Secrets and Masks

12 декабря       Гермиона не ожидала от Малфоя аккуратной аппарации, но и не рассчитывала на приземление такой жесткости.       Когда перед глазами показался менор, она едва ли не рассталась с содержимым своего желудка. Его магия выбросила их так яростно, что ведьма потеряла равновесие. Боль мучительной пульсацией стрельнула между бровями. Гермиона подозревала, что он перенес их таким образом нарочно – жестокая тактика держать ее в уязвимом положении. Ее было гораздо легче перемещать в состоянии дезориентации.       Она едва могла встать на ноги, не говоря уже о том, чтобы драться. Тело ощущалось смехотворно слабым. В венах было будто залито жидкое пламя темной магии, которое Волдеморт влил в нее метастазами, соединив ее жизнь с жизнью Малфоя. Кровь горела. Каждый удар сердца приносил новую волну невероятного жара. Казалось, что кислота разлилась по телу. Кипящая. Разъедающая. В каком-то смысле, она была благодарна за дискомфорт.       Какая-то маленькая ее часть шептала ей, что она это все заслужила. Разве должна она оставаться невредимой, когда ее друзья были мертвы, когда пепел их тел так и остался на горящем поле.       Она подвела их и заслужила кары.       Ледяной декабрьский дождь обрушился с небес. Гермиона почувствовала, как он смывал засохшую кровь с ее волос. Это действовало успокаивающе – чувствовать багровые капли на подбородке. Наблюдать, как они собираются в алую лужицу под ногами. Это приносило чувство ясности. Будто бы смывало ужасное напоминание о ее провале.       Она пыталась сосредоточиться на дожде, хотела вдохнуть свежесть дождевых капель и забыть, где находится. Нужно было мыслить рационально...       Но слова Волдеморта звенели у нее в голове. Выжженные на подкорке. Нагнетающие страх.       Умрет он – умрет и она.       Пока смерть не разлучит вас.       Гермиона подавила дрожь. Она слегка согнулась, одной рукой обхватив колено для поддержки, а другой помассировав виски. У нее кружилась голова, и земля качалась под ногами. Казалось, что ее вот-вот вывернет наизнанку.       — Ради Салазара, — усмехнулся голос рядом с ней. — Завязывай уже со своей драматичностью.       — О, может ты просто отъебешься!? — рявкнула она, не поднимая глаз, опасаясь, что это движение может нарушить ее и без того хрупкое равновесие. — Мне сейчас слишком больно, и последнее, что мне надо, так это твое мнение. А теперь сделай одолжение и отвали!       Если бы не ее состояние, вызвавшее такую тошнотворную беспомощность, она бы уже давно прикончила его. Было отвратительно, насколько бессильной она ощущала себя сейчас. С самого начала войны Гермиона была силой, с которой приходилось считаться. Она была смелой, смертоносной.       Чертовой львицей, вот кем была Гермиона Грейнджер.       Она едва могла узнать себя теперь. Но это была война, и на войне все быстро менялось.       Малфой издал раздраженный вздох.       — Ну же, грязнокровка, у нас нет на это времени.       Гермиона стиснула зубы.       — Разве я уже не говорила тебе отъебаться? Ты забрал мою палочку, наслал на меня, черт знает сколько заклятий, а затем притащил к своему хозяину. И одному только богу известно, каким темным и злобным проклятием крови он меня поразил. Мне больно, я потеряла много крови, а мой череп словно зажало между тисками. Так что, если не возражаешь, я была бы признательна, если бы смогла отдышаться, прежде чем ты уволочешь меня в какую-нибудь камеру пыток, специально заготовленную для подобного случая!       — Вы только поглядите, — усмехнулся Малфой, — кто-то остался все таким же вспыльчивым. Я думал, вы, гриффиндорцы, должны быть милыми?       — Верни мне мою палочку, и я покажу тебе, какой милой я могу быть!       — О, хотел бы я увидеть, как ты попытаешься это сделать, — сказал он с садисткой усмешкой в голосе.       Дождь начал усиливаться. Гермиона подумала, что некоторые капли, ударившие ей в спину, вполне могли оказаться градом, но поднимать головы и проверять не стала.       Как бы то ни было, Малфой в восторге от погоды не был. Резко схватив ее за руку, он одним рывком поставил девушку в устойчивое положение и потащил по каменной дорожке к мэнору.       