Точка опоры

— Вот оно как… Значит, я буду должен Лизе обещанную сотку, — Дилюк готовится к набегу активистов на кухню, — сочувствую этому несчастному или несчастной, — отшучивается.  — Но и об отношениях это не говорит. Так что информации — ноль, и ты ничего не получаешь в итоге, – лукаво парирует Кэйя.   «Выкручивается, словно змея» – мелькает в голове Дилюка.   Кэйя усмехается. Дилюк явно анализирует, и наблюдать за этим забавно. Пусть гадает, раз прямо не спросит. Да и в этом случае, лгать никто не запрещал. В голове профорга мелькает подозрение о блефе Мальвины. Либо Кэйя существует флиртом, либо личные границы нарушены, либо еще что-то около измен.    А на самом деле отношений у Кэйи не было. Последние закончились пару месяцев назад по обоюдному согласию, и его это устраивало.    Дилюк же сразу вспоминает этот буквально целомудренный поцелуй, почти насмешку над его предложением рассчитаться. Он хотел бы спросить про тот случай после эмоционального слома. Казалось бы, об этом поцелуе можно забыть, и он никак не сломает уже существовавшие бы отношения Кэйи, но Дилюк по привычке чувствует ответственность даже тогда, когда в случившимся не виноват. Обязательно как-нибудь об этом спросит Мальвину, это же всего лишь поцелуй, как в щеку на прощание, ничего страшного.    Вопрос лишь в том, что, если флирт для Кэйи – манера, то входит ли в его обычную манеру ласково целовать малознакомого человека в лоб? Кэйя отгоняет эту мысль. Честно говоря, он ожидал вопроса от Дилюка о том поцелуе, но, кажется, оба предпочитают об этом не вспоминать.   Сменить мысли помогает еле уловимое изменение во взгляде глаза Кэйи. Дилюк уверен, что после их разговоров в ванной это испытание для него все равно, что планка на минуту. Ощущение накала открытой игры в «инициацию» можно уже чуть ли не ножом между ними резать. Делать выпады друг на друга, когда вы оба знаете правила, приятно.   Вот кухню наполнили все присутствующие активисты: кто-то сидел на барной стойке, кто-то за столом, кто-то на столе, а кто-то даже на коленях друг у друга — кухня все же мала для такого большого количества людей. Из-за того, что кухня быстро наполнилась, интимная обстановка разговора один на один исчезла без следа. Даже грустно немного — Кэйя и сам не ожидал, что ему будет так комфортно наедине с Дилюком, что захочется поговорить обо всем, о чем угодно. Что... Нет, дальше в дебри не уходим. Сейчас явно будет что-то интересное.   — Обещали же, что не пьем, — протянула Джинн, непонимающее взглянув на бутылки, но не успела она продолжить, к ее лицу потянулись указательные пальцы сразу 5 человек, призывая молчать.   — Если не захочешь пить, то просто отдай мне! — Синхронно перебили заместительницу Венти и Лиза, напускно-воинственно переглянувшись друг с другом.   — Попрошу чуть-чуть внимания, уважаемые активисты и активистки профбюро ГФИ! Сегодня свершится необычное, не очень ординарное и не совсем своевременное мероприятие, — Дилюк все время бегал взглядом от Венти до Кэйи, а в конце кивнул им на центр импровизированного Колизея из активистов, — сегодня свою проверку на прочность как возможные действующие активисты профбюро пройдут два новеньких. Перерождение будет проходить через стадию «омовения», «искупления» и «клятвы».   Венти ушам своим не поверил, сколько он этого ждал? И вот, прямо здесь прямо сейчас он, наконец, станет частью профбюро. Бард подпрыгнул на месте, набрасываясь на Кэйю. По реакции ребят понятно, что посвящение — вещь легендарная. И выдерживают немногие. За их спинами слышатся тихие возгласы и предположения о том, что они не выдержат, и откачивать придется сразу двоих. Кэйя и Венти переглядываются — не тех напугать пытаются. Этим двоим, которые вечно играют роль собутыльников друг друга и пьют иногда неделю подряд по-черному по силам все, но пока это их маленький секрет.    