Точка опоры

Как уснул, Дилюк уже не помнит, слишком много усталости и впечатлений. Но вот как проснулся - помнит прекрасно, и вряд ли забудет в ближайшее время.  Активисты, уходя, не закрыли дверь снаружи, оно и ясно - откуда у кого ключи? Лучше бы они были.    Дилюк не слышит скрипа двери утром, не слышит, как несколько раз два голоса зовут его по имени, не слышит шагов к своей комнате, не слышит тишины, которая повисла, когда дверь приоткрылась.   Родители не часто к нему заглядывают. Поскольку Дилюк давно живет отдельно, они лишь изредка проведывают его. Эта квартира его убежище. Да и «проведывают» слишком официальное, слишком для галочки, лучше бы вообще не приезжали. Такие приезды ничего семейного в себе не несут, никакой помощи в виде продуктов или теплых разговоров и советов. Просто «папа» смотрит на счетчики, интересуется надвигающейся или прошедшей сессией, успехами на посту профорга и «мама» проверяет влажность земли в цветочных горшках.    Почему «мама» и «папа»? Все очень просто. В детстве Дилюк и его отец потеряли мать. История трагичная для ребенка, который был очень к ней привязан. Но вскоре отец нашел себе новую жену, считая, что для ребенка обязательно нужна целая семья. Только вот выбрал отец ту, которая умела играть характером, быть выгодной и милой, быть той, кого «так не хватало нашей угасшей семье». Только вот Рагнвиндр старший забыл, что имеет состояние, бойкого даже в детстве сына и проблемы со здоровьем. Не прошло и десяти лет новой семьи, как его забрала болезнь, пропитанная нагрузками по работе. Дилюк остался с «мамой», которой лишь при его отце было до него дело. Тогда-то вспыльчивый и впечатлительный ребенок узнал, что такое причиненная намеренно боль и желание причинить ее себе и другим. Увы, она успела оформить опекунство. Квартира, где сегодня утром нашли спящего Дилюка с Кэйей, была даром родного отца, поэтому на нее никто не мог посягнуть, хоть и попытки «мамы» были. Не прошло и двух лет со смерти отца, как у него появился «папа». Вместе с «папой» у него появились новые поводы ходить в закрытой одежде и просить друзей попрактиковаться с ним в ближнем бою. Через время школа была окончена и Дилюку уже было не до «отца», с «мамой» отношения поддерживал нейтрально-натянутые, а с отцом так вообще виделся раз от случая. В голове все расставилось по полочкам, но в душе боль и размышления над своей жизнью не утихли. Дилюк уже давно высказал «маме» все, что о ней думает, а «папа», он уверен, и так догадывается, какое к нему тут отношение, хоть вида и не подает.    Вида не подает и Дилюк, проснувшись от включенного телевизора, стоит в дверном проеме и молча смотрит на «родителей». Он без слов понимал, что в комнату зашли, чужую обувь в коридоре увидели, поэтому не был настроен на объяснения. Он лишь надеялся, что длинные волосы Кэйи были восприняты, как девчачьи. Не проронив ни слова, он возвращается в комнату, зная, что при посторонних буря не поднимается в этом доме.    Тихо опускается к еще дремлющему Кэйе и почему-то сейчас очень хочется по-детски разревется из-за так глупо сошедшихся обстоятельств. Тихо проводит тыльной стороной ладони по щеке перед тем, как начать активно будить, подбирая слова, чтобы быстрее выпроводить без лишних объяснений из дома. Хоть и очень не хотелось, это не гостеприимно как минимум. (ну да, а ебаться очень даже гостеприимно)    — Кэйя! — Тормошит синеволосую голову. — Очень нужно, чтобы ты скорее проснулся и собрался…   Дилюк страдальчески выдыхает, желая на самом деле, чтобы тот никуда не уходил, ведь Кэйя является тем самым рычагом, который предотвращает ужас бури. Просыпаться активист предпочитает сам, и будить его в выходной — дело гиблое. А потому он забавно морщит нос, утыкаясь в подушку и стараясь будто спрятаться от чужого голоса и необходимости вставать прямо сейчас, но в конце концов приоткрывает сонные глаза, натыкаясь взглядом на чужое лицо рядом.   