Точка опоры

На неделе забоя подыхали все. Дилюк казался ещё более жестоким, настоящим деспотом, но это оказалось действенным — профбюро работало, как исправная машина, в которой крутится каждый винт, а шестерёнки вращают друг друга по цепочке. Дилюк, кажется, ни на секунду не выключал мозг, всегда был на связи, на каких-то мероприятиях, давал советы и проверял акции и посты. Уже середина адской недели, вечер среды, Кэйя исправно ведёт группу, о грядущей тусовке уже знает весь университет, да и подготовка к ещё одному мероприятию, висящему на его плечах, идёт хорошо.    Они снова в квартире у Дилюка, которая на время недели стала их маленьким штабом — многие даже свои вещи оставляли, понимая, что домой или в общагу забегут дай Бог на пару часов. Если повезёт. Квартира Дилюка превратилась в общежитие активистов ГФИ. Команды тихо переговаривались, клацали клавиши ноутбуков, шуршали страницы, и рабочее состояние было абсолютно у всех, независимо от того, каким поведением активисты славились до этого. Венти с Итто, вон, всерьез зажглись идеей сделать мероприятие, которое выбрали, и теперь печатали, переговариваясь и пялясь в экраны, как зомбированные.    Собрание подходило к концу, и сегодня многие закончили раньше. Кто-то вызывал такси, другие предпочитали уходить пешком, постепенно расползались все. Дилюк думал, что остался один, когда попрощался с Эмбер, но тут услышал гомон из зала. Взглянув на коврик у двери, понял, кто остался и сокрушенно вздохнул. Профорг вымотался за эту половину недели, как и все активисты, но он пытался этого не показывать.    Что же Кэйа? А Кэйе доклад сдавать в зуме прямо сейчас. Преподаватель ведь привередливый, на паре не сдать, изволь в дистанте вечером время потратить. Он уселся в углу с наушниками, не замечая, как комната пустеет. В конце концов, многие в этой же квартире и учились. Профорг настоятельно рекомендовал посещать пары даже во время загруженной недели, особенно, если занятие в зуме. «Да хоть сюда приходите и слушайте, но, чтобы не прогуливали, нам не нужны проблемы с вашей успеваемостью. Хотите работать дальше, а не отправиться в «академический отпуск» активиста, чтобы закрывать долги – посещайте свои лекции. Не хватало еще, чтобы потом дирекция на вас, прогульщиков, жаловалась.» – Серьезно говорил Дилюк тогда. Он и сам ходил на лекции, а в свободное время делал задания. Вот Кэйя теперь сидел на онлайн-паре в квартире профорга. Он заранее учтиво попросил его не отвлекать (а для Венти особенно — не подкрадываться к нему с правой стороны в «слепую зону»), и все: наушники с шумоподавлением, открытая конференция, информация в голове, справится. А самый приятный бонус вечера — электронка в руке. Новая, на пять тысяч затяжек, с киви и чем-то ещё. Насколько разумным было решение потратить на нее косарь? Альберих считает, что ответ очевиден; он столько времени с подиком сломанным ходил, на подсосе у всего профбюро, и наконец-то... Все оказались на подсосе у него. Венти с Итто особенно. Что поделать, дуделка вкусная. Голос преподавателя звучит в наушниках, а телефон разрывается от уведомлений. Кто там опять? Венти? Не сейчас. Кэйя краем глаза видит сообщения, в которых друг красочно описывает... Встречу с кем-то? Что? Какой парень из кадетского корпуса? В голове вспыхивает осознание, но Кэйя тушит его литрами самоконтроля. Потом разберётся с этим. Поскорее бы разобраться с чертовым докладом.    Зайдя в зал, Дилюк остановился, прислонившись плечом к косяку, и скрестил руки, наблюдая за активистом. Кэйя сидел в наушниках, глядя в экран ноутбука, что-то рассказывая… Что-то умное и очень далекое от Дилюка. Вернее, он мог догадаться, что это физика, но это все, что он мог сказать. Кэйя же рассказывал, словно ему это не составляло никакого труда, даже улыбаясь и жестикулируя. Дилюк невольно засмотрелся и заслушался приятным, даже чуть шутливым голосом, рассказывающем о чем-то умном.  Дилюку нравились люди, которые знали сферы, которых он не знал. У него определенно язык любви – интеллект… И хитрый флирт, возможно. Наверное, будь Дилюк поразборчивее, развязнее и смелее в мыслях и действиях, определено бы подумал или даже сказал бы Кэйе: «Разложил бы меня этими умными словами и выбил бы всю душу, я был бы не против, только бы еще просил», но слава Богу, профорг все еще профорг.     — Общие законы сохранения из классической физики переносятся и на микромир, такие, например, как закон сохранения энергии, момента импульса... — ну, а что? Наизусть знает, и даже потому что понимает, а не потому что зазубрил. Дилюка Кэйя даже не сразу замечает — говорит и говорит о микромире и квантовой механике так, будто учебник перед глазами, но на деле все в голове. Он успевает затягиваться электронкой с довольным лицом, а потом сразу же начинает отвечать на заумные вопросы преподавателя. Целый консилиум на приеме докладов собрали, одного из преподавателей он вообще видеть не хотел, только одна женщина среди них была нормальной, но, увы и ах, ведёт она у теплоэнергетиков, потоку информатики повезло меньше. Только потом он краем глаза замечает профорга, но тот ему учтиво не мешает. Если пристальный взгляд и весьма соблазнительная поза с опорой на дверь вообще подходят под определение «не мешать». Альберих спокойно рассказывает дальше, но это, оказывается, ещё цветочки.    — ...Квантовые законы сохранения, например, такие, как симметрия цветов кварков. Кстати, в этом случае «цвет» — понятие необязательное, для учёных оно работает только в качестве переменной обозначения. Кстати, о симметрии, — Венти, да потеряй ты телефон, о Боги, — симметрия напрямую связана с законами сохранения и работает как в макро, так и в микромире, но может иметь неточности, назовем это аберрацией, как в оптике. Она существует в трёх видах, и абсолютно инвариантна та система, что совмещает в себе все три вида симметрии, то есть CPT-симметрию...   «Но это странно… – думается Дилюку, – Мальвина не мог быть таким умным… Он же раздолбай. С таким образом жизни и манерой поведения, он просто не мог хорошо учиться и много знать…» Мда, предвзятость, Дилюк, предвзятость. Но о том, что мнение чуть изменилось, он Кэйе, конечно, не скажет.    У Кэйи от зубов отскакивает прямо. Давай, с акциями на сегодня разобрался — и с этим справишься. Особенно, когда при себе такая прелесть — Кэйя успевает снова быстро затянуться. Дилюк видит, как тот затягивается электронной сигаретой. Взгляд меняется на осуждающий и Дилюк, закатив глаза, идет к своему ноутбуку, что лежал на диване рядом с Кэйей. В воздухе пахнет чем-то кисло сладким. Это киви, вроде как.    Все остальные ответы Дилюк тоже слушал с интересом, изредка поглядывая на Кэйю из-за крышки ноутбука, тут же отводя взгляд, когда встречался с его. Но один раз их взгляды встретились и Дилюк решил не отводить взгляда, а продолжить смотреть — проверял, засмущает ли он Кэйю тем, что наблюдает? Конечно, смутить синеволосого — задача тяжелая, но нужно учитывать и то, как смотрел Дилюк. Смотрел прямо, вскинув брови, а в один момент провел языком по нижней губе, чуть прикусывая. Губы действительно сохли из-за погоды и вечного нахождения перед экраном. Кэйе нравится, когда смотрят в глаза. И тем более нравится смотреть, как язык проходится по сухим губам, и нет, Дилюк, только попробуй потом сказать, что «просто губы пересохли». Если губы сохнут, то никто не смотрит таким томным взглядом. Кстати, взгляд Кэйя прекрасно выдерживает — смотрит в ответ, продолжая говорить, на этот раз уже про квантовую оптику и аберрацию линз, но говорит это все будто Дилюку. А когда ему дают передышку — неожиданно показывает профоргу язык. Хорошо, что камеры включать не просили. В свете лампы мелькает шарик штанги. Дилюк впивается на этот короткий момент глазами в металический блеск на языке. Сколько еще приколов он в себе таит… Если этим пирсингом Кэйя пытался себя наказать за слишком болтливый язык, то выбрал очень плохое наказание. И тут же природное любопытство Дилюка дает о себе знать: «Интересно, как он ощущается?» Но эту мысль он не озвучит, иначе повторится такая же история, как и с корсетом. После того, как профоргу ответили на взгляд, он, усмехнувшись, вернулся к работе и больше не поднимал головы.    — И вам спасибо, до свидания, — проговаривает он в микрофон, снимает наушники и откладывает ноутбук с громким, облегченным вздохом — теперь можно расслабиться. А «расслабиться» в понятии Кэйи — облокотиться о стену спиной и хорошо так затянуться. От сладкого запаха и духоты, которую создает электронка, начинает болеть голова, отдавая в виски. Дилюк тянется за бутылкой воды, отпивая, и надеется, что голова пройдет сама. За таблетками очень лень идти, а аптечку в зале он еще не нажил себе.   — Вау, ты и умные слова тоже знаешь? — Саркастически спрашивает Дилюк, не открываясь от экрана.   — Знаю, как иначе-то. У меня язык рабочий, как и мозги, — он усмехается, облизывая губы, а после оглядывает квартиру и прислушивается. Неужели они одни остались? И как так интересно получается каждый чертов раз...   — Да-да, все профбюро уже осведомлено, что твой язык способен на многие подвиги, — Дилюк закатывает глаза, вспоминая, что сам отметил это перед всеми активистами, но то была вынужденная мера, сам он даже представлять не хочет его потенциала (или боится, потому что иначе разыграется фантазия, а этого в рабочий момент не нужно)    Дилюк поднимается, чтобы открыть окно, молчаливо не замечая клубов пара от сигареты. Надеется, что от свежего воздуха станет лучше.    — Боже, вы все помешаны на своих дудках…У меня голова разболелась из-за одного только запаха. Либо обеспечь меня таблетками от головы, либо не пари ее больше! — Строго говорит Дилюк, вдыхая свежий холодный воздух, присев на широкий подоконник.   Кэйя смотрит на Дилюка, сощурив глаз. Ему, по-хорошему, в общагу надо, но уходить не хочется — эта квартира стала для него вторым домом, и Альберих очень хотел бы оправдать это все лишь работой в профбюро. Но воспоминания о дне посвята, честно говоря, очень здорово грели душу. Внутри что-то скребёт, когда Дилюк морщится от боли. Альберих привык видеть это выражение на лице профорга, и с каждым разом внутри начинало шевелиться что-то. Может, простая жалость? Или Дилюк выглядел совсем измученным в такие моменты?    — А как ещё справляться со всем стрессом в жизни? Так хоть вкусно, скажи спасибо, что не обычные сигареты, — Кэйя фыркает, но не отводит взгляда от Дилюка, следя за тем, как тот открывает окно и опирается на подоконник, прикрывая глаза и подставляя голову холодному, морозному воздуху. Честно, возникла грешная мысль предложить Дилюку продемонстрировать на практике, что такое «цыганочка». Не парить? Ну разве так можно! Кэйя столько времени терпел и был подсосником... А вот таблетки у него действительно были. Или... Была? Кажется, в блистере оставалась одна.    Что там у него за мысли про цыганочку были? Черт возьми, Кэйю после исполнения этой идеи выгонят не только из квартиры, но и из профбюро, разорвут заявление на вступление в профсоюз и порекомендуют к отчислению. Есть, что терять, но на чаше весов все аргументы поднимаются вверх.   — Таблетка была где-то, сейчас, — он вытаскивает из рюкзака блистер и выдавливает таблетку себе в ладонь, после чего поднимается и направляется прямо к подоконнику, на котором так удобно расселся Дилюк.   — Ну ничего себе, — напускно восхищается Дилюк, — в этом хаосе под названием «рюкзак» можно что-то найти?    Альберих подходит ближе, встаёт напротив, но не кладет таблетку в протянутую ладонь. Вместо этого, глядя прямо в глаза и усмехаясь, шепчет: «Возьми сам». И прихватывает таблетку губами, после берет языком и осторожно зажимает зубами. Руки же находят себе место по обе стороны от бедер сидящего на подоконнике Дилюка. Остаётся надеяться, что у профорга снова появились срочные дела, из-за которых пришлось отлучиться. Боже, сколько еще поводов они найдут, чтобы сотворить какую-то около интимную ерунду? Дилюка это совсем немного раздражает. Сейчас неделя забоя, все уставшие, все на стрессе, он уже почти забыл, что произошло после посвята — так много других мыслей было в его голове. А тут вот тебе «Возьми сам» говорят и по-лисьи улыбаются.    Уставшего, серьезного и по обыкновению чуть грубоватого профорга Дилюка долго просить не нужно - возьмет все, что принадлежит ему. Он привстает с подоконника, выдохнув легкую неровную усмешку. И смотрит так по-собственнически и снисходительно, будто сейчас его попросила об игре в песочнице какая-то малышка. Где-то на задворках сознания Кэйи всё ещё мелькала мысль, что его выгонят к чертям. Но разве после произошедшего на посвяте Дилюк отреагирует так? Кэйа бы сказал однозначное «нет», но было напрягающее обстоятельство: смена поведения профорга. Пока Кэйя мог только строить предположения, как, что и почему, Дилюк склоняет свою голову вправо, вместе с этим ладонью находит скулу Кэйи. Широкая ладонь с узловатыми пальцами не сильно давит на подбородок и челюсть, чуть оглаживая пальцем щеку. Профорг наклоняет голову синеволосого в противоположную от себя сторону и приникает к губам.    Внутри нет смущения, нет вопросов к себе, нет тревоги. Внутри усталость, смешная с уверенностью, будто профорг все еще здесь и именно маска профорга отдала Дилюку сейчас черту доминантности над ситуацией, эмоцией и Кэйей.    Дилюк усмехается в это касание до губ. Хорошо, это еще не поцелуй. Конечно, если брать за поцелуй прикосновение губами к любой части тела, то да, технически - поцелуй. Дилюк с нажимом проводит по нижней губе Кэйи подушечкой пальца, цепляя зубами таблетку. Руки на челюсти сжимает сильнее, молчаливо прося выпустить таблетку к себе в зубы. Чувствуется привкус таблетки и электронной сигареты. На вкус электронка сладкая и не очень противная, кажется. Губы у Дилюка суховатые, но мягкие. Кэйя прикрывает глаза и выглядит крайне довольным — уголки губ приподнимаются. Таблетку у него нагло забирают, а от движений пальцем Кэйе хочется плавиться — таким он Дилюка ещё не видел. Новый режим профорга разблокирован, ха-ха. А если серьезно, до этого действия Дилюка были гораздо более... Смущенными? Да, пожалуй. А теперь что?   Перед тем, как полностью отстраниться и убрать от лица Кэйи руки, Дилюк невесомо целует его в уголок рта — возвращает утренний долг нескольких дней назад. Дилюк выглядит невозмутимым, а у Кэйи во взгляде сквозит довольство — даже облизывается по-кошачьи довольно. Раз мастер Дилюк стал таким невозмутимым, значит, нужно продолжать. Кэйя тянется к профоргу, не давая отстраниться, хватает ледяными пальцами за подбородок и немного отворачивает лицо, а сам склоняется к уху:   — Вы всегда такой послушный, Хозяин Дилюк? — Говорит тихо и вкрадчиво, после чего несильно, но ощутимо кусает. Так, для профилактики от профоржьей серьезности. От укуса и голоса прямо в ухо по телу пробегает дрожь, Дилюк шумно выдыхает, отвечая:   — Под настроение…   Вот оно. Кэйя буквально чувствует дрожь чужого тела, а выдох и изменившийся тембр голоса, кажется, будят какого-то дьявола внутри. Хочется ещё. Снова укусить, или... О, а что будет, если провести по шее кончиком языка?    Оба вздрагивают от резкого звонка телефона. Кэйя отстраняется, всё ещё довольно улыбаясь, и мгновенно тянет ко рту электронку — уговор он выполнил, таблетку дал, значит, парить можно. Дилюк подходит к телефону, попутно отпивая из бутылки - таблетку все же было хорошо запить.    Из телефонной трубки на него сразу же льется тирада объяснений и просьб. Помимо недели забоя у профоргов кипела своя жизнь и свои проекты, что были масштабнее. Вот и сейчас они готовились к всероссийскому форуму, который будут проводить они, как принимающая сторона. На другом проводе была Нин Гуан, профорг ЭИ, что просила его взять на себя часть работы фандрайзера, потому что она не справляется.   — То есть, хочешь сказать, тебя не волнует, что вся СММ работа на мне? — Дилюк раздраженно трет переносицу.   — Просто помоги мне, — раздается в ответ.   — С чего бы это? Думаешь, у меня на это есть силы и время? Сейчас неделя забоя, я и без того занят. Твоя зона ответственности, сама с ней разбирайся или попроси другого, — отрезает Дилюк, чувствуя, как все начинает бушевать внутри.    — Я уже всех просила, никто не помогает, — жалобно заскулили в трубке.   — Просила бы вежливее, может быть, и помогли бы…А я подумаю.   — …Спасибо, я тебе напишу список партнеров.   — Сказал же: подумаю.    Атмосфера меняется, кажется, во всей комнате. Кэйя слышит только обрывки разговора, но уже становится неуютно — и от общего настроения, и от голоса профорга, и тем более от содержания разговора. Вместе с этими чувствами сердце колет раздражением — у профоргов фишка такая, вешать все на других? Неужели человек на том конце провода не понимает, что Дилюк и так занят? Нет, Альберих, конечно, не знает всех тонкостей, но это уже ни в какие...   Дилюк сокрушенно падает на диван, заканчивая разговор. Боже, сколько можно, почему со всех сторон падает куча дел, которые нужно решить только потому, что он занимает должность профорга? Неужели другие действительно ничего не могут сделать? Добавление ответственности — это совсем не то, чего бы хотелось прямо сейчас. Хотелось бы объявить всему миру, что нет больше такого профорга по имени Дилюк, хотелось бы вообще забыть, что его так зовут.  Кэйя грустно смотрит на него, и профорг выглядит... Разбито. Максимально. Даже будто стал казаться меньше на этом светлом диване. Непривычно, и теперь присутствует стойкое ощущение, что Кэйа этого видеть не должен. С другой стороны... Увидеть хотелось. Хотелось прикоснуться, ощупать, и глубже — мазнуть пальцами по сердцу, залезть в душу. Альберих понятия не имел, чем, но профорг цеплял этой своей загадкой. Вот тебе и сыграл. Докатился, Кэйя.   