Богат, хорош собою, Разумовский

Вдох – закрыть глаза – реальность исчезает – выдох – глаза открывать не хочется, но нужно, лама говорил, что без этого не сработает – реальность появляется. Лама учил, что каждое открытие глаз – новое рождение мира. Панических атак нет – есть только нежелание открывать глаза. Поэтому Серёжа пользуется этой маленькой хитростью: на выдохе всё равно придётся открывать. Камера комфортабельная. В понимании тюремных – тюрьмы же кто-то проектирует? – дизайнеров, разумеется. Ковры, диваны. И только окон нет. Серёжу, как особо опасного, на улицу не выпускают – ему её просто показывают. Серёжа имеет возможность посмотреть на небо раз в два дня. Прогулки он выторговать не смог. Единственное, в общем, что не смог. Шабли возили – бутылку позапрошлогоднего Серёжа даже вернул, и забрали молча – любые фрукты, ананасы, манго, лонган и клубнику – даже не по сезону. Никаких проблем с веганским меню тоже не было – выписали шефа из любимого Серёжиного Питерского ресторана. Компы тоже хорошие подогнали: ноут и хороший сервак для компиляции кода. Доступа в Интернет не было, разумеется, ни в каком виде. Если Серёже что-то нужно было от внешнего мира, он должен был на флешке сохранить в блокнотике свои запросы, сдать флешку в положенное время за ужином дежурному и получить в ответ флешку с ответами на запросы предыдущего дня. Самый медленный Интернет в мире. Серёжа в рамках прощупывания границ дозволенного чего только не гуглил таким способом. От запрещённой литературы до жёсткого гей-порно. В смысле, наоборот, самого нежного, с поцелуями и сюжетом. Ему было очень интересно, вызывали ли его запросы у исполнителя хоть какие-то эмоции. Почему-то представлялся какой-нибудь молодой румяный сержант, который, сдвинув форменную фуражку на затылок, одним пальцем перебивает Серёжины запросы, (потому что не умеет копировать текст), в стиле «геи унесённые ветром анальный секс минет римминг нежные поцелуи hairy», а потом, шмыгая носом от горячего чая, выбирает подходящее видео, чтобы сохранить на всё ту же флешку и записывает в отчёт: «произведён поиск видео пидирастического содержания». И долго пытается подобрать буквы, чтобы «Word» не подчёркивал слово красным. Видео Серёжа включал фоном, пока работал. Со звуком – чтобы соглядатаям было не скучно. Работать, в общем, в таком количестве было совершенно не обязательно. Но от безделья Серёжа всегда быстро сходил с ума, а так хоть немного отвлекался от мыслей. Код у него забирали на ревью, но Серёжа писал его так, чтобы считающие себя невероятно умными и дальновидными его временные хозяева ничего там не понимали. Точнее, понимали ровно столько, сколько нужно. Они решили, что Серёжа напишет им идеальную следилку за всеми. Серёжа писал, разумеется. И не только её. Но чтобы понять это, нужно было обладать Серёжиным уровнем гениальности, а таких людей, насколько он знал, было десятка полтора на весь мир. И вряд ли они стали бы помогать каким-то заштатным федералам из немытой России. Людей он, как и улицу, не видел. У него был настоящий шлюз, в котором ему оставляли пищу и нужные вещи, была та самая клетка – пока Серёжа «гулял», в камере наводили то ли шмон, то ли порядок. Замки везде были дублированные – гидравлика и электроника, зашитые сталью толщиной в палец – кажется, Серёжу в этот раз действительно боялись. У него даже бритвы были – безопасные, только кровь пускать, ничего интересного. Утраченный стилет в этот раз было не так жалко, как в прошлый – когда его в первый раз брали, пришлось выкидывать по-настоящему ценную игрушку: шестнадцатого века, неаполитанскую. Серёжа потом сделал копию и в этот раз просто нашёл момент, чтобы аккуратно переложить игрушку в карман. И даже достал. Но это не помогло. Серёжа много думал о том задержании, просчитывал варианты. Ничего не получалось – умирать решительно не хотелось. Ни тогда, не сейчас – слишком уж многое оставалось не сделанным. *** Помещение – параллелепипед без окон. Две двери – в одну Серёжу ввели, вторая напротив. Серые бетонные стены. Потолки – около трёх метров, четыре камеры по углам. Стол – такой высоты и ширины, чтобы быстро не преодолеть, привинчен к полу. Стулья – тоже. Интересный