Апофеоз покойника

«Чуя, не уходи», — шепчет Дазай, но он, всё ещё такой пьяный и не выспавшийся, собирается пойти на работу. Он буквально тянет его к себе, никуда не пуская, заливая бесконечными мольбами об очередном совместном дне, но он ни в какую, уходит, уходит, спрашивая, когда ему нужно, чтобы тот вернулся. А ему нужно всегда, только бы Накахара был рядом. «Убьюсь, если ты уйдёшь». Чуя привычно говорит свою тираду про «воскрешу, убью, а после вновь воскрешу, мудака такого», потому что отвратительно говорить такое, особенно после слов, что больше не будет со смертью баловаться. Дазай уже не знает, за что цепляться, просто молчит и позволяет уходить. И снова привычный распорядок дня: в углу кровати, обнимая колени, в размышлениях. Ему полегчало с Чуей, это правда, но теперь его нет, прогресс откатился в нуль. Опять подступили слёзы, он хватает воздух ртом, в какой-то момент уже успокаивается. Может, просто выплакал все слёзы. Чуя приходит поздно вечером (в комнате темно, так что он включает свет), уже даже ближе к ночи, а он даже не обращает внимания. Накахара это замечает и пытается придумать, что бы сказать, ведь на его «Как ты?» он даже не отвечает. — Я, вот, пришёл позже, потому что за тебя пришлось отдуваться на работе. Мне не понравилось работать за двоих, я был бы рад, если бы ты вернулся, — неловко говорит Накахара. Дазай не отвечает. Конечно, он ведь планирует уйти, с чего бы ему отвечать на такое? Чуя скидывает верхнюю одежду на ближайший стул, садится рядом с Осаму, поглаживая его по спине. Он вздрагивает от касаний. — А ты помнишь, что той ночью было? — спрашивает Дазай, поднимая голову к нему с надеждой. — Ты помнишь свои слова? Чуя мотает головой. Едва ли он что вспомнит, да ещё и голова после этого действия раскалывается, потому он потирает виски́. Конечно, ещё к тому же кто пьяным будет работать за двоих? — Тогда спрошу прямо: ты ко мне что-то чувствуешь, Чуя? Накахара останавливает свои ласки, убирая руку со спины. И молчит бесконечно долго. — Я хотя бы кажусь тебе привлекательным?.. — ему в ответ снова молчание, — неплохим?.. — он вздыхает. Разочарование. — Ладно, забей на этот театр одного влюблённого актёра. Он оборачивается к Чуе. Уснул. Замечательно. Дазай укладывает его на футон (потому что не на кровати же собакам спать), укрывает. Сам ложится у края кровати, свесив руку, чтобы погладить его, пока тот спит. Его руки гладкие, когда он по ним проводит, а когда гладит подушечками пальцев щёки и скулы, Чуя забавно морщится. Милота. Но он, может, сам для себя решил бы больше не показывать своей влюблённости так явно, вот только если это предоставит хоть ещё один шанс того, что Чуя выкинет что-то на уровне вчерашнего «поцелую тебя», хоть так, вероятно, после будет злосчастное условие, за которое он это сказать и решился, выражаемое этим «за…» или каким-нибудь «если…» или ещё что — он не знает, такое было лишь единожды, но уже оставило особый след на его представлении о будущих взаимоотношениях с Чуей,— что так разбивает вдребезги все его мечты и сердце, но даёт некую надежду на то, что это всё же случится, то он будет твердить об этих чувствах вновь и вновь, но вот вопрос заключается в том, будет ли; потому он даже не представлял, как себя вести с ним. Чую не колышет, что там его касается, и где, лишь отворачивается от неприятных действий, накрывая себя одеялом до макушки. Дазай хихикает и ложится на кровать поудобнее, ожидая его пробуждение. То, что Чуя просыпается, он понимает по недовольному мычанию. Он трёт рукой о голову, смотрит на Дазая. — Рад, что ты ещё жив к моему приходу. И сейчас. По его виду не скажешь, что рад, но хоть так. — Ты сегодня ел что-то? — спрашивает Чуя, а Осаму