***
Морская болезнь отпустила Алексея только под утро, тогда-то он и смог окончательно уснуть, да так, что проспал завтрак, а Элтон и вовсе оказался бессилен против чар Морфея. Губанов в ту ночь готов был расцеловать собственные руки, что практически не посягали на алкоголь, иначе бы парень, — как тому казалось, — провёл бы сумрак за чтением, а после ходил бы да кидался на всех, словно злобная псина. Он нежился в постели до самого обеда, когда солнце окончательно показалось из-за горизонта синей и хладной глади. У него была намечена общая трапеза вместе с Дженной, родителей не будет, ведь те решили устроить паре свидание, дабы всё-таки те смогли побеседовать меж собой в более комфортной обстановке. Алексей смирился с тем, что избежать не получится, всё же корабль это не огромный кишащий людьми город. Губанов надел на себя одну из своих тёмных рубах, — что делала его фигуру ещё тоньше, — отутюженные брюки и лакированные ботинки, никто не отменял его статуса высшего класса, а потому и одет обязан быть соответственно. Их встретили в ресторане у входа, после чего любезно проводили до самого дальнего стола возле окон, Алексею всё время приходилось щуриться из-за пробивающихся лучей, которые так и одаряли его лицо светом. Губанов про себя отметил, что девушка выглядела просто. На ней не было тех пышных платьев с тысячами шнуровок на спине, ему это даже пришлось по душе. Волосы её пушились, так и наровясь выбиться из собранного пучка. — Прости, что вчера не особо вышло поговорить, — Алексей сделал глоток прохладного сока, — Сама понимаешь, с дороги не хотелось допоздна сидеть, — девушка понимающе кивнула, пододвигая тарелку с салатом. Аппетита на более тяжёлые блюда у Коллинз не было, — Как прошли ваши посиделки, после того, как я ушёл? — ему и впрямь было любопытно, но больше руки чесались узнать, как именно матушка отреагировала. Скандал-то всё же закатила, что в моменте стыдно пред Элтоном стало. — Отец вместе с Томасом ушли в курительную комнату обсуждать насущные вопросы, — девушка призадумалась, пытаясь вспомнить что-то действительно стоящее, а не дамские посиделки, — Точно! Совсем из головы вылетело, — Дженна неловко посмеялась, — твоя матушка, прекрасная женщина, смогла организовать целый бал! Представь, люди в роскошных нарядах танцуют под живую музыку, восхитительно не правда ли? — Это уж точно, — парень натянуто улыбнулся. Не будет он портить чужое впечатление о Татьяне, осознавал он отчётливо, что она и сама сможет без чьей-либо помощи это сделать. Но фраза про бал его заинтриговала, Губанов понимал, что это для того, чтобы улучшить отношения между ним и Дженной, но и лгать он не мог. В душе он собирался рассказать ей на танцах, что не чувствует к ней ответного влечения, авось, она поймёт его как никто другой. — Алекс, — ей было проще сказать так, ведь звуки «ё» и «ш» Дженне давались с трудом, — Ну… Я не хочу тебе досаждать такими расспросами, но мне до крайности любопытно, — Коллинз умолкла, пытаясь понять, не пресекут ли её раньше, чем девушка задаст вопрос, — готов ли ты к семейной жизни? — она заметила, как парень собирался что-то сказать, но тут же дополнила свою фразу, — Я имею ввиду её создание, а именно дети… — Дженна наклонилась ближе к его лицу, почти прошептав. Губанов опешил от такой близости, а Дженна воспользовавшись моментом, припала к его губам, утянув их в невинный, почти что невесомый поцелуй. Алексею стало неприятно; беседа, которую он предполагал, как способ нахождения общих интересов и целей, превратилась в домогательство, — не мог он описать тот момент другими словами. Парень ладонями обхватил лицо девушки и силой отцепил её от себя, в глазах Губанова было крайнее неодобрение действ Коллинз, а та, — будто и не замечая этого, — задорно улыбнулась, а очи радостно сияли. — Давай без этого, — Алексей откинулся на спинку