замечательно. Он сунул руку на бедро и машинально проверил на ремне кожаное крепление с ножом, который носил при себе постоянно в дальних переходах. Нож был длинным и острым, как жало, и Сойка знал, что сумеет хорошо им воспользоваться, если будет нужно. — Пойдём потихоньку навстречу, — сказал он. — Если это не ваш папаша, слушайте, что надо сказать. Вы из Сент-Луиса. Машина ваша сломалась, вы попали в буран, а хотели ехать на ферму к родственнику в Пэнбертон. — Но это не наш дом, — рассеянно заметил Джош. Сойка был терпелив. — Я знаю, что не ваш, — холодно, но спокойно продолжил он. — Им надо соврать. Скажете, что забыли, где сломалась машина. Идёте по дороге уже долго, очень замёрзли, и вам надо попасть в Сент-Луис, раз в Пенбертон не выйдет. Я ваш сопровождающий, охранник, потому что места здесь зимой дикие, много индейцев бежит из резервации, и я хорошо знаю их язык. Ясно? — Ясно, — чётко сказала Дакота и прижалась к Сойке плечом. — Господи, что же это за машина? Кабы знать. — Скоро узнаем, — мрачно подытожил Сойка. То, что это был тёмно-синий фиат, не сказало ничего ни Джошу, ни Дакоте. У их отца была другая машина, и они испытали облегчение, увидев на дороге именно фиат. — Это не он, — успокоилась Дакота и запахнула покрепче пальто. — Не он. Боже. Может, нас довезут до Ред Клауда? — Может быть, — сказал Сойка. — Но смотря кто будет за рулём. К абы кому не сядем. — Может, это будет кто-то хороший, — размечтался Джош. Он очень устал, у него болела спина, отбитая отцом, и почки, отчего он часто мочился, а в моче была кровь. Каждая полоса от ремня и каждый шрам были словно раскалены на морозе, и его знобило, будто он заболел. Может, он и вправду заболел и озяб — но теперь ему казалось, что всё наладится. Точно наладится. С некоторым воодушевлением он поднял руки и помахал водителю. Сойка резко обернулся и зло бросил: — Хватит ему сигналить, эй. Обожди так радоваться. Дакота успокаивающе погладила его по груди, понимая, что Джош просто устал и замёрз. Сойка это тоже понимал, но легче ему не становилось — хотя он и был выносливее этих ребят, но холод не щадил никого. А потому это, или его бессонница и долгие тревоги, или усталость, или то, что он весь день был то в пути, то на ногах — а может, и всё сразу — помешало среагировать вовремя. Он заметил, что фиат не думает тормозить, а только разгоняется, но заметил это в темноте поздно. Всё, что успел — оттолкнуть Дакоту с дороги в снег и навалиться на Джоша, прыгнув следом. Фиат протаранил оставшийся на месте саквояж, тряпки Дакоты и Джоша разлетелись по сугробам, как пёстрые птицы. Кто-то в салоне закричал — «и-и-и-иха!» Сойка встал на ноги и быстро поднял Дакоту. Он моментально понял, кто перед ними, хотя не видел Френка за рулём, и скомандовал: — Беги отсюда. Дакота замешкалась. Не хотела его бросать, но знала, что будет мешаться. Отпустив Сойкину руку, она сделала, как он велел, и кинулась прочь, как могла быстро по снегу, но вслед за ней кто-то погнался. Она слышала только тяжёлое дыхание и то, как с присвистом сопят чьи-то ноздри. И только снег — хруп-хруп-хруп под ногами. Она неловко обернулась и посмотрела назад, чтобы понять, как далеко ей удалось сбежать. Оказалось, человек, рванувший за ней, нагонял. Его лица в такой темноте она не могла разобрать, и только судорожно вздохнула, когда он протянул к ней руку, схватив за воротник пальто… Сбоку его кто-то сбил с ног, сцепился с ним, уронив в снег. Зрелище было такое, словно дерутся две собаки — жестоко, яростно. Только по чёрной фигуре, ловко скользнувшей вбок с незнакомца, Дакота поняла, что это Сойка. Он не отступил. — Беги! — крикнул он снова и прыгнул на человека. Они снова сцепились, катаясь в снегу. То один оказывался сверху, то другой. Сойка был легче, но проворнее. Он вытащил нож и занёс его над противником, но тот перехватил его руку за запястье, и лезвие только царапнуло щёку. Сойка в злом