качает головой, — а было что?.. понятно, пошли в магазин. Дазай неохотно соглашается, ведь выбора у него не особо много. Чуя ведёт его в магазин, будто сам живёт в этом районе, а не в гостях. Платит за всё опять Дазай. И, выйдя из магазина, он дёргает Чую за рукав, обращая его внимание на себя. Тот останавливается. — Давай погуляем? — в этих словах явно было сокрыто «не хочу домой, спать», но Накахара потакает его действиям. После согласия на лице Дазая расцветает улыбка, они прогуливаются, но вскоре Чуя замечает, что он ведёт его куда-то, а на вопросы, отвечает, что к Йокогамскому мосту. Понятно лишь, что это будет долгая прогулка, возможно они опять вернутся под утро. Дазай даже обнимает Чую за шею, другой рукой (с пакетом, внутри которого покупки, на запястье) указывая на луну, что в освещении казалась голубой, потому он сравнивает его глаза с красотой небесного светила. — Словами не описать, да и я не литератор для такого… Он смотрит на парня, ведя его дальше. — Но я попробую, ведь не прощу себе, если не отмечу твою красоту. Ты знал это? Знал, как мне теперь нравится твоя внешность, хоть я раньше не раз нелестно высказывался о ней, как я резко полюбил каждую твою черту, как мне нравится голубизна твоих глаз, я в них тону, могу я в них продолжать тонуть? Её ассоциирую ещё и с самой небесной чистотой, ты, словно ангел, в невиннейшем понимании этого слова. Но это только глаза… Эй, не злись, портишь всю красоту. В остальном ты демон, Чуя, не видевший света, как и я. Или вышел из тех самых сатирических произведений про религию, ангелов, что порой порочнее самых грязных дьяволов, где высмеивают саму суть непорочности, стирают чёрное и белое до сплошного серого цвета, и где непонятно, что есть что!.. — По-моему, ты драматизируешь, помимо воды, в твоих словах ничего нет. — Ах, вода! Вода, — двусмысленно кидает Дазай. Он выпускает Накахару из объятий и берёт за руку, ведя его более торопливо. — Давай-давай, ножками шевели, или устали? — улыбается Осаму, буквально высмеивая его. Чуя недовольно его толкает. Дазай толкает в ответ. Этот цикл повторяется дважды. Чуя готовится ещё раз, но кое-кто отходит назад, и тот пошатнулся (возможно упал бы наземь, если бы Дазай не успел подхватить его за подмышки. Осаму чуть приблизился, когда Накахара стал устойчивей, он поменял хватку, скрестив руки у него на груди, обнимая). — Ты меня убить хотел, толкнув? — спрашивает Дазай, уткнувшись ему куда-то в затылок. — Может быть, — Накахара высвобождается из его рук. Дазай немного тупит на месте, а потом следует за Чуей, догоняя. Он берёт его за руку — в противном случае рука отвалится, потому он делает услугу другу, помогает так, конечно! «Другу»?.. — Чу-уя, — тянет он, весело покачивая руками, которыми они держатся. — Чего тебе? Не издевайся над моим именем. — Хм, я думал, тебе так будет приятнее, чем возвращаться к прозвищам, связанным с рыбой, или чем вновь называть псом. Привык, да, пёс? — фыркает Дазай, сжимая до боли его руку. Чуя вздыхает. — Ладно уже, называй, как хочешь, только без этого «пёс». — Псам слово не давали, — Осаму намеренно кичится, принижая Накахару, чтобы того позлить. — Знаешь, говорят, собака — лучший друг человека, я, конечно, не люблю их, но, кхм, твоим лучшим другом я готов побыть, — он произносит эту мысль с таким превосходством, с такой уверенностью, будто это тому нужно. — Не хочу. Дазай стукает его по лбу. — Хочешь. Забыл, пёс? Я говорю — ты выполняешь. Чуя отвечает тем же. — Но зачем это? Я же тебя прекрасно знаю, Дазай. Я соглашусь — и ты уйдёшь. И так во всём: я тебя поцелую — и ты сбежишь на следующий день; скажу, что чувствую — и след твой простынет. Я и так уже сделал больше, чем нужно, но тогда я