Все активисты ГФИ помнили свой посвят, когда их чуть до смерти не напоили вином и водкой в разных пропорциях, а сверху еще и облили ими же.    — Я до сих пор с того времени не могу много водки пить, — пожаловалась Эмбер, — но зато узнала, что одуванчиковое вино не всегда из одуванчиков.   — А я, наоборот, понял, что могу выпить ведро водки и ничего со мной не будет, — Итто встал в позу победителя.   — Итак, приступим! — на удивление задорно и искряще объявил Дилюк.    Венти и Кэйе нужно было умыть друг друга вином, а после пройти состязание в борьбе на больших пальцах, и тот, кто выигрывал, делал первый глоток из «винного кубка, обвитого цветами Денделиума» (читать как: из бутылки вина из одуванчиков.) Первая часть называлась «очищение». Но это были только цветочки, ведь их ждала целая бутылка мятной водки. Испытанием «искупления» было выпить как можно больше рюмок без рук, используя в качестве поверхности для стопки тело другого посвящаемого.    Активисты шумели и стучали столовыми приборами, предлагая им свою помощь в выполнении задания. Вино из одуванчиков после кандидатов в активисты обязательно пустится по кругу среди других зрителей, пропуская только профорга.   Кэйя тянется к волосам и ловко стаскивает с них резинку, позволяя длинным прядям рассыпаться по плечам и спине. После объяснения правил остался только один вопрос:   — Пить с тела другого посвящаемого можно в каком угодно виде?    Непонятно: вопрос Дилюк специально не услышал, а Кэйя его специально не повторил, но непрозвучавший ответ вместе с шутливым вопросом забываются в шуме оживленной кухни.    Обряд инициации провозгласили открытым, начиналось «очищение». А два, пока чужих, активиста были уже все в вине с мокрыми волосами и кричащими во все горло вместе с группой поддержки вокруг. На сложенные ладони полилось душистое вино, и через несколько секунд Кэйя чувствует, как по лицу стекают алые капли. Он высовывает язык и ловит одну из них, после довольно облизываясь. Упс, попробовал вино раньше срока.    Дилюку в спину дышит надвигающаяся головная боль от гомона, терпкого запаха алкоголя и растрепанных волос Кэйи. Дуэт посвящаемых и алкоголь очень интересное сочетание — они все вокруг обращают в древнегреческую вакханалию, которая завораживает хтоничными танцами, безумными улыбками и выходками. Такое на посвяте впервые, ведь обычно посвящают первокурсников, которые до конца стесняются и лишь уже пьяными делают какие-то забавные вещи. Тут шоу началось с самого начала. С того момента, когда нужно было умыть друг друга вином — один напоминал Божество, когда сложил руки, а через ладони в молитвенном жесте потекло вино, окропляя подставленное лицо синеволосого вакха. От внимательного, даже надзирательного, взгляда профорга не смогло скрыться легкое нарушение правил. Но если оно нарушено так (Дилюк долго подбирает слова в голове)…эстетично, то почему бы нет. Тем более, толпа только громче отреагировала - хороший знак, ведь судьи тут они.    Далее Кэйя вытягивает руку и цепляет чужие пальцы, уже заранее зная, что победит. Что поделать — у Венти очень миниатюрные и аккуратные руки, и при всем желании прижать Кэйины пальцы будет сложнее.    — Только не обижайся, — Кэйя очаровательно улыбается и, слыша одобрительные крики, кивает, сигнализируя к началу. Несколько секунд борьбы и, да, все верно, выигрывает Кэйя.    