Причем, лицо слишком взволнованное.    — Доброе утро…— Грустно улыбается Дилюк прищуренным сонным глазам напротив, не убирая руку от головы. — Собирайся скорее, я потом все объясню. Там… Мои, — хочет сказать, как привык «опекуны», но понимает, что объяснять нужно будет еще больше, — родители.    — Вот так сразу выгоняешь? Не даёшь даже матрасом хорошим насладиться, — Кэйя зевает, на автомате прижимаясь к теплой ладони на щеке, и хочет уже прервать какую-то драматичную паузу в речи Дилюка, но слышит тихое «родители.»    Шестерёнки в сонном сознании крутятся со скрипом.    Профорг понимает, что звучит грубовато, поэтому добавляет, натянуто-вымученно улыбаясь:    — С меня пиво за быстрый сбор и уход.   Кэйя садится на кровати, потягиваясь, и оглядывается, восстанавливая по кусочкам картину мира. Хочется проснуться неспеша, но Дилюк, пытающийся скрыть волнение, явно всем видом намекает на то, что ситуация не та. Кэйя только усмехается на слова про пиво, говоря, что запомнит столь важный долг.     Стоп. Родители.    Теперь он действительно начинает понимать. В наступившей тишине слышны приглушённые голоса с кухни и звук закипающего чайника. Значит, уже даже в квартиру зашли. Память услужливо подкидывает моменты, когда Дилюк вскользь упоминал о своей семье, но никакой информации это не даёт.    Единственное, что сейчас понимает Кэйя — ретироваться нужно действительно быстро. И явно не за пиво, а просто так.   Дилюк будто в трансе наблюдает за тем, как Кэйя быстро собирается, смотрит сквозь парня, анализируя ситуацию в целом. С виду по Дилюку не скажешь, что он сильно переживает, но улыбка у него натянутая, а пустой взгляд слега выдает.      Кэйя даже волосы в порядок не приводит, только цепляет повязку на глаз, быстро одевается и подхватывает рюкзак. У Дилюка в этот момент вид... Несчастный? И очень взволнованный, пусть на губах и расцветает натянутая улыбка, стоит к нему обратиться. В этот момент Кэйя, честно, жалеет, что о родителях Дилюк ничего не говорил — вот и думай теперь, все ли в порядке и профорга просто нужно оставить с семьёй, или тут действительно что-то не так.  Хозяин квартиры мысленно благодарит всех Богов, что Кэйя вроде понял, что ситуация не располагает к тому, чтобы шутить и усугублять ситуацию. Все, что Кэйя способен сделать сейчас — аккуратно тронуть Дилюка за плечо, заглядывая в глаза, и вымолвить тихое: «Все в порядке?» Вопрос вытягивает Дилюка из оцепенения:    — Абсолютно, — не задумываясь, возвращает ответ, хмыкая, —просто… Обстоятельства так сложились. Прости, сегодня с ними не познакомлю.   Дилюк вообще не уверен, что кого угодно из своей жизни будет хотеть с ними познакомить, а сейчас срабатывает защитная реакция на ситуацию шуткой. Кэйя отвечает улыбкой — быстрой, немного взволнованной, и сам вовлекается в игру «держать лицо» — прощается, как обычно, только в ускоренном режиме. Ситуация ясно даёт понять: не время что-то выяснять, вали быстрее. На самом деле, беспокойство щекотало ребра, и ему только оставалось надеяться, что как-нибудь потом Дилюк ему все объяснит. И так же надеяться, что быстрый, еле заметный порыв придвинуться ближе на прощание, и, может, коснуться губами чужого лица остался незамеченным. Дверь закрывается, и Дилюк выдыхает, морально готовится к вопросам, ответы на которые будут с виду холодными, а внутри будет разгораться раздражение и злость.    ***   В комнате общаги было темно, свет попадал только с улицы из-за фонарей. Альбедо не спал всю ночь, а под утро, так и не обнаружив прихода Кэйи, не мог толком уснуть. Время без сна очень странно влияло на организм. Способ быстро расслабиться и заснуть Альбедо знал слишком хорошо. Поэтому в одновременно безумной и светлой голове явился план: выпить и покурить одновременно. Парень посчитал, что его организм уже настолько прожжен, что смешивание с алкоголем или превышение пары граммов ничего не сделают.    