И для отцов, и для детей закон один

Через месяц после знакомства с племянником, инспектор понял, что первое впечатление было обманчивым: Рафаэль совершенно не был тихим, спокойным мальчиком. Он действительно много времени проводил дома, читая все, что попадалось ему на глаза - потому что не смог поладить с уличными мальчишками. Через неделю после переезда, когда он преодолел робость и вышел поиграть, у него спросили имя, которое он с гордостью произнес. Как оказалось, новые соседи ничего не слышали о художнике, скульпторе и изобретателе. Рафаэль тут же высказал свое удивление их знаниями и умственными способностями и вернулся домой с фингалом под глазом и выбитым молочным зубом. -Но я им тоже дал! - похвастался он.- У одного кровь из носа пошла, другому я дал по башке палкой, в еще одному глаз подбил. Жаль, до Гастона не достал, но ему уже восемь, он сильнее. Это он меня зуб выбил, - он мрачно посмотрел на дядю. - Палкой? - поинтересовался инспектор, который внезапно проснулся в Жавере. - Нет, кулаком. Палка была только у меня. - Это незаконно, - сообщил полицейский.- У тебя было оружие, а у них нет. - А вчетвером на одного - законно? А то, что они все старше меня - это законно? - выкрикнул мальчик, и Жавер внезапно понял, что племянник еле сдерживает слезы. Что делать в таких ситуациях, он не знал, поэтому с опаской протянул руку и погладил мальчика по мягким волосам. Рафаэль всхлипнул и прижался к нему. Из рыданий ребенка инспектор понял, что у общительного, доброжелательного мальчика никогда не было друзей. - Они мне и не нужны, - сообщил Рафаэль.- Все равно я умнее их всех, просто иногда хочется поиграть, а они меня не берут, говорят, что дворянский сынок и ничего не умею. А я не дворянский, мой папа - художник! И по дереевьям я лажу не хуже их и драться могу! Я один раз подрался, меня на неделю дома заперли, а папа потом на прогулку за ручку водил, а они все смеялись! Чуть успокоившись, он спросил, как инспектор накажет его за драку. - Это они ведь напали, так что их надо наказывать, - пожал плечами Жавер.- А тебя, если хочешь, научу драться с более сильными противниками. - А Вы можете? - смотрелись глаза у мальчика. - А чего тут уметь, - слегка улыбнулся Жавер. Рафаэль оказался хорошим учеником, но к тому моменту, когда он уже смог бы победить, уже все соседи знали, где работает Жавер, и мальчишкам запретили связываться с племянником полицейского. Из разговоров во время занятий инспектор понял, что Рафаэль рос не в самой счастливой семье: его отец был страше матери почти на десять лет и, когда первая влюбленность прошла, он осознал, что женился на женщине, которая не умеет читать, интересуется только сплетнями с соседками и совершенно не разбирается в искусстве. Он начал возлагать огромные надежды на сына, но мальчик, названный в честь кумира отца, талантами не отличался. Он был довольно умен, быстро научился читать и считать, но в детских рисунках никто, даже гордый папаша, не смог разглядеть проблеск дарования. Поняв, что с семьей ему не повезло, отец Рафаэля почти ушел из дома. Он ночевал у друзей, где они до утра могли обсуждать картины и рисовать с натуры. Домой отец возвращался только поспать, жену он замечал, садясь обедать, на сына же, если на него никто не жаловался, не обращал внимания вовсе. Через несколько месяцев после этого разговора дядя с племянником зашли в мэрию, где инспектор попросил сделать запись напротив его фамилии: "сын, Рафаэль Жавер". Поняв, что мальчишки больше не будут его задирать, Рафаэль сам начал их провоцировать. На вопросы Жавер зачем он это делает, он пожимал плечами и говорил, что учился драться не просто так. Используя отцовскую технику, Рафаэль, конечно, побеждал своих противников, что вызывало у него еще большее желание подраться. Вскоре мальчишки уже начали обходить его стороной, но Жавер все равно волновался, что когда-нибудь его сына подстерегут в темном переулке. Рафаэль тоже осознавал такую возможность и попросил инспектора научить его другим приемам. Получался замкнутый круг – чем больше Рафаэль умел, тем чаще и ожесточеннее он дрался, тем сильнее переживал Жавер и еще больше учил ребенка. Длилось это почти год. Вскоре после своего восьмого дня рождения Рафаэль привел домой мальчика лет десяти. - Пап, это Шарль-Фредерик, - сообщил он. – У него, наверное, рука сломана, можешь вылечить? - Если сломана, то не могу, - ответил Жавер, разглядывая гостя. Это был высокий, худой мальчик с очень крупным носом, с которого еще продолжала капать кровь. - Ты сын Жоржа Кульмана? – спросил инспектор, осматривая пострадавшую руку. - Да. А как?.. – пораженно спросил мальчик. - Я же тебе говорил, что мой папа может все, - с гордостью ответил Рафаэль. Жорж Кульман с семьей переехал в Лилль два дня назад и поселился через три дома от Жавера. Инспектор, который по долгу службы должен был знать обо всех приезжих, уже зашел к ним и познакомился. Отец семейства произвел на него неоднозначное впечатление – он был географом и, как выяснилось, нигде не задерживался надолго – новые места были ему интереснее. Жена заглядывала ему в рот и бегом выполняла любое его желание. Их сына инспектор не застал дома, но родители заверили, что это очень тихий мальчик. Теперь этот тихий мальчик стоял рядом с взбудораженным Рафаэлем, готовым хоть сейчас снова броситься в драку. Выяснив, что рука не сломана, а всего лишь вывихнута, Жавер отправил мальчишек к Кульманам, а сам понадеялся, что Рафаэлю скоро надоест его новый знакомый. Его надеждам было не суждено сбыться, дети сдружились, несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте. За год жизни с Рафаэлем инспектор выяснил одну вещь о нем – он был очень разговорчивым ребенком. Каждый вечер, Жавер выслушивал рассказы сына о том, чем они занимались с Фредериком, где были, что рассказывал мсье Кульман-старший. Имя мсье Кульмана упоминалась даже чаще, чем имя его сына: Рафаэль заинтересовался географией и постоянно пропадал где-то за городом, изучая неровности ландшафта, измеряя какие-то азимуты и вычисляя глубину рек. Вскоре Жавер узнал уже столько новых терминов, что мог бы с честью выдержать экзамен у профессоров Сорбонны. Кроме того мсье Кульман давал Рафаэлю разные книги, в основном, древнегреческих философов, поэтов, геометров. Это продолжалось почти три года, пока Жавер не взял одну из книг и не открыл на первой попавшейся странице.