Ему в руки уже сунули бутылку, и он, подняв ее вверх, как бы говоря, что пьет за здоровье всех присутствующих, обхватывает губами горлышко. Было забавно смотреть, как Венти пытался допрыгнуть до бутылки, прижатой к губам Кэйи. А тот пил в свое удовольствие, Итто даже успел упрекнуть, что драгоценной публике ничего не останется. Одна из капель стекает от уголка губ ниже к шее. Вкус чувствуется сразу — необычный, постепенный, как ноты парфюма, и Кэйя довольно смакует его на языке, передавая бутылку Венти, а сам поворачивается к Дилюку. Вакх сеет много греха на квадратный метр кухни, когда расстегнутая рубашка становится окрашена кое-где в бордовый от скатившихся по шее капель от губ. Кэйя облизывается в очередной раз. Ему жарко, на некогда белой рубашке алеют пятна вина от стекших по шее и ключицам капелек, а волосы растрёпаны и рассыпаны по плечам. Он не чувствует себя человеком — Венти, из чьих ладоней до этого лилось вино, действительно, выглядел, как Божество, а сам Кэйя — не то его покорный раб, не то вакх, а может, воплощение Диониса?    «Ладно, — думает Дилюк, — сегодня простительно.» А в голове тем временем начинает неприятно тяжелеть, напоминая, что нужно принять таблетки.    — Дорогой Хозяин, обеспечишь рюмками гостей?   Вопрос растрепанного уже даже не «приемного», не «своего» активиста, а ни то пирата, ни то фавна-вакха вытягивает Дилюка из мыслей о таблетке. Точно, стопки. Дилюк достает из посудного шкафа две рюмки с тонкой линией позолоты на краях.    — Прошу, ваши чаши. И да, – все же дает запоздалый ответ на вопрос, – пить с тела другого посвящаемого можно, как захотите, лишь бы стопка была на человеке, а содержимое в том, кто пьет. Выкручивайтесь и доказывайте, что можете найти разные выходы из ситуаций. Находчивость и креативность — основные постулаты настоящих активистов этого профбюро, — Дилюк давно не ощущал себя тамадой, с последнего посвята осенью. Правда, на этом посвящении все происходит иначе…что-то даже смущает в этом, заставляет иногда  глубже вдыхать алкогольный флер вокруг.    — Помните, те посвящаемые, что будут проливать стопки, будут подвергаться наказанию, которое придумают судьи.   Кэйя смотрит прямо на Дилюка, замечает, что тот выглядит не то уставшим, не то что похуже, и плавно склоняет голову набок в задумчивости. Что-то не так? Плавным движением забирает стопки, отвешивая реверанс, и идёт — нет, будто плывет по воздуху — обратно к своему маленькому богу. Их движения больше походят на танец, создавая смешанное ощущение — доля изящества с полным хаосом.    – Приступайте, – Дилюк кидает вслед наставление, отходя к шкафу, чтобы найти свои обезболивающее и сразу выпить самые сильные, потому что знает, что наказание выбирать будут стандартное — заставить начать танцевать под выбранную кем-то из активистов песню, а это лишний шум.    Венти и Кэйя переглядываются и, кажется, думают об одном и том же. Разве интересно делать из человека стол, когда на нем есть одежда?    Рубашки не оказываются на полу окончательно — теперь они полностью расстёгнуты и оголяют плечи, как одного, так и другого. Венти хватает рюмку и сначала ставит её на ладонь, изящно наливая в нее алкоголь, приподнимая вторую руку на значительную высоту. Кэйя благоговейно обхватывает чужое запястье и выпивает все, не роняя не капли. По взглядам друг друга они уже понимают, что оба хотят испытать наказание, но негласный договор, заключенный одной лишь мимикой, уже определяет, кто будет первым.    Дилюк, глядя на них, красноречиво молчит с широко раскрытыми глазами и теплеющими щеками. Он мог многое себе представить, но это… Как хорошо, что все в профбюро совершеннолетние. Боги, что они вытворяют? Кухня действительно превратилась в хаотичный шумный храм Диониса. Дилюку становится жарко в водолазке и толстовке с какого-то форума, и он скорее стягивает ее, наблюдая за вакхами в кругу. Тут же понимает, что избавился от элемента одежды сразу же после того, как это сделали Кейя с Венти. На последнего, кстати, иногда жутко смотреть, потому что его глаза буквально горят изнутри, а зрачки расширены, бледная кожа покрывается румянцем от общего возбуждения толпы и алкоголя.  Кэйя же выглядит рядом с ним ожившей статуей, на темноватой коже блики, отливы от испарины делают ее на вид только-только отполированной, ну, точно, статуя. Ключицы красиво высечены, а кадык часто проезжается по горлу вверх-вниз.   