Frostbitten (Обморожение)

— Он мой друг. Стив заявил, словно это все объясняло. — Им был и я. Тони ощущал себя разорванным на части. — Щит не твой. Тони кричал в удаляющуюся спину Стива. Нуждаясь в этой злости. Нуждаясь в том, чтобы закутаться в нее, чтобы заглушить голос в своем сознании. Нуждаясь в том, чтобы оторвать нечто основополагающее от личности Стива, чтобы тот, может быть, почувствовал хотя бы крохи сотворенного его ложью с разумом Старка. — Не заслужил. Его мой отец сделал! С позиции Тони. 7е сентября. Тони рванулся, просыпаясь, будучи почти уверенным в том, что заехал во сне себе по лбу, и именно это его разбудило. Но прежде, чем появился шанс проверить голову, волны дрожи сотрясли его тело, стирая все связные мысли из разума. Стирая все, кроме холода. Зрение побелело по краям, картинка стала ярче и болезненней. Инженер сомкнул веки, прячась от колющей боли. Казалось, кто-то говорил, но звук был слишком далеко, и Старк не разбирал слов. Крепко зажмурив глаза, он вцепился в быстро тающие в сознании нити гнева в надежде, что, может, хоть гнев умудрится прорваться сквозь холод. Тони свернулся калачиком в одеялах, пытаясь согреться — в голове все плыло, — но холод не ослабевал, а окружение ускользало. Он, несмотря на закрытые глаза, явственно видел вновь наползающий на него лед. На этом образе инженер практически выскочил из постели, слегка спотыкаясь — вид медленно приближающегося льда быстро стал источником чистейшего ужаса. Холод был неприятен еще с морозных ночей в пустыне, а пережитое в Сибири лишь добавило впечатлений. Шатаясь, он доковылял до душа, практически запихивая себя внутрь кабинки, не сняв ночной одежды. Потом потянулся включить его, и теплая вода потекла вниз. Она помогла — немного, но недостаточно, — и на этой мысли он вновь потянулся, — и вода стала теплее. Тони свернулся в комок под струями и просто… позволил себе ненадолго остаться в таком положении. С позиции Роуди — Полковник Роудс! Роуди улыбнулся в камеру. ПЯТНИЦА, отказывающаяся отбрасывать “полковника” из его имени, поднимала настроение. Хоть он теперь и был в отставке, но она все равно так делала. — Привет, малышка Ница. Я сегодня рановато. Где Тонс? В мастерской? — Он у себя в спальне, и вам стоит поторопиться. У него был кошмар, а после он переопределил условия безопасности в душе. — Черт! Роуди отбросил в сторону вещи, лежавшие на коленях, и развернул кресло к лифту, передвинув руки с серебристого поручня на колесах на черный, что дало ему чуть больше скорости и маневренности. А все потому, что Тони не мог не проапгрейдить абсолютно любую вещь, хоть раз побывавшую в пределах ста метров от него. (Инженер до сих пор отказывался верить, что ручные инвалидные кресла с аккумуляторами существовали и до того, как он начал с ними работать, — фыркал, наклоняя голову, демонстрируя, насколько был не впечатлен. Ну, по крайней мере запитанные от арк-реактора были, что удивительно, новинкой.) Джеймс не часто использовал этот режим, желая нарастить силу верхней части тела, но временами это было чертовски удобно — например, когда ему нужно было передвигаться быстро. Или преодолеть слишком крутой пандус. Или при случайных встречах с раздражающими людьми. — Ница, ты можешь понизить температуру в целом? — Я пыталась! Каждый раз, когда я её понижала, он просто накручивал все обратно! В отличие от большинства мест, что он посещал, база, и в особенности апартаменты Тони, были раем доступности. Если его друг замечал хоть что-нибудь, что мешало Роуди двигаться так же свободно, как и на двух ногах, то в следующее посещение эта деталь изменялась. Джеймс никогда не заставал процесс перестройки, настолько Тони был скор на руку. Но зато ему потом не требовалось совершать множество неудобных, неестественных поворотов, объезжать мебель в узких проходах, и во всей зоне не было ни одного из этих раздражающих одинарных крошечных порогов, существование которых все остальные просто не замечали. Да, он сосредоточил мысли на банальных деталях, пока он двигался к своему брату. Иначе он бы думал, насколько быстро смог бы бежать. — Можешь отключить его от управления? — Пыталась, теперь он полностью отрезал меня! Вам нужно что-нибудь сделать! Пожалуйста! Искренняя паника в её голосе придала ему скорости. Он был рад, что решил вернуться с сегодняшних встреч по поводу поправок к Соглашениям раньше, чем планировал изначально. Джеймс бесцеремонно распахнул дверь в ванную своим креслом и въехал в стену такого густого пара, что едва мог в нем видеть. — Чтоб тебя, идиот, ты же сказал мне, что это прекратилось, — пробормотал он себе под нос. Это не была первая паническая атака Тони, которая приводила к отчаянному желанию согреться. Желанию, которое возникало даже в обжигающе-горячей обстановке. Пока Роудс, потея, продвигался к душу, он мысленно пинал себя за то, что вообще поверил в прекращение таких ситуаций. Ему не хотелось знать, какая температура воды была в кабинке, раз Тони умудрился устроить себе такую баню до его приезда. А еще не хотелось думать, что бы произошло, если б он не вернулся домой пораньше. Остальных членов их небольшой семьи еще не было, плюс гений старался избегать ситуаций, в которых подростки увидели бы его таким. Тони был похож на промокшего котенка. Роуди проглотил смешок, поскольку — какого черта, мозг? Сейчас не время! Кожа инженера выглядела очень-очень красной, но не так сильно, как он боялся. Как минимум, так казалось из-за этого пара, затрудняющего зрение. Образы Тони, лежащего в душе, покрытого волдырями и ожогами, были не очень веселыми, а именно они заполняли его сознание с того момента, как он добрался до лифта. — Тони, Тонс, давай, тебе надо выбраться из-под воды или позволить ПЯТНИЦе подключиться. Ты пугаешь свою девочку. Из-за удушающей жары пот неприятно стекал по коже. Уговоры не работали. Последний набор панических атак, с которым гений вернулся из Сибири, заставлял его не слышать ничего в процессе, что делало большинство протоколов фактически бесполезными. Иногда Джеймс или ПЯТНИЦА могли его вытянуть, разговаривая, но теперь это чаще всего было словно кричать в стену. Роудс все равно продолжил говорить, теперь выдавая случайную хрень, приходившую в голову, и параллельно потянулся схватить Тони за руку/ногу/что угодно, чтобы хотя бы вытащить из-под потока, но сразу отдернул руку с коротким воплем. Вода была чертовски горячее, чем он ожидал. Какого дьявола душ вообще достиг такой температуры? Он и понятия не имел, что воду можно накрутить до такой степени! — Ница, продолжай пытаться подавить его. — Как он отрезал меня — снова поднял температуру. Она сейчас держится на одном уровне, но все равно слишком высока, а я не могу вернуть контроль! ПЯТНИЦА практически кричала… из спальни. Тони, должно быть, полностью заблокировал ей доступ в ванную, прежде чем накрутить температуру и скрючиться. Джеймс оглянулся, ища… что-нибудь. Ему нужна была идея, пока гений не начал покрываться волдырями под водой — а он скоро начнет, если все так и продолжится. Сам Роуди точно покроется. Не то чтобы его заботила пара ожогов, но если Тони выйдет из панической атаки и увидит, что его друг пострадал, то будет хуже. А