Этим утром Альбедо, возможно, впервые стоило бы пересчитать.    Через полчаса «гений» почувствовал приступ тревоги и удушения, и единственный способ хоть как-то обозначить свое положение единственному человеку в радиусе планеты, который мог бы ему помочь - написать одно слово в диалог.    Вместо нужного «Беда» выходит «Бажа», но он даже не смотрит в телефон, делая все по памяти тела - сейчас любой источник света ужасная пытка. Состояние легкости и опьянения ушли также быстро как пришли, сейчас он просто бездвижно лежит на сдвинутых кроватях, даже толком не надеясь, что Кэйя успеет. В голове пусто, тихо и шумно одновременно, а по телу, скорее всего, пошли тактильные галлюцинации, потому что он на грани бессознательного чувствует касания к плечам, щекам и шее.   ***   Лучшая защита для Дилюка - нападение:    — Почему вы не предупредили, что неожиданно приедете? — Дилюк заходит на кухню, наливая себе чай. Дома они остались втроем, а значит, и кричать можно, если возникнет необходимость.    — А мы обязаны? — Подает голос «папа», скрещивая руки на груди.    — О, да, вы еще как обязаны… Обязаны мне и моему отцу, — Дилюк начинает злиться. Ему все равно на вопросы о нем и Кэйе, но вот когда в разговорах он сам или по чужой воле вспоминает отца, то сразу начинает закипать.    — Причем тут вообще он? Давай-ка лучше поговорим о тебе. — «Мама» криво улыбается, проводя подушечкой пальца по краю кружки. — Наследник своего отца, наследник дела, продолжение фамилии и рода делит кровать с парнем…? Нам же не показалось?    Дилюк закатывает глаза, осознавая, что стоит в растянутой футболке, где его шею видно даже за распущенными волосами. Собирается с мыслями, чтобы ответить, хоть ответ давно готов, но ему не дает это сделать «мама».   — Думаю, Крепус был бы тобой страшно недоволен. Тебе не кажется, что чем старше ты становишься, тем больше поводов разочароваться в себе даешь? — «Мама» переходит на строгий тон. — Ни слов, ни действий ты не воспринимаешь, как же еще тебе вбивать в голову простые правила и истины жизни?    Дилюк никогда не лез в драку со своими «родителями». Смысл? Они же в свою очередь смысл, наверное, видели. Поэтому после последнего слова «мамы» Дилюк разливает чай от удара по щеке сухой ладонью. На глаза слезы навернулись еще когда было упомянуто имя отца, сейчас же он сильно закусил внутреннюю сторону щеки, отворачиваясь от удара. Щека горит.    «Какого черта вам есть дело до меня?» «Оставьте меня в покое, я уже не ребенок» «Моя жизнь вас никак не касается»  «Ты - самая огромная ошибка моего отца»  «Не прикасайся ко мне, я напишу заявление»  «Вы мне не нужны, ровно, как и я вам»   Все это Дилюк уже говорил. Не говорил он прямо только одного, и сейчас он не выдерживает:    — Вместо моего отца сдохнуть должна была ты. Как я вас ненавижу.    Дилюк с презрением смотрит влажными глазами в лицо «матери» и не желает сам сейчас жить свою жизнь и иметь воспоминания в целом.    — Прекрасно. — Это все что говорит опекунша, делая жест мужу, уходя из кухни.    — Неблагодарный. — Добивает «отец».    Не успевает мужчина выйти из комнаты, как вслед прилетает:   — Пошел ты.   Дилюк не выходит из кухни, пока не слышит звук закрывающейся двери, руки сами начали расчесывать предплечья, еще когда люди были в квартире. Привычка. Он держится, чтобы не сменить ногти на что-то другое. Такие приезды и разговоры, один вид этих людей заставляет его жалеть себя и свою ужасно сложившуюся жизнь. Но никто его больше не пожалеет и не поддержит, никто толком не знает о его семье ничего.    