Руки, плечи, даже выпирающие ключицы — они пьют по очереди, лесенкой. Большинство активистов вокруг уже достали телефоны, снимая, как Кэйя выпивал первую с рук, Венти с плеч. Они следовали друг за другом, будто исследуя, и в какой-то момент Венти уже облокачивается на стол, ложится почти полностью, а на животе Кэйю ждёт очередная рюмка. Активисты кричат и Кэйя еле заметно, довольно скалится, уже понимая, чем вызовет ещё больший ажиотаж.  Профорг выдыхает, присвистывая. Кэйя склоняется к чужому животу, обхватывает губами рюмку, но — какая жалость! — проливает часть. Обзор профоргу закрывают столпившиеся активисты, поэтому он лишь спустя минуту под всеобщий вскрик мельком видит, как язык проходится по животу, собирая разлитое. Кажется, за секунду до гула и крика Дилюк улавливает всхлип тонким голосом от Барда, располагавшегося на столе. Дилюку хочется верить, что он ослышался, что это просто так наложились голоса. Боже, что он вообще наблюдает. Обычно стопки пили с чужих локтей и макушек, а тут… Но Дилюк не ругается и не разгоняет активистов, он знает, что каждый из присутствующих хранит свои фетиши в шкафу, а Мальвина-вакх, кажется, имеет таких шкафов с десяток. От всего увиденного Дилюк совершенно забыл предложить, чем запивать крепкий алкоголь, но тут, кажется, ничего и не нужно, им попались истинные вакхи-алкаши в бюро.   Все же, наказание неизбежно и Кэйя, облизываясь, разворачивается к активистам.     — И что же меня ждёт? — спрашивает у всех, но чаще всего поглядывает только на одного человека.    — Будешь танцевать под выбранную нами музыку! — радостно хлопает в ладоши Эмбер, — только кто песню выбирает?..   Неожиданно руку поднимает Лиза. Она уже держит наготове телефон и колонку.    — У меня есть очень подходящая песня. И нет, Итто, ламбаду ты включишь потом.   Начинает играть музыка, солист вступает сразу, и Кэйю как током прошибает. Он точно отблагодарит Лизу потом, про спор даже не вспомнит.    Шаг, ещё шаг — движения плавные, у Альбериха получается кружить, выводить фигуры одними только ногами, ловко маневрируя между людьми, не падая и на ноги не наступая. Он не пытается подстроится под единый стиль, нет — просто отдается музыке, проговаривая строчки, и не просто так, а каждому в лицо. Начинает с Венти, и тот даже тянется к нему на секунду, но Кэйя уже идёт дальше, развлекая всех вокруг своеобразной игрой.    Звучит припев и Кэйя думает об одном человеке, который, кажется, выглядел очень печальным. Он кружится, взаимодействуя буквально со всеми.    — Welcome to the cult of Dionysus! — пропевает, глядя прямо в алые глаза, но не спешит дальше. Стоит напротив, растрёпанный, с покрасневшими щеками и слегка опухшими губами, с искрой во взгляде, сползающей все больше рубашке.    И протягивает ладонь.   Где-то на задворках сознания мелькает мысль: а что, если откажет? Нормально ли это вообще перед всем профбюро? Мысль крутится, бьётся о стенки черепной коробки, но не завладевает сознанием. В мозгу сейчас хаос, мягкое облако с царем в виде желаний, истинных и открытых.    Дилюк? Пьянки? Откровенные танцы? Развязный вид? Вместе?  Все перечисленные слова после «Дилюк» и перед «Вместе» можно заменить на имя, получится — Дилюк? Кэйя? Вместе?    От такого жеста, такого взгляда, такого вида и атмосферы Дилюка бросает в жар сильнее. Но кто он такой, чтобы не поддерживать игру. Правила посвящения не запрещали вызвать кого-то на танец, а он не трус. Прикрывает глаза, хмыкает и отдается в глубокий синий омут, пусть накроет его с головой. Кстати говоря, о голове: все еще безбожно болит, но Дилюк всегда скулил, но продолжал делать то, за что взялся.    Кэйя чувствует теплую, широкую ладонь в своей руке, и не остаётся в долгу — тянет за собой, оказываясь в центре.    