В ходе их короткой прогулки они оба полностью вымокли. Влажные кудри Гермионы прилипли к лицу, одежда была тяжелой, и, когда они вошли, с нее капала вода. Малфой взмахом палочки открыл двери поместья и втолкнул ее внутрь.       Его резкие движения встряхнули ее, еще больше усилив боль в черепе. — А что насчет… эээм.., — она стиснула зубы, когда он потащил ее, как какой-то буксир: с болью было намного легче справиться, если сосредоточиться на чем-то другом. — А что насчет дракона?       — А что с ней?       С ней?       Черная тень была самкой? Эта крошечная крупица информации мешала ей больше, чем должна была. Она мало что знала о драконах, только основы: возможные слабости, сильные стороны и особенности пород. Вещи, которые могли пригодиться на поле боя, окажись она в ловушке между каменной стеной и пастью рептилии. Гермиона полагала, что драконы на самом деле не та область, в которой ей нужно было быть хорошо осведомленной. Их осталось немного, а старший из братьев Уизли был настоящим экспертом. Если Ордену когда-либо требовались ответы касательно этих животных, Чарли всегда полностью информировал их.       Но тот факт, что гигантский зверь, превративший бесчисленное количество членов Ордена в пепел, монстр, чей рёв наводил на выживших такие же ночные кошмары, как и истязавшие Симуса, был самкой, удивил Гермиону. Она не могла точно понять, почему. Голова слишком кружилась, чтобы анализировать этот факт дальше.       — Почему мы не прилетели на ней сюда? — поймала она себя на том, что спрашивает, пытаясь хоть как-то отвлечься от боли.       — Это имеет значение?       — Нет. Наверное, нет, мне было… эээ… просто любопытно.       Холодные серые глаза Малфоя раздраженно встретились с ней.       — У меня был чертовски длинный день, и я не горел желанием провести два часа в небе под проливным дождем. Она знает дорогу домой.       Гермиона уже было открыла рот: еще один вопрос, почти успевший сорваться с губ, но взгляд, который он бросил на нее, заставил ее передумать и держать язык за зубами. В поместье Демон ускорился. Ведьма, спотыкаясь о собственные ноги, изо всех сил пыталась не отстать от его широких шагов. Пока он тащил ее за собой, она пыталась как можно лучше запомнить окружающее пространство, уже планируя свой побег.       Поместье казалось другим, нежели чем в ее прошлый визит сюда. Оно все еще хранило в себе мрачность, и его декор по-прежнему превосходно сочетался с темными артефактами и готическими картинами – иными словами, был идеальной картинкой аристократического богатства.       Но теперь здесь чувствовалось тепло. Странная вуаль комфорта, которую она не заметила в прошлый раз. Это выражалось в мелочах: в серебряной окантовке гардин и бесчисленном количестве серебряных чаш с маленькими безделушками внутри. Гермиона заметила вазу с чарующими белыми розами на подоконнике, элегантный канделябр с горящими цитрусовыми свечами и идеальные, взбитые вручную подушки, лежащие на темно-зеленой кушетке на втором этаже.       Все это было мелочами, но вместе они смягчали гнетущую атмосферу. Превращали это место в дом. Почти.       Малфой резко свернул направо и потащил ее по узкому коридору. На стенах тянулись ряды портретов, бесконечно уходящие вдаль. Взгляды обитателей картин были такими же неприязненными и холодными, как и у их родственника, притащившего ее сюда.       — Ты разве не волнуешься за нее? За свою драконицу? — пояснила ведьма, когда его глаза сузились, глядя на нее.       Малфой усмехнулся. Всего один короткий глоток воздуха через плотно сжатые губы.       Он остановился перед большими двустворчатыми дверями из темного дуба с медными ручками.       — Нет, не волнуюсь. Ты видела ее на поле боя, Грейнджер. Действительно думаешь, что один из твоих солдат в силах остановить ее? Или что один из твоих жалких металлических механизмов сможет причинить ей хоть какой-либо вред?       Гермиона нашла в себе силы посмотреть на него.       — Я видел, как она одним вздохом разрушала в ничто эти твои маленькие металлические коробочки, — сказал он, сжимая ее руку сильнее, оставляя синяки. В голосе безошибочно угадывалась угроза. — Я слышал крики мужчин, когда она плавила их, запирая солдат навечно внутри этих устройств. Твои бойцы для нее не более, чем букашки.       