Жены-бистонки злодейски, напав отовсюду, Орфея Предали смерти, мечи острые в тело вонзив, В казнь, что фракийскому племени чувство любви меж мужами Оный впервые явил, женскую страсть не воспев

На следующее утро, пока Рафаэль спал, Жавер отправился к Кульманам. - Что это? – спросил он, открывая книгу на помеченной странице. - Древнегреческая трагедия, - удивленно ответил мсье Кульман. – А в чем дело? - Вы считаете трагедией то, что здесь описано? А вы знаете, что во Франции за подобные вещи, конечно, не убивают, но каторжные работы вам будут обеспечены надолго? - Нет, трагедия не в том смысле, - рассмеялся Кульман. – Это же жанр… Постойте, что значит за подобные вещи? Я же ничего не сделал. - Мне не интересно, чему вы учите своего сына, но я не потерплю, чтобы вы подсовывали это моему. Постарайтесь больше не попадаться ему на глаза, а лучше вообще уезжайте из города. - Но, послушайте, господин Жавер, это же литература! Почему вы не хотите, чтобы ваш сын был образованным человеком? - Я не хочу, чтобы мой сын учился такому, - Жавер почти выплюнул последнее слово. – И учтите, мсье Кульман, у меня много возможностей, и теперь я постоянно буду следить за вами. Если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что вы продолжаете свою деятельность, я немедленно посажу вас в тюрьму. - Можете прямо сейчас посадить! – возмутился Кульман. – Чего ждать-то? - Сейчас я не имею права, - отрезал Жавер. – Я не поймал вас с поличным, к вашему счастью, но рано или поздно вы обязательно попадетесь. - Я немедленно уезжаю из города, - объявил Кульман. Жавер проследил за сборами поспешно поднятой семьи, запомнил извозчика, чтобы потом спросить, куда они отправились, и даже проводил до заставы. Кульман оставил Рафаэлю книгу о Столетней войне, которую Жавер внимательно просмотрел и не нашел ничего предосудительного. Проснувшемуся Рафаэлю он передал книгу и кратко сказал, что Кульманы были вынуждены срочно уехать из Лилля. Позже извозчик доложил ему, что он отвез своих пассажиров в Нанси, и Жавер отправил туда срочное письмо, с просьбой внимательно проследить за Кульманом. Рафаэль ничего не сказал по поводу внезапного отъезда своего друга, но где-то через месяц он встретил Жавера возле полицейского участка. - Ты почему здесь, а не дома? - удивился инспектор. - Нам учитель в школе сегодня задал рассказать про свою семью, - мрачно ответил мальчик. - Я сказал, что моя мама умерла, когда я был еще совсем маленьким. И еще сказал, что не знаю название болезни, потому что ты все еще сильно переживаешь, и я не хочу тревожить тебя такими вопросами. Я специально это сказал, чтобы они у тебя не спрашивали, но, если все-таки спросят, ты подтвердишь? - он с надеждой посмотрел на отца. - Рафаэль, я же тебе говорил, что нельзя врать, - вздохнул тот. - Но я же не мог сказать им правду, - удивился сын. - Тогда бы они узнали, что ты... - он не договорил. - Ты мог рассказать им часть правды, что твоя мама погибла при пожаре. Зачем придумывать полную ложь? - Тогда бы они спросили, что это был за пожар, сколько мне было лет, в каком округе это случилось, и все равно бы докопались до правды. А я не хочу, чтобы обо мне что-то знали, - он пожал плечами. Жаверу оставалось только удивляться, откуда такое взялось в девятилетнем ребенке.