***
Френк в последние дни стал немного мягче к Дейзи. Быть может, тогда он, разбив поднос с завтраком у её кровати, что-то прояснил в мозгах у этой упрямицы — да, однозначно так, потому что она перестала сходить с ума и начала есть. Господи Иисусе, она даже пила теперь все положенные пилюли и сиропы! С тех пор прошла неделя, и Дейзи полегчало. Френк это видел так же ясно, как чёртову метель каждый день у себя за окном, и единственное, что отогревало его угрюмое, замёрзшее сердце — дочь, пусть медленно, но оправлялась от болезни. Доктор Дэниелс звонил Френку вчера и справлялся о её здоровье. Френк не без радости и — что уж там — даже гордости сказал: всё в порядке, док, правда. И он не соврал. С Дейзи был полный порядок. После той ночи, когда он уже думал, что потерял её, Френк, напившись водки, не помнил ничего — разве что последним в памяти было, как он завалился прямо на пол у дивана в гостиной, внизу, и как хлопнула дважды входная дверь, будто кто-то зашёл в дом и сразу вышел. Френк тогда насилу продрал глаза и взглянул перед собой, в тёмный коридор — но там было тихо, и он спьяну решил, что ему всё почудилось, или что это ветер сорвал защёлку. Такое уже бывало, если он был слишком сильным и кружил по полю. Наутро Френк выпил пива, чтобы согнать похмелье, и закусил ветчиной с хлебом. Набив желудок, поднялся к Дейзи, боясь, как и каждое утро, но в тот раз особенно, что найдёт её смертельно бледной, не дышащей. Он на негнущихся ногах подошёл к кровати, посмотрел на дочь — в тот момент всё в нём обмерло — и вздохнул: Дейзи просто спала, сунув руки под подушку, и кажется, была немного румянее обычного. Но когда Френк осторожно коснулся её влажного лба, понял, что жара больше нет. После он посмотрел себе под ноги и чертыхнулся: у кровати нанесли много земли. Неужели доктор с ботинками или он сам с сапогами, когда заходил к Дейзи днём? Прибрав с пола блины, ставшие серой размякшей кашей, и хорошенько помыв пол, Френк пошёл к себе, кое-как привёл себя в порядок, умылся, выпил чёрный крепкий кофе и приготовил Дейзи два яйца всмятку. К его удивлению, проснувшись, она съела всё, что ей предложили, и выпила лекарства. А потом, откинувшись на подушку, с мирной улыбкой посмотрела в потолок — но взгляд был совсем другим, не как прежде. Френку показалось, комнату осветило маленькое солнце, такое яркое и тёплое, что глазам стало больно и они заслезились. Утерев мокрую щёку, Френк попятился и вышел от дочери, чтобы она отдохнула и поспала. С того дня всё было по-другому. Френк удивлялся: вот что такое воля к жизни. Ему подумалось, что Дейзи выжила бы, наверно, даже если бы он, Френк, не давал ей такой хорошей сытной еды и тёплого питья. На остатках сил бы сдюжила. Дейзи всегда была другой, не такой, как её мать — а похожей на него, на Френка. Она не была размазнёй, и пожалуй, если б она родилась мальчиком, Френк был бы самым счастливым отцом на свете. Так он правда думал в тот день, когда резал картошку в наваристый, густой бульон, сваренный из курицы и овощей, и изредка посматривал в окно на кухне, в белую пелену бурана. Зима была всё такой же лютой, но теперь Френк её не ненавидел. Он повеселел. Жизнь-то налаживалась! Тем же вечером, на исходе января, с первой звёздочкой он отнёс Дейзи ужин и долго смотрел, как она ела, быстро черпая ложкой суп. Присев на стул против её постели, Френк словно невзначай прошёлся ладонью по светлым дочкиным волосам. Их не мешало бы помыть, но красоты они не растеряли. Френк улыбнулся себе под нос, потому что Дейзи не шарахнулась от его руки, хотя и не взглянула на него. Да и вообще даже не шевельнулась, словно он её и не трогал. Странно это, — подумал Френк, но тут же отогнал всё плохое, что упрямо лезло в голову. Странно или нет, а Дейзи шла на поправку. Вот что главное! Расчувствовавшись, Френк даже решил, что может съездить на день в Ред Клауд — но быстро. Попробует обернуться за несколько часов, купит продукты и всё самое нужное. В городе