бессилии странно, по-змеиному зашипел, удержав вторую руку незнакомца и продолжая давить на него всей своей массой. Нож клонился всё ниже и ниже, вот-вот вспорет кожу и пронзит череп. Противник Сойки — Кифер — выпучив глаза, глядел на него, не видя в нём человека: что-то непонятное, сродни рассвирепевшему хищнику в человеческом облике. Кифер съёжился в снегу, не признаваясь, что испугался и спасовал. Он отбивался от Сойки, хотя был крепче и сильнее, а тот, сев ему на живот и фиксируя тело коленями, давил, давил и давил, скалясь и сверкая глазами. У него было лицо того, кто запросто убьёт и потом даже не будет мучиться угрызениями совести. Тем временем, Лейн держал на прицеле револьвера мальчишку МакДонафов, Джоша, который растерянно поднял руки, боясь, что его подстрелят. Будь он поумнее, понял бы, что Лейн даже мухи подстрелить не смог бы — не такой он человек, чтобы спустить курок, разве что случайно. Но ему вручил револьвер Френк, велел держать ухо востро с «этим ублюдком», и побежал на помощь Киферу. Сойка рискнул. Он отпустил руку Кифера на короткое мгновение и как следует врезал ему кулаком в переносицу, второй раз — в челюсть. Кифер обмяк, из его рта потекла кровь. С разбитым носом, с лопнутой губой, он едва нашёл силы отбиться от индейца, который ударил его и в третий раз — под подбородок, подло, больно, так, что голова запрокинулась, а потом взметнул руку с ножом, хотя Кифер был уже почти готов. Сойка знал, что его бы не пощадили, потому не намерен был щадить и своих врагов. Вдруг что-то обрушилось ему на затылок, и из-под волос брызнула кровь. Он свалился с Кифера руками в снег, а его огрели снова — теперь уже по спине и по почкам. Он попытался встать, но его оглушило новым ударом в лицо. Сойка подлетел в воздух, почуяв каждой косточкой черепа, что били его не чем-нибудь, а железной кочергой. Он захлебнулся кровью, полившейся изо рта, и упал в снег, потеряв где-то свой нож. — Стоять! — крикнул Френк МакДонаф, и Дакота как вкопанная резко встала на месте, обернувшись. Широко раскрытыми глазами, привыкшими к темноте, она видела, что отец стоял с блестящей кочергой над Сойкой, и с кочерги той кровь капала в снег. Рядом валялся крепкий усатенький мужчина. Он отплюнул в сугроб сгусток крови и слюны и крошево вместо трёх зубов, которые ему выбил чёртов индеец. Он провёл языком по верхней челюсти и простонал: — Ублюдок. Френк, ты завалил ублюдка? — Вот он, Кифер, — выдохнул Френк и замахнулся кочергой. — Сучий потрох, я так и знал. — Нет!!! Это была Дакота. Она бросилась бежать прямо к отцу, но тот всё равно опустил Сойке на загривок кочергу. Сойка уже начал подниматься. Новый удар заставил его снова распластаться во всю длину тела. Он с тяжёлым хрипом раскашлялся, держась за грудь, и опять попробовал встать. — Грязно…жопый… пинто… — процедил Френк и медленно замахнулся кочергой. — Нет! Папа, оставь его! Дакота прыгнула к отцу, ловкая и быстрая. Он не ожидал, что она это сделает, и Кифер не ожидал тоже. Она повисла на его руках, почти заслонив собой лежащего Сойку, и Френку пришлось бы ударить её. Он не хотел бить её кочергой. Он накажет её по-другому, он уже знал, как — но это могло бы сделать дурно его планам. — Убери её, чёртову шлюху! — выкрикнул он, и Кифер подошёл к ней и обхватил сзади за плечи, оттаскивая в сторону. Он не ожидал, что Дакота вывернется. Она яростно влепила ему ногтями прямо по правому глазу, и Кифер взвыл от боли, схватившись за нежное исцарапанное веко. — Твоя дочь — дикая кошка, убери её сам! — выругался Кифер. — Чёрт! Не хватало ещё глаза лишиться! Пока мужчины воевали с Дакотой, Сойка поднялся. Бросился на Френка. Хотя он был страшно избит, и тело его почти не слушалось, а спины он совсем не чувствовал, он хорошенько врезал Френку в живот, а когда тот согнулся — под дых. В нём всё кипело, его сжигали изнутри страх и злость, страх и злость. Он схватил было Френка за ту кочергу, чтобы