стула, тем самым удлинив расстояние меж ними, — Слишком рано, разве тебе так не кажется? — парню захотелось достучаться до неё, пусть они в будущем и должны были стать супругами, но этап знакомства должен был пройти на «ура», иначе в дальнейшем у них могли бы появиться трудности в понимании друг друга. Но на задворках души, Губанов чаял, что всё же сможет обмануть судьбу и сотворить своё будущее. — А вдруг мы завтра умрём? И что, нам теперь терять время? Всё равно ведь перед алтарём целоваться, — молвила Дженна, совсем не думая о личных границах и каких-либо манерах, что было крайне непривычно, — Но раз ты так настаиваешь… — девушка смирила его благосклонным взглядом, но доля разочарования плескалась где-то вдали. Их диалог почти не сдвинулся с мёртвой точки. Алексей всяко уворачивался от вопрошений девушки, иногда лукавя, лишь бы она не зацепилась за что-то, дабы продолжить их общение. В свою же очередь Дженна без умолку болтала, если бы в их беседе, — если это можно назвать таковой, — участвовали мужчины старшего возраста, они бы прозвали Коллинз «колоколом» и дружно бы выпили бокал брэнди. — Знаешь… — Алексей старался выдумать причину, по которой бы он смог улизнуть, — буквально через двадцать минут у меня намечена беседа с Томасом, потому не хочется показать дурной тон и опоздать, — не дожидаясь ответной реакции, он взмыл из-за стола, и оглядевшись, — вдруг кто заметил его быструю перемену, — взглянул напоследок в глаза Дженне. В тех плясало непонимание и нарастающая, словно волна вовремя цунами, злость. — А… — стон замешательства сорвался с уст девушки, — Но мы же ещё свидимся? — её вопрос был оставлен без ответа.***
Губанов вдыхал свежий морской воздух, что пропитал собой корабль. Парню казалось, что тот успел уже въесться в кожу, что даже когда он прибудет в Нью-Йорк, тот будет витать за ним протяжным шлейфом. Алексей нащупал в кармане брюк пачку сигарет и невольно вспомнил, как Вова воровал зажигалку, сейчас бы она была кстати. Но, ему пришлось воспользоваться коробком спичек, который, он не мог припомнить, где ухватил. Кончик сигареты стал постепенно сгорать, а Губанов сквозь дым наблюдал за палубой третьего класса, и вдалеке, — чему Алексей поразился, — он приметил знакомую макушку, чей обладатель вчера плясал до упаду, и неизвестно в котором часу воротился в свою каюту. Губанов наскоро затягивался сигаретой, — выкидывать только начатую было кощунством, — а после выкинув окурок в мусорку, что так хорошо были расставлены по периметру, ринулся к лестнице для спуска на другие ярусы корабля. Алексей не знал, что его тянуло в тот момент: желание вновь повидаться с новообретённым знакомым; чувство недосказанности, ведь в его голове всё ещё мелькали подколы о его статусе в обществе; или то, чего он ещё не постиг? Парень не имел и малейшего понятия, но порыву поддался безоговорочно. Может, — как ему показалось, — для него это было вторым дыханием после не сложившегося разговора с Дженной. Но вспомниться он об этом не хотел; он мчался, перепрыгивая через ступени, в один момент и вовсе чуть не покатился кувырком, но вовремя зацепился руками за перила. Когда же он наконец спустился в ад, — пусть и был это всего лишь другой класс, — но нахождения такого количества животных и разящий от них же запах, заставлял Алексея морщиться, сжимать нос, лишь бы не пропускать смрад. Не свыкся он с первого раза. Среди толп детей и взрослых Губанов вновь отыскал знакомую копну волос, которую ветер от самого слабого дуновения разматывал во все стороны. Вова стоял к нему спиной, а потому, Алексей не придумал ничего лучше, как напугать знакомого, а под громкий топот и визги чад — проще простого. Нет, он не ступал на цыпочках, а просто вилял как удав среди людей, а подкравшись сзади, с глухим хлопком ударил его по плечам. — Сука! — Семенюк от испуга