Их хмурые взгляды прожигали друг друга насквозь. Глаза схлестнулись, острые, как кинжалы.       Мерлин, как же она, блять, его ненавидела.       Не считая Волдеморта, она думала, что вряд ли когда-либо ненавидела кого-то так же сильно, как Малфоя. Его жестокость была просто ради жестокости. Как у ребенка, держащего лупу перед гнездом муравьев, чтобы сжечь их заживо только для того, чтобы услышать крошечные вопли насекомых.       Чертов садист.       Быть самым смертоносным солдатом в рядах армии Волдеморта не было для него просто работой. Нет, он наслаждался этим. Упивался.       Гермиона почувствовала, как руки затряслись от ярости, охватившей все ее тело. Сжались в кулаки.       — Тебя это вообще волнует?       Малфой вздохнул, его лицо снова стало безразличным. Скучающим.       — Будь конкретнее, если тебя не затруднит.       — Тебя волнует, скольких людей ты убил? Тебя беспокоит – хотя бы самую малость – сколько сердец из-за тебя перестало биться?       Он фыркнул, приподняв бровь. Уголки его рта приподнялись в волчьей ухмылке.       — Меня это совершенно не беспокоит. Это часть моей работы. И ее преимущество заключается в том, что я могу наблюдать за тем, как твои драгоценные члены Ордена хнычут и умоляют меня сохранить им жизнь. Иногда это кульминация моего блядского дня.       Гермиона не смогла сдержаться. Прежде чем она поняла, что делает, ее рука поднялась и влепила ему пощечину.       Так сильно, как она только, черт возьми, могла.       Его голова дернулась в сторону – ладонь обожгло от силы удара. Гермиона почувствовала исходящую от него ярость. Темная магия потрескивала вокруг него, заставляя воздух леденеть. Это напомнило ведьме холодок, который глубоко поселялся в ее костях всякий раз, когда она оказывалась рядом с дементором.       Он не сразу повернулся к ней. Малфой смотрел в стену, сжав челюсти. Его кадык ходил ходуном. Все в его позе говорило о том, что он рассматривал возможности. Гермиона заметила, как его рука сжала палочку. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, от которого его ноздри раздулись. Когда Малфой, наконец, открыл их и повернулся к ней, выражение его лица было ядовитым. Диким.       — Это в первый и последний раз, Грейнджер, — прошипел он, подходя ближе, до боли сжав ее руку. Гермиона поклялась, что ее сердце на миг остановилось. — Если посмеешь сделать это снова, то крупно пожалеешь об этом. Я заставлю тебя пожалеть об этом. Тебе все ясно?       Гермиона в ответ на это ничего не сказала. Просто промолчала, изучая его, чувствуя, как атмосфера между ними накаляется. Ее глаза не отражали и сотой доли страха, сковавшего все ее тело. Ее слабости он не увидит. Вместо это, она решила превратить свой испуг в презрение, открыто читавшееся на лице. Ясная репрезентация эмоций, демонстрирующая, как глубоко он ей омерзителен.       Она не могла обнажить свой страх, свою слабость. И она не станет.       — Если бы ты не была так важна для Темного Лорда, — сказал он, впиваясь ногтями ей в руку, — я бы уже убил тебя.       — Если бы у меня все еще была палочка, — прошипела она в ответ, наклоняясь к нему ближе, поднимая подбородок, — ты был бы уже мертв.       Малфой фыркнул и швырнул Гермиону в незнакомую комнату. Она споткнулась, но, схватившись за деревянный стол, смогла сохранить равновесие. Ведьма тут же развернулась к нему лицом – инстинкты выживания пробивались даже сквозь туман в голове.       Никогда не поворачивайся спиной к врагу. Никогда не оставляй себя открытой.       Ее глаза метались по комнате в поисках оружия, возможного пути к отступлению. Всего, что можно было использовать в свою пользу.       Что ж, это определенно было не то, что она ожидала, когда рассуждала о том, в какой клетке Малфой будет ее держать.       