он не был с месяц, и многие вещи в доме, вроде того же керосина для ламп, спичек, ревеня или сахара, заканчивались. Потому Френк накануне дня, когда буря обещала хоть немного утихнуть, обошёл все комнаты и составил список покупок, запер окна, на тот случай, если чертовка Дейзи копила силы, чтобы сделать ноги, успокоив отцовскую бдительность, и как следует поговорил с Джошем. Пусть он только попробует, паршивец, куда-нибудь деть свою сестру или сбежать. Он, Френк, найдёт их, и тогда то, что случилось в Сочельник, покажется им детской шуткой. Прижатый к стене на площадке между первым и вторым этажами, в этом узком тёмном колодце из ступенек, Джош закивал. Он всё понял и был дьявольски напуган: Френк это видел по его тупеньким заблестевшим глазам. Вот и хорошо. В ту ночь Френк спал плохо. Может, переволновался. Может, переживал, как всё пройдёт. Февраль грозил стать таким же лютым, каким был январь — жить без продуктов и средств первой необходимости здесь, на ферме, опасно, и ему некуда деваться: надо ехать в Ред Клауд. Тем более, доктор обещал навестить МакДонафов на неделе. Будет подозрительно, если он застанет ферму в таком запустении. Нет, всё с виду должно быть ладно и хорошо. Всё должно работать, как часы. Френк ночью накануне поездки лежал у себя в постели, укрытый лоскутным толстым одеялом, и дремал, в мыслях раз за разом прокручивая список, кажущийся бесконечно длинным. Френк вполглаза дремал, устало положив руку поперёк живота, но с каждой минутой, пытаясь проснуться, он всё глубже проваливался в сон, и во сне том ему привиделось, что лист бумаги со списком покупок, как библейский Змий, извивается и скручивается кольцами, и чем глаже и складней был его пляс, тем более странные вещи происходили вокруг. Френку снилось, что воздух наполнился чьим-то дыханием, сначала тихим, потом таким, словно хриплые выдохи стояли прямо у него над ухом. Он дёрнулся и перевернулся на другой бок, но звуки эти — откуда они здесь? — такие настоящие, такие странные, вязкие и густые, преследовали его и не стихали. В комнате стало очень холодно, будто кто-то настежь распахнул все окна, и Френк накрылся одеялом до носа, не поняв, что не так. А потом он услышал глухой стон из-за стены. Френк открыл глаза, сел в кровати, неуклюже и немного механически, прямо как кукла-марионетка. Р-р-раз! — и опустил ноги в домашние туфли из валеной шерсти. Одеяло соскользнуло с его плеч, и Френк враз так замёрз, что застучал зубами. С его губ сорвалось облако пара. — Чёрт, — просипел он и с неприязнью обнаружил, что почти потерял голос. Что здесь случилось и почему дома так, мать вашу, холодно — всё равно что снаружи? Френк встал, ёжась, впотьмах нашёл свой свитер и оделся в него. Вот так, в нём и в кальсонах, он поджёг в керосинке на столе спирт, потом покрутил колёсико вниз, и тонкий огонёк затрепетал над резервуаром. Френк взял лампу за ручку и побрёл из спальни в коридор, прислушиваясь к каждому скрипу и шороху. Почудились ли ему во сне те звуки, что ли? В любом случае, сейчас всё было тихо. Френк спустился в коридор, проверил входную дверь — вдруг её снова выбило ветром? — но та была хорошо заперта. Запер он и каждое окно, он это помнил, а ключ убрал к себе в нагрудный карман рубашки и собирался завтра увезти его в Ред Клауд. Но он всё равно обошёл весь первый этаж и растерянным встал в коридоре, потирая заросшую щетиной щёку. Всё было в полном порядке. И вдруг до его ушей снова донёсся стон. Сдавленный, тихий, но не робкий, нет, и не такой, как стонут во время болезни или дурных сновидений. Френк резко поднял подбородок, чувствуя, как волоски на затылке встают дыбом. Это был такой животный, плотский стон, что у него всё окрепло между ног даже в такой холодрыге. — Чёрт-те что, — он опять выбранился и поспешил на второй этаж. Ступеньки поскрипывали под его весом. Керосинка бросала длинные пляшущие тени на дощатые отвесные стены, устремлявшиеся к самой крыше, и Френк слышал, как за стенами