развернулся, собравшись прописать удар меж глаз тому, кто решил поиграться на его отвлечённости, — Боже, нахера так пугать, а? А если б у меня сердце перестало биться! — стал невольно причитать Вова, как настоящая старушка, — Ишь чего удумал… — парень не унимался ещё с пару минут, и всё это время Губанов стоял с довольным лицом, словно кот, поедающий сметану. — И тебе, дорогой мой друг, доброго утра, — Алексей лучезарно улыбнулся. В миг думы о Дженне ушли на второй план и выбираться оттуда не хотели, да и чихать желал на них Губанов — ему же лучше. Семенюк зло глядел на него, метая своим взором молнии остроконечные, что должны были нащупать каплю совести во всём океане дурачества Алексея, увы, те совсем затерялись. Будь у Вовы возможность, с его бы ноздрей и ушей полил бы пар разгорячённый, обдавая знакомого. Но, всё что мог сделать на тот момент парень, так это дать хилый подзатыльник. Всё же он не изверг, и будь у него самого такая возможность, он бы не только по плечам похлопал, но крикнул бы со всей мощи. Семенюк выдохнул и наконец успокоившись спросил: — А ты чего тут забыл-то? В этот раз я не ширяю по карманам, плохо твой радар работает, сходи, проверься, авось поломался, — Губанов ожидал какую-нибудь колкость в свой адрес и не прогадал. — Да забудь ты уже про этот случай, всю жизнь теперь припоминать будешь? — Вова утвердительно кивнул, — Так я то же могу, всё же из нас двоих ты закон нарушал, — Алексей видел, как лицо чужое исказилось в гримасе неверия, как будто и не о нём говорили, — Да и вообще, мне теперь с тобой видеться и разговаривать только при кражах? Может, у меня невыносимое желание с тобой пообщаться появилось, — и вовсе Губанов не лукавил. Семенюк глядел на него исподтишка, голову склонил, задумался сильно. Друг у него всего один был, и то, общего времени было у них вагон и тележка из-за того, что вместе жили. Парень часто задумывался, а было бы их общение таковым, ежели бы не обстоятельства? — Честно, не верится, но очень бы хотелось, — спустя нескольких минут молчания, почти шёпотом вымолвил Вова, — Надеюсь, ты не врёшь… — с вековой усталью, что таилась где-то в глубине, сказал карманник. Алексею от чего-то стыдно стало, он невольно очи сводил с Семенюка, боялся, что даст парню надежд на общение длительное, но ручаться никак за это не мог. Внутри то ли душа, то ли чувство совести кричало и молило о том, что нельзя Вову даже с крохотным шансом оставлять, а после бесследно пропасть. Да и у Губанова из неоткуда порыв проснулся: узнать, что же такого сделали злосчастные буржуи; отчего так мало друзей у парня и сможет ли он попасть в круг его близких? Но Алексей отметил, что последнее не должно перевоплотиться из добрых побуждений в цель, которую он обязан был бы выполнить для галочки. В голове его возникла идея, Губанов не знал, как на неё отреагирует Семенюк, но надеялся, что тот ему не откажет. Алексей вздохнул глубоко и на одном выдохе выпалил своё предложение: — Хочешь пойти со мной на бал? У Вовы глаза расширились от удивления, зрачки стали непривычно большими, словно тот узрел свой самый страшный кошмар. Но после его взгляд потеплел, а с губ сорвался громкий прыск. Семенюк тыкал в себя пальцем, мол: «А ты точно со мной говоришь?» Даже обернулся для убедительности, но за его спиной виляла хвостом рыжая псина, что почуяла запах чего-то невыносимо жаренного. Вова не знал, куда себя деть. Его кидало из желания «согласиться да поскорее» в «сбежать и спрятаться в каюте», и не понимал откуда взялось такое резкое желание отгородиться от всех. Парень-то он общительный, на контакт легко шёл, но вот когда с высшим классом людским общаться в неформальной для него обстановки приходилось, то уверенность улетучивалось в кромешное небытие. Но видя в чужих глазах абсолютную открытость и никаких корыстных мотивов — Вова поддался. — Хочу.***
