Сборное

Кид не любит своего отца. За постоянную ложь и утаивание, за привычку оберегать, заглядывая через плечо, – оберегать его, Кида, и всех, кто хоть как-то связан с Шибусеном. За вечное одиночество в огромном, но пустом особняке, на которое был обречен единственный сын Шинигами с момента осознания себя. За запах жженого электричества и могилы – так пахнет Смерть, так пахнут боги, но точно не отцы. Кид помнит, с детства помнит, как несло от папаши Маки или учителя Сида, который раз в пару дней выгуливал Блек Стара среди башен и башенок Академии. Киду было, с чем сравнить. Кид презирает своего отца. За добродушное до лицемерия притворство, за раздражающе дурацкую манеру речи и полнейшую беспомощность в мелочах. Что ж это за мир, божество которого может лишь наблюдать за гибелью своих ребят из зеркала, которое не запотеет, сколько на него не дыши? Хотя, конечно же, Кид понимает, что замкнутый мирок из крестов и неба вокруг отца это следствие Поступка с Большой Буквы. Но принимать пока не хочет. Стыдно. Кид жалеет своего отца. Всегда жалел, испытывая непонятную неловкость. За неуклюжие прикосновения рук в гладких дутых перчатках, за жуткое чувство, будто единственный, кого побаивается всемогущий Смерть, это он, Кид. А потом, годы спустя, стало понятно: может, иметь в отцах Шинигами и тяжело, но возиться с кем-то из плоти и крови, когда ты бессмертный Шинигами, тяжелее в ту самую тысячу раз. Кид понимает своего отца. Ведь теперь, когда все-все-все жители Города Смерти, сами не зная о том, молятся ему, недавно еще ребенку, ответственность за чьи-то судьбы и души давит на плечи так, что едва ли не вжимает в пол… Понимает, в общем. Пытается понять. Но оправдывать все равно не спешит; и пусть в глаза как будто соли сыпанули, плакать Кид не будет. Не здесь, не перед носатым уродцем, болтовню которого, наверно, пытались разобрать целые поколения Мастеров. Нет, все же Кид не любит своего отца. Однако глотая слезы, натягивая прямо поверх костюма пахнущее жженым электричеством тряпье, что раньше было мантией Шинигами, Кид с неотвратимой ясностью понимает – впереди есть еще целая вечность, чтобы научиться его уважать.