этими завывала жестокая вьюга. Френк поднялся наверх, услышал вздох, откуда — неясно, словно тот отскакивал эхом от каждого тёмного угла, чтобы запутать Френка МакДонафа, чтобы посмеяться над ним. Начиная свирепеть, Френк первым делом заглянул к сыну в комнату, толкнув дверь костяшками пальцев. Он резко осветил его спальню — узкую кровать, над ней — крест на стене, в углу — комод, по другую сторону — стол и стул. Джош лежал под одеялом, накрытый с головой, но не спал. Он молча пялился на отца, и Френка передёрнуло от непонятного то ли страха, то ли омерзения — или всего сразу — когда он увидел, что у Джоша в глазах горят маленькие белые точки, совсем как у крысы или полевой мыши. Джош медленно поднял указательный палец и приложил его к губам. А затем молча взглянул отцу за плечо. Френк в тот же миг почуял что-то вроде движения воздуха — такое, как если кто-то идёт мимо. У него по спине повеяло сквозняком. Вздрогнув, Френк резко развернулся и осветил керосинкой пол и стены пустого коридора, но никого там не было, конечно. А кого вообще он ожидал? Он хотел было гневно обратиться к сыну, какого дьявола происходит, как вдруг услышал тихий смешок в другом конце коридора, в самом тупике, и его пронзила догадка: это была Дейзи. Оставив Джоша, Френк поспешил к дочери. Он уже не таился и ступал громко и тяжело, как привык, так что доски под ним жалобно поскрипывали на разные лады. Дверь была плотно заперта. Сперва Френк прислушался к тому, что было за ней, и разобрал тихий шёпот Дейзи. — Не уходи больше, — говорила она кому-то так нежно, что в груди у Френка разгорелась тупая ярость. — Останься до утра. Кто это там у неё?! Он разъярился. Бешено толкнул дверь— ручку-то он открутил — и с бранью отдёрнул руку. Дверь обожгла его лютым холодом. Френк вперил в неё изумлённый, непонимающий взгляд. Он никак не мог взять в толк, что стряслось и как так вышло — и почему дверь, чёрт возьми, словно обледенела — но машинально опустил на пальцы рукав свитера и толкнул её снова. А когда та медленно, с протяжным скрипом, поддалась и отворилась, Френк шагнул на порог и застыл. Керосинка погасла. Огонь в ней просто задули, словно свечу, и Френк МакДонаф вздрогнул, не понимая, как это вышло — но комната снова погрузилась во тьму. И тьма эта была такой сизой, такой тёмной, такой неприятной и осязаемой, что ему стало не по себе. Он вслушался, потому что глаза его пусть и недолго, но привыкали к отсутствию всякого света даже из окна, и услышать было единственным способом хоть немного понять, что здесь творится. Метель стояла такая суровая, что она заслоняла собой небо, и Френк, до последнего волоска на теле навостривший уши, вдруг понял не только слухом, но и каким-то необъяснимым шестым чувством, что в этой темноте кроме Дейзи кто-то есть. Он притих, улавливая только её дыхание. А потом перемялся с ноги на ногу и нахмурился. — Эй ты, — окликнул Френк. Пытался сделать это грубо, но голос его дрожал. — Эй ты, ну-ка. Выйди и покажись. Он ничего не сказал Дейзи — что-то подсказывало ему: это совсем не важно. Он слышал её лёгкое дыхание, а присмотревшись, уловил движение в темноте и кое-как разглядел её мягкий, небольшой силуэт. Она сидела в постели, зачем-то — на коленях, подобрав под себя ноги. Френку казалось, дочь смотрела прямо на него, и, кажется, даже улыбалась. Но кроме неё в темноте угадывался кто-то ещё. Кто-то другой. Более большой. Более тяжёлый и тёмный. Френк посмотрел на него так и этак, с одного бока и с другого. В нём подымались страх, недоумение и кипучая ревность. Он хотел шагнуть, но словно вмёрз в пол. Френк скрипнул зубами. Тогда он завёл вбок руку и толкнул дверь, так, что она с противным скрипом отворилась настежь, стукнувшись о стену. Из коридора до самой кровати Дейзи упал длинный тусклый столб света, мягким полумесяцем лизнул чью-то ногу на полу. И Френк оцепенел. Босую, грязную, в земле, ногу, которую тут же поджали обратно в тень. Он бросился к Дейзи, превозмогая