Дилюк возвращается в свою комнату, садясь на не заправленную кровать и сразу падает на матрас, оборачиваясь в одеяло с головой. Нос щиплет, глаза слиплись ресницами, а одеяло с простынями делается ледяным к телу. Никаких признаков того, что эту кровать когда-то согревали два человека, которым было приятно вместе. Дилюк даже и забыл уже об этом, полностью отдавшись темным и грустным мыслям. Ничего острого его тела не коснулось. Только шершавая стена сегодня узнала, что такое кулаки, а простыня кое-где впитала красные бусинки с костяшек.    Пройдет время, и он провалится в тревожную дрему, не выпив таблетку от заболевшей головы из-за прошлой ночи, общей усталости, стресса и слез.    А Кэйя будто в трансе шел от квартиры до лифта — ощущение, что сознание всё ещё сонное, а утро в знакомой квартире прошло слишком сумбурно. Вчерашнее напоминает о себе лёгкой болью от оставленных следов, но отзывается теплом в грудной клетке. Наверное, если описывать все это словами, звучать будет абсурдно, да? Казалось бы, вот тебе, Кэйа, момент для осознания и анализа, но хочется отложить это ещё сильнее.    Или не задумываться об этом вообще. Они хотели этого, получили удовольствие, да и Альберих к таким вещам относится спокойно, так? Возможно, у его профорга с этим все сложнее, но родители, судя по реакции, в любом случае являются более весомой проблемой.    Солнце греет еле заметно, небо непривычно светлое, и, если не считать беспокойства за только что произошедшее, все... Хорошо? Да, пожалуй. Сейчас переживать нет смысла, можно со спокойной душой пойти в общагу и досыпать в свой законный выходной у Альбедо под теплым боком. С лабораторными потом разберется.    Сообщения от Венти, оказалось, висели ещё с ночи, и лаконичное «Фальшивите пиздец» вызывает абсурдный смех, а пришедшее позднее «Ну как прошло?))))» с кучей скобок только укрепляет эффект. Слышал, значит? Вот тебе и музыкант. Только не раскроет ли Венти это остальному профбюро? Кэйю это, в общем-то, не особо волнует, но Дилюк явно не обрадуется. Наверняка будут проблемы. Когда ты живёшь и учишься в подобном месте, не стоит забывать, что за границами твоего маленького мира многие виды отношений всё ещё презирают.    Кэйя на ходу печатает какой-то колкий ответ Венти и смахивает шторку сообщений снова, чтобы убедиться, что ответил на все сообщения, что пришли под утро. Альбедо? Может, купить что-то просил. Диалог открывается быстро, и Альберих задумчиво глядит на странный шифр. Секунда, другая — объяснения нет. Он уже собирается ответить знаком вопроса, как все тело вдруг прошибает холодом.    «Беда»   Кэйя срывается с места. Нужно бежать быстрее скорости света, до общежития осталось не так далеко.    Их личный шифр, который явно не равен «Тут пиздец», «Треш», «Тут щас такое было» и тому подобному. Одно простое слово, которое быстро печатается или говорится в трубку, как сигнал о чем-то действительно страшном. Варианты пролетают в мыслях один за другим, пока Кэйя, перепрыгивая через турникеты и игнорируя крики вахтерши вслед, бежит на свой пятый этаж, перепрыгивая через ступени.    Сообщение ведь пришло только что? Он был совсем близко к общежитию, у него есть время, да, точно, спокойно, ему нужна рациональность. Но любая рациональность исчезает, стоит десятки раз перекрашенной двери распахнуться с треском. Кончики пальцев вмиг сжирает холод, а сердце падает вниз, минуя ребра. Альбедо. На их общей кровати и без признаков сознания. Рюкзак летит на пол, обувь остаётся на ногах, пока Кэйя за секунду оказывается рядом.    — Альбедо? — Голос хриплый и дрогнувший. Кэйя осматривает родное лицо, не видя никакой реакций на зов, и прикладывает пальцы к шее. И неясно, не то пульс совсем редкий и малозаметный, не то это его собственное сердце работает, как новый мотор, от волнения. Быстрый взгляд на стол — конечно, самокрутки. И... Бутылка джина? Он что, смешал все это одновременно? Они, конечно, любители экспериментировать, да и Альбедо дозы высчитывает хорошо, но...    