хотел лишь поддержать, ничего больше. Дазай за столь нахальные слова и действия вновь начинает толкать парня. — Это значит, что всё же что-то чувствуешь, просто боишься? — у Дазая ладони потеют, он пытается это скрыть. Конечно же не из-за Накахары и его слов, просто витамина Д не хватает, ага. Чуя зло на него смотрит. — А если у нас всё будет по-другому? Если я останусь с тобой, если всё сложится удачно? — У тебя сплошные «если», ты не уверен, — Накахара вновь толкает в ответ. — Я не могу тебе доверять. — А я и не тот, кому в принципе захочешь доверять, только если с льстивыми речами соблазнять буду, так? Ты не хочешь наступать на те же грабли? Думаешь, я тебя предам, а слова об уходе — тому подтверждение? — Я не хочу отвечать. Закроем тему. Осаму толкает его в очередной раз. Чуя хмурится и в ответ толкает в два раза сильнее. Так они и проходят весь оставшийся путь в этих полуиграх, полудруках. Как они приходят, Дазай подбегает и выпрямляется, потянув Чую за собой к перилам, что так и манят перепрыгнуть через них и спрыгнуть, как Катерина из «Грозы». Отражение света в воде придаёт незабываемости этому виду, оно слегка размывается рябью. И опять рассвет вскоре. — Сброситься бы, — стонет Дазай, опуская взгляд вниз, наполовину свисая с перил. — Только попробуй, убью. — Эх, Чуя, ты такой не романтичный, я бы хотел с тобой — и сразу с моста, — он встаёт перед ним на колено, сжимая его руку в своих, ведь что может быть романтичнее двойного, нет, парного самоубийства? — Не хочу быть утопленником, фу. Осаму, прокашлявшись, встаёт, отряхиваясь после. Пакет забавно шуршит. — Так ты меня только за этим позвал? — не понимает Накахара, зачем в такую даль переться. — Дазай, ты же обещал, что не будешь больше. — Нет, вид красивый. Обожаю смотреть на различные водоёмы. Пойдём, спустимся к берегу! Там красивее, — он хватает его за запястье, сразу же потащив с моста вниз, к побережью. Они перелазят через ограждение (и Осаму ловит Чую в свои объятия, хоть в этом надобности никакой нет). Дазай нашёл нужную, хоть и заросшую тропинку сразу же, даже не запутавшись, так часто тут бывает? Всё же путь был довольно длинным. По обе стороны от некогда вытоптанной дорожки расположены небрежно выросшие и неухоженные травы, у воды среди них рос рогоз, который мальчики дурашливо продолжали звать камышом. — И что теперь? — спрашивает Чуя, пока Дазай садится на одном неровном выступе, поправляя полы пальто. Он подсаживается рядом. — Наслаждаться видом. Мне спокойнее тут, — Дазай ложится ему на плечо головой, слегка прикрывая глаза. Пакет отставляет куда-то в сторону. — Он тут действительно красивый, — Чуя приобнимает его одной рукой. — Ты был бы отличной частью этого вида. То есть не менее красивый. Очаровываешь. На фоне приятно сверкали сверчки и порой квакали лягушки. Лёгкий ветер гладил лицо. И тишина в ответ на комплимент. Дазай, наверное, минут десять так сидел, а после резко встал. — Предлагаю принцессе кое-что, — он интригует своим игривым тоном, подаёт руку, кланяясь. Чуя недоверчиво принимает его предложение, берёт за руку, встаёт. Дазай с него бережно и неторопливо снимает косуху, скидывая на землю, подмигивая. Сам снимает пальто, оставляя рядом. Чуя к такому напору и действиям не был готов, весь краснеет. Что происходит? А что произойдёт?.. Осаму толкает его вперёд. — Эм, Дазай, там река, — неуверенно напоминает Накахара, умирая от своих мыслей. — Знаю, — шепчет. Он толкает его в воду, слабо, но Чуя потакает его действиям, падая туда. Дазай — следом. Он подплывает к Чуе, касаясь ладонью его лица. — Мог бы и предупредить о том, что будет… — Тогда было бы не так интересно, не думаешь? — Не думаю. А если нас течение унесёт? — спрашивает