Илья стонал от боли где-то под черепом, что тянула в висках, а пульсация уходила к затылку. Когда-нибудь, — но точно не в этой жизни, — парень прекратил бы пить до потери контроля над своим сознанием. Последнее, что он помнил, так это длинные блондинистые волосы, что проносились вихрем пред его взором, и тихий девичий смех, от которого кровь закипала взволнованно. Румянец окрасил его щёки, а сердце забилось в бешеном ритме, которого раньше не познавал Коряков. Парень руками припал груди, чувствуя стук. В ещё не проснувшемся разуме уже закрадывалась одна приятная до глубины мысль, но полное её осознание пришло позднее. Илья влюбился. Как в типичных романах о любви и первых взглядах. Он плохо помнил, какие черты лица были у девушки, но приятный аромат лаванды, окутывающий её тонкую шею приятно расплывался в памяти Корякова. В нём плескалось приятное и точное ожидание новой встречи, правда лёжа на койке это навряд ли произойдёт… Размышления прервал тихий стук в дверь, словно тот, кто стоял за ней не желал будить спящего. Илья наскоро накинув бесформенные штаны и белую, — если не считать пятна на брюхе, — майку, зализал растормошенные волосы и открыл дверь. Воздух выбился из лёгких, а комната заполнилась трепетным цветочным ароматом. — С добрым утром! Надеюсь, ты уже не спал, а то вдруг ты ещё сновидения досматривать собирался, — лёгкие смешок сорвался с уст девушки, а добродушная улыбка озаряла её лицо. — И тебе привет… — Илья судорожно пытался вспомнить её имя, ведь это она. Та, при виде которой сердце пропустило удар, — Ксения, — в чужих очах он заметил удивление и одобрение — всё же смог отрыть где-то на затворах. Волосы девушки были собраны в пучок, прядки выбились из-под резинки, но это придавало ей простоты, которой в прошлый вечер она сразила наповал Корякова. Илья приметил, как она произнесла «р», неужто француженка? — Проходи, — Коряков пропустил девушку внутрь и та, будто бы у себя дома, по-свойски присела на не застеленную кровать. Ксюша, — так Илье было привычнее, так ему казалось правильнее, — осмотрела небольшую комнату и вновь возвратила взор на парня. — Ну что, так и будешь там стоять? — уголки её губ дёрнулись, но улыбка не сходила. Она невольно теребила край постельного белья, цепляя его отросшими ногтями. Коряков ничего не ответив, прошёл за стол, впоследствии чего закинул на него ноги. Молчание затянулось, а градус неловкости повышался. Илья понятия не имел, зачем девушка пришла к нему, но никаких возражений не выражал. Глаза его всё бегали по Ксюше, стараясь запомнить каждую деталь и заполнить пробелы в памяти. А девушка всё не могла решиться начать разговор первой. — Не знаю, ну… — Илья сподвигся разорвать тонкую нить неопределенности, — как дела у тебя? — хрипота присвойственная только проснувшимся людям сошла на нет. Ксения была благодарна ему за то, что вызвался стать первопроходцем в их умершем и вновь зарождаемом диалоге. Она картинно прокашлялась, — так показалось Илье, может и впрямь ком перекрыл доступ, — и быстро проговорила фразу, да так, что Коряков еле как понял: — Да, я согласна пойти с тобой на свидание! — Чего? — Коряков вроде не это у неё спросил… Илья стал в бескрайнем потоке отрывках вечера в курительной комнате вспоминать, что же он успел такого наговорить? Впрочем, если он правильно всё понял, — а не понять было сложно, — то он ни за что не собирался увиливать от своих же слов, — Точнее, ого! Тогда… — он мешкал, парень явно был где-то между мирами, — во сколько ты свободна? Ксюша взглянула на него, как на дурака, указывая на себя. — Понял, принял, прямо сейчас, — Коряков встал с места, припал на колени пред кроватью, чем смог напугать девушку. А он же выудил чемодан, а оттуда одну из его рубашек для самых удачливых дней. Наскоро накинув на себе, Илья быстро застегнул пуговицы, и расставив руки в боки, громко сказал: — Тогда вперёд!***