отнять её и отделать его как следует, но упустил из виду Кифера. Отшвырнув Дакоту в сторону, тот занёс кулак, замахнулся и обрушил его на голову Сойки. Сойка повалился на месте. Удар был такой, что его словно выключили на несколько долгих мгновений. Он только слышал, как визжит и плачет Дакота, и видел, словно со стороны, что она бросается на отца, но тот снова швыряет её в сторону. Сойка сжал в кулаке снег, надрывно, прерывисто выдыхая пар, и съёжился, когда на него справа и слева посыпались удары. Ногами пинали по почкам, по лицу, по груди и животу. Кифер пнул его в поясницу, Френк велел поднять Сойку. Кифер сделал это и схватил его сзади под руки. Тогда-то Френк несколько раз жестоко ударил его кочергой по рёбрам, и Сойка почувствовал, что внутри него что-то надломилось, а ещё услышал в морозной тишине громкий треск, как если бы трещали ветки. — Ублюдок. Думал, сунешь член в мою дочь, и я об этом не узнаю? — прорычал Френк, вполне протрезвевший, и сгрёб Сойку за волосы. Тот с ненавистью поднял на него взгляд исподлобья. Взгляд, который ещё летом в поле обжёг Френка. Обжёг он его и сейчас, и Френк ударил Сойку кочергой в висок. — Не смотри на меня так. Не смей на меня так смотреть! Голова у Сойки откинулась вбок, завалилась на плечо. Дакота, пришедшая в себя после удара — отец ударил её в голову кулаком, и она как выключилась — пошатываясь, бросилась на него, но не устояла на ногах. — Отволоки его к машине, — прикрикнул Френк. — А я займусь ей. Сейчас мы ему покажем, что можно, а что нельзя делать с белыми женщинами. — Слышишь, мясо, урод? — Кифер был очень уязвлён, что напугался индейца и что тот его отметелил. — Ты своё сейчас получишь. Он сгрёб ему волосы на затылке, запрокинул голову и харкнул в лицо слюной и кровью. Сойка, едва дышащий, фыркнул: — Иди помойся. За это его наградили ударами по лицу под крики Дакоты. Френк перехватил её под грудью, грубо сжал в руках, потащил прочь. Кифер волочил Сойку за собой за руки, не церемонясь. Тело его оставляло за собой широкую бело-розовую колею. — Сядь в машину, — рявкнул Френк Лейну. — И этого с собой забери. Джош, весь дрожа, послушно сел. Лейн устроился с ним рядом. Оба сели на переднем пассажирском сиденьи, непонятно как там уместившись, и Лейн передал Киферу пистолет, когда тот это потребовал. — Видишь пушку, щенок? — с угрозой сказал Джошу Кифер. — Ты не успеешь сказать «А», я уже выстрелю тебе в лоб. Если не хочешь, чтобы отстрелил мозги или член, молчи и не дёргайся. Френк швырнул Дакоту на заднее так, что она больно ударилась спиной и затылком о дверь и застонала. — Подтащил? — спросил Френк у Кифера. — Да. Тут он, глиста. — Есть верёвка? — Да. — Давай её сюда. Они сделали петлю и обхватили ею Сойкину шею. Затем привязали к двери фиата другой конец верёвки. Сели в машину. Дакота кое-как пришла в себя, помня урывками, что было до минутой назад — но когда увидела Сойку в петле в окне, завыла и бросилась на отца. Несколько грубых ударов по лицу отбросили её назад, но она не сдавалась. Тогда Френк ухитрился сесть так, что ногой упёрся ей в живот и с силой надавил на него каблуком ботинка, буквально пригвоздив Дакоту к двери напротив. — Езжай, Кифер, — приказал он. Тот кивнул, вышел, быстро завёл мотор и сел обратно. Всё это время Сойка едва соображал, что с ним было. Он почти ничего не чувствовал. Это изменилось, когда фиат тронулся. — Нет! Нет! Нет! Папа, нет, ты же убьёшь его! Френк промолчал. Вопли дочери начинали надоедать. Он посмотрел в окно себе за плечо и усмехнулся: там, в рождественской ночи, едва не под задним колесом машины, чудом в него не попав, волочился Сойка. Он хрипел, сжавшись всем телом в том рывке, который спасает жизнь, даже когда ясно, что всё уже кончено — и вцепился избитыми, засаднелыми руками в петлю на своей шее, оттягивая её, как мог. Дакота выла: — Ублюдки! Мерзавцы! Будьте вы прокляты! Вы! Все вы! Сойка! Джош молча скулил. Лейн