***
Гермиона сидела одна в заледеневшем саду и пила джин. В приступе ярости совсем забыв взять пальто или плед. Вместо этого, она наложила на свои вещи согревающие чары. Не так эффективно, как настоящая верхняя одежда или горящий костер, но, в целом, было терпимо. Каждый миллиметр ее тела, с ног до головы, был по-прежнему скрыт за солдатской формой. Черные армейские сапоги до колен, узкие черные джинсы и кожаная куртка в тон. Многочисленные ножи и запасные палочки были прочно прикреплены к кобуре на бедрах и под руками. Рядом с ней валялась сумка, зачарованная заклятием незримого расширения. Она была до отвала забита зельями, картами, оружием и самодельными бомбами. Набор для любой непредвиденной ситуации. Она изменилась до неузнаваемости со времен Хогвартса. Не осталось ни следа от той невинной маленькой девочки, что постоянно ходила, уткнувшись носом в книгу. Та девочка исчезла. Она была безвозвратно изменена войной. Закалена в битвах. Все они были. И пусть война влияет на всех по-разному, но Гермиона ощущала себя совершенно другим человеком. Теперь она была солдатом. Никем больше. Она лежала на спине и, вертя палочку между пальцами, смотрела на падающий снег. Поочередно превращая снежинки в маленьких птичек или меняя их цвет на яркие оттенки розового и фиолетового одним взмахом руки. Она любила этот сад. Ей раньше нравилось сидеть здесь одной и вдыхать аромат тысячи различных растений и цветов, растущих здесь. Было что-то освобождающее в том, чтобы наблюдать, как цветы распускались, раскрывая свои души навстречу солнцу. Было в этом что-то, ощущающееся как дом. Это место было для нее убежищем. Успокаивающим, дающим надежду на новую жизнь. Но не теперь. Все растения давно погибли – здесь годами ничего не росло. Еще одна вещь, которую забрала война. — Так и думал, что найду тебя здесь, — сказал Гарри, когда калитка, ведущая в сад, со скрипом отворилась. Гермиона ничего не ответила. Вместо этого она с помощью магии собрала как можно больше снежинок и придала им форму медведя. Она наблюдала, как снежный зверь беззвучно ревет, а его тело становится все больше и больше с каждой новой снежинкой, попадающей в него. — Я взял плед, — тихо сказал Гарри, нарушая неловкое затянувшееся молчание между ними. — И сигареты. Глаза Гермионы, наконец, встретились с его. Он ухмыльнулся, садясь рядом с ней. Набросил тонкое одеяло на их ноги и протянул ей уже зажженную сигарету. — Подумал, это может привлечь твое внимание. Гермиона невесело рассмеялась, отложив бутылку с джином, и взяла у Гарри сигарету. Она глубоко вдохнула, чувствуя, как никотин завораживающе обжигает ее легкие, образовывая легкое гудение в висках. Она так невыносимо долго не курила. — Как ты умудрился достать их? — спросила она, выдохнув сигаретный дым. — Я думала фабрики перестали производить их после эвакуации. — Перестали, но я ведь Избранный, — подмигнув, поддразнил ее Гарри, — у меня свои методы. Помнишь? — Конечно, — Гермиона не смогла сдержать улыбку. — Как глупо с моей стороны забывать о таком. Раньше ей было так легко с Гарри. Они могли говорить о чем угодно. Обо всем на свете. Не было слишком глупых или слишком личных тем. Не было проблем, которых они не могли бы решить. Вместе они со всем справлялись. Она больше не знала, как говорить с ним. О чем вообще разговаривать и чем заполнять эту неловкую тишину, повисающую между ними все чаще. — Ты чуть не погибла сегодня, — наконец, сказал Гарри голосом таким мягким, что напряжение между ними спало. — Да. — Рон жутко боится, что ты не вернешься со следующей миссии, — он сделал большой глоток джина. Его лицо сморщилось в отвращении, когда он проглотил жидкость. — Он хочет, чтобы Кингсли наложил на тебя запрет. По крайней мере, на пару недель. Взгляд Гермионы остановился на Гарри. Между ее бровями образовалась глубокая складка. — Ты же несерьезно? Гарри просто кивнул. — Да это... это просто смешно! Совершенно исключено! — она чуть не закричала. Ярость охватила ее тело, окрасив вены кислотой. — Он не может говорить такое всерьез! Если он думает, что я буду отсиживаться здесь, пока все остальные… — Не волнуйся, — быстро сказал Гарри, схватив