еще он знал, что было бессмысленно ждать, пока горячая вода иссякнет. Это не относилось ко всем владениям Тони, но к базе определенно, особенно после недавних расширений. Как же, по мнению Тони, лучше всего справиться с дырами в полу, как не при помощи глобальной стройки и вселения кучи людей? За неимением вариантов Джеймс обернул полотенце вокруг руки до локтя несколько раз, молчаливо желая, чтобы у гения была одна из этих дешевых пластиковых занавесок для душа вместо стеклянных панелей, сжал зубы и запихнул обернутую руку под поток, зашипев от боли. Обжигающе-горячая вода быстро пропитывала полотенце, пока он хватал Тони за руку и тянул. Он разберется со всем остальным, когда его брат не будет находиться под кипятком, да и в прошлую попытку он получил лишь перегрев. Хорошо хоть тормоза его инвалидной коляски выдерживали даже на мокрой плитке. Если бы он вывалился в душ, делу бы это не помогло. Однако на его болезненное шипение глаза Тони распахнулись, и в то же время вода выключилась. — Роуди, что… что произошло с твоей рукой? Инженер нахмурился. Красная кожа на его руках бледнела до розовой прямо на глазах у Джеймса, пока тот смаргивал пот. Тони, казалось, не понимал, где находился, и сфокусировался четко на руке Роудса. “Нельзя кричать на людей, выходящих из панических атак. Не кричи на людей, выходящих из панических атак. Не кричать на людей, выходящих из панических атак,” — повторял он у себя в голове. — С моей? Это ты тут пытаешься изобразить из себя вареного лобстера и теперь беспокоишься о моей руке?! “Черт возьми.” — Прости, Тонс, просто ты на минуту заставил меня поволноваться. Джеймс попытался вытянуть свою руку из чужой хватки — с ней не произошло ничего плохого, он максимум её чуток ошпарил, и скорее всего через двадцать минут все неприятные ощущения уже исчезнут, — но любая боль с его стороны — и Тони превратится в огромную кучу вины и начнет сто двадцать первое исполнение номера “почему мне не стоит находиться рядом с людьми”. Только чтобы оплакать свою реабилитацию вдали от всего и вся на следующее утро, естественно. — Босс! Хорошо, что вы снова с нами. Облегчение ПЯТНИЦы было ощутимым. Роуди был уверен, что каждый раз, как он уезжал в ООН, к его возвращению она вновь делала рывок в развитии. Он не знал точно, действительно ли она могла ощущать облегчение, но именно такое впечатление он от нее сейчас получил. Несмотря на ситуацию он не мог ею не гордиться. С позиции Тони Тони моргал в замешательстве примерно с минуту, пока не осознал, что был полностью одет и сидел в душе. И промок насквозь. Он закрыл глаза и вздохнул, понимая, что у него была паническая атака. Снова, черт возьми. А ведь все шло так хорошо! Экстремис вернул его жизненные показатели в норму, оставляя ощущение легкой психологической неустойчивости. Из всех необычных причуд нового тела — а были реально, мать их, странные, — этот пост-эффект мгновенного восстановления был, вероятно, одним из его любимых, пусть он все еще к нему не привык. Раньше ему требовались часы, чтобы полностью восстановиться от панической атаки такой силы. Теперь же казалось, что панику из него просто вырвали, оставляя его… ну, собой. Как Системная Перезагрузка. Даже если он пробегает вокруг всей базы часа два, ему нужно будет остановиться на пару минут — и состояние вернется к нормальному уровню. — Естественно я беспокоюсь о тебе. Я в порядке, я излечусь, но при этом мой глупый мозг стал причиной твоей травмы, а я даже не очень понимаю, как это произошло, — раздраженно ругался он себе под нос. Он же справлялся лучше, черт возьми. Экстремис сделал очень много, но стереть травму из мозга Тони было за пределами его возможностей. Ну, вероятно, он мог бы удалить воспоминания, но честно говоря боялся, не зная, насколько большая часть его личности утратится вместе с ними. Он думал, что сыворотка, быстро корректирующая такие вещи, как скакнувший сердечный ритм и уровень адреналина, когда он был встревожен, выразится и в менее интенсивных панических атаках. Может быть. Но взамен этого во время приступа паники все шло наперекосяк, и его разум тянулся к окружающему, когда за рулем никого не было. Действительно, кому бы не хотелось получить себе новый веселый уровень симптомов ПТСР? — Босс, когда вы были в душе… не думаю, что вы заметили, но вы использовали свои переопределяющие коды и заблокировали от меня ванную. Тони поморщился. Проклятье, умудрился навредить Роуди, выдворить и напугать ПЯТНИЦу. Он поднялся, немного ошеломленный и сильно промокший. Начали возвращаться смутные воспоминания о борьбе с ПЯТНИЦей, когда она отчаянно пыталась понизить температуру, а он продолжал ее повышать. Прикусив губу от ощущения прохлады из-за мокрой одежды, прилипающей к коже, он потратил секунду, чтобы сосредоточиться. Обладая лучшим контролем над своим состоянием в данный момент, он просто поднял температуру тела для борьбы с холодом — и тот начал пропадать. И то, что он с каждой секундой чувствовал себя все менее склонным свернуться дрожащим калачиком на полу, было явным улучшением. Он развернулся обратно к двум людям, которым только что навредил и которых испугал, внутренне вздыхая, что был отстойным как человеком, так и другом. Аккуратно стянул полотенце с руки Роуди. Выражение лица другого мужчины показывало, что тот терпел происходящее только ради самого Тони, раз гений наотрез отказывался разжать хватку. Вероятно, было свинством с его стороны использовать генетически увеличенную силу против брата, но он должен был исправить свои ошибки. — Ница, добавишь заметку придумать что-нибудь, чтобы подобное не повторилось снова? Проработаем какое-нибудь решение, например обязательный ввод контрольных кодов Утконоса при взаимодействии с переключателями температуры? Тони нахмурился, изобретая такой способ, который не смог бы просто взломать, и который сложно было бы продавить силой. Такую защиту к тому же нелегко будет проверить — он не знал точно, каким образом совершает некоторые из своих действий в моменты, когда эмоции берут над ним верх, не говоря уже о приступах панических атак. Он, возможно, немного и мазохист, когда дело доходит до тестирования всяких глупых вещей на себе, но вызывать панические атаки, типа сегодняшней, с этой целью даже для него было бы перебором. Вау, у него, оказывается, есть какие-то границы. Тони направил теплую строчку кода к ПЯТНИЦе в извинении, в то же самое время отменяя блокировки, и ощутил в ответ робкое мерцание розово-серебристого кода в своем разуме. Такой ответ заставил его притормозить — она раньше никогда не была такой тревожной, даже когда он только вышел из комы, крича от боли и царапая ногтями лицо, в ужасе, что ослеп, из-за повязок на глазах. Тогда она и Вижен кинулись окружать его разум в полной уверенности и решимости защитить его от большей боли. Она была буквально окутана виной из-за того, как подвела его в Сибири. Но никогда не была нервной. Вдвоем они научили его защищать сознание и впускать только то, что он хотел — в отличие от начального потока информации, в котором он тонул. Это можно было сравнить с переходом от падения в водопаде на очень бурные пороги к глубокому спокойному озеру, в котором он мог нырять, как ему заблагорассудится. В подобных “образных” описаниях был виноват Вижен — тот был занят расширением своей лексики, чтобы звучать меньше похожим на машину, и решил, что все остальные должны к нему в этом процессе присоединиться. А еще он мог проходить сквозь стены, поэтому Тони уступил ежедневным словесным сеансам, и выслушивал андроида, читавшего ему найденные интересные вещи. Временами это было уморительно. Тони отправил более уверенное сообщение, надеясь привлечь её поближе — и она практически бросилась к нему в программной версии сбивающего с ног объятия. Это вызвало у него улыбку. Возможность “обнять” своих детишек оказалась одним из самых больших плюсов превращения в… того, кем он там сейчас был. “Что я такого сделал, что ты так нервничаешь, малышка?” Он вновь ощутил ту нерешительность, что была так не свойственна ПЯТНИЦе — и не думал раньше, что где-то в её ядре была хоть строчка неуверенности. Он знал точно — когда Тони не мог спать, то наслаждался просмотром кодового эквивалента ее развития, которое происходило не по дням, а по часам. В этот момент до него дошло — еще одно мучительное осознание наравне с шипением Роуди от боли. Он виноват. Он вызвал эту реакцию. Отшвырнул ее прочь из разума и заблокировал, а потом удвоил вред, отражая попытки выключить душ или просто понизить температуру… ПЯТНИЦА пыталась защитить его, а Тони просто отталкивал все предпринятые меры. Вероятно еще и не мягко — пусть воспоминание об этом не всплывало, но он предпочитал предполагать худшее. Он даже полностью заблокировал ей доступ в комнату. Она не могла его даже видеть. “Прости, малышка, я не хотел”, — выдавил он, стараясь наполнить слова и строчки кода, отправленные в её сторону, всем сожалением, что ощущал за причиненную боль. Тони почувствовал, как её ядро пошло волнами от, предположительно, облегчения — он все еще разбирался с тонкостями, воспринимаемыми от программного языка изнутри. Каждый раз, как он думал, что знает уже все — всплывало что-нибудь новое, и приходилось стараться, чтобы наверстать упущенное. Сидеть и печатать за компьютером было ни разу не близко к кодам, проплывающим сквозь сознание — они были живыми, меняющимися. Добавить сюда самообучающийся Искусственный Интеллект, на основе которого он создал ПЯТНИЦу, своеобразие Экстремиса, практически превратившее его разум в программу… Все это было действительно необычно. Тони, скорее всего, делал эти вещи еще страннее. Доверяй он кому-нибудь достаточно умному — был бы рад узнать их мнение о переплетении их с ПЯТНИЦей кодов. Но это была бы крупная просьба сама по себе, так он вдобавок до сих пор сталкивался с… глюками. Сбоями. Прерываниями. И они чаще всего были — как и можно предположить, — чудными и непредсказуемыми. Поэтому он до сих пор был в так называемом “карантине”. “Выздоравливал”, как было объявлено миру вместе с новостью о его выходе из комы. Тони, честно сказать, все еще был раздражен, что кто-то в больнице в принципе твитнул о его впадении в чертову кому. Пеппер вообще бросила свои туфли Роудсу в голову, поскольку именно из-за этого твита она и узнала, что случилось что-то плохое. Тем не менее он был в порядке — мог кататься колесом по кухне, если бы хотел, — просто не был на сто процентов уверен, что если его разозлит репортер, то он не уничтожит случайно всю технику на нем. Или в некотором радиусе вокруг. Ну или расплавит еще один дата-центр — но, в его защиту, это был дата-центр Пима, так что было тяжело воспринимать этот поступок серьезно, а не смеяться. В любом случае вина была на этом идиоте — он мог, по крайней мере, попытаться быть незаметным во время взлома Старк Индастриз, и ему тем более не повезло, что Тони как раз тогда копался в своих серверах и решил поймать хакера. Он отправил впоследствии Хоуп цветы с запиской “Сожалею, что не сожалею” и своим номером. Что, в результате, неплохо обернулось. Они почти не общались с молодости, когда их отцы решили, что ненавидеть друг друга было лучше, чем терпеть взаимное присутствие хотя бы ради выгоды и удобства присмотра за детьми в одном месте. Тони по ней скучал, и они потом много переписывались. Роуди даже призывал его пригласить Хоуп в команду. Старк знал, что ей было любопытна причина его закрытости от СМИ в последнее время, особенно теперь, когда она вошла в состав Мстителей. Насколько ей было известно, инженер сейчас был “неактивным” членом команды, но при этом она изредка его встречала. “Все в порядке, Па, я понимаю”, — ответила ему ПЯТНИЦа с выражением тепла и счастья, эффективно останавливая его мозг от движения по двадцати разным темам одновременно. Подобное теперь случалось чаще — Тони подозревал, что дело было в большей ёмкости памяти, — но и обдумывание стало происходить быстрее. ПЯТНИЦА умела вытаскивать его из потока. К счастью, он не сидел минут пять, тупо уставившись в пустоту, пока его разум блуждал — временами и по другим серверам, — теперь такие размышления занимали от силы пять секунд. Он отправил еще одно касание кода, улыбаясь — она называла его Па лишь в его голове, и Тони всегда демонстрировал, что ему это нравится. Он абсолютно точно не плакал в первый раз, как подобное произошло — и потом провел ближайший час, убеждая ПЯТНИЦу, что это были слезы счастья. Не удивительно, что в последнее время она продвинулась так далеко во взаимодействии с эмоциями, когда перешла от стороннего наблюдения за людьми с их сложными переживаниями к получению пропуска за кулисы, прямо к той неразберихе, что происходила у Тони в мозгу. Словно прыгнула в самую глубину — но теперь она уверенно во всем плавала. Его девочка отстранилась немного, давая ему возможность продолжить разговор с Роуди. В окружающем мире прошло не так много времени, но друг смотрел на него критически. У Джеймса почти что была степень по расшифровке выражений лица Тони, а глупая улыбка, что выползала каждый раз, как один из детишек любым способом называл его папой, была как огромный неоновый знак. — Вы двое опять болтаете у тебя в мозгу. Ты знаешь правило: когда в комнате находится разумное не-программное существо, мы используем ВЕРБАЛЬНЫЕ средства общения. Правило под номером четыре! — Извиняюсь, Полковник, — довольно прощебетала ПЯТНИЦа, не звуча даже немного виноватой. — Прости, Утконос, — голос Тони был слегка раскаивающимся, но все равно все портила глупая улыбка на лице. — Ты не сильно повредил руку. Если подержишь ее под холодной водой, все должно прийти в норму, — гений вновь нахмурился, глядя на покрасневшую кожу. Роуди драматично закатил глаза, демонстрируя, что и сам в курсе, и щелкнул Старка другой рукой, чтобы тот прекратил так виновато на него смотреть. — Очевидно, что с моей рукой все в порядке, хватит пялиться на нее словно побитый щенок. — Со мной все было бы нормально, тебе не надо было… вредить самому себе ради меня. Тони провел рукой по лицу, отпустив запястье Роуди, а потом потер заднюю сторону шеи. Он практически заламывал руки, словно подросток, которого поймали за тайным побегом из дома, виновато избегая взгляда на друга. Не желая заметить хоть что-нибудь, намекающее, что Роудса достали его выходки. Что бремя “Тони, мать его, Старка” в конце концов стало непосильным. Одна из чудных “способностей” Экстремиса — и, великий Тесла, насколько же, черт возьми, странно звучало говорить про обладание “способностями”; он все еще не преодолел стадию изображения пальцами кавычек, когда эта тема всплывала, — была в том, что теперь он видел слишком много. Больше, чем когда-либо считал возможным. Временами он видел так много, что это ослепляло, и он вообще не мог разглядеть людей. Один на один было, как правило, легче. Он медленно привыкал к тому, чтобы находиться в комнате с множеством людей — и да, это была другая причина для “карантина”, которая серьезно начала раздражать. — Тони. То, что ты можешь сидеть в кипящей воде и исцеляться, не означает и не будет когда-либо означать, что я буду просто устраиваться поудобнее и наблюдать за тем, как ты это делаешь. Состояние “в порядке” не является достаточно хорошим по моим критериям. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя “отлично”. И даже лучше, чем отлично. Наличие хорошей регенерации не значит, что ты не чувствуешь боль. То, что ты можешь эту боль пережить, не значит, что ты должен, тем более просто потому, что для меня так было бы “проще”. Роуди выглядел раздраженным, ожидая, пока друг снова на него не посмотрит. Он старался не давить на Тони, когда в первые же дни понял, что зрение его друга как-то изменилось. Изменилось не благодаря кодированию Экстремиса в качестве развлечения в моменты скуки. Изменилось так, как ни один из них даже и не думал предполагать. Пусть Тони и пытался сделать сыворотку совершенной — ну и посмотреть, как сильно может ее улучшить, — он никогда не планировал использовать результат на себе или в принципе на ком угодно, поэтому никогда и не проверял, какая у Экстремиса пойдет реакция на его кровь и его тело. И мысли не приходило посмотреть, как они со следами Старкиума, оставшимися после удаления реактора, будут взаимодействовать. Ничтожные объемы элемента, которые никак не влияли на организм… но, видимо, Экстремису он понравился, понравился достаточно, чтобы включить в работу все, что было. Тони рассказал ему совсем немного, часть произошедшего Роудс понял и сам. Гений вроде как терпеть не мог обсуждать эту тему. И не важно, что говорили другие люди, для Старка это был очередной знак, что он лишился чего-то. В конце концов, потеря человеческой природы была колоссальной сама по себе. Хотя он больше не озвучивал Роуди подобное со времен инцидента со сковородкой. Он поднял голову и отметил, что Утконос смотрел на него внимательным, острым взглядом — так проявлялась его научная сторона личности, о которой, к слову, люди обычно забывали. Они всегда были “Мистер Старк и Полковник Роудс”, окружающие выбрасывали из памяти докторскую степень Роуди, а бизнесмены, казалось, странным образом забывали про Старковскую. Тони это не заботило — временами было забавно, когда его недооценивали. Он жил на узкой грани бытия “Да, я гений”, в то же время достаточно скрывая свои умственные способности, чтобы некоторые люди не замечали его всю жизнь. Жил так с тех самых пор, как на пресс-конференции, посвященной созданию им печатной платы, идиотский репортер спросил его отца, превзойдет ли того его собственный четырехлетний сын. Тот урок он усвоил болью, а потом глубоко укоренял вплоть до смерти отца. До убийства. Его разум словно отдернулся, не затрагивая эту тему. Вместо этого Тони сосредоточился на Роуди. Джеймс наблюдал, как его друг посмотрел вокруг него прежде, чем перевести взгляд НА него, видя… что-то. Тони знал, что ему нестерпимо хотелось выяснить все подробнее — и совсем не из-за того, что, как он ворчал, Харли выудил из Старка гораздо больше информации, не вызвав побег того из комнаты с криками “это все слишком странно!” — как случалось при каждой попытке Роуди. Это хоть и было довольно забавно, но не помогало против жажды знаний. Старк сделал глубокий вдох и настроил себя так, как ему советовал подросток: “Просто позволь всему происходить как оно есть, прекрати бороться вплоть до потери сознания — это глупо.” Его ответ, что это Харли был глупым, столкнулся с самым невпечатленным взглядом, который этот теперь нелепо высокий парень когда-либо обращал на него. Тони должен был признать, что выглядело симпатично. Даже красиво. Уф. Он постоянно страдал над тем, как нормально описать им увиденное. Смотрелось, словно движущиеся вокруг людей мазки акварельной краски, но… иначе. Они двигались множеством самых разных и сбивающих с толку способов, расшифровка которых занимала у него чертову вечность — или секунды, — и в этом не было никакого логического смысла. Поначалу он составлял список того, что, как он считал, определенные цвета означают, а потом заметил другого человека с такими же цветами, но в совершенно отличающейся ситуации, и “узнал”, что смысл у цветов был другой. Как при изучении использования любой новой способности это было раздражающе и… Уф. Словно применять гуманитарные науки. В своем собственном мозгу. Постоянно! Иногда, если его восприятие было перегружено, он видел одни только цвета — и в таких ситуациях уже успел уткнуться в несколько стен лицом, пытаясь ретироваться. Иногда они становились настолько интенсивными, что он терял сознание. Иногда они блекли, и ему приходилось, образно говоря, переключать канал, чтобы они появились снова. Все это было крайне раздражающим, но довольно полезным — что также было раздражающим. Теперь людям стало невероятно тяжело соврать Тони, и это ему нравилось. Еще иногда он мог определить поверхностные черты личности; иногда странная информация, благодаря которой он казался мудрым и осведомленным, просто бесконтрольно возникала в его мозгу из ниоткуда. Он практиковался с некоторыми людьми, которые знали, что он сейчас скрывался от публики, но не имели понятия об изменениях за зеркальными очками. К невероятному раздражению Роуди, это помогло ему начать доверять тем людям, которым он бы не смог снова довериться без этой способности. Возвращаясь в реальность, он видел, что его друг весь состоял из серебристых и синих переливов; вокруг него на манер плаща была обернута сила — сверкающий металл, на самом деле похожий на броню… но текучий, как ртуть. Еще была океанская синева, постоянно привлекающая его внимание, которая переплавлялась в глубокий зеленый, словно огромные, широко раскинувшиеся леса — все это сочетание создавало у Тони сильное ощущение устойчивости. Но когда Роуди спросил, он рассказал только о Серебре, Синеве и Зелени, и не трогал всю эту поэтическую чушь, за которую винил Вижена. Джеймс был всем тем, чем Тони не был, всем, в чем он нуждался, но в чем никогда бы не смог признаться. В его серебре были сколы, жженые полоски в зелени — но все оно, несмотря ни на что, крепко держалось вместе. Гений гадал, как оно выглядело до несчастного случая. Разрывы заполнялись все больше и больше с каждым разом, как он смотрел. У каждого человека были базовые цвета, которые всегда оставались теми же, но временами из-за сильных эмоций добавлялись новые или убирались старые. Например, вина Роуди запятнала серебро. Тони совершенно не хотел знать, какие краски были у него, и был очень благодарен, что такое