свою неспособность даже пошевелиться. Сбросил оцепенение, сжав кулаки. Что было в голове, он и себе бы пояснить не смог, но мысли промелькнули всякие, а секунды растянулись, и он словно со стороны наблюдал за тем, как рванул к кровати дочери, хотя самого колотила странная дрожь. Френк не мог понять, отчего, но пялился на место, где была эта нога. И когда до кровати Дейзи Френку оставалось каких-то два или три шага, перед ним выросла сама тьма — чёрная, непроницаемая, густая, плотная и плотская. И тишина была такой, что даже дыхание Дейзи пропало. Дальше Френк МакДонаф плохо помнил. Он беспомощно посмотрел вперёд и увидел, что Дейзи сидела в постели в ночной рубашке, бесстыдно спущенной с плеч, но даже не прикрывалась, а с улыбкой смотрела на отца. В это время кто-то так толкнул Френка в грудь, что он отлетел к стене, задохнувшись от боли. Кожу обожгло, как калёным железом. Сердце зашлось в рваном биении. То замрёт — то снова заполошно забьётся: ни дать ни взять птица, пойманная в кулак. Сожми — и нет её. Вдруг Френк почувствовал, как этот кто-то берёт его за грудки и выносит из комнаты, ей-богу, выносит — и притом держит над полом, как щенка! Но длилось это недолго. Его просто выперли за порог, а потом с такой силой швырнули, что Френк пролетел по коридору футов пять-семь. Френк ударился об пол и скрючился на боку; с испуганным хрипом он закрыл голову руками и замер, боясь даже пошевелиться. Но прошло несколько долгих секунд, а в темноте всё замерло, стихло, и тогда Френк, кое-как совладав с собой, отнял от лица дрожащие руки и поглядел вперёд. Тьма медленно наступала в коридор, как живая. Френк задохнулся от страха. Вытянул шею и посмотрел сквозь тот сумрак, который скрывал от него всё — и Дейзи, сидевшую на постели, тоже поглощал, как чёрные речные воды. Френк едва нашёл в себе силы опереться рукой о стену, кое-как встать и попятиться, не желая поворачиваться спиной к жуткой мгле, обволакивающей коридор его, МакДонафовского дома. Пол прямо перед Френком скрипел, точно по нему широко шагал человек. Френку стало так непередаваемо жутко, что он, судорожно дёрнув кадыком, попробовал глотнуть воздуха раз и другой, а когда не вышло, кое-как развернулся и бросился вон, гонимый паническим ужасом, прочь, как под сень защиты — за порог комнаты Джоша, где заперся и даже налёг всем своим весом на дверную ручку. В тишине тёмной спальни Френк слышал, как от страха и холода стучат его зубы. Одними губами он шепнул — «какого дьявола». А потом — «какого чёрта». Но, словно откликнувшись на эти слова, кто-то из коридора, кто скрывался во тьме, злобно заворчал. Под дверью послышалось тихие шаги. Затем половица, на которой стоял Френк, просела ещё под чьим-то весом, и Френк понял: против него кто-то стоит. Прямо под дверью. А когда Френк затаил даже дыхание, он услышал полный ледяного гнева, жуткий, безжизненный скрип, перерастающий в гневный рёв. Френка пробрала дрожь. Он всхлипнул и крепче стиснул дверную ручку, но его руки обожгло лютым холодом: из-под щели засквозило, ручка раскалилась, как на морозе. Френк вскрикнул и затряс ладонями, а затем в панике обернулся на Джоша в поисках поддержки, но тот молча укрылся по самый нос одеялом и наблюдал за тем, как отец пытается отгородиться от странного нечто. И Френку показалось, что сын точно знает, с чем они столкнулись этой ночью. А скрип всё не прекращался. То был громче, то стихал: страшный, настойчивый, угрожающий, как бессильная ярость бури, неспособной снести слишком крепкое для неё здание — крепкое только до тех пор, пока она не рассвирепеет и не разрастётся. И когда Френк подумал, что хуже быть не может, дверь с силой пнули. Бам. Бам. Бам! БАМ! Удары сыпались градом, полотно дрожало и ходило ходуном, и Френк, отчаянно закричав от страха, лёг на него грудью, прижался щекой и, бормоча «Господи Боже, Господи, спаси!» всем телом испуганно трясся, содрогаясь каждый раз, как в дверь стучал чей-то кулак или била чья-то нога. Ему