Это была спальня. Очень большая, очень царственная спальня. Вся мебель была сделана из того же темного дуба, что и двойные двери, а стены выкрашены в теплый кремовый оттенок. В центре комнаты стояла огромная кровать с балдахином, застеленная дорого выглядящими, белоснежными простынями и идеально взбитыми изумрудно-зелеными подушками. Рядом с окном стоял письменный стол, на котором гордо возвышалось зеркало. Гермиона также заметила несколько комодов, платяной шкаф и темно-зеленое кресло. Повсюду были зажжены свечи и те самые серебряные вазы с белыми цветами, которые она видела, когда только вошла в поместье. Все было невероятно простым и элегантным. Совсем не то, что она ожидала от Малфоя.       Из западной задней стены выходил эркер с видом на сады. Возможно, он был предусмотрительно запечатан. Слева от кровати была еще одна дверь, Гермиона предположила, что та вела в отдельную ванную комнату.       Раньше ей казалось, что Малфой захочет держать ее взаперти в маленькой птичьей клетке, из которой невозможно выбраться. Она представляла, как плохо ему было бы от одной мысли, что ее вонючие грязнокровные лапы могут коснуться его милых вещичек. Вероятно, он был бы в ужасе, ожидая, что она одним касанием заразит все странной, совершенно точно несуществующей чумой.       Мебель в комнате выглядела намного дороже, чем все, что когда-либо принадлежало Ордену вместе взятое, но, вероятно, и она ничего не стоила в сравнении с богатством, которым располагал Малфой. Может быть, это была комната для прислуги – жалкая кроха величия его дома.       Он был единственным наследником по мужской линии Малфоев. Последним оставшимся в живых, носящим эту фамилию. Она даже представить себе не могла, скольким он владел, или сколько золота он, должно быть, заработал, будучи главнокомандующим Волдеморта, самой верной его собачонкой.       Войдя в спальню, Малфой посмотрел на Гермиону с таким выражением лица, будто она его забавляла.       — Придумываешь блестящий план побега, не так ли?       — Я найду выход отсюда!       — Нет, не найдешь, — медленно, уверенно сказал он. — Ты в ловушке, грязнокровка. Просто прими это.       — Орден придет за мной. Он найдет меня и разорвет эту связь между нами, — сказала Гермиона, делая шаг к нему и поднимая голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — И когда они сделают это, я буду именно той, кто убьет тебя. Будь уверен, как только эта мерзкая связь между нами будет разорвана, я перережу тебе горло с улыбкой на лице.       Малфой ответил не сразу. Он сузил глаза и склонил голову набок, оценивая ее. Его взгляд был хищным, будто он мог атаковать ее в любую секунду. В любой момент.       Рука Гермионы инстинктивно потянулась за пустой кобурой для палочки на бедре.       Малфой усмехнулся, заметив это, и провел языком по верхним зубам.       — Я не ожидал от тебя меньшего, Золотая девочка. Бесстрашная до самого конца. Настоящая гриффиндорка, да? Мой собственный маленький львенок, с которым я могу делать все, что мне заблагорассудится.       Гермиона вызывающе вздернула подбородок. Она не собиралась показывать ему, как от его слов спину обожгли мурашки. Вместо этого она сузила глаза.       Улыбка Малфоя стала злой. Подойдя ближе, он вытащил палочку и вонзил ее ей под подбородок.       — Я планирую хорошенько развлечься с тобой.       Он оценивал ее, играя с ней, как пантера с раненой газелью. Знал, что она в ловушке. Знал, что у нее нет возможности сбежать. Во всяком случае, пока.       Для него все это было больной маленькой игрой. Способом скоротать время, занять себя чем-то, пока Волан-де-Морт не вызовет его на очередную операцию. На еще одно задание, где он, возможно, убьет ее друзей. Убьет тех самых солдат, которых пошлют найти и спасти ее.       — Роми? — тихо сказал он, все еще глядя на нее холодным взглядом, с направленной на нее палочкой.       За доли секунды рядом с ним с хлопком появился домовик.       — Да, хозяин? — спросил Роми, его большие зеленые глаза жадно блестели желанием услужить. — Чем Роми может помочь?       — Принеси мне бокал красного вина, — сказал он, чуть сильнее впившись палочкой в ​​ее кожу, прежде чем, наконец, опустил древко. — И антимагическое зелье.       — Конечно, сэр.       Роми склонил голову и исчез, щелкнув крошечными пальцами.       