Сборное

А вообще даже правильно, что первой и единственной душой, поглощенной демоническим клинком Цубаки, стал бедный Масамунэ. Первая душа – как первая любовь; то, что осталось от Масамунэ, на ощупь было холодным и липло к рукам и груди, будто моля о тепле. Вечно грустный старший брат, взлохмаченный, с кожей белой и шершавой, как яичная скорлупа, теперь он будет жить внутри Цубаки всегда – как яркая картинка или часть того пульсирующего, что позволяет демоническому клинку принимать все новые и новые формы. Быть может, за их с Блэк Старом дуэтом и закрепилась слава неудачников, но Масамунэ этого стоит. Масамунэ стоит чего угодно. …Но все же иногда – до неловкого часто – Цубаки задумывается, какого это, быть Оружием в руках более ответственного Повелителя. Стать Косой смерти, в конце-то концов. Наблюдает за сестрами Томпсон, за малышами Огнем и Громом, за Харваром и Жаклин – и однажды даже спрашивает об этом у Соула. Эванс, в недавнем прошлом обладатель девяноста девяти душ кишинов и одной мать-ее-Блэр, чешет в затылке и долго, натужно соображает. Потом говорит, что «успех» похож на сотню придурков, часа эдак в три утра отплясывающих в твоей голове канкан… в тот же день, вместо ну очень важного задания, Цубаки тащит своего Повелителя в кино. И начинает прислушиваться: к трофейным красно-оранжевым яйцам, к Спириту Албарну, как единственной (пока) Косе смерти на мили вокруг, и, нечасто совсем, к себе. Души из списка Смерти негромко гудят, пощипывая за пальцы; в ритмичной пульсации изгнивших ядер Цубаки слышатся ворчание, брань и плач. Звуки эти, в общем-то, не громче комариного писка, но услышав – вообразив их – один раз, забудешь нескоро. Вот и Цубаки не может забыть: косится на более успешных своих однокашников и, вздрагивая, старается не думать, что именно они целыми пачками выносят с заданий. Спирит Албарн вздрагивает тоже. Хмельной, озадаченный, он, прислонившись к чему-нибудь, массирует виски, будто пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. В хорошие вечера Коса возвращается в бар, в плохие – шагает домой походкой настолько нетвердой, что кажется, будто что-то очень… другое дергает его во все стороны, как тряпочную куклу. Цубаки часто замечает Спирита близ Чупа-Кабры. Замечает – и жалеет, что не умеет видеть души как Мака или Профессор Штейн. Еще ей хочется влепить подруге пощечину. Не так сильно, как видеть души, но тоже ощутимо. Цубаки… Цубаки смотрит на свет, пока не станет больно, пока не потекут слезы, а картинка не смажется, не поплывет по краям. Слушать себя невыносимо сложно, и ей определенно не хватает выдержки Блек Стара. Тот бы не побоялся, справился. А Накацукасе до сих пор не по себе. Цубаки закрывает глаза. За внутренней стороной ее век Масамунэ улыбается, держа в руках маленький красный мяч, и на обман воображения это похоже в последнюю очередь. Цубаки открывает глаза.