зрение не работало посредством зеркал, а в остальном старательно игнорировал появляющиеся в поле зрения руки. Скорее всего он был расколот. Неоднократно. И был цел благодаря супер-клею и изоленте. Решимость Роуди преодолевать любое новое препятствие, что жизнь ему подбрасывала, была для Тони загадкой. Он сам просто… сносил, что выпадало на его долю. В цветах его друга, в серебре и вне его, были вспышки красного, они двигались быстрее, но присутствовали всегда, ныряя внутрь, наружу и вокруг других красок. От этого ему становилось легче дышать, поскольку откуда-то он знал, что красный был для него. На других людях он принимал иные значения, но на Роуди это был просто Тони. Инженер потряс головой, вновь фокусируясь, когда зрение стало размываться. Черт. Он, должно быть, представлял из себя сейчас жалкое зрелище, раз друг не спрашивал, что он увидел. А еще пытался не смотреть на руку Тони. Старк в меру успешно скрыл дрожь, осознавая, что забыл привычно прикрыть ее, и запихнул ладонь в насквозь влажный карман пижамы. Фу. Наслаждение. Он подумал, что надо бы переодеться, пытаясь игнорировать напряженное выражение лица Роуди. Не важно, как часто за первую неделю они говорили ему, что он не обязан скрываться — Тони все равно продолжал. Они просто были добры к нему, и это — меньшее, чем он мог им ответить. В конце концов увечья не были тем зрелищем, что люди вообще желали бы видеть, особенно когда они не прикрыты футболками с длинными рукавами. — Я собираюсь вылезти из этого… уф. — А потом мы идем спать. — Но Медвежонок, Утконос, Кислая мармеладка, Свет моей жизни. Я же только что проснулся! — Малышка Ница, сколько Тони бодрствовал, и сколько он спал? — Ница, даже не сме… — Он бодрствовал шестьдесят два часа и спал один час и тридцать шесть минут, Полковник. Тони внутренне поежился. Он был захвачен созданием новых наночастиц из оставшегося вибраниума, для которых уже сделал улей в обновленном и специально спроектированном для этого арк-реакторе. Он хотел их использовать в качестве запасной брони, которой мог бы свободно управлять, хоть у него уже и была модель Экстремис-МК-1 в качестве текущей. Это была первая версия, изначально задуманная в расчете на Экстремис — первая в «Усиленной Линейке бронекостюмов», как обозвал их Роуди. А вот текущий проект брони — «Передовая» — был на основе нанотехнологий, над которыми он теперь работал, и предполагал развертку и сборку вокруг оператора из улья — в отличие от версии Экстремис, которую он теперь хранил внутри тела, и о которой никому не было известно, — а также способность к самопочинке. Ему действительно нужно завести список того, кто и что о нем знает. Таскать с собой два костюма в режиме 24 на 7 могло показаться чрезмерным, но будучи наученным на горьком опыте Сибири… Параноил ли он? Возможно. Но, если ты параноик, это не означает, что друг на тебя не ополчится и не врежет вибраниумным щитом в сердце. — Ница, как ты могла! Ты ведь знаешь, что местный колледж никогда не откажется забрать тебя… — воскликнул он, как обычно, без реальной угрозы. — Извините, Босс, но ваши собственные протоколы позволяют мне передавать эту информацию избранным людям, когда отметка перевалит за шестьдесят часов. — Почему шестьдесят? Это я установил так? Глупое число, в семидесяти двух было бы гораздо больше смысла, и так, к слову, было бы разумнее, а еще ты не стала бы на меня доносить, — ворчал он к полнейшему триумфу Роуди. Тот выкатился из ванной, и через пару секунд Тони получил по лицу. Дважды. Он моргнул, смотря на пижаму в своих руках. Ладно, возможно он и был немного уставшим. Его реакции хоть как-то (сильно) улучшились благодаря вирусу, отныне бегущему по венам, и все равно друг только что бросил две вещи ему в лицо, а он этого не осознал до самого конца. Даже не понял, что поймал их или чем они были, пока не глянул вниз. Тони отодвинул пижаму от себя, держа на вытянутых руках, чтобы не намочить. — Я тогда… эм… приготовлюсь ко сну? — Именно. И я тоже буду спать здесь, чтобы ты не смог прокрасться в мастерскую и заставить ПЯТНИЦу соврать мне… — С чего это я стал бы так делать? — прервал его инженер, наигранно отшатываясь и прижимая руку к груди. Роуди только приподнял на это бровь. Ту самую, которая сообщала «Не впечатлил, я тебя знаю!». Казалось странным, что у Тони и бровей Джеймса был секретный язык общения, но за последние несколько месяцев это была наименее чудная вещь, случившаяся внутри его небольшой семьи. — …снова, — закончил его друг, после чего мастерски развернул кресло на месте и исчез в своей спальне, чтобы, как предположил Тони, самому переодеться и разложить вещи. ПЯТНИЦА тихонько проинформировала, что некоторые из ботов-помощников «Свистелок и Шуршалок» собрали им уроненное и доставили туда. Старк не смог не ухмыльнуться. Да, сегодня у него произошла не лучшая ситуация с обжигающим душем и мозгом, заблокировавшим Ницу, но… Но! Ни единого раза Роуди не начал извиняться перед ним за решения, принятые, пока Тони был в коме. Джеймс знал, что его друг никогда не хотел использовать полносоставный, усиленный Экстремис — он не пожелал бы на постоянку оставлять и ослабленную версию. В предыдущий раз он пользовался совсем разбавленной, чтобы ее можно было деактивировать после завершения операции извлечения шрапнели. В результате у него остались проблемы с сердцем, которые, вероятно, были бы поправлены с сывороткой, но он решил преодолевать их обычными методами. Однако в этот раз даже с Чо и ее Колыбелью принятых мер было недостаточно — Тони ускользал. Очевидно, он мог пережить Сибирь, но вот вернуться в сознание… Возможно, он использовал слишком много сил, борясь с холодом, выживая, и оставшихся просто не хватило, чтобы продолжать сражаться. Поэтому ПЯТНИЦА сообщила Роуди про его секретный проект по истечении шести дней его комы — что было довольно долго, и из-за чего запустились протоколы передачи его другу контроля над личными серверами. Рассказала, что уже как пару лет в моменты скуки он изучал, что еще мог бы добавить к сыворотке так, чтобы та при этом осталась стабильной. И что эта версия Экстремиса могла быть его единственным выходом из-за своих более высоких регенеративных особенностей по сравнению с прежней. К несчастью, он не создал что-то среднее между ними. Даже не подумал об этом, если честно, так что Роуди оставалась только максимально навороченная сыворотка или максимально разбавленная старая. И при этом разбавленная уже не помогла. Усиленная версия… ну, её было невозможно вывести из организма или нейтрализовать, если она уже была использована. После применения Тони останется таким на всю жизнь — какой бы долгой она теперь ни была, — при этом Экстремис полностью переписал его ДНК. (В первые дни, когда очнулся, и после случая потери сознания из-за сенсорной перегрузки от вида трех медсестер, он рассматривал возможность создать еще одну версию для отмены текущей. Но пользоваться сывороткой — технически в четвертый раз и со всеми чудными дополнениями от предыдущего, — было бы, откровенно говоря, просто глупо.) Роуди пытался заставить его прийти в себя, чтобы спросить, применять или нет… Но время поджимало, Тони соскальзывал глубже. Чо