Дилюк опрокидывает голову на спинку дивана и тихонько стонет от осознания новой работы. Боже, нельзя сыпаться и показывать слабину перед активистом, вот тебе и еще одно ограничение. Хотел бы он послать эти ограничения куда по дальше, ведь без них он, наверное, умеет быть тем настоящими человеком, про которого говорил ему Кэйя. Тот настоящий человек, который, как сказал синеволосый, ему понравился. Почему-то от всех мыслей у него вырываются вопрос к активисту:    — Тебе когда-нибудь хотелось забыть все на этом свете, отключиться от мыслей и ничего не знать, ничего не помнить, а просто быть? — Дилюк выпускает смешок, прикрывая глаза рукой, осознавая, как сейчас глупо, наверное, звучит. Кэйя подходит ближе, слушая чужой голос, что звучит тише, чем обычно, и в то же время будто содержит в себе нотку близкой истерики. Выгорание? Может быть. Кэйя мог думать только в теоретическом направлении, в конце концов, профоргом он никогда не был. Альберих подходит, но место на диване не занимает — вместо этого садится на корточки перед Дилюком, заглядывая тому в лицо, и, кажется, выглядит немного шокированным. Профорг не дает Кэйе ответить, тут же добавляя:   — Дай попробовать…? — Протягивает руку, кивая на электронную сигарету.   Раз тот уже и парилку просит... Все действительно плохо. Кэйя понимает, что для шуток сейчас время неподходящее, а потому молча вкладывает в чужую ладонь электронку, и только после этого открывает рот:   — Хотелось. Забыть, кто ты есть, и чтобы тебя просто не трогали. Существовать не как личность, а просто тело в пространстве. Знаешь, как обычная материальная точка без единой характеристики в общей системе координат, — он осмеливается уложить локти на чужие колени, и от того, что он сейчас становится свидетелем чего-то очень интимного, личного и неприкрытого, что-то щекочет ребра, — на тебя работу лишнюю повесить пытаются? У тебя неделя забоя, пусть нахуй идут, ты и так загибаешься.   Дилюк ощущает в руке приятный гладкий корпус сигареты. И видит перед собой сине-фиолетовый и почему-то очень теплый сейчас взгляд. Сигарету к губам подносит, слушая ответ и чувствуя кисло-сладкий запах. На словах «пусть нахуй идут» ухмыляется и качает головой. Нельзя так ответить. И это раздражает, потому что он бы ох, как ответил бы и не раз.    Неуверенно делает маленькую затяжку. Он насмотрелся на свою команду и знает, что дым нужно подержать сначала внутри, чтобы осел и «дал по голове», а уже после выпускать. У него получается. Сознание будто сначала сжали, а после отпустили, будто ощущение отсиженной ноги, когда ее покалывает и ты словно не чувствуешь ее. Голова чуть-чуть кружится, остатки пара Дилюк выпускает с еле слышным кряхтением и тут же начинает кашлять. Он попробовал… И не может сказать, что ему не понравилось. Чтобы это было привычкой не хотелось, но и ощутить еще раз тоже тянуло.   — Да, к сожалению, пытаются, но, ничего, вывезу. Не в первый раз, — профорг вымученно улыбается, глядя на Кэйю. И кое-что догоняет. Настоящим он себя чувствовал рядом с ним это – раз. Настоящим он чувствовал себя, когда позволял себе сделать то, что просили ощущения это – два. Настоящим он чувствовал себя, когда делал, то что хотел это – три. Странное ощущение осознания. Дилюк тянется к непослушной прядке около виска Кэйи, чуть накручивая на палец, а второй рукой снова подносит сигарету к губам, также аккуратно затягиваясь, стараясь уже не кашлять.   — Может, и вывезешь, но кому от этого легче станет? Тебе? Думаешь, профбюро радо видеть, как ты в зомби превращаешься? — Кэйа выглядит недовольным, — Дилюк, суть не в том, что ты кое-как вывезешь, а в том, что ты от этого чувствовать будешь. Человек со сломанной ногой может кое-как тащиться пешком, но что он от этого получит? Тем более, когда есть возможность сесть и восстановиться? Вопрос в том, хочешь ли ты это делать.    Кэйа даже хмурится, но перестаёт, когда чувствует тепло чужой руки у виска. Он замирает, будто боится спугнуть такое невинное и искреннее прикосновение.    — Хотелось бы и мне забыть кто я, где я, зачем я. Расслабиться или передать ответственность за себя и все вокруг другому человеку.   Кэйя прячет тихий смешок, когда Дилюк все же закашливается. А как сосредоточенно он затягивался... Но для первого раза очень хорошо.    — Так вперёд. У тебя наверняка были моменты, когда ты смог расслабиться, вспомни их, — это нелегко, Кэйя понимает, но не будет же он нагнетать обстановку ещё сильнее.   Да, а еще Дилюк смог расслабиться, когда сказал, что на минуту профорга не будет, а сам начал тискаться с только посвященным активистом. Может, это часть посвята такая особенная персональная тогда была, но нет, Дилюк тогда просто следовал своим желаниям. Как и сейчас он следует своим желаниям и перемещает руку от виска к щеке.    – Сигарета, кстати, кисловатая, я бы слаще брал. С виноградом такие есть? — Дилюк смеется, протягивая сигарету обратно, но руку не убирает.    — Боже, какой я плохой, подсаживаю профорга на сигареты, — продолжает Кэйя, а с губ слетает тихий смех, — есть, конечно. Их очень много, даже не представляешь, сколько, да и виноград у всех марок разный. Тебя в вейп-шоп сводить?    Шутки шутками, но не Кэйя ли говорил о борьбе со стрессом? Вот так вот, за десять минут от полного зожника до... Такого. Говорит об одном: состояние у Дилюка катится полным ходом в ад.    — Пожалуй, своди, будет и у меня своя парилка на черный день, так сказать, когда голова болеть не будет, — улыбается Дилюк, и почему-то ему становится спокойнее от разговора с Кэйей, но внутри все равно ноет.   — Вот и договорились, хоть сейчас, — хотя сейчас как раз-таки надо Дилюку скорую помощь оказывать. Но потом... Сходят обязательно, такое историческое событие пропускать нельзя. Расскажет Венти с Итто — не поверят. Кстати, о Венти — опять спамить начал, судя по количеству уведомлений. Ну ничего, потерпит. Сейчас Кэйя думает совсем о другом, и, словно кот, прижимается щекой к теплой ладони, тщательно подбирая слова в голове. Он может быть какой угодно сволочью, но тут отступаться нельзя. А нет, ничерта. Какой уж тут тщательный подбор. Кэйа смотрит пронзительно и тянет губы в лёгкой усмешке.    — Где тот Дилюк, который орал во все горло песню про секс, полиаморию и пьянство, держа меня за талию, м? Не скажу точно, но тогда ты выглядел так, будто забыл обо всех обязательствах и смог расслабиться, – пытается растормошить профорга Кэйя.   — В том-то и дело, что тогда я чувствовал себя свободнее и лучше… Но вот то, что я делал…— Дилюк на секунду остепеняется и даже делает краткое движение, силясь убрать руку от чужого лица, но решает все перевести в шутку. По щеке пробегает неприятный холодок, и Кэйе очень хочется, чтобы теплая ладонь вернулась на место, — А может мне лучше становится, только когда я держу тебя за талию, а?    Дилюку уже даже все равно, как это звучит, учитывая все то, что между ними было. Но только, кажется, это не «может», а точно. Очень хочется снова затянуться электронкой почему-то.   — Начал — закончи. Не поверю, что только талией все и ограничилось.     В голову почему-то бьёт мысль, что сказанное ранее «Дай попробовать» может иметь и другой смысл. Не зря же Дилюк в тот вечер так взволнованно шептал, прося забыть, что он профорг. Казалось, это было простой шуткой, но на деле все кажется глубже с каждой секундой, человек перед ним — чертов айсберг.  Дилюк думает, что что-то внутри него рушится потихоньку. С каждым словом, если он начнет озвучивать, то потеряется…А разве это не то, чего он искал? Потеряться… Забыться… Отдаться.    — Правильно сделаешь, что не поверишь, — рука снова возвращается на место, тихо находя сережку в ухе, играя с ней, — дело не только в талии, но и в том, как я тогда касался тебя, как ты запускал руки в волосы, как ощущались твои холодные пальцы, как ощущать тебя слишком близко, словно ходишь по лезвию ножа.    Дилюк сам не знает, откуда в нем весь этот поток слов, будто открыли какой-то фанфик на середине и прочитали без контекста. А он в это время лишь чуть покраснел, но понял, что это правда. Отрицать нельзя, что именно близость и следование своим желаниям делали его счастливым. Дилюк хотел попробовать не только электронную сигарету, но и забыть свой груз ответственности, пробовать свою свободу. Попробовать то, чего у него нет. Попробовать то, что есть у Кэйи. Попробовать Кэйю. А тот слушает внимательно, и слова вызывают трепет в груди. Ему приятно это слышать? Ещё бы, пусть он и не совсем понимает, почему. Ощущение, что весь Кэйя — сплошная причина и способ, и это льстило своей искренностью и взаимностью. Кэйя будто показал профоргу ту сторону жизни и его собственных чувств, о которых тот благополучно забыл в ворохе работы и ответственности.    Мазнув большим пальцем под нижней губой слегка остолбеневшего активиста, Дилюк приподнимает от своих коленей подбородок синеволосого огненными от волнения пальцами и припадает к губам. От теплых пальцев по телу Кэйи будто идёт ток. Впервые самостоятельно, впервые оставив все «за» и «против» позади. Впервые без особых провокаций Дилюк сделал то, что сам хотел. В груди странное чувство: уже знакомое тепло и еще что-то. С этим он разберется чуть позже. Сейчас он лишь переживает о том, что Кэйя может почувствовать себя некомфортно из-за качелей перегруженного человека. Где от грубой властности до дразнящей попрошайки два шага.    