Толпа сначала замолкла. Когда Кэйя предложил руку, все помнили недавние события и вообще удивились посвящению самому по себе, а теперь еще и это. Не дай Боги, снова поссорятся прямо на посвящении. Но когда профорг отвечает на жест, вступая в круг, все начинают скандировать что-то и кричать в разы громче.    Они танцуют втроем, но из вида он не выпускает Кэйю, периферийным зрением видя, где Венти. Лишь бы уже достаточно по виду пьяный Бог не налетел на кого-нибудь случайно в порыве танца. Руку, что предложили, Дилюк выпускать не собирался, в том числе, чтобы контролировать перемещения по пришедшей в беспорядок кухне. Вторую руку в хаотичном танце он кладет Кэйе на плечо, сразу же ловя на себе вспыхнувший северным сиянием взгляд. Кэйя чувствует прикосновение к плечу и вздрагивает, перед взором будто краски взрывами появляются, память подкидывает воспоминания о прошлом собрании, когда эти же руки сжимали плечи до боли, но Кэйя не боится. Кэйе не больно. Он бы хотел снова вот так, чтобы сильно, резко, но в других обстоятельствах.  Греховно, ой как греховно, Альберих.    «Господи, у него, что, плечи чувствительные?» — думает мельком Дилюк, пока не осознает, что так же, но только в три раза сильнее сжимал эти плечи в этой же квартире. Хочет отдернуть руку из-за таких мыслей, но вместо этого скользит выше, останавливая руку на скуле, чувствуя кончиками пальцев влажные волосы на затылке. Честно, он вместе с тяжелым разговором невольно вспомнил и сон, что ему снится в то же день. Зачем он вспомнил? В груди собирается тепло и трепет, которое начинает по сантиметру спускаться ниже. У Кэйи рука на скуле вызывает ещё больший взрыв, кончики пальцев почти физически покалывают затылок статичным электричеством, и Кэйя смотрит прямо в глаза, ластясь к руке.    Новый припев наступает, и они обмениваются строчками, оказываясь неожиданно близко — Венти врезается в Дилюка, толкая его к опьяненному вакху-активисту.   — I'm feeling devious, — выкрикивает Дилюк, зажмуриваясь от головной боли, неожиданных эмоций, распаляющих ощущений, но к концу фразы распахивает глаза, словно обращаясь к синеволосому.   — You're looking glamorous, — выкрикивает Кэйя следом, только сейчас обратив внимание, что рука из-за толчка Венти со скулы переместилась на его талию. И Кэйя даже не поет - кричит, и вкладывает в это все эмоции, которые у него есть. Потому что говорит это Дилюку, искренне и от себя. Потому что он, чёрт возьми, красив. Полностью под властью эмоций, распаленный, открытый и искренний. Музыка бьёт по ушам, как бьют и крики, но больше бьёт по его состоянию горячие ладони, одна - в его руке, а другая - на талии.    — Let's get mischievous аnd polyamorous, — кричат уже оба, — wine and women and wonderful vices!    Они не думают, когда двигаются, не думают, когда поют. Это что-то внутреннее, построенное чисто на эмоциях, возможно, первобытное. Животное.   Дилюк немного не чувствует ног, еле дышит, в висках пульсирует, он осознает, что посвящение еще не окончено, нужно продолжить. Он моргает и неожиданно находит свою правую руку на талии Кэйи, а вторую переплетенной с ладонью сдуревшего вакха. Кэйя делает широкий шаг и кружит обоих парней, тянется ближе, будто сливаясь и с ними, и со всеми активистами в тайминг последней фразы:    – Welcome to the cult of Dionysus! — Вся куча профбюро срывается на дикий крик.   И резко наступает тишина. Все дышат тяжело, будто выходя из какого-то транса, с изумлением оглядывая все вокруг. Но Альберих смотрит только прямо. В алые глаза.    И теперь по-настоящему осознает, где находятся чужие руки. Они греют, прикосновения покалывают, и ощущение, что так... Должно быть. Что руки Дилюка на его талии и их переплетённые пальцы - что-то правильное.   — И каков следующий этап посвящения? — он улыбается, склоняя голову набок, и не спешит отстраняться.   