показалось, в спальню ломилась тысяча дьяволов. Он думал, что не выдюжит. Не помнил, сколько тот, кто был снаружи, неистовствовал, чтобы попасть к нему. Френк боялся даже вообразить, что будет, если этот кто-то всё же ворвётся. В какой-то момент Френку показалось — дверь вот-вот слетит с петель, и его обуял дикий ужас. По ту сторону деревянного полотна, в нескольких дюймах от Френка МакДонафа, нечто страшное отчаянно хотело до него добраться, и он уже засомневался, что это был просто человек. Но всё стихло так же внезапно, как началось. Френк не понял, как это произошло — он всё ещё держал дверь так, словно от этого зависела его жизнь, забыв о Джоше, забыв о Дейзи снаружи. И он не успокоился и не прекратил держать, пока не понял спустя долгих несколько минут, что всё кончилось. Он не отступил от своего поста ещё с полчаса, боясь даже шаг в сторону сделать. А когда понял, что он спасён, всхлипнул и расплакался, закрыл лицо руками. И будто что-то поджидало его снаружи и знало, что рано или поздно он так сделает, дверь распахнуло настежь, как и окна — все одновременно в треклятом доме Френка МакДонафа, впуская метель. Френк завопил, упал на задницу и пополз назад, к кровати сына, в страхе глядя наверх, на стены и потолок, окутанные липким сумраком, но никто не вышел ему навстречу. Он — или оно — исчезло так же внезапно, как появилось. А Френк, дрожа, как припадочный, отмер только спустя время, и то потому, что начал дьявольски замерзать. Снег сыпал в распахнутые окна, ветер загулял по коридорам, вьюга с поля недобро выла между стен. И когда Френк, продрогший до костей, кое-как опустил глаза и поглядел на свои кальсоны, понял, почему ему было так мокро. От страха он обмочился.***
В штате Небраска, в округе Ланкастер, в городе Линкольн на триста тысяч человек — том, что был заметён снегом не хуже Омахи — по улице Сенсдейл, дом двадцать четыре, стояло большое белое здание коллегии адвокатов штата Небраска. Вечером двадцать седьмого января, около девяти — за несколько часов до того, как Френк МакДонаф высосет на сон грядущий бутылку любимого пива «Бёрдс Кауберри» — Кей-Си Уолтер по кличке «Большой Кей», как его называли старые друзья, тряхнул за руку старого Дэрила Дермута и остался один в маленьком кабинете, огороженном со всех сторон зернистым стеклом. Там помещались только стол, стул, два телефонных аппарата, печатная машинка и полки с бумагами, подшитыми в кожаные папки, которые Кей-Си всегда завязывал на холщовые шнурки. В папках этих были документы по разного рода делам, которые он вёл, будучи адвокатом по округу Ланкастер, но, честно сказать, наметилось у него несколько клиентов и за его пределами. Кей-Си Уолтер не собирался, как остальные сотрудники, в конце смены складывать бумаги в кожаный портфель, приткнутый к ножке стола, и отбыть к себе домой, к жене и сыну Билли — ему в феврале будет уже десять. Кей-Си не делал этого по простой причине: он ждал звонка от человека, с которым работал втайне от начальства. Человек этот был связан с людьми, нелегально поставлявшими алкоголь в несколько баров Линкольна и других городов Небраски вопреки жёсткой букве сухого закона. И, поскольку клиент, которого Кей-Си предстояло отмазать, знавал тех, кто был опаснее и влиятельнее него, было важно всё сделать по его вопросу, как следует — без проволочек и ошибок. Кей-Си сорока пяти лет, мужчина в деловом костюме, раздавшийся в талии и обзаведшийся уже года четыре назад высокой залысиной, и думать забыл в тот вечер о Френке МакДонафе и его маленькой услуге. Он не вспомнил бы о нём ни за что, потому что таких Френков у него было слишком много, и всем им требовалось нечто похожее. Не настолько незаконное, как то, чем собирался заняться Кей-Си, и слишком мелочное. Услуга взамен другой услуги, какая-нибудь пустяковая: насесть на нужных людей, запросить нужную бумагу или справку, облегчить жизнь старому товарищу с Омахи. И дело сделано, он у тебя в долгу! Кей-Си Уолтер читал