сидел, не издав ни звука, но в глазах его был страх. Он уже понял, что всё, во что случайно вмешался, ему делать не хотелось, но отступать было поздно. Он смотрел на товарищей, на их разъярённые лица, и думал: если вмешается, они могут и его тоже убить. Точно так же, как этого омаха. Фиат стал ехать помедленнее. Сойка, сосчитавший спиной и затылком благодаря снегу не все дорожные кочки, держался из последних сил. Он только и слышал что крики и плач, плач и крики, и ветер, и шелест снега под колёсами, и думал, что однажды это закончится. Это закончилось ровно через две с половиной мили, напротив дома МакДонафа. А продолжилось уже в поле.3
Френк ударил Сойку в живот, и тот захлебнулся кровью. Его вырвало прямо в снег. Он ничего не ел, так что там была просто красно-водяная лужа, испачкавшая руки и дублёнку. Он поднял на Дакоту измученный взгляд: глаза окружили синие круги, губы были красными. Он открыл рот, хотел что-то сказать, но его снова начали бить кочергой — теперь старался Кифер — и тогда прямо изо рта полилась кровь. — Я вас ненавижу! Нет! Сойка! Отпустите его, нет! Френк ещё в машине связал Дакоту обмотком той же верёвки и протащил за волосы по сугробам в поле, далеко-далеко, к вётлам. Она выла, визжала, боролась, как могла, но в итоге он бросил её на колени. Ей полезно увидеть, что будет дальше. Лейн привёл Джоша доброй волей. Тот дрожал, словно припадочный. — Что это за имя такое, — скривился Кифер, — Сойка? Тебе больше подошло бы другое имя. Блудливая скотина. Удар! Сойка уже не соображал, кто его бьёт. Болела каждая часть тела, каждый его дюйм. Он узнал о существовании тех костей, о которых даже не помышлял. Но всё казалось шуткой, пока Френк не велел его раздеть. Церемониться не стали: содрали окровавленную одежду, как могли. Дакота рыдала и визжала. Голос её был на человеческий совсем не похож, и его эхо раздавалось далеко по полю. Френк брезгливо посмотрел на Сойку, когда с него сняли рубашку, брюки, бельё и дублёнку. Даже ботинок не оставили. — Посмотрите на него, — процедил Френк и плюнул сверху. — Хорёк. Скотина. Прыщ. Ты связался не с тем человеком. — Не с теми людьми, — подтвердил Кифер. Сойка, не чувствуя холода, распластался по снегу, неотрывно глядя только на едва угадывавшийся в темноте силуэт Дакоты. Она тоже сидела в снегу, продрогшая и озябшая, но не чуяла этого — её била крупная дрожь и она плакала, как никогда в жизни, надрывно и обречённо. Она знала, что никто не пощадит Сойку. — Тебе нравилось сношать мою дочь, ублюдок? — Френк пнул его в живот. — Нравилось, мразь? Он не ожидал, что Сойка сможет ещё что-то сказать, но он сказал. И у Френка с Кифером вытянулись лица. — Да, — шепнул Сойка и недобро ухмыльнулся. — Нра…илось. И ей тоже. С той секунды Сойка стал не просто злейшим врагом. Френк потерял контроль. Сколько бы ни кричала Дакота, сколько бы ни пытался бормотать Лейн, испугавшийся того, что творили его друзья, но Френк взял кочергу, раскалившуюся от мороза, и, весь дрожа от возбуждения и ярости, выжигал железом следы на смуглой коже, вспухшей и покрасневшей от крови и ударов. Когда Лейн не сдержался и шагнул вперёд, чтобы вмешаться, Кифер наставил на него пистолет. — Ты мне это перестань, сосунок, — сплюнул он в снег под ноги Лейну. — Или ты хочешь к нему? Лейн не хотел и отступил. Дакота смотрела за тем, как мучают Сойку, так пристально, словно хотела, чтобы это выжгли у неё под кожей и она помнила об этом вечно. Правда, не помнила она, как кричала и стонала, когда Кифер поставил Сойку на колени, и отец встал сзади него с кочергой. Она плохо видела в темноте, что было, но только тогда Сойка закричал от боли, откинув назад голову. Мышцы во всём теле напряглись и вздулись, он зажмурился до морщин, лучами разошедшихся к вискам. Чувствуя внутри себя ледяное железо — много его, разорвавшего внутренности — он подался вперёд бёдрами, инстинктивно пытаясь хоть как-то ослабить