ее за плечо и потянув обратно, когда она начала вставать. — Я уже сходил к Кингсли и сообщил, что это не вариант. Ты слишком ценна на поле боя, Гермиона, он не может рисковать, держа тебя в запасе. Облегчение, которое она испытала, услышав слова Гарри, было неописуемо. Будто неизмеримая тяжесть камня, сдавливающая ее грудь, исчезла. Она ненавидела воевать. Ненавидела то, что ей приходилось убивать всякий раз, когда она покидала эти бетонные стены. Но это было лучше, чем быть здесь. Запертой с ними. Для Гермионы не было ничего хуже, чем это. Ни одна вещь на земле не могла сравниться с этим. Ни одна. — Спасибо, — фыркнула она, прежде чем схватить бутылку и допить остатки ее содержимого. Она чувствовала, как гнев начинал рассеиваться – алкоголь отлично притуплял чувства. Гермиона пожалела, что не взяла с собой еще одну бутылку. — Да брось ты. Еще одна сдавленная, долгая тишина, прежде чем Гарри снова заговорил. Он никогда не выдерживал неловкого молчания, и Гермиона всегда была рада, когда он его нарушал: — Невилл сказал, что ты убила сегодня. За исключением тех случаев, когда они касались этой темы. В таких случаях она бы намного больше была рада растерянной атмосфере тишины. Лучше бы эта беспокойная, нервная неловкость, означай она, что им не нужно обсуждать это. Снова. Гермиона молчала, смотря как снег падает с небес. Ожидая момента, когда Гарри начнет, вне всякого сомнения, осуждать ее. Они все ненавидели убивать. Гермиона особенно презирала убийства. Но это была война, и они проигрывали. Сильно. У них не было привелегии использовать только несмертельные заклятия, когда враг был так силен. Она так хотела, чтобы Гарри смог понять это. Смог осознать то, что иногда светлой магии недостаточно. Иногда Авада становится меньшим из двух зол. Ведь лучше иметь на своей совести пару сотен мертвых Пожирателей, пару тысяч монстров, нежели чем жизни миллионов невинных людей? Гарри, конечно, никогда не поддерживал ее в этом. Даже когда они своими глазами видели наполовину уничтоженный район Лондона, он не был согласен с ней. Большинство зданий было разрушено, окна были взорваны и чернели от бомб, следы жизни полностью отсутствовали, но ничто из этого не поколебало его мнения. Он всегда придумывал какую-нибудь эмоциональную речь о том, что сначала вещи сгорают, прежде чем могут вырасти снова. Что-нибудь про надежду, подобную найденному одуванчику в пепле разрушений. Он с каждым днем все больше и больше напоминал ей Дамблдора. Она задавалась вопросом, чувствовалось ли окружавшее их разложение и разрушение таким же обыденном для Гарри, как теперь для нее. Перестала ли маггловская столица такого апокалипсического вида скручивать ему живот, как ей. В глубине души она знала, что это не так. На самом деле, она была обижена на него за это. Последние четыре года Гарри нечасто участвовал в сражениях. Он перестал сражаться со времен первых бомбардировок. Некоторое время назад Орден начал сотрудничать с маггловской армией. Впрочем, с тем, что от нее осталось. Комбинация магического и технологического стиля войны, казалось, на какое-то время помешала продвижению Волдеморта. Его армия, полностью состоявшая из чистокровных волшебников и магических существ, совершенно ничего не знала о маггловских танках, вертолётных стрелках или бомбах. Какое-то время это работало. Пока не начали сбрасываться ядерные боеголовки. Пока Гарри, Гермиону и их команду не отправили на место взрыва ради поиска возможных выживших и потенциальных заложников. Пока Гарри не увидел сотни скелетов и соженных трупов, лежащих на земле. Братская могила Пожирателей Смерти, попавшая под взрыв. Увиденное что-то сломало в Гарри. Он был в ярости. Говорил, что Орден становится таким же, как Волдеморт, и что убийства не выход. Он умолял старших командиров прекратить использование бомб, умолял позволить ему найти способ победить Волдеморта без использования оружия массового геноцида. После этого Гарри почти не выходил на поле боя. Несмотря на мольбы Избранного, Кингсли и премьер-министр магглов продолжали работать вместе. Все еще регулярно планировали и совершали нападения. Синхронизировано. В конце концов, их