Накахара. — Мы оба живучие, так что не утонем. Выплывем как-нибудь. Чуя задрожал от холода. Вода была тёплой, но воздух — нет. — Надо же было ночью именно сюда прийти, да? — Обязательно. Ты весь день занят, увольняйся. Он получает лёгкую пощёчину за свои слова, но даже не болезненную. — И как тебе вторая почти полностью бессонная ночь с кучей забот? Понравилась? — Издеваешься… — вздыхает Чуя. — Стараюсь. Накахара цокает, но не отвечает. Дазай брызгает в него водой. Чуя — в ответ с удвоенной отдачей. Оба продолжают забрызгивать друг друга, а Чуя скрывается под поверхностью от него, но вскоре выплывает, прокашливаясь. — Воды наглотался? Молодец. И промок ещё с головой, гений. Волосы как сушить будешь? Чуя кашляет (кхм, ему в лицо, в отместку), хмурясь. Дазай подплывает ближе и притягивает его к себе, хлопая по спине ему, чтобы откашлялся. — А ты знал, что есть особые паразиты, что через носовую полость пробираются внутрь, поедая мозг, а через неделю человек умирает из-за этого? — легкомысленно кидает Дазай, видя, что тот шмыгает носом. — Спасибо, ближайшую неделю не буду спать спокойно. — Ты и так не спишь, Чуя. Но я могу тебе ещё много чего рассказать, например… Накахара закрывает ему рот. — Молчи. Осаму кусает его ладонь, и Чуя брезгливо убирает руку. — Окей, заткни меня. Когда Накахара научился читать по губам его? Последнее слово — «устами». На лице его сменяются эмоции за доли секунды от гнева до смущения и обратно, включая непонимание и эмоциональное возбуждение. — Хорошо, — говорит он, серьёзно глядя, но ничего не делает. Не двигается. Дазая такое положение не устраивает. — Так ты будешь? — Нет… — он шепчет, но, противореча себе, теперь тянется к губам. Глаза сами закрываются от мыслей, рот приоткрывается. Странно это всё. Холод отрезвляет, он вовремя отстраняется с презрением. — Нет, не будет такого. Стой, не дури меня. — Я тебя не дурю. Я только сказал, а ты уже готов выполнять. — Гав, — подыгрывает Чуя, потому что ничего лучше не находит. Дазай гладит его по голове, как собачку, одаривая похвалами «хороший мальчик», «умничка» и прочим. Чуе неприятно, но терпит. Оба уже вылазят из воды по командованию Дазая, хлюпая обувью. Холодно, слизко, скользко. Оба дрожат. — Это было круто, — улыбается Осаму. Он отряхивается, пока Чуя старается выжать волосы. — Раздел бы уже полностью, — Накахара поднимает свою косуху и кидает в Осаму пальто. — Одежда бы хоть не мокла. — В следующий раз — обязательно, — Дазай забирает пакет. Оба надеются, что следующий раз будет. — Хорошо. Осаму накидывает поверх Чуи пальто, забирая и отряхивая его косуху. Рассвет. Вообще-то второй, опять совместный, но такое чувство, что уже тысячный — настолько было привычно. — Сегодня на работу не пойдёшь, — он поправляет прядь волос на его лице, открывая его. — А если я успею? — спрашивает Чуя. — Не успей… — что это? Просьба? Приказ? Чуя падает ему на плечо головой. — Я опоздаю, — утверждает он. Опоздает, а не не придёт. — Проведи меня домой, Чуя. Он мычит: «Нет». — Пёс что-то выделывается, — резко становится серьёзным Осаму. — Гав; у пса есть обязанности. Дазай отстраняет его от себя, снимает галстук. — Что ты делаешь? Дазай шикает на него, аккуратно завязывает его на шее парня, поправляя. Красота. Прежде чем Чуя что-либо осознаёт, он тянет его за галстук, заставляя Накахару плестись за ним. — Пёс на цепи идёт домой, — заявляет Осаму. — Это же даже не мой дом. — Не рычи, а то намордник куплю. Вдруг ещё укусишь. Накахара назло впился зубами ему в шею. — Ай, ненормальный! Фу, плохой пёс! Чуя ускоряет шаг, сравнивается с ним, выпрямляясь. — Р-р, — рычит он саркастично и зло. — Ладно, пошли домой, — смиряется, он же поделать ничего не может, — «хозяин».