давление и пульсирующую боль. В тот момент Кифер здорово отходил его в пах ботинком. Френк не останавливался. Не останавливался и Кифер, и это продлилось очень долго. Казалось, вечность. Сойка смотрел в небо, затянутое белыми тучами, не в силах кричать. Он только надрывно стонал, а когда Френк вынул кочергу и бросил её в снег, прошептал что-то одними губами. Снежинки падали ему на лицо, волосы и грудь и почти не таяли. Кочергу поднял Кифер, врезал по яйцам, потом под дых и несколько раз — по рёбрам. Затем всё повторилось с начала. Дакота заплакала: — Папа. Пап, папа, прошу оставь его. Оставь. Пожалуйста, я сделаю всё, что скажешь. Он ещё дышит. Пожалуйста. Он же ещё дышит! Сойка слышал всё, что было вокруг, но не мог пошевелиться. Он примерно сосчитал в уме, неожиданно ясном, не помутившемся, что его мучали может час, а может — больше. Немногим, но больше. Он даже не шелохнулся, когда Френк наступил ему ботинком на лицо, подержал так подошву у самого рта — и пнул в челюсть. — Я тебя ненавижу, — сказал он так, словно Сойка был виноват в каждой его беде. — Ненавижу. Тебе понравилось, что она делала? Ты ухмыляешься? Тебе всё нравилось? Кифер равнодушно смотрел на тело в снегу. Ему хотелось закурить, и он с удовольствием закурил. Он чуял: дело ещё не сделано до конца. Сойка пролежал так долго. Конечности начали коченеть. В животе всё вспыхивало и гасло, гасло и вспыхивало, и он чувствовал себя мешком с кровью и мясом. Френк взялся снова за кочергу, Кифер присел рядом с Сойкой и затушил о его грудь сигарету. И тогда Сойка тихо, очень тихо шепнул: — Убейте меня. Он видел у них пистолет. Он надеялся, они его пристрелят. Он знал, что всё равно не жилец — но не хотел больше мучиться, особенно чтобы это видела Дакота. Френк скривил рот. — Ты думаешь, тебе будет легко? Ублюдок. Дакота в который уже раз пыталась подползти к Сойке на закоченевших ногах, но её откидывали назад до обидного легко. В последний раз, врезав по лицу, заставили упасть ничком, и она разрыдалась. Слюна запузырилась на воспалённых губах. Глаза почти не открывались от слёз. Она всё звала и звала его по имени — Сойка да Сойка, а он лежал шагах в пяти от неё, и у него изо рта и задницы вытекала кровь. Френк улыбнулся. — Я попортил твоего любовника, маленькая шлюха, ничего? И услышал, как бешено завизжала в ответ Дакота. Тогда он усмехнулся. — Кифер. Где там наша верёвка. Верёвку бросили Джошу и Лейну. Те мялись и отнекивались, но на них надавили — надавили жёстко, и они закинули верёвку на вётлы. Пока Дакота как сумасшедшая орала, не переставая, Френк надел петлю на шею Сойке и взял его за горло, притянув к себе. Он всмотрелся ему в заплывшие маленькие глаза. Маленькие глаза сучьего индейского ублюдка, посмевшего отнять у него Дакоту. Он с ненавистью изучил его тело, всё до малейшей частички, и пришёл к выводу, что ненавидит его ещё больше. Но когда Сойка взглянул на Френка в ответ, тот отшатнулся. Взгляд был таким же. Обжигающим. Злым. Исподлобья. — Я хочу, чтобы он сдох не быстро, — сказал Френк, и Кифер кивнул. Дюйм за дюймом, Сойку поднимали в петле, и он задёргался и захрипел, как бы ни напрягался. Кифер хорошо знал, как это делать, и медленно подымал Сойку, поддушивая его. Он не хотел, чтобы у него так сразу сломалась шея. — Сойка! Нет! Сойка!!! Голос Дакоты был последним, что Сойка слышал. Снег и её лицо — последним, что видел. Это — и ещё поле, ледяной, безмолвный наблюдатель, зловеще глядящий из самой тьмы. Сойка сипел и бился, молотил воздух ногами, изгибался и боролся, но всё было решено, и когда он затих и обмяк в петле, задушенный, с остекленелым взглядом, не обмочившийся только потому, что всё вышло с кровью, когда Френк истязал его, Дакота закричала, как никогда в жизни, один раз, потом другой, а потом упала без сознания. Сойка качался на вётлах, пристально и недобро глядя на дом Френка МакДонафа. Но самому Френку казалось — в пустоту.