Малфой и Гермиона молча ожидали его возвращения. Ни один из них не отвернулся. Воздух между ними потрескивал, пока они хмуро смотрели друг на друга. Атмосфера была враждебной, вязкой и тяжелой от отвращения, которое они питали друг к другу.       Как же я тебя, блять, ненавижу, подумала Гермиона в надежде, что каким-то образом он сможет услышать ее через их непонятную кровавую связь.       Ненавижу тебя.       Хлопок, известивший о возвращении домового эльфа, не заставил ни одного из них разорвать зрительный контакт.       Я ненавижу тебя.       Ненавижу.       Ненавижу.       — Вот, сэр, — радостно сказал эльф, передавая запрошенные вещи своему хозяину.       Малфой добавил прозрачное зелье в вино, по-прежнему насмешливо глядя на Гермиону. Покрутил бокал в руке, смешивая жидкости движением таким элегантным и утонченным, будто сошел с кадра черно-белого голливудского фильма. Он действительно выглядел безупречным аристократом, когда не был занят массовым убийством всего вокруг.       Волшебник протянул руку, подавая ей бокал.       — Пей, — приказ, а не просьба.       Гермиона фыркнула и сделала шаг назад.       — Ты совсем сошел с ума, если думаешь, что я буду пить хоть что-то из твоих рук. Убери от меня это, бог знает, что ты в него подсыпал!       В голове Гермионы калейдоскопом ужасов пронеслись вспышки воспоминаний о том, как она годами сдирала девочек с кроватей.       Пропитанные кровью простыни, когда ей не удалось вовремя спасти Лаванду Браун. Запястья Парвати Патил, изрезанные до кости металлическими наручниками, с которыми она боролась.       Гермиона хорошо знала их обеих. Она была уверена, что они никогда бы, будучи проданные в рабство, не сдались по доброй воле. Они бы сражались изо всех сил со своими похитителями, и единственное, что смогло бы притупить их борьбу, были зелья, насильно влитые Пожирателями Смерти им в глотки.       Если Малфой хотел, чтобы Гермиона была привязана к этой кровати, ему предстояла битва не на жизнь, а на смерть. Она позаботится об этом.       Малфой долго смотрел на нее, пытаясь угадать, о чем она думает. Поняв ход ее мыслей, он разразился жестоким смехом.       — О, ради Мерлина, ты действительно думаешь, что я собираюсь тебя насиловать?! Не обманывай себя, я бы не притронулся к тебе, даже если бы от этого зависела моя жизнь.       Гермиона не перестала прожигать его обвинительным взглядом. Или расслабляться после его слов. Она не доверяла ему ни в малейшей степени. Малфой был одним из двух Масок Демона в армии Волдеморта. Список грехов, которые он совершил, чтобы получить этот титул, должно быть, простирался до Астрономической Башни.       Он продал душу дьяволу в обмен на пару рогов. И если он был способен на все это, то и титул насильника, наверняка, был ему по плечу.       — Думаешь, я идиот, Грейнджер? — спросил Драко, подходя к ней ближе. — Если кто и владеет беспалочковой магией, так это ты.       Он сделал еще шаг к ней.       — Я уверен, что ты заготовила с тысячу планов на случай непредвиденных обстоятельств, где тебя ловят и отбирают волшебную палочку. Тебе прекрасно известно, насколько ты ценна, не дури мне голову.       Еще один шаг ближе.       Гермиона отступила.       Паника охватила ее – он ступал за ней тенью. Шаг за шагом.       — Как ты думаешь, почему я наложил на тебя столько заклятий? — поддразнил ее Драко. — Мне было нужно, чтобы ты ослабла. Стала уязвимей.       Она задохнулась, когда ее спина коснулась дверцы платяного шкафа.       Малфой последним шагом уничтожил всякое пространство между ними, заманив ее в ловушку.       — Это антимагическое зелье. Не больше, не меньше. Оно заблокирует магию, текущую в твоих венах, и отберет твое умение колдовать без палочки. Ты либо выпьешь его сама, либо я волью тебе его в глотку. Что выберешь?       Гермиона уставилась на него, ее ноздри раздулись. Она сжала руки в кулаки с тем минимумом движений, которые у нее остались.       — Иди. Нахуй.       Малфой вздохнул, глядя в потолок. Он покачал головой, и когда снова встретился с ней взглядом, его глаза были гребаной окаменелостью.       — Будь по-твоему.       