союз на какое-то время давал Ордену небольшое преимущество. Но Волдеморт быстро учился. — Невилл сказал, что ты использовала и другое Непростительное. — Да, — просто ответила она, — И если бы я это не сделала, мы бы сжигали тела двух наших друзей этим вечером вместо одного. Гермиона чувствовала, как взгляд Гарри прожигает ей дыру в голове после ее признания. Она предпочла проигнорировать его, сосредоточившись на том, чтобы сделать еще одну затяжку. Прислушалась к тихому гудении в затылке. — Это не твоя вина, Гермиона. Ты сделала все, что смогла. Я уверена, Колин бы... Она застонала и зажмурила глаза, как будто это каким-то образом могло заглушить голос Гарри в ее ушах. — Не делай этого, Гарри. — Чего не делать? — Не притворяйся, будто это не моя вина. Проклятие предназначалось мне, — отрезала она, еще больше раздражаясь теперь, когда сигарета во рту догорела. Она бросила ее на пол и раздавила окурок каблуком сапога. — Это я должна быть мертва. Это мое тело должно быть сожжено сегодня ночью, а не его. — Не говори таких вещей! Если с тобой что-нибудь случится, это будет катастрофой... — А то, что случилось с Колином ею не является? Лицо Гарри помрачнело. Выражение его глаз ожесточилось, рот превратился в тонкую сжатую линию. — Ты знаешь, что я не это имел в виду. — Это должна была быть я, — снова повторила Гермиона. Она нашла свою палочку и продолжила играть со снежинками. Ей нужно было что-то, чем можно было занять трясущиеся руки. — Он был слишком юн. Я не должна была разрешать ему выходить на эту миссию. — Он понимал все риски, Гермиона. Он умер, защищая тебя, одного из своих друзей. Это то, как он хотел уйти. Она усмехнулась. Смесь раздражения и вины окрасила ее тон. — Это должно меня утешить? — Нет. Я думаю, нет. — Я почти позволила ему умереть сегодня, — зачем-то сказала она. Слова сами вырвались из ее горла. Может быть, ей было нужно избавиться от этого чувства вины, сдавливающего грудь. — Это было до того, как он принял на себе проклятие, летевшее в меня. Гарри ничего не сказал. Просто внимательно наблюдал за ней, после чего зажег еще одну сигарету и протянул ей. Гарри не курил, но некоторое время назад начал носить с собой пачку. Знал, что многие беженцы жаждут их. Знал, что большинству солдат они нужны, чтобы пережить еще один день. Гермиона была одной из последних. Она жадно взяла ее и сделала глубокую затяжку, наслаждаясь усилившемуся гудению в голове, прежде чем продолжила. — Это произошло, когда его схватили. Трое Пожирателей против нас с Колином, — прошептала она, выдыхая густой дым. — Первый держал в руках артефакт, второй направлял на меня палочку, а третий держал свою у горла Колина. Еще одна пауза – Гермиона глубоко вздохнула. Готовя себя к концовке своего признания. — Я знала, что не смогу уничтожить всех троих. В мире нет такого заклинания, которое было бы достаточно быстрым. Так что я стояла перед выбором: Колин или артефакт… — Ты бы этого не сделала, — убежденно сказал Гарри. Его брови свелись к переносице тем самым особым образом, когда он всякий раз хотел показать, что верит в нее. Это заставило грудь Гермионы сжаться. — Была секунда, блять, доля секунды, когда я искренне думала о том, чтобы позволить ему умереть, лишь бы я смогла забрать артефакт. Кингсли говорил, что он изменит ход войны, вернет нам былое преимущество. — Ты бы этого не сделала, — повторил он, его голос стал тише и больше не звучал так уверенно. — Я тебя знаю, ты бы не смогла. Ты бы спасла Колина. — В этом все и дело – я не знаю, как бы поступила. Я больше не узнаю себя. Ты не видел, что происходит снаружи. Все не так, как было раньше. Ты не видел улицы, усыпанные трупами. Я видела. — Я знаю, что не видел. Я знаю, что все поменялось. Поверь мне, я знаю. Но ты не можешь продолжать так думать, Гермиона. Причина, по которой я так не хочу, чтобы мы убивали и использовали темные проклятия, заключается в том, насколько это меняет людей. Темная магия меняет тебя. Что ж, она знала, что это было правдой. Она чувствовала это. Чувствовала, как эта отвратительная разновидность магии проносилась по ее коже и вливалась в кровоток. Она впервые ощутила это на