пришлось буквально строить ему новую грудную клетку, поскольку грудина была слишком разрушена для перестройки Колыбелью, в сущности измельчена до крохотных осколков, когда Роджерс туда ударил. Инженер предполагал, что тот успел забыть, что дрался с обычным человеком, у которого уже были повреждения груди. Так что при давлении силы, требуемой для уничтожения арк-реактора… Поэтому Роуди переполняла вина каждый раз, когда он смотрел на Тони. Большей частью он держал лицо, не показывая этого, изредка вина даже не отражалась у него в глазах, но Тони теперь мог Видеть. И при взгляде его охватывало что-то ужасное, поэтому он и пытался скрывать самые заметные изменения. Вина Роуди была практически настолько же сильной, как и у него самого при взгляде на друга в кресле, не способного летать, ходить, бегать… Старк мрачно осознал, что они оба утопали в вине. Он стянул с себя мокрые вещи, будучи сам практически сухим из-за повышения температуры, но все равно схватил огромное пушистое полотенце и бросил мысль вытяжному вентилятору избавиться от оставшегося пара. Потом он вытерся и оделся, разумом открывая последние планы для нижней половины экзоскелета Роуди. Он придумал несколько вариантов и разрабатывал их по отдельности. Они, к счастью, продолжали обрабатываться у него в фоне, но ему все равно требовалось перепроверить результат. В его сознании теперь было достаточно места, чтобы прорабатывать и создавать новые схемы, даже если он активно над ними не задумывался, что позволяло запускать базовые процессы в, так сказать, фоновом режиме. Это, правда, была первая ночь, когда он решился оставить работать подобный процесс во время сна. «Дурак, стоило выбрать что-нибудь не настолько важное», — подумал Тони, пинком открывая дверь и разворачиваясь обратно, чтобы почистить зубы из-за мутного ощущения во рту. Он открыл дверь абсолютно точно только ради проветривания комнаты, а не чтобы посмотреть, как там Роуди, который в данный момент отдыхал на кровати с закрытыми глазами — и поднятой бровью, поскольку знал, что инженер его проверял. У него реально отстойно получались незаметные действия. Но друг хотя бы улыбался. Что, если честно, и его заставило улыбнуться в ответ. Он потер лицо полотенцем пару раз и взглянул в зеркало. С этой позиции он тоже мог видеть Роуди, как тот открыл глаза — и никаких цветов в зеркале. Так что он смотрел только на друга, без добавочных спецэффектов, что заставило его ухмыляться до тех пор, пока Тони не проследил, на что тот смотрел. Черт возьми, снова рука. И почему он сегодня вечером вечно забывает? Вероятно из-за недостатка сна, безжалостно напомнил он себе. Тони за последние несколько недель практически создал искусство из утаивания своей руки в присутствии других людей. Болтать, правда, было непросто, но он по шею увяз в Соглашениях и дерьме генерала Росса, так что почти не заметил этих трудностей. Тем более, что презентацией его работы для ООН занимался Роуди, создавая у мира впечатление, что Тони зарылся в дела, едва выйдя из комы. Из-за этого СМИ стали относиться к нему менее агрессивно — что было забавно и, честно сказать, просто странно. Едва в сети появилась та его фотография в коме, которую после заставила удалить отовсюду Пеппер, ожидая падения акций и проблем, журналисты стали вести себя странным образом мило по отношению к нему. Как и простые люди. Он все еще с недоверием щурился на каждый такой случай, поскольку в настоящее время народ подозрительно относился ко всем “необычным людям”, а СМИ так вообще были злобным выводком, и было непривычно, что их злоба была направлена не на него. Репортеры до сих пор спрашивали, что конкретно произошло, но пока Тони во время каждого телефонного интервью удавалось уводить разговор в сторону. В глазах Роуди до сих пор явно виделась боль, и Старк решил, что окончательно устал от этого и хочет, чтобы она пропала. Но зрительный контакт все еще заставлял его вздрагивать, особенно когда он видел эту боль. Чуть ранее, когда он еще был не совсем в себе после панической атаки, он мог не зацикливаться на этом, но сейчас все было спокойно… Тони задумался, была ли причина в том, что Роуди просто видит в нем нечто, вынужденно изменившееся из-за него? Или видит что-то ужасное? Может быть, даже неправильное? Никто, конечно, не говорил ему подобных вещей, но мозг у Тони был жестокой маленькой дрянью. Он осознал, что был действительно дерьмовым другом, если видел такое в глазах Роуди. Его стоило бы поблагодарить за спасение жизни. От всплывшей последней мысли он попытался вспомнить, говорил ли в действительности эти слова, и был в ужасе — нет, не говорил. Ни разу. Не удивительно, что друг до сих пор глазел на очевидные напоминания, из которых левая металлическая до локтя рука была странным образом наименее очевидной. Она была изящной и довольно красивой, если проигнорировать ужасное количество шрамов на месте крепления к телу. Металл был матово-черным, менее показушным, чем детишки подбивали его использовать. А вот его глаза было невозможно не заметить — он не мог просто запихнуть их в карман. Ну, с правой стороны все было нормально — карий глаз оттенка виски, на который он смотрел в зеркале всю свою жизнь, до сих пор глазел из зеркала на него в ответ. Знакомые золотые крапинки… Липохромы, как довольно бесполезный факт — в его глазах их было достаточно, чтобы на солнце радужка словно вспыхивала золотом. Тони не раз раньше спрашивали про контактные линзы. И это еще был его нормальный глаз. Левая же… Именно благодаря ей он теперь видит больше. Больше, чем он даже мог подумать, и временами больше, чем он знает, как применить. Просто… больше. Отличное описание. Кажется недостаточным, но уж как есть. К счастью, он хорошо известен ношением солнечных очков в любое время дня и даже в помещении. Яркий, живой голубой оттенка арк-реактора, из которого состоял весь глаз, точно вызовет гораздо больше вопросов, чем он был готов дать ответов. — Прости меня. — Остановись, Утконос, прекращай это. Без твоих решений… не хочу даже думать, каково все могло бы быть. Если б я вообще вышел из комы. Тони содрогнулся от одной только мысли, не отрывая взгляда от матовой черноты своей левой руки. Слегка сжимая ей раковину и сравнивая ощущения со своей рукой из плоти. Вновь дрожа от повторного взгляда в свои же глаза в зеркале. Глаз и рука — это были те части тела, что к моменту применения Экстремиса были слишком повреждены, слишком… мертвы для исцеления. Роуди отказывался рассказывать, как он выглядел, когда Вижен снял с него неисправный костюм, но инженер знал, что успел потерять больше, чем один глаз и одну руку. Пеппер видела его, когда он был в коме, но Роуди представил все очень аккуратно — укрыл и плотно укутал его множеством одеял, а глаза тогда были закрыты повязками. А еще вокруг было слишком много аппаратуры, которую ей не следовало отключать — но пришлось бы, если бы она пожелала осмотреть его более детально. Но он все равно знал, что выглядел не очень хорошо. Даже небольшая зона его кожи, видимая на фото, была в черно-синих тонах. Вспомнив о Пеп, Тони поморщился. Вскоре она начнет что-то подозревать из-за отсутствия видеозвонков, он был уверен в