Он схватил ее за подбородок со скоростью, которую Гермиона не могла и представить. Шагнув вперед, он грубо прижал ее к своему телу, припечатав к платяному шкафу. Она взметнула руками, защищаясь, когда он откинул ее голову назад. Она била его по плечам, по рукам, пыталась перенести вес, чтобы пнуть его. Ничего не помогало. Может быть, дело было в его грубой силе, а может быть, она была еще слишком слаба из-за потери крови и проклятий. Как бы то ни было, ее атаки были совершенно бессмысленны. Он даже не вздрогнул, не остановился ни на секунду, когда она закричала и кинулась избивать его.       В этот момент Гермиона поняла, как она уязвима. Как немыслимо беспомощна. Она не думала, что хоть когда-либо в своей жизни была так напугана, и Мерлин, как она, черт возьми, ненавидела это.       Малфой силой заставил ее открыть рот. Крепко прижав пойло к ее губам, он протолкнул жидкость ей в горло. Немного, всего лишь один глоток. Когда она против воли глотнула зелье, он швырнул бокал в стену, где тот разбился на мелкие осколки, а затем зажал ей своей большой рукой рот и нос. Малфой заставил ее сомкнуть челюсти, не давая ей выплюнуть смесь и сделать еще хотя бы один вдох.       Ее руки тряслись, она изо всех сил пыталась выбраться из его хватки. Гермиона обвила пальцами его запястье и вонзила ногти в кожу, пытаясь оторвать его от себя. Ничего не вышло – он остался неподвижен. Ее глаза расширились от паники: все это время он просто наблюдал за ней. В его взгляде читалось полное равнодушие к ее борьбе, к ее несомненному ужасу. Его серые глаза были холодными. Мертвыми, как камень.       Легкие Гермионы горели от потребности в кислороде. Головокружительная боль вгрызлась в череп. Комната начала расплываться.       Ей нужно было дышать! Ей просто нужно было дышать!       Чем больше она боролась с ним, тем больше ее легкие кричали в знак протеста.       У нее не было выбора. Либо проглотить проклятое вино, либо задохнуться.       Гермионе всегда нравилось красное вино. Она любила его фруктовую текстуру и сопровождающий ее мускусный аромат. Оно напоминало ей о Гарри и Роне, о том, как они тайком проносили алкоголь в общую гостиную в их последний год обучения в Хогвартсе. Как они собирались у камина, завернувшись в пледы, и рассказывали истории, распивая красное вино пятничным вечером. Идеальное начало их совместных выходных.       Красное вино напоминало ей о тепле. Уюте. Семье. Оно всегда было ее любимым сладким лакомством.       Но не это вино. У этого вина был привкус пепла. Оно обожгло гортань, заставив ее желудок сжаться в приступе тошноты.       Как только Малфой убедился, что она все проглотила, то отпустил ее.       Гермиона сползла на пол, задыхаясь, изо всех сил пытаясь набрать как можно больше воздуха в свои изголодавшиеся легкие. Она отчаянно схватилась за горло, борясь с головокружительной тошнотой, которая гудела в ней, пока комната медленно приобретала четкие очертания.       Она была на волоске от смерти. Почти задушена его руками.        Малфою было все равно.       — Роми, — протянул он, возвышаясь над ней и наблюдая за ее хрипами.       Бесчувственный, как и прежде.       — Да, хозяин?       — Зелье подействует через двадцать минут. Мне нужно позаботиться о некоторых вещах. Присмотри за нашим новым питомцем и убедись, что его не стошнит, пока меня нет.       — Конечно, хозяин.       Малфой в последний раз посмотрел на нее. Уходя, он даже не постарался скрыть жестокой садистской ухмылки, растянувшей уголки его губ.       Гермиона обязательно прикончит его. Она совершенно точно это сделает. Даже если это убьет ее, она положит конец жизни Драко Малфоя.       Эльф убрал осколки стекла прежде, чем Гермиона успела схватить хотя бы один. Она поднялась на ноги, не обращая внимания на калечащую боль в груди, и лихорадочно обыскала комнату.       — Что бы мисс хотела на ужин? — радостно прощебетал Роми.       Гермиона не ответила. Она выдвинула ящики комода и стала рыться в одежде, ища возможное оружие. Ничего не найдя, она бросилась к шкафу и распахнула дверцы, надеясь, что сумеет сделать вешалку достаточно острой, чтобы перерезать Малфою горло. Здесь удача также обошла ее стороной: все они были зачарованы так, что не могли сдвинуться ни на миллиметр.       