Нет. Нет, нет, нет, пожалуйста.    Кэйя подхватывает тело, что кажется сейчас совсем лёгким, и безвольно качнувшиеся руки и шея, как у куклы, пугают ещё больше. Он не успел? Что вообще нужно делать в таких ситуациях? Все мысли о таком нужном сейчас самообладании улетучиваются.    — Альбедо, эй, — он касается рук, шеи, щек, зарывается пальцами в волосы. Это же все шутка, да? — не пугай так, ладно?   Ответа не следует.    Вызвать скорую? Да, наверное, нужно. Но что будет, когда они приедут? Это все явно не скроется ни от вахты, ни от старосты этажа, и что будет с ними потом? Кэйя закусывает губу, мысленно давая себе пощечину. Да плевать, правда же? Разве лучше, если потом его выселят из общаги одного? Одного, потому что Альбедо... Нет, не думай об этом. Дрожащие пальцы набирают номер скорой, телефон лежит рядом. Гудки доносятся будто сквозь толщу воды, пока Кэйа рывком прижимает к себе хрупкое тело, утыкаясь носом в шею. Он, не вполне осознавая собственные действия, сумбурно хватает чужую руку (холодную, черт возьми), переплетая пальцы, оставляет смазанные касания губ на щеках и жмется ближе, держит крепко-крепко, будто Альбедо может попросту раствориться в воздухе и исчезнуть.    В какой-то момент Кэйя понимает, что оператор уже в который раз спрашивает у него, что произошло. На щеках чувствуется что-то горячее и мокрое, а сам он почему-то не может вымолвить не слова. Все, на что его хватает — прикосновение к рисунку на шее, осторожное и ласковое. И совсем тихое:   – Пожалуйста, возвращайся.   [Пожалуйста, сейчас, если у вас есть возможность, то начните чтение под Lovesick – Finn. Или если не получится читать под музыку, то хотя бы послушайте, а после возвращайтесь к чтению. (На Ютьюбе точно есть запись этого трека.) Клянемся, это сделает чтение.]   Возвращать частички сознания, делать короткие вздохи и пускать более ощутимый пульс существо Альбедо не торопится. Он не подает явных признаков жизни, потеряв сознание. Ощущение, будто он просто уснул неприятным полу-летаргическим сном, когда легко спутать такое состояние со смертью. Но еле ощутимые признаки жизни еще есть. Беловолосый безумец не в первый раз в ватных руках бессознательного: он бывал в коме. И жизнь его будто бы ничему не учит. А что? Уже бывал, считай, еще раз в гости зашел. Он толком-то даже страха не испытал, когда проваливался в темноту. Только рот и горло неприятно жгло от алкоголя и дыма.    Ему видится его дом, зеленый подъезд с деревянными окнами, что залиты светом. Маленькая голова с двумя хвостиками рядом, соседские коты, песок в тряпичных кедах, запах липовых почек, размытые лица старых знакомых, запах выпечки и выстиранных простыней в свежем воздухе двора, когда открываешь окно в пыльную комнату дома. Ему чудятся чужие голоса, чужой смех и чужой плачь, чужой шепот своего имени детским голосом в ночи, когда страшно. И рефлекторно хочется протянуть руки к голосу, обнять источник звука, прижать, сказать, что все хорошо и пока я тут, тебя никто не тронет. Рефлекс.    Пахнет жжеными спичками, пахнет листьями с деревьев, пахнет солнцем, пахнет и снегом. Морозом, что вылизывает тебя изнутри, когда глубоко вздыхаешь. (Это всего лишь ледяные пальцы Кэйи прижали ближе к себе) Альбедо кажется, что он путешествует по всем своим воспоминаниям, словно вся жизнь перед глазами проносится перед тем, как уйти в небытие. Или его все еще не отпускает. Скорее всего, второе.    Голос все еще зовет по имени, и Альбедо пробирается сквозь тактильные и обонятельные ощущения к нему. Ему хочется схватить источник звуков, источник, что зачем-то повторяет его собственное, выцветшее, имя.    