Дилюк отнимает руки от без-пяти-минут активиста и думает, что его действия сейчас видело все профбюро. Соответствует ли такое поведение профоргу? Едва ли. Не то чтобы Дилюк был очень консервативными председателем, просто его редко можно было увидеть: а-танцующим (максимум, со своей командой на тусовках на две-три песни) б-касающимся кого-то вот так. Кэйя подчиняется, опуская руки, и задумчиво оглядывается вокруг. Все смотрят с удивлением, и уголки сознания снова начинает колоть. То, что посвят они превратили в праздник Диониса, это факт, и тому, что Кэйя сделал попытку затащить в этот праздник и Дилюка, кажется, никто не удивился. Но профорг ведь, черт возьми, согласился. Альберих успел многое услышать о Дилюке от активистов, и в голове всплывают слова Эмбер: «Профорг разве что обнять может, это классика профкома, но что-то другое? Не-а, тактильность не та». А теперь их профорг только что танцевал (что тоже делать не особо любил), держа его и за руку, и за талию, и лицо поглаживая. Кэйя нечасто переживал о таких вещах, но теперь грудную клетку кольнуло чувство вины — он, конечно, и сволочь иногда, но доставлять дискомфорт человеку, с которым только-только отношения наладил, дело гиблое. Дилюк и вправду не был противником объятий, даже долгих, активистов он часто обнимал, но это был максимум. На другие касания с другими помыслами у него времени и желания не было, хотя он знал, что мог нравиться некоторым активистам своего и чужого профбюро, но это были ребята с первых и вторых курсов, до которых довольно быстро доходили слухи, что «Дилюк с ГФИ никогда не посмотрит на тебя, потому что весь в делах и даже не знает о тебе». Активисты своего профбюро уже давно воспринимали его как «отца» буквально и как человека, который может пошутить и сказать что угодно, но никогда не воплотит ни одной пошлой шутки. Прикусив нижнюю губу в полуразмышлении о своем поведении, профорг возвращает себе вид задорного тамады, чтобы не рушить атмосферу, и продолжает чуть севшим голосом. А руки все еще тлеют от того, что держали и сжимали другого человека.   — Кандидаты в активисты справились почти со всеми испытаниями, осталось последнее - клятва! — Последнее слово Дилюк выделяет, возвращая взгляд на растрепанного Альбериха, глядя прямо в лицо.    Расстроенным профорг не выглядел. Запыхавшийся, покрасневший, растрёпанный после танца, но не расстроенный. И злиться тоже, вроде, не собирается. Кэйя смотрит на то, как Дилюк неосознанно закусывает губу, и щеки трогает жар.   — Это типа как Гиппократа или как в ЗАГСе что ли? — начинает смеяться Венти, натягивая на плечи рубашку, но не застегивая.   — Интересные у тебя сравнения, но нет, не переживай, эта клятва особенная. — Подает голос из круга Джинн, вставая.    — Жаль, что не в ЗАГСе, на свадьбах атмосфера схожая, — Кэйя посмеивается, повторяя движение Венти — рубашка за время танца сползла до уровня корсета с одной стороны.    За заместительницей все начали подниматься и одновременно выходить со своих мест, подходя в круг к посвящаемым. Будто в общем трансе, выстраиваются позади двойки посвящаемых, а атмосфера поменялась будто по щелчку пальца. Что-то таинственное, практически неосязаемое, но такое важное. Сейчас-то Дилюк и понял, что его испытание на сегодня не кончается, потому что осознал, что с этими двумя вся торжественность заключительной части окрасится другими подтекстами. О, как он надеется, что сохранит трезвость ума и не позволит себе лишних мыслей. Прочь. Он профорг, который принимает в команду активистов.    — А теперь, вы двое, встаньте рядом, плечом к плечу и опуститесь на одно колено.    