Татьяна вновь выпивала. В руках её была небольшая чёрно-белая фотография; потёртые края и потрескавшаяся бумага давали понять, что в рамке та не находилась. Тёмные и одновременно мутные глаза взирали на неё с полотна, а сами они выражали серьёзность. Но женщина прекрасно помнила, что ради этой фотокарточки они вставали в совсем раннее утро, а потому на снимке он, как заспанный кот. Лицо Татьяны озарилось грустной улыбкой. Элтон был отправлен восвояси, дабы женщина окунулась в свои размышления без посторонних людей. Бокал пустел с каждым мгновением быстрее, а бутылка вина была почти высушена. Сейчас в Татьяне не сидел весёлый пьяница, а лишь тот, кто неимоверно сожалел об утраченном прошлом и недосказанных словах. — Филипп… — рыдания застряли в горле, но с уголков глаз уже скатывались мелкими жемчужинами солёные капли, — Мне правда жаль, что не сберегла тебя… — пальцы женщины водили по фотографии, единственному источнику, что могло ей вновь показать любимое, — ещё живое, — лико. В одну их беспокойных ночей, она всё ещё чувствовала копну его сухих, будто бы сено волос. Помнила, как предлагала записать его к своему парикмахеру, но получив ответ: «Ещё на них мне тратиться не хватало» списала идею со счетов. Но кроме фразы так же хорошо помнила, как он лежал в постели, а тело его тряслось в ужасающей лихорадке. Температура превышала норму на несколько раз, врачи долгое время не могли подобрать подходящих лекарств. Ведь у Филиппа организм отвергал самые популярные снадобья для лечения болезни, тем самым осложняя лечение. Татьяна корила себя за то, что вовремя не спохватилась, ведь когда он впервые начал кашлять, а вместо соплей харкал кровью, она прождала ещё пару дней. Думала, что это всего ненадолго. Вспомнила его слова последние, что звучали предсмертным желанием с его уст: — Лёшку убереги, будущее ему хорошее устрой, пусть компанией займётся да денег полные карманы набьёт. Иначе, я зря старался что-ли, хах, — губы Филиппа дрожали, а сам он на последнем издыхании вновь зашёлся в неутихающем порыве. Внутри Татьяны зарождалась агрессия на сына, которую контролировать она не могла. Ведь слова Филиппа стали для неё целью на всю оставшуюся жизнь. Но этот упрямец решился поддаться в никуда и отгородиться от высшего класса, потому Татьяна старалась удержать его вблизи себя, дабы наконец-таки чадо получило компанию и какой-никакой статус в обществе. Женщина наполнила бокал алкоголем и опрокинула его в себя за раз. Стезя терниста, а потому будет трудно…***
Пальцы переплелись, ладони до жути вспотели, но разрывать такое объятие никто не хотел. С лица Ксюши румянец не сходил, а у Ильи он был почти незаметен. Пара прогуливалась по палубе третьего класса. Старики взирали на них с улыбкой, а во взгляде плескались воспоминания своей молодости. Ребята облокотились на перила мощного лайнера, заглядывая в тёмные глубины хладного океана. Облака плыли медленным ворохом, но солнце собой не преграждали. Голова Ксюши опустилась на плечо Корякова, тот напрягся чуть-чуть, но вскоре расслабился, слегка придерживая девушку. — Красиво, правда? — спросила тихо Ксения, а сама невольно зевнула. Разморили её прогулки на свежем воздухе, о котором в городах можно только лелеять и надеется. — Да, — Илья в душе радовался отчаянно, что вот, неужели корабль, на который он попал только благодаря Вове, смог дать ему ещё и любовь? — Но ты гораздо лучше, — вымолвил парнишка и оставил лёгкий поцелуй на лбу девушки. Она рассмеялась беззаботно, нырнула в омуты чужие, пропадая в тех невольно. Зарылась носом в ключицы Ильи и обхватила его руками, сжимая крепко. Коряков в ответ стиснул её сильнее, отчего воздух вышел из лёгких девушки, из-за чего она закашлялась — парень чуть разжал объятия. — Так всё же, как у тебя дела?***
