Неприкасаемая

      Слезы высохли на бледных щеках, оставляя в сердце щемящую тихую нежность. Он, такой большой и теплый, по-прежнему рядом, тихо дышит куда-то в макушку и нежно поглаживает дрожащую спину. -Пойдем, посмотрим, что ты там приготовил, - собравшись с силами она поднимает на него покрасневшие глаза, а в ответ бесконечное море. Оно плещется вокруг нее, огибает, обнимает, бережет от самой себя. Он мягко улыбается, берет ее маленькую ручку в свою ладонь и ведет за собой. На столе перед ней не хитрый ужин: рис с овощами и куриная котлета, но они отчего-то воспринимались, как самое роскошное блюдо пятизвездочного ресторана. Они едят молча, тихо стучат приборы, скрипя о керамическую поверхность. И в молчании этом столько всего заложено, это нечто бурлит, оно разливается и бешено колотится о скалистые берега, оно же спокойно и тихо взирает на ненастье природы. Паша вошел в ее маленький поломанный мир совершенно без спроса, хозяйничает там, подбирает с пола игрушки. Прибивает к стенам полки и задумчиво оглядывает, что бы еще починить, пока Оля стоит в стороне и недоумевает. Почему? Почему он не боится? Почему остался рядом, почему вторгается туда, где даже ей не просто не комфортно, а до безумия страшно. В тишине слышен тихий стук молотка, скрип половиц и необъяснимый пока, ужасающий гул из глубины, из той части, до куда не добирается ни единый лучик ее потускневшего света.       Оля подбирает под себя левую ногу и наблюдает, как мужчина разливает чай по чашкам, они красивые, со смешными гусями на белый бочках. Он улыбается ласково, понимающе, будто прожил уже сто жизней и слова ее ему не нужны. -Ты такой странный, - слегка приподнимаются уголки губ, взгляд теплеет, Паша ставит свою чашку рядом и опускается на стул, придвигая ее к себе. -Разве не хорошо? – кажется она никогда не перестанет спрашивать, не перестанет удивляться, отчего в нем столько всего намешано потрясающего. -Я очень хочу перестать бояться. – Говорят, надежда умирает последней, подразумевая, что, пока человек жив, жива и его надежда. Она, как маленький прелестный огонек в камине души, ярко горит и долго тлеет, разгорается от любого ветерка. Паша кивает и внимательно смотрит ей в глаза. Ее рана не зажила, она загноилась. Что-то страшное в прошлом заставило тьму разверзнуться, теперь пора в нее заглянуть. -Я хочу, чтобы ты помнила, я с тобой, ничего не бойся, но нам нужно вспомнить, что случилось три года назад. -Я ведь сказала, что ничего, просто… -он покачал головой, вызывая тяжелый вздох в ответ -Да, ты прав, пора перестать себя обманывать.  – Оля задумывается и отводит взгляд: -Знаешь, мне кажется, что я что-то упускаю, будто что-то пропало из памяти, и это отличается от того, когда я что-то просто забываю, а некоторые воспоминания кажутся неестественными. - Паша вдруг начинает чувствовать какое-то неясное беспокойство, из глубины памяти к нему стучатся отголоски прожитого. Три года назад       Вторая годовщина развода с Иркой. С одной стороны, вроде и не болит уже то место, что спать не давало, когда разводились, да только по-прежнему тошно от глупости собственной что ли. Сначала просто бухал, потом старался забыться в тех многочисленных, ничего для него не значащих, женщинах, что на пути встречались, а потом вдруг стало наплевать. Дышит, живет, работает. -Рыков, зайди к Ольге Кирилловне, она график отпусков пишет -Понял принял, - мужчина расплылся в глупой улыбке, отдал честь и бодрым шагом направился в кабинет начальницы.        Арефьева склонилась над бумагами в компании календаря и калькулятора. -Вызывали, Ольга Кирилловна? – весело улыбается и после приветственного жеста падает на стул напротив. -Значит так, ты довольно давно не косячил, жалоб не носил, поэтому вот тебе выбор, - она передает ему график с пустыми клеточками и календарь на будущий год, отводит взгляд на окно. Паша разглядывает ровные квадратики, соображая, когда будет лучше отдохнуть, взгляд сам собой притягивается к странному одеянию начальницы. Вся в черном, длинные рукава, высокий ворот, брюки. -Оль, а ты имидж поменяла что ли? – она переводит на него недоумевающий взгляд -Ну вся в черном, закрытая такая, - она еще больше удивляется и осматривает себя так, будто одевалась не сама или в темноте. Еще секунду хмурится, соображая: -Настроение такое, Рыков, ты там долго еще?       В последствии у нее часто было такое настроение. Подавленное, задумчивое и это было бы странно, и кто-то бы заметил, если бы оно не сменялось подчас самым обычным раздражением или же может быть какой-то радостью даже, воодушевлением. Вполне по - человечески. Паша тогда пропустил все мимо себя, они не были настолько близки чтобы откровенничать, а теперь это единственное воспоминание застряло в голове. Диким тревожным гулом разносилось. Он не знал, что с этим делать. Оля выглядела задумчивой, рассеянной, витала где-то далеко в своей собственной памяти. -Ничего не идет в голову, прости, - выглядит виноватой, глупо улыбается, пытаясь скрыть смущение и страх. -Ничего, - аккуратно берет ее руки в свои и целует кончики пальцев. -Торопиться некуда, будем кино смотреть, или сразу в кровать пойдем, я если честно подустал сегодня. -Спать, - в голосе твердость, мягко сжимает его большие ладони и поднимается, уводя прямо в спальню, одной быть не хочется.        В этот раз Паша засыпает первым, размеренно дышит под ухом, позволяя Оле закинуть на себя ноги, притягивает ближе большими лапищами. Она еще немного любуется им, запоминает, но вскоре и ее одолевается усталость. А на той стороне уже встречает давно знакомая темнота.