Кэйя с Венти переглядываются и синхронно, резко опускаются на одно колено. За опустившимся парнями столпились активисты, но вдруг оба почувствовали, как к ним на плечи опускаются ладони. Бедные плечи Кэйи, пережившие за последние дни кучу всего. На многострадальном плече чувствуется чья-то рука, Альберих оглядывается и обменивается с Лизой лёгкой улыбкой. А потом поворачивается обратно и замирает на пару мгновений. Это всего лишь посвят, пусть и необычный, но он смотрит на Дилюка снизу вверх, стоя на одном колене, и мысли в голову лезут такие, что тут не из квартиры выгнать надо, а разорвать его заявление на вступление в профсоюз. Хотелось оказаться где-то ещё,  хоть в той же ванной, и так же — смотреть снизу вверх, но слушать несколько другую клятву.    За Кэйей стояла Лиза, за Венти Джинн, за Лизой Итто, За Джинн Эмбер и так далее, все профбюро образовало цепочку людей, державших стоящих впереди за левое плечо, но начиналась цепочка с Венти и Кэйи. Позади была маленькая армия людей, которые буквально своим видом показали, что будут стоять горой за тех, кого сейчас примут в бюро. А перед ними стоял Дилюк, которой ожидал построения цепочки до конца. И мельком сверху вниз глянул на Кэйю - лучше бы не смотрел. Вспоминаются чужие слова «цепной цербер», теперь, на одном колене, он буквально готовился сказать клятву верности. Странные чувства мешаются в груди Дилюка, вроде и обычная церемония, а вроде и есть в этом что-то волнующее. На одну секунду он захотел дернуть Кейю за руку и снова толкнуть в ванную, но не для того, чтобы отчитывать, а для того, чтобы усадить на край ванной и снова увидеть этот взгляд снизу из-под ресниц, а после вновь коснуться скулы и шеи.    Боже, Дилюк, ты профорг, проводящий посвят, успокойся. Попытайся хотя бы. Активисты хором объявили, что они готовы. — Замечательно. Итак, сейчас будет звучать клятва, задача посвящаемых после каждого «клянусь» отвечать «клянусь», – объявляет профорг.   Все замолкают, не мешая слушать, и Кэйя с Венти выполняют приказ — их синхронное «клянусь» звучит из раза в раз. Что-то странное ворочается в груди — неужели их действительно принимают сюда? Всего лишь посвят, но сколько это ждал Венти? Дилюк буквально обращался к ним, как к чужакам, неужели они теперь действительно станут своими? Почему так быстро для Кэйи, почему именно сейчас — вопросы вертелись на кончике языка, но вместо них губы произносят:   — Клянусь, — и взгляд прямо в чужие глаза.   Последнее «клянусь» вернули Дилюку и, как ожидалось, все активисты бросаются к ним. А сам он оглядывает кухню, которая стала больше похожа на место преступления. Тут же— будто звук на максимум выкрутили. Все кричат, поздравляя их, Венти вскакивает сразу, Итто делает попытку посадить того на плечи, но их останавливают тем фактом, что потолок не резиновый. Дилюк распускает волосы, собирая их снова, потому что предыдущая прическа неплохо так растрепалась. Теперь он собрал его в не самый крепкий, но удобный пучок. Попутно думает над следующим планом действий по уборки кухни. Кэйя поднимается плавно и усмехается, бросает тихо, так, чтобы слышал только стоящий напротив профорг:   — Теперь я точно твой цербер, да?    Из мыслей вырывает вопрос. Дилюк несколько раз моргает, тихонько еле заметно наклоняется к новому активисту, отвечая с ухмылкой:   — Ага, погавкай, — ответ совсем не тот, что готовил Дилюк, потому что хотел ответить что-то вроде «не только мой, но и всего профбюро», но решил - коли посвят они превратили в вакханалию, пусть будет так.   Кэйю сразу же тянут за плечо и лезут обниматься. Протягивают бутылку вина, новую, взявшуюся неизвестно откуда, а Альбериху наконец-то хочется расслабиться. Их приняли. Действительно захотели посчитать своими, и эта атмосфера единства передается и ему тоже. А вот ответа Дилюку не вернули, да и что на такое полустебное можно ответить? Хотя, думается ему, Кэйя бы нашел, что сказать, действительно бы гавкнул на худой конец. Но ответа нет, потому что того утягивает толпа, а Дилюк с ужасом видит новую бутылку и плохо стоящую на ногах Эмбер. Вот и последствия подошли. Перед уборкой кухни