Фразы «забудь, что я профорг» не прозвучало, но между ними повисла полунемая просьба «помоги мне забыть, что я профорг».   Поцелуй, несмотря на свою мягкость и невинность, казался отчаянным, будто Дилюк падал с головой в омут в лице другого человека, и под ребрами в тот момент скреблось что-то странное. Будто он... Использует человека? Или, наоборот, сейчас он в роли игрушки? Зная Дилюка, вряд ли он думает подобным образом. Выученное недоверие оказывается под давлением других мыслей. Дилюк устал, возможно, запутался, а Кэйя, сам того не ведая, позволил ему быть настоящим. И профоргу теперь нужно именно это чувство. Когда человек перед тобой будто загнан в угол — как ты можешь ему отказать? Тем более, что сам желаешь того же. Мысли о том, почему Кэйя так беспокоится за человека, с которым просто «затеял игру» по его же словам, он старательно гонит прочь. Он услышал мольбу и получил разрешение.     А потому мгновенно отвечает на прикосновения; приподнимается, упираясь одной рукой в чужое бедро, сжимает пальцы и целует глубже, размыкая языком чужие губы. Вторая ладонь ложится на затылок и слегка надавливает, не позволяя разорвать поцелуй. Дилюк тонет в ощущениях, внутри что-то сжимается и падает вниз, ниже живота. Неловко, но очень активно отвечает на поцелуй, слегка постанывает, когда не позволяют отстраниться по своей воле.    Кэйя довольно облизывает влажные губы, а после повторяет недавний трюк — схватив за подбородок, отворачивает голову и кусает за ухо, шепотом поинтересовавшись, чего конкретно хочет профорг (хотя называть Дилюка сейчас подобным образом — гиблое дело) и не останавливается, припадая губами к шее, а после ведя самым кончиком языка до ключиц. От касания к чувствительному месту Дилюк резко вздыхает с тихим стоном и сжимает плечи парня напротив. Вопрос совершенно выбивает землю из-под ног. В таком состоянии и с такими откровениями назвать его сейчас профоргом и спросить о его желаниях – сплошная провокация.  Это сочетание несочетаемого звучит очень… Непонятно, и распаляет что-то внутри. Дилюк позволяет руке на бедре чуть развести ногу, а сам, повернув голову, утыкается носом в шею и оставляет на ней смазанный поцелуй. И все же вопрос очень смущающий, очень пошлый и очень свободный… Все, как и хотел. Каждый стон, каждый вздох и каждое чертово движение — Кэйя ловит все, и от этого по телу бегут мурашки, кожу будто покалывает, особенно низ живота. Кэйя сжимает раздвинутое бедро. Перед ним раскрылись, Дилюк уже почти не прячется и сейчас распаленный, открытый и искренний во всех своих действиях. Подобравшись чуть выше по скуле к уху, дыхание и влажный шепот рассказывают Кэйе:    — Хочется руки на всем теле профорга, хочется задохнуться от поцелуя или ладоней. Хочется коснуться в ответ и почувствовать тебя ближе… Пожалуйста? — Ни капли самодостатка и совести у Дилюка на сегодняшний вечер нет. Он выдал сейчас, все, что было у него на уме, его самого попросили. Дилюк все еще счастлив, что его лица не видно сейчас.   Альберих уверен, что сдерживаться самому в таком случае неправильно — а потому с губ срывается шумный выдох, когда он чувствует дыхание на своей шее, и пальцы крепче сжимают бедро от шепота.   — И еще, не называй меня по должности, не дай Бог накличешь, — ухмыляется и прикусывает мочку без сережки, позволяя чужим рукам любые вольности. Хочется подставляться под касания и плавиться под холодными руками. А вдруг, они от долгих прикосновений потеплеют? Нужно будет проверить после. Дилюк напряжен, но при этом чувствует расслабленность — он прямо сейчас будет делать то, что захочет с тем, с кем захочет. Дилюк, определено, по сути, несет ответственность за это, потому что начал все он, но забывает об этом, когда его губы снова находят чужие. Целует, чуть прикусив, и оттягивает на себя.    — Конечно, — он только согласно кивает на вопрос Дилюка, нет, на мольбу. Ни гордости, ни совести, и это чертовски возбуждает.    Интересно, кто кого использует?    Пирсинг Кэйи и вправду ощущается… Не то, чтобы необычно… Необычно приятно, да. Особенно? Да, определенно. Небольшая тяжесть и ощущение прокатившегося шарика по своему языку так сильно интересуют, что он не может оторваться ближайшие минуты. Дилюк упивается новым ощущением, а Кэйя чувствует себя оголодавшим зверем, которому, наконец, дали доступ к запретному плоду. Он намеренно проходится языком по чужим губам и дальше, очерчивает зубы и касается чужого языка, держа за грудки и не давая отстраниться. Зубы смыкаются на нижней губе Дилюка, а после Альберих сразу проходится по укусу языком, будто извиняясь.    Он отстраняется на пару мгновений, чтобы просто наклониться ближе, и впивается зубами в шею. Целует, кусает и ведёт языком, наверняка оставляя следы, а холодные пальцы плавно забираются под домашнюю футболку. Дилюк всегда такой теплый? Даже пальцы греют, когда он прикасается. Второй рукой Кэйя быстро стягивает резинку, оставляя чужие волосы свободно лежать на плечах, и теперь уже обе руки плавно поднимаются вверх, а пальцы пробегаются по ребрам, поднимая футболку все выше. Дилюк чувствует, как волосы падают на плечи, скрывая пылающие глаза с раскрасневшимися щеками, но быстрым движением убирает прядки за уши, чтобы не терять из виду чужой взгляд. Кэйя наощупь чувствует неровности кожи, и в голове вспыхивает воспоминание об их совместной ночи: шрамы на плече. Неужели все тело Дилюка пострадало в определенный момент его жизни? Спрашивать Альберих не собирается — только на удивление ласково оглаживает шрамы подушечками пальцев, и такая нежность явно контрастирует с немного болезненным укусом за косточку ключицы.    Впрочем, долго Кэйа не дразнится — футболка оказывается где-то в стороне, а взгляд пробегается по телу. Шрамов действительно много, и он, не удержавшись, прикасается к паре из них губами, оставляя осторожные поцелуи. Спросит потом, все потом.    А ещё у Дилюка на плечах — россыпь веснушек. Прелесть.    Крепко сжатые руки ощущаются ужасно горячо во всех смыслах. Неужели ладони Кэйи согрелись на Дилюке? Но еще горячее они становятся, когда ощущаются на голой коже. Тот случай, когда лед жжет на теле, заставляя только глубже дышать. Дилюк совсем забыл о своих шрамах. Не то чтобы он и до этого переживал о том, что их увидят — все дело прошлого. Он давно к ним привык и считает частью себя. Единственное, что принесли за собой шрамы - чувствительность кожи в тех местах. Поэтому, как только подушечки пальцев проходятся по ним, из Дилюка вылетает несдержанное мычание. Реакция на простые прикосновения к шрамам удивляет второго парня — Дилюк начинает натурально скулить. Ну и кто тут теперь цербер? Вообще-то это роль Кэйи, как не стыдно? На самом деле плевать, особенно, когда под одеждой он чувствует горячие руки. Губы чуть-чуть саднит от многократных поцелуев, но Дилюк не собирается останавливаться, шарит по чужому телу в ответ, забираясь под толстовку. Под верхней одеждой есть футболка, Боже, по ткани понимает, что это та самая футболка его самого. Последние разумные мысли покидают голову. Его уже оставили без футболки, успев разглядеть тело. И если шрамов он не стеснялся, то вот своих веснушек да. Считал, что они очень невпопад так расположились на его плечах и спине.    Цель одна — стянуть с Кейи толстовку и оставить его в футболке. У Дилюка есть неловкий пункт на кое-что, связанное с мерчом.    Поэтому он тихо отстраняется и быстро хватается за край элемента одежды, стаскивая так, чтобы футболка осталась. Видя, что активист и ее пытается снять, опустил руки на чужие, смотря в лицо.   — Оставь… Останься в ней…— Смущенно, но очень жарко шепчет Дилюк в губы напротив, отпуская руки Кэйи и обвивая чужую талию под футболкой. Кэйя недовольно мычит, когда руки исчезают и трогают только толстовку, он сам готовится стянуть с себя футболку, но лицо тут же приобретает недоуменное выражение. Странная просьба. Дилюк тянет его на себя, заставляя перебраться на диван и оказываясь полулежа под Кэйей. Ну более смущающей позы не найти…   — Тебе мой торс голый не понравился? — Кэйя усмехается прямо в чужие губы, но стоит рукам коснуться талии — послушно перебирается на диван. Только бы ещё, хоть немного — он хочет прикасаться сам и безумно желает того же в ответ. И предпочитает не думать, когда стал зависим от касаний одних конкретных рук. Знал бы Кэйя, что дело не в том, что его торс Дилюку не нравится, а в том, что человек, столько лет проработавший в должности, имеет извращенные пункты на некоторые детали. Мерч. А именно его главной темной мыслью было сделать что-то греховное с другим человеком в мерче.   — Или в мерче нельзя курить, пить, материться, но можно трахаться? – Кэйя снова припадает к чужой шее.   