передовицу утренней газеты, опаздывая в новостях едва не на сутки: перед рабочим днём пробежаться по прессе взглядом — пусть даже мельком — он не успевал, начальство взвалило на него слишком много обязанностей в последнее время. У Кея было только в феврале два суда, и он надеялся, что не провалит защиту ни одного из них. Перед Рождеством ему отвалился в кормушку солидный подарок от Чарльза Уинстона, чьего звонка он снова ждал, но денежные выплаты, передаваемые всегда в туго завёрнутом бумажном конверте с почты, приходилось отрабатывать. И Кей, устало протерев глаза, пожалел, что не выпил в конце смены кофе, чтобы сейчас хоть немного взбодриться. Тем более, нужно было поторапливаться. К двенадцати часам на смену заступает другой охранник, которому Кей не давал на лапу, а значит, пришлось бы так или иначе покинуть кабинет. К тому времени в офисы заступает несколько уборщиц, которые будут наводить здесь порядок до двух часов. Кей нетерпеливо взглянул на часы в самом углу своего кабинета. Ну где этого Уинстона черти носят? В коридоре, за тяжёлой дубовой дверью со вставками из тёмного стекла, кто-то неторопливо прошёл: мелькнула и пропала длинная тень, но Кей-Си ничего не заметил. Множество маленьких клетушек-кабинетиков, близнецов его собственного, отделяло Кей-Си от входной двери в контору. Прикрыв хлипкую дверь просто для порядка, он знал, что может встать коленом на стул и при желании дотянуться до верха стеклянной перегородки, чтобы заглянуть в соседний кабинет. Стрелки часов сдвинулись вперёд на двадцать минут, звонка всё не было. Кей, нервно покусывая ноготь на большом пальце, углубился в чтение газеты, когда дверь одного из кабинетов громко хлопнула. Кей-Си резко поднял лицо от дешёвых серых страниц и встал. У него по плечам пробежали мурашки от волнения: неужели кто-то вернулся в контору? Он решил не подавать никаких сигналов, что остался здесь сам, и вслушался в воцарившуюся тишину. Но, когда прошла минута, затем другая, потом третья, и хлопок двери уже показался ему нелепой случайностью, хлопнула вторая дверь. Кей-Си осторожно выглянул в узкий коридор, поглядел вправо — никого, и влево — никого. Более того, все двери были заперты. Он озадаченно поскрёб затылок и вернулся за стол в полном недоумении. Не успел он сесть за газету, как всполошился: где-то справа, это уже он разобрал точно, заработала чья-то печатная машинка. Кей-Си вышел из кабинета. Дрожа от непонимания, что происходит, и ещё от какого-то странного чувства, что всё это творится не к добру — хотя он был человеком логики, а не суеверий — Кей заглянул туда, где стучали клавиши машинки. Он прочистил горло перед стеклом и уже заготовил оправдательную речь, почему остался после смены — оправдаться можно всегда — а затем поглядел на стул… Стул был пуст. Тем не менее, лист на каретке двигался, точно кто-то невидимый набирал текст, и только когда Кей-Си вошёл в кабинет, лист тут же остановился, а кнопки отзвучали громким звоном. Спустя секунду в руках у Уолтера оказалась бумага, а перед глазами — только одно слово, от которого взмок под рубашкой загривок:УБИЙЦА УБИЙЦА УБИЙЦА УБИЙЦА УБИЙЦА УБИЙЦА УБИЙЦА
Он растерянно огляделся, посмотрел под стол. Не сумев справиться с дрожью, выглянул в коридор, но там было пусто; затем смял в кулаке бумагу, отчего-то ещё сильнее вспотев, и широким шагом вышел прочь. Но не смог он пройти и пары футов, как верхний свет моргнул под потолком. В больших бронзовых люстрах задрожали и напряжённо зазвенели стёклами лампы накаливания. Кей-Си вздёрнул подбородок, пристально разглядывая их. Ему почудилось, что теперь они только разгораются, и вольфрамовая нить внутри стеклянного купола не просто излучает свет, а буквально пылает и вот-вот взорвётся. Кей-Си сощурился, так ярко и больно резануло ему по глазам перед тем, как лампы вновь мигнули. И где-то там, в коридоре, периферией зрения в очередной игре светотени Кей-Си уловил движение. От неожиданности он вздрогнул и переступил