Бабушка всегда говорила, что Эйва никогда не ошибается. Она всегда знает, что и с кем должно произойти, ибо ей ведома каждая тропа, каждое дерево, каждая пещера в горах Аллилуйя и каждое сердце, что бьется в унисон с ее собственным. Великая Мать шепчет на ухо свою песнь, направляя и освещая путь. Мо’ат учила внуков тому, чтобы доверять Эйве и не перечить ее наказам — ей лучше знать, чему суждено случится. Но на сей раз Мать ошиблась.
Нетейам не мог понять, что не так было с его мыслями, но в какой-то момент ему показалось, что грубый сын оло’эйктана Тоновари не вызывал у него больше той раздражительности, что была в начале. И старший сын Салли никогда бы не простил его за издевательства над Кири, никогда бы не забыл то, как Ао’нунг подверг опасности Ло’ака, но мысли его не обращались к ненависти, а были они сосредоточены на чем-то совершенно ином.
Все было не так пару месяцев назад. Только прибывши в деревню Ава’атлу, Нетейам догадался, что водить дружбу с местными на’ви — пустое дело, как бы ни завещал отец. Меткаины заносчивы и горды, в штыки не воспринимают сыновей бескрайних лесов Пандоры. В этом не были ничьей вины, ведь юный воин хорошо понимал, что он здесь — чужак, и домом рифовое племя ему никогда не станет, ведь чужды ему праздник Большой Охоты и обряд Икнимайя, незнакомы священные тропы и погони за могучими струмбистами. Как и самому Нетейаму — были не нужны забавные илу и устрашающие цураки, увлекательные путешествие к Трем Братьям и прекрасные океанские затмения. Но все изменилось в один миг, когда его младший братец повстречал тулкуна-убийцу, а сын Тоновари пришел к нему с повинной.
В тот вечер Нейтири омывала раны своему старшему сыну после потасовки с юными меткаинами, а маленькая Тук вертелась возле брата, с беспокойствам оглядывая незначительные ссадины и изредка шепча что-то вроде «Ао’нунг скао» или «Ло’ак задира». Нетейам только улыбался, заверяя мать, что с ним все было в порядке — тем более, что дневная драка вернула его в форму — приятно болели костяшки пальцев. А еще он знал, что они с Ло’аком задали гордецам неплохую трепку, показав, что и «лесные» могут прекрасно постоять и за себя, и за свою сестру. Теперь вряд ли сын оло’эйктана полезет к Кири с замечаниями по поводу ее пятипалости.
Нетейам был доволен сегодняшним днем, поэтому почти не замечал саднящие раны и мамины ворчания по поводу сыновьей бестолковости. Осталось только надеяться, что Ло’ак не поступил глупо и извинился перед Ао’нунгом как следует, а не влез в очередную передрягу. И только успел старший Салли об этом подумать, как на пороге их обители появился главный виновник происшествия собственной персоной с заслуженным синяком на половину лица.
— Что тебе нужно? — тут же спросила Нейтири, оставив приготовленное для обработки снадобье. — Ао’нунг, сын Тоновари.
— Поговорить. С ним, — сын вождя кивнул на Нетейама, пренебрежительно пождав губы. — Я буду на пляже, — сказал и был таков, оставив и юного воина и его мать в полнейшем замешательстве.
— Что ему нужно от тебя? — тсакарим прищурила глаза, положив руку на плечо старшего сына. — Не новую ли драку он спешит затеять?
— Это вряд ли, мам, — отмахнулся Нетейам, поднявшись на ноги, и, наскоро натянув свой камербанд, выскочил наружу. Подсказывало ему чутье, что сей разговор будет не из самых приятных.
— Дай мне сил, Великая Мать, не умереть от волнения за своих сыновей, — услышал он позади сетование матери и устремился прямиком к пляжу.
И спустя пару минут Нетейам бесцеремонно вел несопротивляющегося Ао’нунга на покаяние отцу после его признания. Он оставил Ло’ака за рифом! Подумать только, обрек ничего не сведущего мальчишку на растерзание океану без всякого зазрения совести. Но судя по тому, с каким волнением он рассказывал о проделанном поступке, сын вождя все же раскаивался и был готов понести любое наказание. Нетейам бы его ему предоставил, это наказание! Юный воин сильнее сжал пальцами косу, получив в ответ болезненное шипение, и ускорил шаг, завидев впереди отца.
— Если с ним хоть что-то случилось, — прорычал Нетейам на ухо Ао’нунгу, — я никогда не прощу тебя за брата.
— Сдалось мне твое прощение, — так же тихо ответил будущий оло’эйктан, обнажив белоснежные клыки. — Не нужно мне ни твое прощение, ни твое признание.
И тогда, помимо беспокойства за Ло’ака, юный воин клана Оматикайя подумал о том, что не хотел бы не значить для этого на’ви абсолютно ничего. Он бы хотел, может, только краем своего сердца, но желал бы, что бы с ним считались, чтобы признавали, чтобы не было в глазах цвета океана боле того пренебрежения, которое было сейчас. Но ведь Ао’нунг почему-то пришел именно к нему, чтобы рассказать. Не к Тоновари, не к сестре, а именно к нему — к Нетейаму. Так уж не нужно ему прощение старшего сына Салли, как он об этом толкует?