Дыхание нервное, грудная клетка поднимается и опускается и только сейчас Дилюк ощущает нарастающую боль в шее:   — Ты? Сделал что? — Дилюк осознает, что след скорее всего будет, хотя осознать это нужно было еще минутами ранее. Частичка профоргского сознания вернулась к нему на секунду, помахала рукой и скрылась, поэтому он тут же запускает руку в волосы активиста и тянет к себе, впиваясь в чужую шею. Он даже не дает толком сопротивляться этому или ответить, просто сначала кусает, а после легонько засасывает кожу, попутно гладя за ухом синеволосого. Вот этим действием Дилюк хотел сказать что-то вроде: «Знаешь, что? Вообще-то, я – профорг! Мне собрания вести, с президиумом видеться, с председателем и другими профоргами разговаривать, а ты взял и испортил мой надлежащий внешний вид. Я это просто так не оставлю.» Ах, да… Он же сейчас (не) профорг. На укус Кэйа отвечает рычанием — он уж точно не против. Поглаживания очень приятны и здорово так контрастируют со всем происходящим — эдакая толика нежности и невинности. Кэйа оставляет кроткий поцелуй на плече, прямо там, где веснушки особенно заметны, будто образуют скопление звезд. Ласково поглаживает пальцем и тихо выдыхает:     — Красиво.    Дилюк сорвал джекпот — мерч, еще и самого Дилюка, на том, кто сейчас назвал его плечи в веснушках… Красивыми? У Дилюка закатываются глаза под закрытыми веками, он, должно быть, ослышался. Кэйя, не дожидаясь ответа, спускается ниже, целуя, иногда слегка прикусывая. Так, для профилактики. Пальцы плавно ведут по торсу, останавливаются у резинки домашних штанов, и Кэйя мысленно благодарит Дилюка за решение в пользу домашней одежды. Пальцы скользят под резинку, стягивая ее вниз, и дразняще прикасаются к члену сквозь тонкую ткань, а Дилюк получает в то же мгновение укус чуть ниже ребер.   Да, трахаться можно в мерче, Дилюк разрешает. Тихо постанывает, не убирая руки из волос, ощущая, как голова спускается все ниже. Прикосновения мешаются с укусами и поцелуями — Дилюк плавится под холодными руками и контрастно горячими губами. (Не) профорг охает, поджимает пальцы на ногах, стоит лишь ощутить легкое прикосновение в напряженной плоти. Это все нереально, этого не может быть. Другой рукой он прикрывает свое лицо, пряча глаза в изгибе локтя.    Он полностью раскрыт перед другим человеком. Таким его не видел никто, да чего уж там, это первый опыт близкой интимной связи. Внутри мешается страх с желанием большего. Дилюк непроизвольно сгибает ногу в колене, упираясь между ног синеволосого, двигая с нажимом — не одному ему нужно напомнить о своем напряжении. Кэйя смотрит снизу вверх и думает о том, что Дилюк очарователен. Абсолютно раскрытый, разгоряченный, смущённый, но в то же время желающий большего. Ловит себя на мысли, что тот даже выглядит невинным, но все это ломается о чертово колено, упирающееся в его собственный пах. Кэйа тихо стонет сквозь зубы, а взгляд делается строгим, будто профорг здесь он. Вот так вот и попадают в ловушки — сама невинность, а дразнит так нагло. Или Альберих так реагирует конкретно на Дилюка? Черт, сейчас вообще не тот момент для самоанализа, когда твоя рука в потрясающей близости к весьма интересному участку тела, перед тобой почти оголенный партнёр, а между твоих собственных ног находится чужое колено.    — Хочешь раздеть меня — сделай это сам, но спешить не советую, — кажется, Кэйя действительно не планирует избавляться от одежды сейчас. В конце концов, расслабляться тут нужно Дилюку, а не ему, в первую очередь.   Подумать только, Дилюк сейчас лежит под своим активистом в шаге от того, чтобы выстанывать его имя. В памяти мелькает проколотый проклятый язык Кэйи. Как же он ощутится на новых участках тела? Дилюку интересно, но чуть-чуть боязно. Через усилие убрав руку от лица, он шепотом выдыхает, ловя сознание обратно:    — Боже, Кэй…— Обрывается в конце, когда чувствует укус ниже ребер и жалеет, что посмотрел ниже. Его рука все еще покоится в волосах, а на него смотрит горящий иссиня-синим глаз, улыбается лисья улыбка. Рука легко сжимает волосы на затылке, а в глазах застывает то ли вопрос, то ли дилемма: «А что дальше делать?»    От сокращения имени по коже бегут мурашки. Боже, у Альбериха явно пунктик на такое. Повторяй почаще такое, Дилюк. Это звучит даже приятнее «Мальвины». Мысли, увы, читать никто не умеет, а потому Кэйя проговаривает, тихо и вкрадчиво:    — Так мое имя ещё не сокращали. Сделаешь это новым прозвищем активиста? – После этих слов с губ снова слетает тихий стон, как реакция на подразнивания.  Дилюка забавит, что оборванное имя активиста так ему понравилось, а ведь причиной такого сокращения являлся всего лишь укус на чувствительной коже ниже ребер. Он обязательно сделает это новым прозвищем, но использовать будет это сокращение в особых моментах. Низ живота покалывает, но Кэйя терпит, сжав зубы — дайте ему сделать то, что он хочет.    Рукой, что раньше прикрывала лицо, Дилюк убирает прядку волос Кэйи за ухо, после мажа по верхней губе, задевая уголок влажного рта. Теперь две его руки покоятся на Кэйе: одна крепко держит за волосы, а вторая играет с губами. Дилюка посещает новая сомнительная мысль за вечер, и он поддается ей. Слегка нажимает на подбородок парня, позволяя большому пальцу скользнуть по внутренней стороне губы чуть глубже в рот.    «Интересно, как будет ощущаться пирсинг на подушечке пальца?» — Последнее складное, что думает Дилюк перед тем, как шумно выдохнуть и представить, как это выглядит со стороны и пустить новую волну возбуждения вниз по телу.   Дилюк будто предугадывает планы Кэйи. Подушечка пальца скользит по губе, и Кэйя послушно приоткрывает рот, не медлит — касается кожи языком и плавно проводит им вдоль пальца так, чтобы шарик пирсинга скользнул по подушечке. Потренировался, что уж. Пальцы тем временем с лёгкостью оттягивают резинку белья и плавно, почти невесомо касаются головки, а после проводят по стволу.    Кэйя на мгновение прикасается к подушечке пальца губами, мягко целуя, и быстро опускается ниже. Если на касания межу ног Кейя реагирует стонами, но ничего не делает с этим, даже предупреждает, то лучше повременить. Ну не мазохист ли? А хотелось ли раздеть Кейю? Да, определено хотелось. Это Дилюк сделает потом, сейчас его пальца касается горячий язык с металлическим шариком на нем, проходясь вдоль фаланг. Дилюк на секунду выпускает волосы из рук, теряясь, а после краткого поцелуя в подушечку и ощущения рук, стягивающих белье, снова хватается, будто это его единственная точка опоры. Волосы отпускают на пару мгновений, а потом хватают вновь. Кэйя шумно выдыхает, но возникшую на пару мгновений боль легко переносит. Он принимает позу поудобнее и осторожно давит на внутреннюю сторону бедра ладонью, сильнее разводя чужие ноги, мягко касается пальцами напряжённого живота, будто прося расслабиться. Большим пальцем растирает выступившую смазку, бросая беглый взгляд на лицо профорга. Активист мажет губами по низу живота, оставляя поцелуи, и устраивается меж чужих бедер. Быстрый взгляд прямо в глаза — и пальцы уже обхватывают член, проводя по нему пару раз, языком Кэйа мягко обводит головку, после кротко прикасаясь губами.    Кэйя внизу между его бедер выглядит горячо, и все, что он сейчас делает, тоже безбожно горячо. У Дилюка подрагивает напряженный живот, а дыхание окончательно сбивается от прикосновений к органу, на котором уже успела выступить смазка из-за возбуждающих касаний по всему телу до момента «х».    Дилюку кажется, что он не умеет краснеть сильнее, но после того, как он ощущает движения по стволу рукой, перестает думать так. Он в целом перестает думать очередной раз за вечер. Подносит вторую ладонь к лицу, палец которой побывал в чужом рту, и в момент, когда в него прилетает быстрый взгляд, легко проводит языком по подушечке, передразнивая манипуляции внизу. Дилюк хотел спрятаться за этой ладонью, но теперь использует это как маленькую провокацию, оставляя Кэйю с вопросом: действительно ли Дилюк сейчас передразнил его действия или Дилюк был бы не прочь спуститься на колени и перед ним? Кэйа не знает, чего ему хочется больше — выбить все дыхание из чужих лёгких в отместку или продолжать смотреть.    Но после очередного касания губ Дилюк не смог себя контролировать и, запрокинув голову с разметавшимися по дивану волосами, чуть толкнулся дрожащими бедрами вверх, продолжая сжимать волосы на затылке. У Дилюка однозначно есть пункт на то, чтобы держать копну синих волос в кулаке, не давая отстраняться от дела, что начал Кэйя. Честно, Кэйе такое нравится — когда даже не просят, а молча требуют, надавливая на затылок и толкаясь бедрами навстречу. Он послушно опускает голову ниже и обхватывает головку губами, обводит языком, слегка посасывая, и опускается ниже, беря в рот больше. По телу пробегает дрожь, Кэйя резко опускается ещё ниже, с нажимом проводя языком, двигает головой, отстраняется — и лишь касается ствола языком, игриво двигая из стороны в сторону, но долго не дразнит — вновь опускается ртом как можно ниже, помогая себе пальцами. Свободная рука покоится на внутренней стороне бедра, и Альберих начинает слегка поглаживать нежную кожу подушечками пальцев.   