аэропорт, конечно. На стуле напротив сидит, улыбаясь, обещанный русский офицер, хотя на русского он как раз не похож. Высокий – Серёжа бы даже сказал, огромный – породистое лицо, светлые вихры на голове, светлые глаза, бровь рассечена шрамом. Иронично – одно время Серёжа таких специально выбирал, когда понял, что за ним следят. Набивал ими легенду, чтобы понять, когда по его душу придут с медовой ловушкой. Лицо Серёже кажется смутно знакомым – в баре где-то видел? Одет в чёрные бадлон и брюки, сверху демонстративно – кожаная сбруя кобуры, но пистолета нет. Улыбается русский офицер сладко и счастливо, подмигивает взрослому итальянцу за Серёжиной спиной. Тот кладёт Серёже руку между лопаток, приглашая сесть. А потом выходит, закрывая дверь, оставляя их наедине. Серёжа невольно улыбку зеркалит. Прекрасный день, прекрасные апартаменты. – Ну привет, солнышко. Как Неаполь? – Стоит пока. Русский офицер смеётся – оценил шутку. Серёжа старательно прогоняет от себя мысли об Олеге: не имеет значения, был он во всём этом – а он был – или нет. Сейчас нужно бы о другом думать, но не получается. И Серёжа вдруг понимает, почему. От русского офицера пахнет сигаретами. Такими же, как у Олега. Улыбаться Серёжа начинает почти искренне. Никогда Штирлиц ещё не был так близок к провалу. – А Олег где? – Какой Олег, солнышко? Русский офицер выглядит искренне заинтересованным. Точёные брови приподнимает, раскрывает светлые – серые – глаза. – Итальянец сказал, что меня ждут русские офицеры. Я ещё не выжил из ума и множественное число от единственного отличаю. – А, да там конвой. Юлит русский офицер. У Серёжи всё-таки репутация. Меняет тему: – Любишь частные самолёты, солнышко? Полетим как на крыльях – а то гражданских тебе же не жалко обычно, да. Стилет где, кстати? – Хочешь – поищи. А что, нечастные самолёты не на крыльях летают, господин русский офицер? Тот смеётся. – Ладно, подловил, солнышко. Но ты тоже меня пойми: такая встреча. Я немного волнуюсь. Серёжа кивает: – Понимаю. Лучший день к твоей жизни, да? Ты же под меня должен был лечь, да? Почему переиграли? Русский офицер грозит пальцем, не переставая улыбаться. Серёжа знает, как было бы с ним: этот точно был из категории «нормальный мужик с крепким членом», так что неловкий бессмысленный секс, установление личности и места работы, образцы почерка – какие-нибудь милые записочки – яхта, стилет в глаз, где-то в пять утра, когда сон самый крепкий и рассвет только-только собирается, потом порубить тело на куски, аккуратно выкинуть в море с грузом, рыбкам на радость. Все особые приметы – срезать и сжечь. Палубу вымыть. В конце – бутылку шабли, в нарушение всех норм безопасности. За упокой. Это всё было довольно утомительно, но работало безотказно. Плюс добавляло Серёже той самой репутации, из-за которой здесь сейчас привинчены к полу стол и стулья. Серёжа откидывается на спинку, облизывает губы. Улыбка на лице русского офицера замирает – боится, всё-таки. И правильно. – Кстати. Аэропорт заминирован. – А мы знаем, солнышко. Кинологи все твои нычки ещё позавчера отработали. Но красиво, конечно. Уважаю. Серёжа чувствует, как в кровь впрыскивается адреналин, разгоняет сердце. Как прекрасно. – А, хорошо. В этот момент раздаётся отголосок очень далёкого взрыва – стены низко вибрируя, дрожат. Но русский офицер не удивляется – только смотрит на часы. – Так, нам пора. Что? Мерседес твой контролируемо взорвали к хуям, солнышко. Жалко, конечно. Но сапёры решили, что немцам они просто письмо с извинениями пришлют за неэкологичную утилизацию. Русский офицер поднимается на ноги и коротко стучит в дверь. Она открывается, демонстрируя пустоту – даже теней никаких – и такую же серость бетона, только теперь без стола и стульев. Русский офицер выходит, не боясь поворачиваться спиной – зря он так, конечно, рано или поздно прилетит. Дальше все происходит одновременно – свет начинает моргать стробоскопом, включается очень громкая сирена, с переменным частотным диапазоном, резкие перепады от инфразвука в ультразвук, с дикой какофонией в слышимом спектре. Мозг едва не взрывается, голова кружится. Шипения за всем эти Серёжа не слышит – хотя оно есть. Когда Серёжа понимает, что происходит, становится