себе, когда ей едва исполнилось девятнадцать – тогда она впервые убила человека. Это был акт самообороны. Она не хотела убивать Пожирателя Смерти, напавшего на нее во время эвакуационной операции. Но было двадцать детей, которых она должна была спасти из подземелий Хогвартса, и была фигура в мантии с палочкой, направленной ей в грудь. Она сделала очевидный выбор. Кончик ее палочки засветился зеленым, проклятие сорвалось с губ еще до того, как она осознала, что делает. Ее тело двигалось инстинктивно. За несколько недель до этого она уже потеряла небольшую группу из-за своей медлительности. Из-за того, что проявила милосердие и позволила нападавшим выжить. А потом молодую девушку, Элис Фостер, убил тот самый убийца, которого пощадила Гермиона. Потом он убил еще одну, и еще одну. Она не собиралась позволить этому случиться снова. Конечно, лишение человека жизни травмировало ее. Из-за этого ей стали сниться кошмары, начались панические атаки. Они сковывали ее чувством вины настолько тяжелым, что она едва ли могла дышать. Было ощущение, что она задыхается от веса своих поступков. Тогда Рон был рядом с ней. Он держал ее в своих руках, целовал лицо, успокаивал. Говорил, что все будет хорошо. Но даже Рон впоследствии не смог этого вынести. Кататоническое состояние Гермионы, ее пустой взгляд и невнимательность привели его в теплые, успокаивающие объятия Ромильды Вейн. Или, по крайней мере, таковым было его оправдание. Она больше не была уверена в этом. Ей было все равно. Убивать после этого стало намного проще. Просто акт войны. Военная тактика. Она стала до удивительного отстраненной от этого действия, пока со временем не потеряла из-за этого сон. Но она утешала себя мыслями о жизнях, которые она спасла, отправив еще одну гнилую душу прямо в ад. Она, наверное, сама там очутится, когда все это закончится. — Я беспокоюсь о тебе, Гермиона. Мы все беспокоимся, — сказал Гарри, взяв девичью руку и сжав ее, глядя на нее. Она была уверена, что этот жест предполагался быть успокаивающим. — Не стоит, я сама могу о себе позаботиться. — Я знаю, что ты можешь. Ты заботилась обо мне и Роне в течение многих лет. Честно говоря, я не думаю, что без тебя мы бы протянули дольше первого курса. Они оба тихонько рассмеялись, вдохнув один короткий глоток воздуха вместе, как старые друзья. Или что-то вроде этого. — Я знаю, что ты ненавидишь терять контроль, но я думаю, тебе нужно что-то, что сможет отвлекать тебя от всего этого. Что-то еще, чтобы ты не проводила каждый час своей жизни, думая об этой войне. — У меня больше ничего нет, Гарри. Для меня, кроме войны, больше ничего не существует. — Это было бы не так, найди ты себе кого-нибудь. Она фыркнула и покачала головой, глядя, как вокруг них продолжает падать снег. — И это твой совет? Найти парня? Выйти замуж? Завести ребенка или даже двоих? Думаешь, это придало бы моей жизни смысл? Мы в эпицентре войны, и мы проигрываем, Гарри. Ужасно проигрываем. Привести в такой мир ребенка было бы невероятно эгоистично и…, — Гермиона запнулась и вздрогнула, слишком поздно поняв, что за слова необдуманно слетели с ее губ. — Безответственно? — спросил он с легким смешком, — Да. Я думал так же, когда узнал, что Джинни беременна Роуз. Но это меняет тебя, Гермиона. Быть родителем – это самое удивительное и прекрасное чувство в мире. — Это определенно поменяло Рона, — добавила она с отчетливой кислотой, разлитой в голосе, делая еще одну затяжку. — Он стал другим человеком с тех пор, как Ромильда узнала, что ждет ребенка.***
В конце концов, когда снег повалил сильнее, а температура упала, они оба решили зайти внутрь. Поняли, что дальше откладывать неизбежное просто нельзя – им нужно готовиться к похоронам Колина. Орден давно принял решение отказаться от погребения. У них не было ни времени, ни ресурсов для проведения настоящих похорон. Шеклболт постановил, что кладбища слишком открытая и опасная местность для того, чтобы все собирались и «становились легкой добычей для нападения». Вместо этого они сделали выбор в пользу костров, сжигая тела всех своих павших друзей. Старшие, более высокопоставленные члены Ордена утверждали, что так было проще. Они