Голова начинает кружится даже без сознания.    Ему кажется, что пошел осенний дождь, и пахнет сыростью от рыхлой земли. (Это всего лишь пара капель слез с щек Кэйи упали на его собственные.) Альбедо видит парк около школы, где он учился, парк, где он прогуливал уроки. Лавочки с слезшей краской, шелуху от семечек под ними, стриженные кусты, горы цветных листьев и дождьдождьдождь.    Альбедо чудятся чужие руки в волосах, что заплетают, и сосредоточенный голос, что просит не вертеться, ощущает боль в спине от того, что долго находился в скрюченном положении с наклоненной головой. Яркими пятнами всплывают цветные резинки, что были предложены на выбор для прически. А для кого? Чей голос? Кто делает что-то с его волосами? Альбедо не помнит. (Это всего лишь Кэйя запустил руки в волосы безвольной головы)    Ощущение скользящих ботинок по весенней слякоти, промокшая одежда, простывший кашель и снова голос, зовущий по имени. Но голос недовольный, злой и чуть ли не кричащий. Снова запах пыли в комнате и неприятная вибрация в груди, будто что-то кричит, но сейчас сам он, определенно, молчит. Ссора. Желание ответить что-то в ответ, но слышит только свое имя.    Даже потеряв способность воспринимать внешние раздражители, он продолжает ненавидеть ссоры в внутреннем переживании. И куда от этого бежать отсюда? В своем-то создании он убегает. Убегает вновь на улицу, в зяблую слякоть, а в спину слышит детское надрывное «Возвращайся!». Кто же это зовет его из дома, кто заплетал волосы, и кто приходил по среди ночи? Кто? Альбедо нужно срочно вспомнить, Альбедо не уйдёт пока не вспомнит этого, Альбедо срочно нужно вернуться назад и вспомнить.    Тихий писк — вызов отключается. Кэйя этого даже не замечает — он будто падает в темноту вместе с Альбедо, и единственное реальное, что у него остаётся — тело, что он сжимает в собственных руках и за которое цепляется. Волосы — выгоревшая пшеница, осыпанная снегом, немного жёсткие из-за общажной воды, которые Кэйя перебирает в паническом забытье, и сейчас ему кажется, что холодные у Альбедо не только руки — все тело, и шея, в которую он утыкается носом, тоже. У Альбедо бьется сердце, или это его собственный пульс? Кэйя не понимает, он просто прижимает к себе хрупкое тело и шепчет что-то, сам не осознавая собственных слов. Просто просит вернуться.      Альбедо сопротивляется, силами мысли разгребая тьму и приглушенное давление звуков, сосредотачиваясь на ощущениях. Чувствует точечные касания и почему-то хочется покрыться мурашками. Он почти воскрес, дайте ему еще сил и повода.    Холодный позывной снова касается Альбедо, и ему хочется укрыться от него, свернуться в куколку и остаться тут, желания меняются с каждой секундой: то ему срочно нужно было очнуться, то он остается тут.    Нет. Тут оставаться нельзя, ведь там… Там тоже был кто-то… На той стороне тоже кто-то был. Кто? Альбедо не может никого вспомнить в тьме потери сознания - только ощущение и эфемерные звуки.   Смех, вкус кнопки от сигареты, ощущение царапин на спине, запах чернил, сквозняк из открытого окна, скрип кровати, сине-сизая дымка, ощущение затекшей руки или ноги, сгоревший кофе, жжение на языке и горечь, яркий экран телефона…на этом ассоциативный ряд прерывается, потому что в нос ударяет вздох.    Возможно, Кэйе мерещится вздох, мерещится приподнимающаяся грудная клетка. Но ответное движение, еле заметное в желании Альбедо потянуться навстречу, заставляет замереть, прекратив поток кислорода в собственные лёгкие. Он реагирует запоздало, только отстраняется, с каким-то неверием глядя на начинающие розоветь щеки и полуприкрытые в остаточном опьянении глаза. Альбедо смотрит непонимающе, немного недовольно, и Кэйя, растрёпанный, со сползшей с одного плеча рубашкой и предательскими слезами на щеках (когда он вообще в последний раз плакал?) тратит несколько секунд, чтобы просто осознать.    