уже поздно – газ проникает в лёгкие, всасывается в кровь. Серёжа пытается вспомнить всё, чему его учил лама – всё без толку. Из последних сил он всё-таки вытаскивает из кармана стилет – но так и не решается. У него ещё остаются неоконченные дела. И почему-то последнее, о чём он думает перед тем, как отключиться – совершенно больные глаза Олега перед тем, как. *** Меньше всего Серёжа ожидает посетителя. Когда грубый голос произносит: «Разумовский, на выход», Серёжа как раз дописывает большой парсер, на котором потом будет обучаться нейросеть, а на экране в два члена трахают очередную «Рапунцель» в неожиданной режиссёрской интерпретации, покрытую татухами и в дешёвом парике – вкус у невидимого сержанта, конечно, так себе. Серёжа вздрагивает – открыто окошечко в двери, ведущей в шлюз, которое до этого ни разу не открывалось. – Сюда подошёл, э. Серёжа медленно вдыхает и выдыхает – ламе привет – потому что у него на подобные интонации аллергия с детства. Как на воду. Серёжа поворачивает голову, спрашивает надменно: – А если я занят? Незримый любитель невежливых интонаций теряется – ворваться к Серёжину камеру у него явно смелости не хватит, а других способов коммуникации он явно не придумал. Серёжа отворачивается обратно к монитору – только отвлекают. Краем уха слышит, как этот с кем-то глухо советуется, видимо, таким же по уровню изобретательности. Серёжа закатывает глаза, представляя, как они будут доставать его своими бессмысленными угрозами и мешать работать, поэтому поднимается на ноги и подходит к двери. – …сам иди, блядь. Чё я-то сразу? – Так я старше по званию. – Ну и иди. Я не нанимался вилкой в глаз получать от этого. – Ну пошли Бэмби этому тогда скажем, что мы проебались. Вот он порадуется, блядь. Серёже надоедает: – Господа, извините, что врываюсь в вашу беседу, но, может, если вы объясните, что происходит, мы сможем как-то конструктивно решить вопрос? За дверью потерянно замолкают. Окошечко эти долбоёбы – у Серёжи просто слов других нет – так и не закрыли. Серёжа невольно вздыхает – а вот сейчас просунуть руки, притянуть к себе и глупой головушкой – о стальную обшивку толщиной в палец. Серёжа улыбается – не нужно торопиться. Даже если хочется. Один из потенциальных мертвецов отмирает: – Так это… – Ну? – Типа, начальник сказал в допросную. – Хорошо. И что от меня требуется? За дверью слышна какая-то возня и что-то похожее на «ты – нет ты». – Ну это. Руки. – Что «руки»? – Просунуть. – Куда, господин полицейский, вам просунуть руки? Снова возня. Серёже начинает надоедать этот цирк. Потом – лязг второй двери шлюза и: – Чё устроили тут? Где он? – Так это, товарищ майор… – Вышли отсюда. Разжалую. – Товарищ майор, вы чё, не положено. – Рот закрыл. Дай сюда. Товарищ майор – а по голосу молодой совсем – в этот момент просто берёт и открывает дверь – Серёжа от такого даже сам немного в ступор впадает. Совсем отчаянный товарищ майор. А если и правда вилкой в глаз? Но дверь распахивается. За ней – голос не обманул – совсем молодой смазливый невысокий парень, с тёмными блестящими глазами, тоже в чёрном бадлоне и кобуре, в узких джинсах и баскетбольных «Найки». Смотрит на Серёжу в любимом кимоно – он же не ждал гостей – хмуро. – Сергей Викторович, извините, что отвлекаем от дел, но там следак пришёл из уголовного, боюсь, вам всё-таки придётся с ним побеседовать. Серёжа поправляет волосы, улыбается: – Хорошо. – Только это. Надо переодеться. Я подожду. *** По дороге товарищ майор – видимо, тот самый Бэмби – объясняет, что у них с уголовными следаками давно тёрки: тем хочется закрыть Серёжу в «Чёрного дельфина» безо всякого лонгана и сгноить, не дав честным трудом искупить совокупную вину. Серёжа с интересом слушает, что за его прекрасную голову, оказывается идёт настоящая война даже внутри родного Отечества – проведённая федералами операция и последующее признание Серёжи невменяемым с закрытием у себя следакам из уголовного розыска поперёк горла встала. У них к Серёже тоже были вопросы, федералы делиться не хотели. – Смотрите, Сергей Викторович, в ваших интересах убедить господина следователя, что мы в выборе заведения для вас не ошиблись. Товарищ майор – а и правда Бэмби же, какой точный образ – смотрит Серёже в глаза. И не боится, кстати. Руки он Серёже сцепил пластиковыми стяжками – это в некотором смысле надёжнее наручников, если не предполагается, что у скованного будет возможность эти стяжки методично перетереть. А вот быстро выпутаться из них нереально – Серёжа пробовал. – Товарищ майор. Идут безрадостным коридором они вдвоём – железные яйца, конечно, у товарища майора. – Что? – А Олег всё ещё у вас работает? Товарищ майор хмурится – это уже ответ, в принципе. – Какой Олег? У меня этих Олегов – пол-управления. Мёдом им там намазано. Каждый второй – Олег. Серёжа улыбается мягко. Работает. Утром, матерясь, просыпается рядом с женой в своей ипотечной квартире, быстро выключает будильник, босыми ногами по холодному полу идёт в ванную, чистит зубы, бреется, потом пьёт невкусный кофе на кухне, освещённой тусклой лампой, заводит свой кредитный «Хёндэ», ждёт, пока тот прогреется, и едет на работу. Сидит на оперативках, сдаёт нормативы, ходит в зал с мужиками. Вечером возвращается по темноте, находит место на парковке у своего человейника с третьего раза, ужинает разогретыми в микроволновке котлетами, чистит зубы, ложится спать рядом всё с той же женой, отворачивается к стенке. Закрывает глаза. Серёжа позволяет себе подумать об этом – как за закрытыми веками вспыхивают яркие картинки с апельсиновыми деревьями, синее-синее море и сладкие поцелуи на шёлковых простынях, белые, надуваемые свежим ветром занавески на распахнутом окне. Но – кофе-«Хёндэ»-оперативки. Жена. Да, Олег? Товарищ майор подводит его к одной из дверей без опознавательных знаков, открывает своим электронным ключом – внутри по традиции серо и привинчено к полу. Интернациональные методы угнетения. – Чё так долго? – У вас полчаса, Гром. Считай, по старой дружбе. – Ну позубоскаль мне тут ещё. По дружбе, блядь. Ну привет, птеродактиль. Серёжа невольно улыбается – как, оказывается, приятно видеть знакомые лица. – Игорь, а вы совсем не изменились. Товарищ майор быстро стреляет в Серёжу глазами – ну да, надо же изображать безумие. И всё-таки не удерживается: – Как там ваша девушка? Как же её? Яна? Эля? Юля? У Грома вспухают желваки – какой же бардак, в нормальных странах после такого от следствия отстраняют: личная заинтересованность не способствует правосудию. – Гром. – Чё? – В руках себя держи. Полчаса. Дверь за товарищем майором закрывается. Гром смотрит исподлобья, сцепив руки в замок. – Ну чё, садись, Серёжа. Рассказывай. Серёжа садится, смотрит Грому в глаза – там на дне тоска не хуже еврейской по утраченному Храму. – Что рассказывать, Игорь? – Где она? Серёжа смеётся. Где – самый популярный вопрос в его жизни. Вечные прятки. Он наклоняется над столом, смотрит Грому в глаза: – А хотите, Игорь, сыграем с вами в игру? *** О том, что приходит весна, Серёжа догадывается по тому, как неуловимо меняется цвет неба в его прогулочной клетке. Смотрит на дату в углу экрана ноута – март. Гром больше не приходил – видимо, первая же загаданная загадка полностью заняла все его вычислительные ресурсы. Гром – действительно очень неплох для полицейского, он в своё время Серёжу даже поймал – но Серёжа тогда был юн, глуп и наивен. Грома он немножко наказал: отвлёк на личное. Так хорошо отвлёк, что Гром до сих пор не может забыть. Это было даже красиво. Весна приходит, но Серёже почти никак – он ловит себя на мысли, что впервые в жизни, наверное, может спокойно работать. Ему не нравится эта мысль – от неё несёт советскими шарашками. Но нельзя не признать – эффективность сейчас у Серёжи высока, как никогда. Даже с самым медленным Интернетом в мире. Серёжа лениво раздумывает за ужином, без энтузиазма ковыряя вилкой неплохую, в общем, веганскую лазанью, не устроить ли забастовку за возможность гулять. Судя по всему, заказчикам результат его работы нравится – ещё бы. И им хотелось бы, наверное, чтобы проект был окончен, да? Свет выключается внезапно и беззвучно – хотя какой звук надо ожидать от выключения света? Окон у Серёжи нет – остаётся только экран ноута и тревожное мигание красной лампы под потолком, видимо, питаемой независимым источником. Серёжа подходит к двери, на пробу дёргает замок – всё-таки не идиоты делали, фантастика, надо же: без питания закрыта. Дёргает окошечко в двери – тоже заперто. Камеры, интересно, запитаны от того же резервного источника? Или не догадались? Серёжа встаёт под камеру, смотрит в темноту перед собой – там все равно инфракрасная подсветка есть – на амслене спрашивает, что происходит. Из-за двери не раздаётся ни звука. Серёжа почти без грусти думает, что если началась третья мировая, то будет очень грустно умереть вот так, не поучаствовав – он сам ничего такого ещё не писал. Серёжа обходит камеру всё в том же тревожном мигании, раздражённо захлопывает ноутбук – тот выглядит в этой неизвестности слишком нормальным. Двадцать минут ничего не происходит – Серёжа как раз лениво раздумывает, надо ли ему как-то беречь остатки лазаньи теперь: вдруг за ним уже никто никогда не придёт? Смерти от голода Серёжа тоже боится – эту травму он так и не проработал толком, ограничившись осознанными пищевыми ограничениями. Иллюзия контроля. Через двадцать минут за дверью раздаётся отдалённый шум. Серёжа берёт в руки вилку – не стилет, конечно, но хоть что-то – и занимает позицию в самом тёмном углу. Дверь открывают – механизм аварийного открытия при отсутствии электричества всё-таки предусмотрен, надо же. Серёжа перестаёт дышать и прикрывает глаза – на долю секунды проваливается в контролируемый транс, вспоминает гладкую лысину ламы и не дышит вместе с ним. Когда Серёжа открывает глаза, он уже готов ко всему. Дверь распахивается – Серёжа мягко выдыхает – что-то интересное. Наконец-то. Один. Огромная чёрная тень. Фонарик на винтовке шарит по камере, слепит. – Серый. Это я, выходи. Голос приглушён балаклавой – но Серёжа не ошибается – это он. Олег. Серёжа раздумывает некоторое время – нападать со спины не то чтобы некрасиво, но надо объясниться. – Олег. Олег разворачивается на него, но винтовку не вскидывает, наоборот – стягивает с головы балаклаву – Серёже в тревожном красном свете кажется, что Олег стал старше на несколько лет. – Серый. Олег выдыхает это так, как будто его отпускает, смеётся. – Ладно, погнали, времени мало. Времени мало. Олег расстёгивает на себе бронежилет, стягивает через голову, достаёт из-под него какой-то свёрток, говорит: – Вот шмотки и броник надевай. А, это. Серёжа подходит к Олегу вплотную, тот роется в одном из карманов тактических штанов. Вытаскивает стилет – тот, на который Серёжа последним смотрел тогда в аэропорту Неаполя. – Типа, это тебе. Серёже кажется, что это сон. Красный свет не добавляет реальности происходящему. Серёжа на секунду накрывает ладонью горячую ладонь Олега. Стилет тоже кажется горячим. – Олег. Зачем. Олег смотрит сверху вниз. Хмурится. Потом быстро и неловко наклоняется и Серёжу целует в угол губ – это волнительно, смешно и щекотно – Серёжа невольно уворачивается. – Ну это. Прости меня. Я иначе не мог. Серёжа смотрит в чёрные-чёрные глаза Олега – а могло быть так красиво. Жаль. Как же жаль. Серёжа тянется вперёд сам, целуя Олега. По-настоящему. Одновременно стилет мягко входит в беззащитное тело между вторым и третьим ребром слева. Игрушка – дамская, говорили они. Просто игрушка. У Олега перехватывает дыхание. Прости меня. Я иначе не мог. Серёжа чуть поворачивает стилет, достаёт, оставляя чёрный влажный след на ткани. Не отрываясь от губ, Серёжа бьёт снова. И снова. И снова. Теперь на тактическом бадлоне распускается пять чёрных цветов. Серёжа, наконец, отрывается от губ и смотрит Олегу в удивлённые глаза. Не говорит – выдыхает бесшумно «прости». Олег, всё такой же удивлённый, начинает заваливаться – Серёжа почти нежно укладывает его на пол и больше не смотрит, как тот хватает ртом воздух. Чёрные цветы блестят на чёрном, даже когда на них никто не смотрит. Серёжа быстро переодевается, натягивает бронежилет – ещё тёплый и пахнущий сигаретами. Стилет Серёжа прячет, как обычно, винтовку быстро проверяет – обойма полная на две трети, уже неплохо. Выйти Серёжа не успевает – за дверью появляются всё те же чёрные тени. Спасает их только брошенное: «Эй, Волк, ты где?» Выход из камеры всё равно один. – Я за него. Тени замирают. – Волк отдыхает, мальчики. Думаю, вам без разницы, на кого работать. Как насчёт того, чтобы поработать на меня? Серёжа угадывает – им без разницы.