Обилие пышных платьев и строгих костюмов разрывало ресторан. Столы и стулья были сдвинуты к стенам, высвобождая место для танцев. Вокруг слонялись официанты, среди них затесался и Элтон, они разносили в бокалах с тонкой ножкой шампанское, тем самым принося людям больше празднества. Алексей озирался по сторонам, не желая, чтобы прямо сейчас их вместе с Вовой заметили — план ещё не был до конца готов. Губанов разглаживал на пиджаке Семенюка складки, — вообще, Алексей отдал ему свой костюм на вечер, а тот оказался ему большеват, из-за чего пришлось в некоторых местах подколоть булавками, — и тихо проговаривал: — Говори всем, что ты из России плывёшь для изучения предложений из Америки. У тебя компания по добыче нефти и теперь ищешь покупателей, — наконец Губанов оставил в покое костюм, а Вова вполуха слушал парня, непривычно ему тут стоялось, — Если здесь кто-то предложит сотрудничать, попроси номер для правдоподобности. А потом утверждай, что сейчас не хотелось бы обсуждать работу, всё же единственные мгновения отдыха за долгое время, усёк? — за недолгое общение Алексей успел набраться слов от Вовы. — Да понял я, не кипишуй раньше времени, — Семенюк похлопал его по плечу, и Губанов заметил, как у парня пальцы ходуном ходили. Вова изучал взглядом светских личностей, но кроме омерзения, — Губанов тут не входил, — те ничего не вызывали. Каждый как мог, выставлял богатство напоказ, рассказывал о своей семье так, будто там каждый второй учёный, а каждый первый монополист. Но кроме этих обёрток у них ничего и не было. Все они однотипны, что были скопированы с одной личности. И Вова в тот момент походил на человека, что явно ошивался в сие кругах. Губанов же был как рыба в воде, да только вот в зубы он другим не глядел, а если предложение какое поступало, что не по нраву ему, он отказывался прямо, не говоря: «Давайте попробуем в следующий раз это обсудить, а то сейчас не та обстановка.» Внутри Семенюка от этого уважение просыпалось к Алексею. А вот и настал нужный час. Медленное завывание скрипки было подхвачено пианино. Кавалеры стали звать своих дам на первый танец, а те, прикрыв ладонью губы, соглашались. Семенюк ещё не отошёл от поздних плясок, потому в стороне наблюдал за всем да потягивал алкоголь. Вот что-что, а то что всё бесплатно это хорошо. Вова видел, как услужливо отказывался от танцев Губанов, пробиваясь к нему навстречу. — Каковы первые впечатления? — спросил подошедший. — Знаешь, я именно всё так и представлял, больше скажу, я и раньше всё это видел, — Семенюк заметил всплеск интереса в чужих очах, потому решил поведать, — Раньше я официантом на таких мероприятиях подрабатывал, платили нормально, но отношение ко мне даже хуже, чем к скоту было. Штрафы выписывали даже за «не такой» взгляд, — Вове постепенно легче становилось, хоть кому-то да поведает свою историю, — Однажды из-за одной дамочки, церемониться не буду, твари мразотной меня турнули с работы, так ещё и в характеристику вписали, что я оскорбляю всех подряд и кидаюсь как шавка. А я ведь тогда просто попросил с дороги уйти, я на кухню как бы попал? — резкое желание закурить образовалась в душе и вокруг тоже, — Вот поэтому я и манал ваше высшее общество, манеры есть, а человеческого — ничего. Губанов увидел, как Семенюк стал шлёпать себя по карманам в поисках пачки, но так и не нашёл. Алексей протянул ему сигарету, что вытащил из кармана, тот её тут же принял. — Спасибо, — знаменитая зажигалка в их дуо чиркнула огнём, — Теперь одной тайной меньше, не так ли? — Вова помнил, как знакомый смотрел заинтересовано и отчужденно каждый раз при упоминании буржуев. — Получается так, — утвердительно ответил парень. — А теперь можно узнать одну твою? Как око за око, м? — Семенюк если бы даже не сегодня, он бы всё равно разузнал бы потом. — Давай, удиви, — Губанов вдыхал едкий дым, возносясь куда-то выше. Чтобы сейчас не спросил