Малфой все заранее продумал.       — Нравится ли мисс баранина? Вот Роми любит баранину, — произнес эльф, кивая головой и задумчиво глядя в потолок. — И жареный картофель. Роми любит жареный картофель. Другой домовик, живущий здесь, Квинзель, говорит, что жареный картофель — это противно и невкусно. Но Роми так не считает. Мисс любит жареный картофель?       Гермиона подбежала к деревянной двери рядом с кроватью. Она оказалась права, это была ванная. Ванная, полностью облицованная блестящим мраморным сланцем и украшенная серебром, с огромной медной ванной у подоконника. В любой другой день Гермиона восхитилась бы. Но сегодня она была слишком занята планированием убийства Малфоя.       Она в отчаянии закричала, ее руки взметнулись к голове. Паника только усилилась, когда она поняла, что там тоже нет ничего, что можно было бы использовать для нападения на него.       — Не стоит так расстраиваться, — пробормотал домовой эльф, теребя край своей темно-зеленой наволочки. — Если мисс не любит жареный картофель, Роми с радостью приготовит что-нибудь другое. Роми делает очень вкусные бутерброды с сыром. Мисс они больше придутся по вкусу?       Гермиона подошла к горящей свече на прикроватной тумбочке. Может, она могла бы сжечь Малфоя? Может быть, она подпалит гардины, сожжет все здесь дотла и использует это как отвлечение? Может быть, ей удастся сбежать?       Наверняка, Малфой дорожит своим драгоценном поместьем достаточно сильно, чтобы не желать видеть то, как он сгорает.       Видимо, он также предусмотрел и этот исход событий. Свечи были заколдованы таким образом, что сдвинуть их с тумбочки не представлялось возможным. Она провела рукой по крошечному пламени, надеясь, что могла хотя бы обжечься. Раньше она никогда не рассматривала самоубийство, но ее жизнь не стоила того, чтобы рисковать всем Орденом.       Но, как оказалось, и это решение у нее отобрали. Хотя она и чувствовала жар огня, оно не причиняло вред. Кожа оставалась невредимой, как бы близко и как бы долго она ни держала над свечой руку. Малфой зачаровал даже пламя.       Гермиона со всей яростью пнула прикроватную тумбочку.       — Сука!       — Хорошо, никаких бутербродов с сыром, — сказал эльф. — Может лазанью?! Роми делает очень вкусную лазанью! Если бы мисс...       — Роми, — выплюнула Гермиона и потерла переносицу. Ее почти трясло от злости. — Я ценю твое предложение приготовить мне ужин, но если ты не замолчишь, я задушу тебя этими подушками. Хорошо?       — Хорошо, — прошептал эльф после нескольких мгновений молчания. — Роми сожалеет. Роми не хотел рассердить мисс.       — Все в порядке, — выдохнула она, ее сердце слегка заныло, когда крошечный эльфийский голосок надломился. Она не хотела его расстраивать. Он казался очень милым, но прямо сейчас у нее не было времени щадить его чувства.       Ей нужно было сосредоточиться, нужно было придумать план побега…       Звук открывающихся дверей пронзил Гермиону. Когда Малфой вошел в комнату, она повернулась к нему лицом и начала отступать назад, пока спиной не уперлась в кремовую стену. Она знала, что ей больше не следует приближаться к нему.       Малфой улыбнулся, когда заметил ее новую тактику.       — Мне любопытно, Грейнджер, а скольких человек убила ты? Двадцать? Пятьдесят?       — Пожирателей Смерти недостаточно! — выплюнула она, медленно пробираясь к ванной. Может быть, если она проскользнет туда, то сможет запереться изнутри? Может быть, это поможет ей выиграть минуту или две?       — Даже не думай об этом, грязнокровка.       Малфой бросился вперед, упершись руками в стену по обе стороны от ее головы. Она подпрыгнула, когда он оказался совсем близко к ее лицу, заблокировав путь к бегству.       — Повесели меня, — сказал он.       Одной рукой он схватил ее за подбородок. Другой откинул ее голову назад, чтобы Гермиона смогла встретиться с его холодными глазами.       — Сколько раз ты думала о том, чтобы убить меня?       — За последние двадцать минут? — бросила вызов ведьма, и ее губы начали кривиться от отвращения. Она не могла вынести его прикосновений. — Или за все время?       