этом. Чтобы он внезапно, да после всех этих лет, стал использовать лишь голосовые звонки, и без его излюбленных выходок вроде неуместных ответов с видео, будучи в душе? Определенно странное поведение. Но он просто не мог объяснить, почему носил очки в мастерской (или душе) — не ей. Она была довольно насторожена уже с того момента, как он вышел из комы и вдруг скрылся на базе, утопив себя в работе. — Но ты никогда этого не хотел… Ты… Ты наслаждался своим возрастом! Это не говоря уже про остальные… вещи. Тони вздохнул, вырванный из своих мыслей о разговоре с Пеппер, развернулся от раковины и прошел в спальню (свет в ванной погас, едва он вышел). Потом он с очередным вздохом плюхнулся на кровать — может быть, чуть театрально, — чтобы вызвать у Роуди улыбку. Внутренне он задался вопросом, что если его друг так долго ощущает вину как раз из-за того, что он пытается скрывать все эти «вещи»? — Знаю, знаю. Но еще я радуюсь тому, что жив. Роудс замолчал на минуту. Тони прикрыл глаза, мысленно выключая главный свет спальни, кроме чертовой гирлянды, которую повесил Утконос на спинку кровати. Он её ненавидел. Вроде как. Или не совсем. Хоть мягкий свет и был приятным, он никогда этого не признает. — А еще мне нравится, что у меня есть руки. Нравится видеть. Даже если зрение теперь и странное, — сморщил он нос к концу фразы, вызывая у Роуди веселый фырк. Завтра. Как минимум, рядом со своей семьей, с людьми, которые уже знают, Тони решил прекратить постоянно носить очки. И не проводить весь день, запихнув руку в карман. Он поначалу прятал все это из-за боли, что вспыхивала на лицах всех, кто видел — его собственном в том числе, — но теперь думал, стоило ли затягивать. Он мог это сделать — если и не для себя, то ради Роуди. И ради детей. А еще, может быть, мог бы рассказать большему количеству людей. Питер обожал возиться с его новой рукой. Черт возьми, да он сам обожал возиться со своей новой рукой, постоянно улучшая спектр ощущений. Ему теперь даже не нужно было носить перчатки, поскольку Паучок разрабатывал оболочку с имитацией кожи на тот момент, когда он будет официально считаться «выздоровевшим» и станет ходить на собрания ООН и заседания совета директоров. Хотя все считали, что когда-нибудь рассказать миру про его протез было бы хорошей идеей. Он не был в этом уверен. Его семья хотела, чтобы со временем он совсем прекратил прятаться, как минимум, дома, но они все понимали, что скорее всего потребуется определенный уровень скрытности в других местах, если он, конечно, не захочет рассказывать прессе, как потерял руку. Тони и сам раздумывал над вариантами маскировки, но когда к нему прибежал воодушевленный Питер со своей идеей, инженер за секунду удалил все свои начальные наработки, не желая, чтобы увлеченность подростка пропала лишь потому, что он уже занялся таким проектом. Питер даже переписывался с доктором Чо на эту тему. Было немного странно отстраняться от разработки чего-либо, особенно учитывая, что результат будет использовать именно он, скорее всего, еще и часто, ради людей, которые не были в курсе. Но было приятно, что нашелся человек, решивший создать что-нибудь ДЛЯ НЕГО. Обычно бывало наоборот, и Тони обожал создавать для людей разные вещи, но и на другой стороне таких отношений оказаться было неплохо. Каждый раз, как он видел парнишку, работающим над своим проектом, теплое робкое трепетание возникало у него в груди, согревая. Еще Питер развлекался с макияжем — Тони стал на самом деле довольно хорош в том, чтобы нарисовать себе лицо, больше подходящее пятидесятилетнему, чем двадцатилетке. Он был как Харли — оба настаивали, что наличие двух совершенно разных глаз было вообще-то супер-круто, а не странно, и тем более не знак, что он утратил человеческую природу. Насчет последнего Харли утверждал, что это была одна из топ десяти самых глупых вещей, которые когда-либо говорил Тони. Инженер, честно сказать, боялся спрашивать, какими были остальные девять… Подросток даже стал везде носить с собой блокнот, чтобы записывать все новые детали, что Тони обнаруживал в своем Зрении. Инженер был скрытен в отношении информации, полученной о других людях — рассказывать про них ощущалось как нарушение приватности. На самом деле он рассказывал людям только про их собственные цвета. С Харли обсуждать все это казалось даже менее… странным. Слегка. А еще подросток взял на себя миссию найти пары очков, идеально подходящих под все новые костюмы Тони, появление которых тоже было идеей Харли и Питера. Инженер примерил один из своих старых, и костюм ощущался… необычно. Не то, чтобы он сильно убавил в размере, но старые вещи чувствовались так, словно принадлежали кому-то другому. Любимым, кроме красно-золотого, странным образом стал серебряный: с очками и галстуком, выглядящими как ртутные, черной рубашкой и пиджаком. Тони попросил подростка найти такие же дополнительные очки, и теперь постоянно использовал их в повседневной жизни. Очки отличались от его прежних стандартных, ведь теперь ему требовались такие, что плотно прикрывали глаза, чтобы голубое свечение было незаметно. Когда Тони решал подобные проблемы вместе с детьми, они даже казались менее мрачными. Вижен, например, вообще вел себя так, словно ничего не изменилось… подумаешь, как будто Тони всегда мог видеть звуки и странную, потенциально эмоциональную информацию в цветах, а еще касаться его мысленным кодом в виде приветствия. Тара сейчас была сильнее заинтересована в том, чтобы разбирать вещи на части и потом собирать их обратно, так что инженер иногда задавался вопросом: заметила ли она вообще какие-либо отличия? Доктора Чо оказалось тяжело шокировать после создания ему цельной грудной клетки за пределами Колыбели. Тони до сих пор считал, что был ошарашен гораздо сильнее, когда они вывалили на него однажды за ужином этот факт. До того момента он и не знал, что ребра у него были не свои. Народ, казалось, озадачился, что его это ввело в замешательство, потому что теперь у него, очевидно, такая жизнь. Подростки, блин, постоянно сбивают с толку. В целом это были все из списка «Знающих», еще был огромный список имен из разряда «Может быть рассказать». Он знал, что другим стоило бы рассказать, но с каждым днем, что проходил с его возвращения, с операций, с решения Роуди… С тех пор, как он проснулся и перепугал до смерти Питера и Роуди из-за информационной перегрузки — со временем становилось все сложнее поднять эту тему, не напугав. Например, идеи вроде: подойти, помахав, к Пеп или снять очки перед Хэппи — казались ужасными. И не важно, что Харли считал подобные действия невероятно смешными. Все остальные в списке шли после Пеппер и Хэппи, потому что этим двоим было бы обидно, скажи он им в последнюю очередь. Хотя Тони был убежден, что Лаура со своими детьми что-то знали — это ведь Лаура, а дети всегда замечают больше взрослых. Если взрослый увидит вспышку голубого, когда он надевает очки, то предположит, что это было отражение голограммы или, возможно, ПЯТНИЦы. Дети же… У детей более широкий спектр допустимого, и они не чувствуют себя «глупо», задавая странные вопросы. У Тети Мэй, вероятно, тоже были какие-то подозрения — из-за Питера. Тони