Вова, он готов был ответить. — Что это за девчушка, у которой на глазах уже скоро мозоли образуются от того, насколько долго она прожигает твою спину? И вообще, у тебя чуйка есть? Мне кажется такой взгляд нельзя не почувствовать, — парень указал куда-то в толпу. Алексей обернувшись, заметил стойкий взор Дженны на его персоне. — Как бы невеста, но как бы нет. — Любовница что-ль? Ты по-русски говори, я в намёках не особо мастер, — усмехнулся Вова, сделав новую затяжку. — Хах, да если бы… — глаза Губанова потускнели, а плечи его опустились, — И впрямь невеста, да только вот не любимая, отданная мне по расчёту, — коротко, но с глубокой печалью высказался он, — Даже о будущей свадьбе не хочу думать, не сейчас уж точно, да и послезавтра тем более, — Алексей чуть прошёл и присел на стул, что так удачно стоял рядом. Музыка разбавляла собой ход мыслей, не давая зайти в самые джунгли и непросветные дебри. — Пойдём выйдем? — Вове почему-то захотелось укрыть собой Губанова от этих настойчивых взглядов. Получив кивок, они собирались выйти на палубу, как к ним тут же подскочила Коллинз, обвивая своего жениха руками, и рядом встала. Злобно глядела на Семенюка, но и Алексей был удосужен таким взором. — Куда же ты? Потанцуй со мной, потом иди куда хочешь, — поставила условия Дженна и, не дождавшись ответа, утянула с собой парня, оставляя Вову одного. А он что? Он решил подождать, мелодии не особо-то и длинные, а потом они смогли бы поговорить по душам. Заодно он узрел, как Губанов вздохнул тяжело, а губами промолвил: «Прости.» Скрипка заныла, теребила душевные струны, заставляя тех накалиться до предела, но те и не думали порваться. Клавишник сменил темп на медленный, выдерживая трагические паузы. А виолончель предавала мелодии траурное излучение, что подавляло внутри желание веселого и приятного вечера. Алексей сместил свои руки на талию Дженны, те касались платья, но до самой девушки не дотронулись. А та повисла на парне, прижималась двусмысленно, словно музыка и не играла для неё какой-либо роли. Вова наблюдал за этими лобзаниями. Руки отчего сжимались в кулаки, а внутри вспыхнуло пламя, она решила забрать его у него, чтоб просто позажиматься при всех? Губы Семенюка дёргались в противном искажении, но глаза отвести от них не мог, цепляло его, как Губанов увиливал от её прикосновений. Вот только внутри яд и едкость уже выплыли наружу и остановить сие действо было нельзя. Вова в тумане искал ручку и листок бумаги, но вместо последнего нашёл лишь кусок салфетки, но ему и этого достаточно было, чтоб выплеснуть свои чувства на какую-либо поверхность. Он вернулся туда, где его оставили, сел на пол, разложил на стуле свои атрибуты и стал писать. Мелко, почти неразборчиво, а главное на русском, чтобы только один человек смог понять. А когда закончил, свернул на пополам и вышел из ресторана и с непонятным тяготением сбежал оттуда. Семенюк не боялся того, что написал. Ведь последний раз, когда такие чувства окутывали парня, была любимая девушка, с которой, к сожалению, ничего не сложилось. Музыка стихла, и Губанов в ту же секунду бросил Дженну. Он пытался отыскать Вову — тщетно. Он решил перевести дыхание, вернулся к своему месту, а на нём лежал кусок бумажки. Парень не знал, какой чёрт дёрнул его прочитать, что там было написано, но осознание, что это было адресовано ему, заставило утонуть в своих мыслях по новой.Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя…
Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты, прильнув ко мне, вдруг сказал:
— Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними… как брат…
И, обняв, я сказал ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
— Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя… как друг…
Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовал
И, целуя, все повторял:
— Это я тебя, как брат…