могли собраться глубоко под землей, на самом нижнем уровне своего убежища, и почтительно попрощаться с павшими. Вместе. Вентиляционные отверстия в подвале вытягивали испарения и дым из замкнутого пространства, а несколько слоев магии могли помочь скрыть запах. Хотя полностью это никогда не срабатывало. Букет горящей плоти, казалось, всегда витал в воздухе. Гротескный. Мерзкий. После этого никто не ел в течение нескольких дней – никто не мог себя пересилить. Гермиона уставилась на свои руки, когда пар из душа окутал ванную. Багровые. Все еще густого цвета крови Колина. Не кровь от смертельного проклятия, которое предназначалось ей. Нет, эта кровь была от другой раны. От глубокого пореза на ноге, который, должно быть, он получил еще до того, как она нашла его с Симусом. Однако же это была его кровь. Она быстро разделась, бросив окровавленную одежду в корзину, и шагнула в почти кипящую воду. Гермиона терла свои руки, свои ладони, яростно драла их, пытаясь смыть с себя кровь Криви, доказательство ее неудачи. Почему же она никак не сходила? Ее кожа, казалось, зашипела в знак протеста, а плоть горела, когда она безжалостно царапала ее мочалкой. Но ничего не помогало. Как бы она ни старалась, кровь Колина, казалось, впиталась в кожу. Почему она не могла избавиться от нее?! Гермиона прислонилась к стене и сползла по плитке. Не в силах сдержать слезы, струившиеся из глаз, не в силах подавить всхлипы, которые рвались из горла, пока она кричала. Кричала и плакала. Рыдала и рыдала, пока горло совсем не охрипло. Ее тело тряслось в конвульсиях, а легкие были готовы разорваться, когда она, наконец, разрешила себе дать слабину. Разрешила чувствовать. Ей так редко это удавалось. Чувствовать что-нибудь. Она была свидетельницей стольких смертей. Видела так много сожженных тел, разорванных на куски, замученных до смерти. Иногда ей просто нужно было позволить выйти этому наружу. Позволить горю захлестнуть ее, чтобы изгнать из себя эти эмоции, выдрать их из тела собственными слезами или криками. Пока, наконец, ни одной слезы не останется. И она снова не окажется пустой.***
На похороны Колина пришли все. Каждый выживший член Ордена Феникса отвлекся от своих задач, чтобы отдать дань уважения. За исключением Кингсли и нескольких других высокопоставленных членов. Вероятно, они были слишком увлечены воркованием и обсасыванием полученного Артефакта. Слишком заняты, чтобы присутствовать. Им пришлось наложить несколько заклинаний расширения, увеличив подвал, чтобы все могли поместиться в столь ограниченном пространстве. И когда похороны начались, все собравшиеся вместе вцепились друг в друга, ища утешение и поддержку. Несмотря на то, что Колин был всего на несколько месяцев моложе Гарри, он все равно выглядел сильно моложе своих лет. Где-то в пятнадцать лет у него была небольшая вспышка роста, но он выглядел таким маленьким. Невинным. Возможно, дело было в его белокурых кудрях или в том, что его щеки всегда были румяными и никогда не теряли своей юношеской пухлости. Как бы то ни было, Колин всегда выглядел так, будто ему было шестнадцать, а не двадцать пять, и, если это вообще возможно, он выглядел даже моложе теперь, когда вся краска сошла с его щек. Гарри, как всегда, вызвался выступить. Произнес небольшую надгробную речь для Криви. Про его достижения, про его не знающую смерти преданность и заразительную улыбку, которая, казалось, всегда поднимала настроение всем вокруг. — Чистая душа, — сказал Гарри. — Одна из лучших. Приглушенные рыдания заполнили комнату, когда несколько человек выпустили заклинания огня, зажигая костер. Большинство начало расходиться, когда языки огня окутали тело. Слишком расстроенные, чтобы смотреть, как тело одного из них, их друга, сгорает дотла. Гермиона осталась. Она всегда так делала. С Гарри, Симусом, Роном, Луной и Невиллом. Они стояли бок о бок в тишине, наблюдая, как языки пламени поднимаются все выше и выше, забирая их друга. Превращая его в ничто. Когда знакомый запах горящей плоти заполнил воздух, Гермиона начала молиться всем богам, о которых только могла вспомнить, маггловским и волшебным, чтобы смерть Колина не была напрасной.