Свободная рука пытается сжать поверхность дивана, цепляясь за нее, а сам Дилюк мешает стоны со вздохами и…. Вообще-то он не часто матерится, но тут между всхлипами можно было разобрать тихое «Блять, Кэйя», где последняя «я» в имени намеренно еле звучит, чтобы все было так, как понравилось синеволосому дьяволу между его бедер. Дилюк думает, что умрет прямо сейчас. Прямо в тот момент, когда горячий рот опускается ниже по возбужденной плоти. Сокращение имени явно делает свое дело, но и в долгу Кэйя не остается: продолжает дразниться языком по стволу и чувствует, как тело под ним дрожит, и от этого, кажется, сам кончить готов — что поделать; кажется, видеть такое состояние другого человека и понимать, что довел его ты сам — его личный кинк. Тем более, видеть таким Дилюка — того самого, с виду порою холодного, ответственного и властного. Профорга, которого Кэйя же собственноручно в первый день начал намеренно выводить.    Дилюку кажется, что Кэйя не врал, когда говорил, что язык у него рабочий — так и есть, — тихо скулит, когда шарик проходится вверх-вниз по члену. Тело бросает в дрожь от нежного касания к внутренней стороне бедра, но Дилюку хочется, чтобы сжали кожу сильнее, до следов. Дилюку слишком много хочется, он не контролирует тело, начиная задавать темп рукой на голове. Все напряжение, что накопилось, скоро должно выплеснуться.    Решает вернуть голову в обратное положение и его дыхание тут же перехватывает от увиденного. Такого он точно никогда в своей жизни не видел, так его точно никто не касался и не ласкал. Он лежит и только губами молится, а молитва состоит из одного только имени.    — КэйКэйКэйКэйя…! — От шепота к громкому стону - молитва превращается в зов. Рука сильнее оттягивает за волосы, чувствуя развязку. Дилюк… Шепчет имя? Боже, от одного только шёпота, содержащего одно конкретное слово, переходящего в стон, по телу к низу живота проходит горячая волна. У Кэйи определенно кинк.    Спустя несколько особенно приятных манипуляций внизу, Дилюк чувствует, как парень стонет, пуская вибрацию по стволу, заставляя на секунду затаиться все естество и нутро. Дилюк на волоске, чтобы кончить. За волосы резко тянут, и по дрожи, голосу и движениям Кэйя понимает: парень перед ним на пределе. Его пытаются оттянуть за волосы, и на принятие решения уходит доля секунды. Хочется смутить ещё больше — да и кто он такой, чтобы слушаться?    — Постой… Я… — Дилюк хрипит через закусанную губу, пытаясь отстранить дьявольский рот от себя. — Боже, блять, мой…   Кэйя делает всё наоборот — подаётся вперёд, опускаясь ниже, и вылизывает нежную кожу. Головка упирается в горло, а в уголке глаза, кажется, вот-вот выступит влага. От просьб остановиться, которые явно противоречат желаниям чужого тела, Кэйя только больше распаляется, только чуть хмурится на мгновение от боли и сжимает чужое бедро.    Во рту ощущается теплое семя, и только сейчас Альберих, наконец, отстраняется, стирая белесую каплю с уголка губ, которые растягиваются в ухмылке. Под зажмуренными веками вспыхивают голубые искры, собираясь сначала в цвет волос, а после в лицо внизу. Кэйя ухмыляется. Пошло, греховно, вызывающе облизываясь, а Дилюк ловит ртом воздух, осознавая, что Кэйя принял его всего внутрь. От этого сразу хочется расплакаться, сделать что-то, отблагодарить и извинится. Ощущения после оргазма обострены, рука отпускает волосы, скользя по щеке к губам, желая забрать то, что осталось от себя. Кэйа только усмехается и смотрит снизу вверх, нарочито плавно облизываясь:   — Хотел запачкать мне лицо?    Рука всё ещё покоится на чужом бедре, и пальцы вновь поглаживают нежную кожу.   — Смог расслабиться, Мастер Дилюк?   На вопросы он не отвечает, только сдавленно стонет, чуть выворачиваясь на диване, словно кот потягивается. Дилюк сейчас — один большой оголенный нерв, мысли теряются еще сильнее, чем когда его член был в чужом рту. Язык будто двигается сам, а с губ слетает:   — Может, и хотел испачкать твоё, а сейчас, может, хочу, чтобы ты испачкал моё? — Дилюк смотрит из-под опущенных глаз вызывающе. Откуда в нем столько уверенности и желания? В нем все еще говорит ненасытное беспамятство, ему определенно мало.    Честно, Кэйя не ожидал ничего в ответ — разве можно доставлять удовольствие только для ответного? Он услышал просьбу — и постарался ее исполнить. А сейчас?   — Буду доволен, когда поставишь так, как хочешь перед собой, — Дилюк медленно подтягивает ноги, поднимается на колени и становится лицом к лицу. Руки снова ползут к талии, обвивая сильными ладонями, сжимая, желая опрокинуть на противоположную сторону дивана. Сейчас у Кэйи выбивают весь воздух из лёгких. Он видит Дилюка таким и понятия не имеет, как реагировать — но чувствует, что не то восхищается, не то возбуждается ещё больше. Руки на талии действуют на него — хочется ещё, сильнее, чтобы сжали почти до боли, чтобы показали власть, и у Дилюка это прекрасно получается. Боже, и как ему реагировать на обычные прикосновения после такого? Но доля рациональности остаётся, как и мысль, что его беспокоит — он льнет ближе, но все же тормозит себя, хоть и с трудом.      — Или хочешь остаться… Так...? — Рука скользит по своей футболке, цепляя, оттягивая. Оголяет чужой торс и неосознанно облизывается, припадая к одному из сосков. Проводит нежно языком, а после ловит зубами, чуть прикусывая.    — Ты же понимаешь, что не обязан делать что-то в ответ? — Он заглядывает в глаза, но любую рациональность выбивают из него простыми прикосновениями — футболка задрана, а соски у Кэйи, как назло, чувствительные. Он не сдерживает тихого стона, машинально зарываясь пальцами в мягкие волосы. Боль пронзает тело — но Альберих даже не против.    Дайте Дилюку побыть развязным, дайте Дилюку говорить пошлости, дайте ему проявить толику слащавой инициативы в ответ перед тем, как он снова станет каменным профоргом без эмоций. Сейчас ему хочется проявить любезность в ответ, и он всем телом показывает это. Рука нащупывает ремень, а вместе с звуком расстегивающейся пряжки слышится:   — Позволь взять тебя…. — Ему на секунду кажется, что они до сих пор играют в салочки, но теперь не поцелуями…В Дилюке стираются все границы: он будет тем, кем чувствует, даже если он похож на шлюху, желающей чужого члена в своем рту или руках. Такая уж работа: когда ты вечно держишь ситуацию в своих руках, все планы проходят через тебя или ты их строишь, то обязательно закрадется желание отдаться и подчиниться. Он готов подчиниться так, чтобы снова забыть свое имя. Интересно, кто ещё из активистов видел такого Дилюка? Развязного, искреннего, полного явного желания? У Кэйи, кажется, перехватывает дыхание от одного только взгляда на человека напротив. А ещё странно ощущать, что ему искренне хотят доставить удовольствие. Он даже думать нормально не успевает — ремень уже расстегнут.    Мысли плывут, будто мягкое, неосязаемое облако. Кэйа с усилием выдыхает осознанное, продолжая смотреть прямо в глаза:   — Если ты правда этого хочешь — я весь в твоём распоряжении.    Он может понять — сколько Дилюку нужно было носить маску ответственного, собранного и холодного человека? И даже если его просто используют сейчас — Кэйа, кажется, даже не против. Он не сдерживается — впивается в чужие губы, целуя так, будто в последний раз в жизни, кусается и прижимается как можно ближе. Пусть с ним делают, что хотят — сейчас он полностью готов отдаться в сильные руки, поверх которых кладет свои, слегка сжимая.   — Если ты правда хочешь, — игриво передразнивает и добавляет следом — Будто ты не хочешь? — Выделяет слово, глядя в лицо, ловя взгляд.    Потому что Дилюк ужасно хотел. Хотел потеряться в чужих касаниях и ощущениях. Ему тут же дают эти касания, затягивая в пылкий поцелуй. Дилюк до этого правда всерьез не целовался и за последние полчаса нацеловался так, что сейчас просто млеет от чужих губ на своих. Улыбается в чужие губы, расстегивая до конца пуговицу и молнию, спускает джинсы. Кэйю заставляют полностью встать на колени, а виновник подползает ближе, накрывая пах рукой.    Кэйю ещё и передразнивают, вы посмотрите. Конечно, он хочет, и об этом прямо говорит его тело — так в чем проблема, Кэйа? Кажется, для него всё ещё странно видеть Дилюка таким. Не просто человеком, который попросил о весьма своеобразной помощи и насладился ею, а кем-то, кто готов быть взаимным? У Альбериха, кажется, голова ватной становится только от чужого взгляда и осознания того, сколько в них желания.     У Дилюка есть план: поймать все стоны от парня своим ртом, а руками выбивать из него шипение и всхлипы. Одна рука обвивает талию, царапая спину, вторая же очерчивает головку члена поверх белья. Дилюк тоже не торопится, возвращая монету владельцу. Но на долгие игры его не хватает, поэтому рука проскальзывает через белье к чужому естеству, обхватывая. Интересно, как Дилюк будет потом вспоминать об этом, когда вновь наденет маску серьезного и беспристрастного лидера? Интригует даже, и Кэйя, честно, с довольством думает о том, что такое зрелище вряд ли представало перед другими активистами. Какое интересное посвящение, и все для него одного.    