И именно тогда Нетейам понял, что Эйва ошиблась.
***
После признания Ло’ака Паяканом, вождь Меткаина наказал сыну лучше присматривать за детьми Салли, раз уж Цирея не справилась с этой задачей, и в сердце Ао’нунга уже не было раздражения по этому поводу. Кажется, он… привязался к этим лесным дикарям, как бы не хотел мыслить обратное. Маленькая Туктирей всегда улыбалась ему, может, и по наставлению родителей, но ее улыбки с каждым разом становились все более искренними. Кири удивляла своим вниманием ко всему, что царило вокруг нее — будь то шорох океана или же далекая песнь илу. Ло’ак, этот скао, и тот вырос в глазах будущего вождя, ведь смог установить тсахейлу с тулкуном, даже если и с убийцей. Теперь он один из клана Меткаина. Ну а старший сын Джейка Салли, Нетейам, мог бы стать великим оло’эйктаном, если бы не покинул родные земли — так думал Ао’нунг, глядя на него, шагавшего впереди.
— По вашим законам его накажут? — вдруг спросил Нетейам совсем тихо, почти неслышно.
— Нет, — чуть погодя ответил сын Тоновари, остановившись. Цирея упорхнула куда-то вместе с Ло’аком, оставив брата наедине с бывшим неприятелем. — За это не наказывают, лишь презирают.
— Будто ему и так презрения мало, — пробурчал юный воин, развернувшись. — С икранами не бывает таких проблем. Выбирая, икран не спасает, а пытается убить, и никакого закона в этом нет.
— Поэтому вас и считают дикарями, — прыснул Ао’нунг, весело оскалившись. — Для вас убийство — нечто обыденное.
— Кто считает? — тут же вскинулся Нетейам, недобро прищурившись.
— Не я, — выпалил будущий оло’эйктан, подивившись сам себе — он собирался сострить. — Я не считаю.
Оба замолкли. Океан шумел о чем-то своем, совершенно постороннем, но в то же время близком им обоим — и лесному воину, и морскому принцу. В его волнах слышался шепот самой Эйвы о чем-то потаенном и искренним, как самое чистое из признаний. Ао’нунг вдруг осознал, что только что сказал, но не испытывал сожаления за сказанные слова — они были правдой, он давно не считает чужеземцев дикарями, и прежде всего не считает таковым Нетейама. Его блестящие в свете звезд глаза, поджатые губы, тонкие руки и сильное сердце, биение которого слышно в полнейшей тишине. Сын вождя видел его целиком, и это понимание обожгло его разум, заставив отшатнуться.
Так. Быть. Не должно.
— Я тоже не считаю тебя гордецом, — вдруг поведал Нетейам, выудив его из омута мыслей. — Ты станешь великим оло’эйктаном, Ао’нунг, сын Тоновари. И я сочту за честь называться тебе братом.
— Я тоже… сочту за честь называть тебя братом.
Сердце сына вождя забилось часто-часто, когда Нетейам сжал его плечо и широко улыбнулся. Эйва никогда не ошибается, но сейчас она, кажется, ошиблась. Ао’нунг вдруг подумал, что хотел бы смотреться в эти глаза вечно, видеть в них зеленые вкрапление в цвет далекой лесной зелени, и тонуть в них, словно в бездне. И даже если так, даже если Великая Мать ошиблась, будущий оло’эйктан скажет о своих неправильных чувствах чуть позже, когда все образумится. Когда оба станут старше, Ао’нунг признается во всем этому тонкорукому воину из клана Оматикайя, и если он ответит, если не отвернется и не назовет скао… будущий вождь бы очень хотел узнать, каково это — установить тсахейлу с кем-то, при виде кого так неистово бьется сердце.
И он узнает, но чуть позже.
***
Но он так и не узнал. Когда Джейк Салли принес своего сына на руках, Ао’нунг забеспокоился — его ранили. Но когда бывший Торук Макто положил тело на землю и пал на колени, сын оло’эйктана почувствовал, как замерло сердце от непосильного осознания.
Нетейам мертв. Он был мертв, лежал перед ним, запятнанный кровью, и не двигался, не глядел на него с усмешкой, не говорил. И что-то внутри сына оло’эйктана сломалось в тот день, что-то важное и сокровенное.
Сегодня был обряд прощания в Бухте Предков, и Ао’нунг впервые познал, что такое слезы, и не стыдился этого, ведь на чувства кроме скорби не осталось сил. Нужно было обо всем рассказать раньше. Нужно было говорить и говорить без остановки! Нужно было метнуться за ним, когда Нетейам бросился выручать брата, нужно, нужно, нужно… Но он опоздал, и никакое сожаление здесь не поможет — Нетейам мертв. Мертв его голос, его глаза, его руки и его храброе сердце, биение которого Ао’нунг хотел бы слушать всю жизнь. И сейчас, вдалеке, где-то за рифом, небо и океан поют о том, чему случится не дано никогда в жизни.
Эйва ошиблась впервые, но не в том, что обрекла юношу на любовь к юноше, а в том, что не сохранила эту любовь.
— Я вижу тебя, Нетейам, — в отчаянии прошептал Ао’нунг, глядя на беззащитное худое тело, которое поглощал океан. — Я вижу тебя!
Но ответа он уже никогда не услышит.