Малфой усмехнулся.       — За все.       — Сотни раз. Возможно, тысячи.       Одной рукой он вытащил палочку из кобуры. Другая осталась холодом у ее подбородка. — Когда ты впервые подумала о том, что хочешь убить меня?       — В ночь, когда ты убил Дамблдора, — сказала она. — В ночь, когда я поняла, что ты предатель.       Его глаза сузились. Он поднял свою палочку.       — Как ты собиралась это сделать?       — Я думала о том, чтобы вырубить тебя, затащить в Астрономическую башню и столкнуть.       — Как интересно, — промурлыкал он, вдавливая свою палочку в пространство между ее бровями. — Весьма поэтично с твоей стороны.       — Я считаю, что наказание должно быть соразмерно преступлению.       — Действительно. И как бы ты сделала это сейчас? Какое возможное наказание, по-твоему, достойно совершенных мною грехов?       Гермиона уставилась на него. Она сузила глаза, стиснув зубы.       — Нет наказания, способного искупить то, что ты сделал. Ты чертово чудовище. Даже дьявол, и тот не смог бы наказать тебя.       Она могла поклясться, что видела, как губы Малфоя дрогнули в ухмылке.       — Не могу не согласиться с тобой.       Как только он проник в ее разум, Гермиона выставила защиту. Борясь с мучительной силой его темной магии, она полностью сосредоточилась.       Она представила здание. Крепость, построенную ее собственными руками, с высокими неприступными кирпичными стенами и толстой железной дверью. В нем было пятьдесят, может быть, шестьдесят этажей. Оно было похоже на отель с рядами маленьких окон, неотличимых друг от друга.       У нее все получится. Это то, к чему она себя готовила: запереть все свои воспоминания в надежном месте в самом дальнем ящике своего разума. Возвести стены настолько прочные, настолько нерушимые, что даже самый опытный легилимент не смог бы их разрушить.       Ее воспоминания были в безопасности. Недоступные для всех, кроме нее.       Драко присвистнул, материализовавшись рядом с ней. Он поднял голову к небу, рассматривая большое сооружение перед ними.       — А ты время зря не теряла, грязнокровка.       Гермиона ничего не сказала, только сузила глаза и стала изучать его. Казалось, его совершенно не смутили ее попытки вытолкнуть его из ее воспоминаний. Он глядел на здание, которое она возвела для сокрытия всех своих секретов, почти со скучающим удивлением.       Как будто он был больше шокирован тем, что кто-то вроде нее вообще был способен на такую магию, но даже ее одаренность не стала бы для него непреодолимой преградой.       Ничего не станет.       Он проникал в бесчисленное количество разумов. Ей казалось, что теперь вынюхивание чужих секретов для него такой же естественный процесс, как дыхание. Но ему придется хорошенько потрудиться, чтобы заполучить ее. Она заставит его корчиться, драться, неустанно копаться в ее мозгах, чтобы найти их. Она надеялась, что станет его одержимостью. Гермиона мечтала, с каким-то больным восторгом, что неудача сведет его с ума, выбьет из колеи и не даст спать по ночам. Ей было нужно, чтобы он отвлекся, чтобы был занят чем-то другим, пока она будет придумывать план побега.       Или ей нужно найти способ разорвать их связь и убить его самой.       — Сколько лет ты тренировала окклюменцию? — спросил он, все еще оценивая здание перед собой.       Гермиона промолчала.       Взгляд Малфоя метнулся к ней. Даже внутри ее сознания его глаза оставались холодными. Бесчувственными.       Он нетерпеливо посмотрел на нее.       — Нет? Нет настроения поболтать?       Гермиона все также хранила молчание.       — Хорошо, раз тебе так хочется. Ну что ж, давай заглянем в твой громадный мозг, а?       Его мантия задела тыльную сторону ее ладони, когда он направился к входу здания. Холодок прошелся по коже, заставив дрожь пробежать по позвоночнику. Малфой ударил ногой по железной двери. Она осталась невредимой.       Он снова занес ногу и ударил каблуком по железу. Звон рикошетом прокатился по воздуху. Он завибрировал, как резкий бой барабана, но дверь все также осталась запертой.       Такая же непоколебимая, как свечи в ее новой тюремной камере.       Гермиона улыбнулась.