с ноги на ногу. Лампы погасли лишь на короткое мгновение, но Кей-Си стало не по себе. Он оттянул галстук от шеи и громко, неуверенно спросил: — Кто здесь? Ему ответила тишина. Только воздух возле ламп звенел, раскаляясь, до короткой вспышки света — и, когда лампы снова моргнули, Кей опять увидел впереди чей-то силуэт. Человек медленно шагнул ему навстречу, и движения его были такими ломаными и неестественными, что Кей-Си Уолтер сжался и отступил, совсем как мальчик, напугавшийся пляски теней от фонаря глубокой ночью, особенно после того, как старший братец с дружками понарассказывают страшных историй. Но лампы в его конторе снова зажглись, как ни в чём не бывало, и Кей утёр потный лоб. Только что человек был — и вот его уже нет. Кругом было пусто. Хотел бы он сказать вслух: «что за чертовщина здесь творится?» — но не стал. У него осип голос, и он не выдавил бы даже слова. Прокашлявшись, он взглянул на приоткрытую дверь своего кабинета, до которой было нужно сделать всего-то четыре шага, и нервно подумал, что ужасно хочет попасть туда и закрыться. Лучше всего — даже подпереть дверь стулом. Кей никогда не был истово верующим. Он не ходил в церковь больше положенного, да и, положа руку на сердце, как положено тоже не ходил… Но сейчас, пожалуй, он готов был обратиться к святым угодникам, если бы только знал слова хотя бы одной молитвы. Осторожно, будто боясь столкнуться в пространстве с невидимым нечто, он сделал шаг к своему кабинету. Затем второй. Тут свет моргнул на коротких три такта. Кей это почувствовал по биению сердца — и вскрикнул, когда что-то из темноты ударило его в грудь, и он отлетел назад и упал, беспомощно повалившись на спину. Лампы словно взбесились. Они мигали так часто, что Кей не мог уловить ничего вокруг, кроме надвигающегося нечто. В каждой вспышке света они являли ему длинный, человекоподобный, уродливо искривлённый силуэт, бросавший на зернистые стёкла длинные горбатые тени. Во тьме адвокат Уолтер совсем рядом с собой услышал протяжный скрип, вырастающий в рёв, подобно дробящему воздух гулу от напряжённых линий электропередач. Кей начал было отползать назад, но что-то надвигалось на него, пока не явилось у самого лица, не взглянуло в его серые глаза — своими, белыми, мёртвыми. Зрачки были затянуты бельмами, рот — искажён в страшном оскале. Существо из темноты злобно смотрело на Кея из-под завесы длинных, сырых, чёрных волос, повисших вдоль тёмного лица. Застыв, как восковой манекен, напротив, на расстоянии меньше чем фут, от Кея, оно наблюдало за тем, как тот хватает воздух ртом, силясь издать хоть какой-нибудь звук. А потом оно впилось Кею Уолтеру прямо в горло сухими жёсткими пальцами, поднялось само и подняло его на вытянутой руке высоко у себя над головой. В его глазах и в оскале было бешеное торжество, когда оно смотрело, как Кей трепыхается и агонизирует, как закатываются его зрачки, как багровеет лицо. Оно дрожало от ярости и ухмылялось, когда Кей-Си захрипел и вывалил толстый язык, и когда он опорожнил мочевой пузырь, задыхаясь в агонии и суча ногами. Существо, выпрямившись во весь рост — тёмное и грозное — в мигании света над головой смотрело в искажённые ужасом черты Кей-Си Уолтера, ещё дышащего, ещё живого. Затем медленно подняло другую руку, и тени, лёгшие на его пальцы с длинными и тонкими, заострившимися, как иглы, когтями, скрыли тот миг, когда живой мертвец сунул всю пятерню между зубов Уолтера. Тот забился ещё пуще — вылитая рыба, которую закогтила хищная птица. С протяжным скрипом существо проникло когтем указательным пальцем всё глубже и глубже в глотку Кея, вспороло плоть и пропахало до самой груди, пока тот не булькнул кровью, не дрогнул и не испустил последний вздох. А покойник с индейского поля, вынув руку из его рта, отшвырнул бездыханное, но ещё теплое тело адвоката Уолтера, небрежно, как мешок с костями — и несколько раз сжал ещё горячее, вытащенное через горло сердце, прежде, чем жадно перемолоть его в челюстях.