Кэйя все еще обвит второй рукой Дилюка. И сейчас это очень удобно, потому что этой рукой (не) профорг может убрать волосы с чужого плеча и укусить за выступающую косточку, начиная размашисто двигать рукой, растирая выступившую смазку с головки.    Оставив за укусом пару легких поцелуев, он скользит от спины по плечам и локтям к ладони активиста. Находит, хватает за запястье и перекладывает к себе на плечо в опасной близости к шее, продолжая проходится по стволу, задерживаясь на головке, с нажимом обводя ее большим пальцем. Тело Кэйи сейчас — один сплошной оголенный нерв, а под прикрытыми веками — взрывы красок почти от каждого прикосновения. Вот тебе и последствия временного воздержания, пока твоей задачей было доставить удовольствие другому. Рука, что оказалась на плече Дилюка, начинает мелко подрагивать, ногти слегка царапают веснушчатую кожу, а с губ срывается несдержанный стон, больше напоминающий скулеж — чёрт возьми, даже лёгкие прикосновения ощущаются ударами тока в таком состоянии. Ладонь перемещается на чужую шею и надавливает — ближе, укуси ещё, оставь след, сомкни зубы на коже. В долгу оставаться не хочется — Кэйа прячет тяжёлые выдохи и стоны, утыкаясь носом в нежную шею, на которой уже проявляются следы, оставленные им же, и эта мысль греет душу. Хочется оставить больше, тело дрожит, и он несдержанно впивается в шею зубами, тихо рыча.    Тело подрагивает, он толкается бедрами вперёд, повинуясь чистому желанию, недовольно скуля, когда горячие пальцы выводят его же оружием, подразнивая, едва касаясь. Дилюку кажется, что он делает что-то не так, не так, как делал Кэйя несколько минут назад, пытается по языку тела опознать, все ли в порядке и делает ли он так, как надо, ведь это чуть ли его не первый раз. Но если честно, чуть-чуть плевать, он отпускает себя, бросая:    – Можешь направить меня, чтобы я сделал, как хочется тебе, – целует в скулу, превратив поцелуй в влажную дорожку до уха.    Кэйа усмехается, чуть запрокидывая голову назад, и хищно облизывает и без того влажные, покрасневшие губы. Свободная ладонь ложится поверх чужой, пальцы обхватывают и немного направляют, ускоряя темп, пока Дилюк слышит тихое, сбивчивое: «Вот так». Щеки, казалось бы, не могут заалеть сильнее, но после того, как чужая рука накрывает свою, двигаясь в нужном темпе, (не) профорг клянется, что может прожечь дыру, если коснется ей чужого плеча.    Альберих понятия не имеет, как ему ухватить уплывающие остатки сознания, как справляться с дрожью и сдерживать стоны, что бесконтрольно вырываются во всю громкость. Он дышит тяжело и глубоко, толкаясь в ладонь, лихорадочно прижимается губами к щеке, шее, плечу, будто показывая, чтобы человек напротив, черт возьми, не останавливался.     Комната полнится стонами, местами полу рычанием Кэйи, шуршанием одежды и мокрыми отзвуками. Дилюк в этом хаосе различает и свое тяжелое дыхание, осознавая, что разум хоть и заглушен, но начинает возвращаться на место. Беспамятство эйфории заканчивается, и он понимает, где он и с кем, а самое главное, что делает.    На шее ощущаются чужие губы, а ниже под рукой толчки и влага. Своя рука покоится на чужом плече, обхватывая и держа. Дилюк прижимается к чужому виску, плотнее сжимая ладонь и ловит дрожь чужого тела. Кажется, Кэйя тоже на пределе. Дилюк прячет улыбку, скользнув к месту за ухом и поцеловав там.  Теперь они поменялись местами — и вот уже Кэйя в исступлении прячет стоны в поцелуе, двигается резко и с дрожью, не вполне контролируя себя, как до этого Дилюк под ним. Он жмурится, чувствуя влагу в уголке глаза, а от простого поцелуя за ухом по телу идут мурашки. Он и так на пределе, а от такой контрастирующей с остальными действиями нежности просто плавится.   Забавно, Дилюк, вроде как, хотел забыться, а вроде и сознание вернулось обратно к концу. Странности. Может быть это от того, что сейчас над чужим телом властен он и от него зависит контроль? Но то, как он до этого выглядел и как озвучил свое желание в ответ принести удовлетворение. На обычный возврат долга не похоже, что-то иное, чуть с другими помыслами. Да, Боже, о чем он, у него только что отсосали, а теперь он дрочит тому, кто это сделал. С виду чуть ли не сделка, а внутри осознание того, что Дилюк и вправду хотел сделать это и сделал. Неважно, как выглядел, не важно, что разрушил образ властного и холодного профорга. Снова начинается краткий анализ своей личности. Но он быстро прекращается, когда Кэйя особенного сильно впивается в него ногтями. Дилюк тут же реагирует, находя губами чужие, глуша стон в своих. Дилюк не останавливается, а лишь с новой страстью повторяет движения, чувствуя короткие судороги тела. Чужая рука внизу слабеет, тело Кэйи напрягается и Дилюк чувствует влажное тепло на своей сжатой ладони. Потрясающе, он впервые кому-то подрочил. Причем, так… Мысли все еще странные, и они разбегаются, но не далеко, скоро вернутся. Кэйя целуется жадно, как в последний раз, не стесняясь постанывать в мягкие губы. Оргазм накрывает резко, он в последний раз толкается в теплую ладонь, руки слабеют, а по телу проходится волна тепла.    Боже, как, интересно, они сейчас со стороны выглядят? Ситуация, если трезво оценивать, звучит абсурдно — он, активист, отсосал профоргу, тот ему подрочил, а теперь оба сидят в не самом приличном виде и пытаются отдышаться. Хоть картину маслом пиши.    Кэйя сейчас выглядит потрясающе с влажными от пота волосами, истерзанными губами, и с глазом цвета тающего на морской глади льда. Дилюк скользит рукой к лицу, заставляя посмотреть на себя, случайно забираясь одним пальцем под повязку, большим нежно проводит по щеке. Почему-то тянет улыбнуться, но Дилюк не понимает, откуда это желание, поэтому пытается его сдержать. Кэйа чувствует теплую ладонь на лице и смотрит прямо в чужие глаза. Эмоции прочитать сложно, и неясно, действительно ли у Дилюка их сейчас много, или сам Альберих банально не в состоянии. Пальцы оказываются под повязкой, Кэйа привычно вздрагивает и даже тянет руку, хочет обхватить запястье и заставить отстраниться, но останавливается. Сам не понимает, почему — только слегка трётся щекой о ладонь, ластясь. Кажется, у Дилюка чуть дернулись уголки губ. Или он просто видит то, что хочет.   (Не) профорг поднимает липкую от чужого семени руку, смешливо заключая без толики любого друга смысла, приподняв брови:   — Квиты.   Ждёт, что сейчас пошутят про «взаимопомощь активиста и профорга», «помогли тебе - помоги другому» и все в таком ключе, но, на удивление, он бы даже посмеялся с этого сейчас и не разозлился бы.   — А говорил, что это не сделка, — Кэйя насмешливо фыркает, — придерживаемся правил профкома даже в сексе?    — Это, действительно, не сделка, — Дилюк все-таки услышал комментарий, — Почему я не могу говорить какие-то вещи вне контекста работы, а просто чтобы отшутиться?    Кэйя смеётся на такую реакцию:   — Можешь, конечно. Немного непривычно, но я рад видеть тебя таким, –  Он даже зависает на секунду, не веря, что подобные слова слетели с губ. Вроде звучит просто, но... Черт возьми, да ничерта он не понимает. Факт остаётся фактом — сейчас Дилюк гораздо более открыт, нежели обычно, и это приятно, это трогает и щекочет что-то в грудной клетке. Конечно, Дилюка непривычно видеть таким. Еще никто его не видел после дрочки кому-то.    Возникла мысль: а как давно Дилюк вообще вот так расслаблялся физически? Мастурбацию не учитываем, вряд ли помогает. И какую роль здесь играет Кэйя? Дилюк бы кому угодно так предложил? Хотя, не наблюдалось что-то подобного общения у него с другими. Не твое дело, Кэйа.    А на горизонте появляется осознание того, что они сейчас натворили. Дилюк вернется к этой мысли позже, а сейчас нужно отойти от случившегося и привести себя в порядок. Нужно одеться, потому что Дилюк не привык щеголять рядом с кем-то полностью раздетым, и привести руку в порядок. Сознание постепенно возвращается, и не только у него — Дилюк снова надевает маску профорга, постепенно, но это чувствуется. Нет, Кэйа не будет шутить про Билли Миллигана. Он потягивается и приводит себя в порядок, одеваясь. Эмоции крайне непонятные — ему было безумно хорошо, честно, в течение всего процесса, но как они будут воспринимать произошедшее теперь, в трезвом уме?   — Ты... Как? — За этим вопросом Дилюк прячет широкий спектр эмоций и волнений, что сконцентрировались в нем прямо сейчас, но ему необходимо  услышать чужие слова, чтобы не чувствовать вины за его первый раз, как минимум. Дилюк пытался сделать анализ ситуации, но, сколько бы не заходил к этом вопросу, все сводилось к одному ответу — рядом с Кэйей было хорошо. Маска вновь серьезного и беспристрастного Дилюка в голове Кэйи трескается, когда он слышит адресованный вопрос, содержащий явное волнение. Кэйа поднимает взгляд, ловит чужой и тихо смеётся:      — Я-то прекрасно, только вот спрашивать надо тебя, — он тянет руку и делает, кажется, уже коронный для него жест: заправляет выбившуюся прядку за ухо, — ты как? Как ощущения? — И уже тише, понизив голос, — стало легче?    