Сборное

Разговаривает Цубаки мало, двигается неуклюже, дерется неохотно, зато смотрит-смотрит-смотрит своими прозрачными синими глазами, смотрит долго и пронзительно, будто бы прямо в душу, и от этого внутри все крошится и сгорает. То же, что не сгорает, плавится дочерна – медленно, болезненно, нагоняя мысли о гниющих зубах: внешне идеальных, но пустых, кисловато-сладких изнутри. Такие даже не лечат – лечить нечего. Вырывают, и дело с концом. Вечерами, ближе к полуночи, Масамунэ кажется, будто бы это от него осталась одна оболочка – белая-белая, начищенная до блеска сразу с двух сторон – а сам он полый, звонкий, набитый воздухом, кислым и гниющим. В такие моменты Накацукаса закрывает дверь на все засовы, занавешивает окна, натягивает на голову одеяло и старается не орать от страха уж слишком громко. Подобной слабости клан не простит. Кому угодно, но ни ему. Цубаки ходит за братом хвостом, лезет под руку, мешает, нарываясь на грубость – потом же, получив свое и даже чуть больше, прячет от родителей синяки, украдкой плачет и смотрит-смотрит-смотрит, а в синих глазах плещется виноватое понимание. Цубаки всегда смотрит так, будто прощает за все и сразу. Масамунэ – слабому, вечно оберегаемому старшими Масамунэ – нравится сравнивать ее с красивым, но пустым цветком. «Камелия» – повторяет он и млеет от какого-то мстительного удовольствия. Решено: когда младшая Накацукаса отцветет и увянет, он подарит ей букет этих цветов – выращенных своими руками здесь же, на территории поместья. И никто ничего не узнает. Цубаки неизвестно слова «нельзя» – ведь наследнице клана, единственной и обожаемой, позволяется абсолютно все. Потому она часто приходит в комнату к брату, залезает на кровать, что-то шепчет на ухо и по-детски крепко обнимает – не замечая, как Масамунэ вытягивается по струнке, а пальцы его сжимаются в кулаки. Масамунэ ненавидит сестру настолько же сильно, насколько сильно любит. Ненавидит, завидует и боится; часами перебирает волосы, мечтая сомкнуть пальцы на тонкой-тонкой шее, целует руки, пытаясь представить, что за сила скрывается в этих с виду слабых детских ладошках, и с каким-то диковатым восторгом подмечает, что царапины на гладкой, будто фарфоровой коже с каждым разом затягиваются все быстрее и быстрее. Масамунэ знает, Цубаки отчаянно не хочет взрослеть – отказывается носить новое, свободное кимоно, не делает различий между собой и братом и до сих пор верит в сказки. Однако тело говорит само за себя – и юная Камелия набирает силу, раскрывается, расцветает прямо на его глазах. Масамунэ часами, до полного изнеможения отрабатывает техники, разбивая в кровь лицо и костяшки пальцев. Масамунэ прячется от родителей, днями не бывает в поместье… Цубаки упорно ждет брата домой. А катана, тем временем, покрывается черным налетом гнили.