нужно будет разобраться с этой пьяной счастливой кучей. Потерев переносицу и вздохнув Дилюк громко привлекает внимание словами:    — Юные и новоиспеченные прожжённые алкоголики, вижу, посвят вам понравился так сильно, что напиться кто-то решил до смерти…Это вы зря, потому что я вас даже с того света достану за плохой вопросный лист! – Профорг забирает у толпы бутылку, убирая ее за спину,— у вас всех есть два варианта: можете оставаться здесь, но больше не пить, а просто тусоваться дальше, а можете поехать домой, если чувствуете себя некомфортно или плохо спите в других местах.   Дилюк понимал, что сейчас большая часть активистов последует в зал и начнет раскладывать диваны, чтобы сначала кучей мола там болтать, а после и уснуть, как были. То, что квартиру профорга многие, особенно старшие, воспринимают, как дом родной — нормально. Когда Дилюк был на первом курсе, то сам часто прошлому профоргу предлагал свою квартиру в качестве места для собрания. Чего нельзя было сказать о новичках, они все равно держали дистанцию, и это хорошо — думал профорг.   Итто и Джинн занялись теми, кто были слишком пьяными, отводя их в зал, а за ними потянулись потихоньку и все остальные. Замыкал процессию Дилюк.  В зале действительно разложили диваны и на один уложили тех, кто мог уже только лежать, а на другом устроились остальные.    Дилюк не мог смотреть, как пьяные просто лежат на разложенном диване, поэтому принес им несколько пледов и подсунул подушки — простыни никак уже не получится постелить. И встал рядом с ними с лицом, говорившим что-то вроде «Боже, ну зачем они вообще выпили, за что мне все это?». А на диване в разных позах оказались именно Эмбер и Беннет. Что ж, пусть отдыхают.    Венти, краснощёкий и донельзя довольный, даже достал откуда-то укулеле. Пьяных и спящих тихий инструмент вряд ли разбудит, а окружающие были только рады. Музыкант похлопал рукой по месту рядом с собой и хотел было объявить дуэт двух «бывших чужаков», но Кэйя мотнул головой. Он не знал конкретной причины, и с радостью поболтал бы с другими активистами (тем более, их с Венти поведение на посвяте явно нуждалось в обсуждении), но Кэйя, махнув рукой на вопросительный взгляд Венти, направился на кухню.    Дилюк, развернувшись к остальным, увидел, как все уже расположились на втором диване, сформировав небольшой хаотичный круг. Кто-то на ком-то уже лежал, кто-то кого-то обнимал: парадокс в том, что все профбюро вместе намного тактильнее, чем профорг. Среди активистов на диване он снова увидел многострадальную бутылку и, скрестив руки на груди, окинул притихших пьянюг осуждающим взглядом.    — Ну… Сегодня же что-то вроде праздника, — Итто постукал подушечки указательных пальцев друг с другом.   — Вам повезло, что неделя забоя не завтра, — улыбка предательски поползла по лицу, а глаза среди всей кучи не нашли синюю копну волос, — Ладно, пейте, но не творите глупостей! Я скоро к вам приду.  Голова болела фоном, эту проблему нужно было решить, а еще нужно было убрать несчастную кухню, которая теперь выглядела, словно место преступления. Дилюк направился именно туда, потирая переносицу.    На кухне же творился полный хаос — и ведь по вине Кэйи. Частично. Выпил он прилично, но ноги не подкашивались, и на алкоголь он реагировал действительно стойко всю свою жизнь. Альберих поправляет рубашку и собирает разбросанные бутылки, рюмки, заодно другой мусор. Как бы он ни пытался себя обмануть, не мог же он, в конце концов, просто желать навести порядок, правда? В голове оставались вопросы, которые стоило обдумать, и у всех была общая черта. Точнее, человек. Может, и тяга к уборке была обусловлена не приступом альтруизма, а желанием помочь одному определенному профоргу? Поток мыслей прерывается шагами, и Кэйя усмехается, кидая очередную бутылку в пакет.    — Гав-гав, Хозяин Дилюк.   Не забыл все-таки.