Чужие руки снова поправляют свою прядь за ухом. Что же за привычка такая? Но, кажется, Дилюк уже привык. Вопрос возвращают. Он хотя бы теперь знает, что Кэйя себя чувствует нормально. А вот сам профорг — хороший вопрос. Раскрывать карты о том, что это его первый раз, он точно не будет. Эта тайна умрет с ним. Знать новоиспеченному активисту, что мало того, что только пришел в бюро, а уже успел и в неделе забоя отличиться, и первый момент интимной близости у профорга украсть — слишком много поводов шутить появится, а от этого, пожалуйста, избавьте. Хоть и вкрадчивый вопрос тихим голосом располагает ответить честно:    — Легче, определено стало, но не переживай, частой практикой это не станет, — попытался отшутиться профорг, говоря этим, что Кэйю никто использовать для снятия стресса не собирается, — твой язык правда способен не только на глупые анекдоты, – отшучиваясь, хвалит чужие способности, воспоминания, о которых будут посещать его в самые неподходящие минуты дня.    — Но анекдот про парты тебе всё же стоит послушать! — Кэйа усмехается, – Были рады вас видеть, приходите к нам ещё, языком всегда подсобим.   — Никаких анекдотов при живом мне! — Отказывается, смеясь, а сам анализирует следующую фразу про всегда подсобим языком. Вот оно как? Над этим Дилюк подумает позже, пока событий и так достаточно, связанных с этим языком.    «Значит, потрахаться — это можно, а анекдоты послушать — сразу нет. Не за душу меня любят в этой семье, явно.» – Думает Кэйя и оглядывает чужой торс, который ещё не успели скрыть за одеждой. Мысли возвращаются к шрамам. Рука спускается ниже, пальцы ласково касаются одного из них:    — Расскажешь, откуда они? – Он вспоминает, что всё ещё одет в эту чертову футболку, и был в ней все это время. И как теперь смотреть на мерч беспристрастно? Надо носить ее почаще.   Дилюк собирался встать, но тут торса касаются чужие пальцы, заставляя тихо вздохнуть. Вместе с касанием к чувствительной коже звучит вопрос, которого он ожидал, но тайно не хотел. Дилюк смотрит на активиста в своей футболке и понимает, что в следующий раз награждать Кэйю новым мерчом для него будет слегка волнительно.    — Тебя интересует история конкретно этого? Или тебе про все рассказать? — Дилюк кое-как натягивает штаны, уходя в ванную оставляя Кэйю на подумать.    Над вопросом он задумывается на секунду. На самом деле... Интересно все. Их много, они разные, каким-то явно уже много лет, а какие-то... Кажется, совсем недавно появились. За них Кэйя цепляется взглядом особенно сильно.     — Все, – успевает кинуть уходящему.   Возвращается Дилюк уже со стаканом воды и небольшим полотенцем в руках, протягивая Кэйе. Полотенце Кэйя благодарно принимает. Дилюк ушел резко, и Кэйя уже успел с сожалением подумать, что разговор окончен, но профорг начинает говорить:    —Этот, например, из-за драки. Я не люблю, когда поступают несправедливо и жестоко, и иногда не контролирую свою агрессию. Вот и тогда я поплатился за это. Я был подростком, бегал во дворе, но каким-то уродам нужно было начать издеваться над дворовым псом. Маленькие боялись к ним подходить, взрослых рядом не было.  Не смейся… Ну и… Драться я толком не умел, но толкаться и бросаться песком с камнями во время потасовки никто не запрещал. Конечно, я ничего серьезного им не сделал, как подросток может навредить компании гопников? Зато издеваться они над собакой правда перестали. Потому что один из них здорово меня толкнул, а упал я на стекло. Они все испугались, поняли, что сейчас сбегутся взрослые и разбежались. А у меня с тех пор есть шрам. Такие дела.    Дилюк рассказывал, окунаясь в свои воспоминания, неловко посмеиваясь, убирая волосы в слабый пучок. Кэйя смеётся тихо, по-доброму. Вот оно как. Ребенок, который хотел помочь, хоть и поступил опрометчиво — какая же прелесть.    — Ты маленький герой прямо, — он говорит с улыбкой, глядя снизу вверх.  Дилюк улыбается уголком губ и глазами на словах про маленького героя. Ни дать ни взять — слабоумие и отвага, а не маленький герой. Но Дилюка приятно кольнуло внутри от такого, пусть и шуточного, но милого прозвища. Альберих обязательно это прозвище запомнит, но для особых моментов, явно не для повседневности, в которой они с Дилюком перекидываются привычными «Мальвина — Мастер профорг». Мастер борщ, скорее, учитывая, сколько красного цвета сейчас в облике его собеседника.    — А остальные так, по мелочам. Где-то падал с деревьев, где-то от родителей прилетало, где-то сам, где-то уже в драках, когда был старше. Последний, например, — Дилюк указал на левое плечо, где шрам был еще розовым от заживления, — получил, когда помогал шатры на ШПА закреплять. Натянутый трос сорвался и прилетел мне в плечо.    После истории про ШПА Кэйя смеётся уже громче — вот так и становись профоргом, для жизни опасно. Слух цепляет фраза про родителей, и Альберих осознает, что о семье Дилюка, о его жизни вне профбюро он толком и не знает ничего. Тянет спросить, но Кэйа мысленно хватает себя за горло — и так много. Не сейчас, не сегодня. Да и каков шанс, что потом вообще удастся спросить?    Дилюк натянул футболку обратно, разворачиваясь на Кэйю, заключая:    — Уж лучше бы весь до пяток был в шрамах, чем в этих глупых веснушках.    Внутри странное чувство. Никто никогда не слышал ни одной истории о шрамах на его теле. А тут… Да еще и после такого.   — Судьба явно любит метить твое тело, — Кэйя действительно собирался закончить разговор, дабы не причинять ещё больше дискомфорта, но вдруг хмурится — ещё одна зацепившая фраза. «Я сам». Что Дилюк имеет в виду? Неприятная догадка заставляет похолодеть все изнутри, и спросить тянет ещё больше.    — Ага, ты значит, тоже судьбой назваться хочешь? — Дилюк многозначительно поглядывает на Кэйю, а после на указывает на свою шею и плечи. — Спасибо, конечно, но, боюсь, с такой судьбой я уж точно долго не проживу, меня съедят.    Так. А вот сейчас, кажется, сказано что-то вообще из другой оперы. Что за мягкий полуслащавый флирт такой. Дилюк коротко прочищает горло и хочет завершить разговор:    — Забей, я просто шучу.   — Кто знает? Может, и судьба. А съедим всем профбюро на ужин, когда совсем одичаем, — виноватым Кэйа не выглядит абсолютно, ровно наоборот: оглядывает оставленные им следы с удовольствием, облизываясь, и оттягивает ворот футболки, — ты в долгу не остался, не надо мне тут.    Не то что бы Кэйа действительно хотел протестовать.    — Постой, — он осторожно касается пальцами рукава футболки и задирает её — в верхней части руки, у самого плеча, совсем свежие следы. Кэйа смотрит внимательно — они уж больно отличаются от других, ещё и расположены идеально параллельно.     — Откуда эти? – Разговор закончить не дают.   Активист хочет узнать про все шрамы? А много не будет? Дилюк уже сам не помнит истории некоторых, а тут откуда-то такой интерес. Тревога, вызванная двумя простыми словами, у Кэйи осталась — честно, хотелось надеяться, что он ослышался. Дилюк очень резко закрывается. Может, не стоило спрашивать конкретно про эти шрамы? Или ему в целом надоел этот разговор?    — А ты такой интересный, меня расспросил, а сам про глаз толком ничего не рассказал, — Дилюк уходит от темы своих шрамов к недугу другого,— вот уж точно, собрались побитые жизнью на беседу.    Смеется, а сам глядит на время, отмечая, что нужно будет еще поработать. Есть один момент с мероприятием, который вызывает у него сомнения.   — Ты спросил, что с глазом — я ответил, что ничего им не вижу, вопроса про само происшествие не было, — Кэйя тоже отшучивается, натягивая на лицо улыбку, хотя обоим понятно, что разговор окончен. Честно говоря, осадок остался. Но Дилюк уже смотрит на часы и явно уходит в свои мысли, не давая и шанса снова спросить что-то о шрамах. Ну и ладно.    Кэйа, наконец, тянется к телефону — судя по количеству сообщений, Венти там либо подыхает, либо ящик пива выиграл. В последних музыкант явно выражал обиду на друга, который так резко начал его игнорировать, но от конкретного «ты там ебешься что ли», написанного явно в шутку, Кэйю чуть не прорвало на смех. Боже, если бы Венти знал...    Он быстро читает все сообщения, и с каждой секундой брови у Кэйи поднимаются все выше. Конечно, они с Венти об этом поговорят, и Альберих спросит у него «Какого, мать его, хуя?» Сейчас он может только слегка потерянно поднять взгляд на Дилюка, который уже достал ноутбук:   — Не удивляйся, если Венти будет уговаривать ещё одного приемного взять.  — Венти? Еще одного? С ума сойти, профбюро разорвется пополам, если к нам придет еще один алкоголик из кулька, — Дилюк не понимает, про кого идет речь без конкретики, но новых он точно пока не готов видеть, отходит от посвящения до сих пор. Буквально. Дилюк открывает план мероприятий и вопросный лист на экране, пробегаясь взглядом, удерживая его на имени организатора.    Слишком много потрясений за день. Кэйа смотрит на время, параллельно вспоминая, что ещё нужно сделать. Честно, безумно хотелось спать, или хотя бы просто оказаться в общаге, но... Ах, да.    — Ты по мероприятию, вроде, спросить хотел что-то.   — Да, верно. Завтрашнее твое мероприятие. Тебе не кажется, что место, которое ты выбрал не очень подходит?