не удивился бы, если она уже сложила два и два из их вероятных обсуждений роботизированных рук. Нат до сих пор была озадачена, почему Старк позволил ей вернуться, чтобы стараться вытягивать информацию. Брюс в своих медвежьих уголках (и про которые Тони притворялся, что абсолютно точно не знает, где тот находился) общался только текстовыми сообщениями. Он еще даже не выяснил, что инженер был в коме, и сообщить только эту мысль уже представляло сложность, не говоря уже про все остальное. Стефи… Да уж, тяжело рассказать мужику, над которым насмехался за читерство в науке при помощи магии, что у Тони теперь тоже есть странная способность видеть цвета, у которой не было никакого логического смысла. Плюс гений избегал мага с Сибири, пусть это и означало скучать по своему другому брату. Стефи тоже видел больше, чем говорил. Ауры он упоминал, но что конкретно — Тони не имел понятия, кроме самого факта, что что-то он видел. Док будет раздражен. Они возобновили свою дружескую связь, когда Старк отдалился от Мстителей после Альтрона, и внезапное пропадание с радаров только ухудшит настроение ряженого колдуна. (На самом деле Тони казалось, что он сильнее скучал по Плащу…) Стефи определенно знал, что что-то произошло, и инженер был уверен, что его присоединение к списку запасных Мстителей — при том, что он клялся никогда не вступать в их ряды — было пассивно-агрессивным способом на него накричать. У них были сложные отношения, начавшиеся еще с тех пор, как они ускользали с приемов, чтобы развеять скуку, и на этой основе выстроившиеся до того, что теперь они практически считали друг друга семьей. Роуди и Стефи были классными братьями, пусть они и не были кровно связаны. А еще Тони был старше Стефи, но колдун всегда относился к нему как к младшему брату. Еще была Кэрол, в последнее время гораздо больше крутившаяся вокруг Роуди — и ей нужно было знать, когда Тони вернется к активному исполнению своих обязанностей… Потенциально были и другие. Так что расширение списка «Знающих» стояло на паузе, но постоянно напоминало о себе в глубине сознания. Возможно ли, что уклонение от этой темы было очередным, добавочным, фактором вины Роуди — тот предположительно мог думать, что изолировал инженера или что-то вроде. — Я в порядке. Счастлив быть живым. Ты сделал правильный выбор, Роуди, — сказал Тони, толкая друга ногой и вновь чувствуя внутри робкое тепло от ответного фырка, от вида закатывания глаз, которое он был способен рассмотреть во всех деталях несмотря на слабый уровень света. — Закрывай свои чертовы глаза. Ты как ночник. Инженер прыснул со смеху — это была первая шутка по этой теме. Пока они оба хохотали в темноте, Старк начал думать, что может быть они действительно будут в порядке. Может быть, ему стоит начать рассказывать и другим людям. Когда они успокоились, инженер придвинулся чуть ближе к Роудсу. В прошлом он бы просто перекатился и обнял его, но после Сибири Тони стал боязливее в тактильном плане. Он знал, что Роуди по этому поводу тоже беспокоился — гений практически полностью соответствовал терминологическому описанию «изголодавшийся по прикосновениям». Пусть он и не произносил эти слова вслух, и не очень многие люди про это знали, но именно физического контакта он жаждал от людей, о которых заботился. Это не обязательно должны были быть сокрушительные объятия — чего-то небольшого, вроде мимолетного прикосновения руки, уже было достаточно. До Альтрона он почти рассказал Роджерсу про это. Ну, он знал — как минимум Тони думал, что он знал, — но инженер почти рассказал ему, в чем была причина. В пугающем, обнажающем душу — «таким было мое прошлое» — смысле. Несколько раз он набирался храбрости, чтобы затеять этот разговор, а потом бросал, так и не начав. Проблема была в том, что Роджерс считал Говарда хорошим человеком, так что было сложно даже начать объяснять, что несколько странных и раздражающих причуд Тони были им получены от отца вместе с сильной тревожностью; уверенностью, что никогда не был достаточно хорош, никогда не работал достаточно; и замечательным голосом на задворках сознания, упивавшимся издевательствами и критикой над ним. Изгои считали, что его детство было идеальным — с золотой ложкой во рту — хотя на самом деле это было горнило из боли, крови, страха, одиночества, закрытых дверей и слишком темных комнат. Часть его даже чувствовала себя виноватой, что Тони не испортил мнение Роджерса о его друге Говарде. Каким-то образом сам факт, что он почти рассказал суперсолдату причину, усилил некоторые из его бзиков, и теперь они проявлялись так же, как и в начале обучения в МТИ, когда ему было четырнадцать. Тогда Роуди, находящийся, скорее всего, в полном недоумении и злости от сожительства в комнате с ребенком, спасал его раз за разом. С Афганистаном вышло похоже — ухудшилось его состояние, добавился новый заскок, из-за которого он месяцами ужасно боялся сказать «нет». Конкретно этот эффект до сих пор временами возвращался. Роуди никогда не вел себя так, словно учитывать выверты мозга Тони было для него проблемой — в отличие от других людей. Хотя другие считали, что эти причуды взялись из образа жизни богатого эксцентричного гения. Богатые эксцентричные гении были обязаны обладать странными, раздражающими бзиками и отстойно соблюдать социальные нормы. Роуди видел слишком много синяков, чтобы думать так же. Роуди сидел с ним рядом в качестве поддержки, когда преподаватель сообщал про его гематомы, был ошарашен, когда осознал, что, по его мнению, Тони знал поименно слишком многих социальных работников. Был в ярости, когда услышал то, что малолетнему гению говорили постоянно — «недостаточно доказательств». Убеждал Тони, что это была не его вина — даже когда лектор исчез из кампуса. Ответ Старка, что все в порядке и в пределах нормы, сделал его только злее, но реакция Тони на это — он отшатнулся с выражением смирения на лице, готовности к новой боли, — словно окатила ведром ледяной воды. Именно с этого момента Роудс начал водить юного вундеркинда к себе домой, чтобы познакомить с матерью. В общем, Тони сделал глубокий вдох и, повернувшись на бок, придвинулся так близко, что прижался спиной к руке Роуди, а ногой — к его ноге. И его не волновало, что ему было почти пятьдесят — если и существовал шанс того, что он будет спать, то ему требовались эти прикосновения, эта связь. Старк услышал от Роудса тихое «хмм» и облегченно выдохнул, позволив напряжению в теле рассеяться. Он знал это «хмм» — это был «впечатлен, что ты это сделал» «хмм». В качестве награды Роуди поднял руку и прижал Тони сильнее к себе, вовсю используя наработанную мышечную силу верхней части тела. Инженер улыбнулся и ощутил, как наконец-то погружается в сон. Мысли его замедлились, и ПЯТНИЦА мягко притерлась своим кодом к его, удерживая себя рядом, пока он уплывал. Тони невнятно бормотал свои планы на утро Роуди, и какие-то из них были, должно быть, забавными, так как спросонья он ощутил, как грудь его друга слегка подрагивала. Но он погрузился уже слишком глубоко, поэтому не мог точно вспомнить, что сказал. Да и в целом это было не особо важно. Главное, что Тони был здесь. Он был в безопасности. В тепле. Любим.