Вернулся.    Альбедо ступил за черту, закрыл дверь на ту сторону, вздохнул воздух комнаты общаги, где витал запах растений, благовоний и дыма, тепла от чужого тела. Но этот вздох был первым шажком к возвращению, как кто-то и просил. За ним последовал второй, за ним третий, и вот уже блондин пытается прокашляться и не понимает, почему получается больно и неудобно.    Поймет он это после, когда откроет глаза и увидит синие пряди, что закрыли весь обзор на чужие руки, что сжали и не дают вздохнуть.    «Кэйя», — проносится в голове, но сказать сейчас ничего не может, только пытается хрупко дышать и позволять сжимать себя, да что угодно с собой делать: он понимает, что виноват, пусть Кэйя хоть снова на тот свет отправит, злиться не будет. Полуприкрытыми глазами наблюдает за тем, как за волосами виднеется чужой очень испуганный, покрасневший глазом, взгляд, как сжатые губы часто шепчут одно и то же, словно мантру.    Альбедо находит последние силы, что только начали возвращаться для нормального дыхания, и жмется лбом в чужое тело. Пальцы обнаруживает в чужих и слабо-слабо сжимает в ответ, ощущая их ужасную теплоту по сравнению с его.    Может, он все-таки умер, а сейчас со стороны наблюдает за ними, или душа еще находится в нем и просто смотрит за тем, что происходит? Настолько слабо он себя ощущает.    Но когда чувствует касание мокрой щеки и губ к своей, то понимает, что находится в своем теле, потому что иначе он бы не захотел потянуться навстречу к касанию. Почему она мокрая?    Альбедо слабо хмурится и сжимается в чужих объятиях, будто спрятаться хочет, будто кот на чужих коленях, будто хочет, чтобы Кэйя сделал его крошечным и положил к себе в карман и носил с собой. Альбедо все еще пьяный. Но хотя бы в этом мире. Кэйя ему что-то шепчет, глядя со смесью эмоции на родное лицо, и снова льнет ближе, прижимаясь мокрой щекой к чужой. Оставляет смазанный поцелуй на скуле и сжимает в объятиях, наверное, излишне крепких. Живой. Замёрзший, усталый, всё ещё пьяный, но живой. Остальное не имеет значения. Беда тихонько мычит что-то непонятное, продолжая втираться в чужую грудь, толкая на матрас, чтобы улечься на чужом, таком теплом, живом, торсе.    Выпутывает замерзшую руку из чужой и пытается ее согреть, бездумно запуская ее под чужие слои одежды. Альбедо словно лунатик сейчас: делает то, что вздумается, ни капли не считая это странным. Будто бы не только что пришел в себя с того света. Кэйя позволяет забраться на себя, только слегка вздрагивает, когда холодные руки касаются ноющей кожи на талии и ребрах. Кэйя быстрым движением мажет тыльной стороной ладони по щеке, вновь с удивлением отмечая, что щеки мокрые — давно его не выводили на слезы. А сейчас... Сами хлынули, никого не спросив.    — Холод…— Не договаривает, не хватает его на большие слова сейчас, почти шепчет, снова закрывая глаза. Хочется пригреться к Кэйе еще сильнее и уснуть. Уснуть, но проснуться. Словно бы руки и тело Кэйи стали его колыбелью. А голос стал колыбельной. Голос… Осознание заставляет Альбедо вздохнуть сильнее обычного и открыть чуть ли не потерявшие цвет глаза. Все это время… Ему слышался голос Кэйи, но сознание меняло его, подкидывая воспоминания. Слов для передачи этого осознания не находится. Находятся силы, чтобы наощупь от шеи и дальше по скуле найти повязку, убедиться, что это правда Кэйя, и легонько оттянуть ее. Теперь Альбедо будет рассказывать, что Кэйя носит повязку, потому что у него под ней яркий луч, словно он маяк, потому что привел Альбедо домой, даже когда он был чуть ли не на том свете.    Оставляет руку на скуле, обводя подушечкой большого пальца закрытое веко под повязкой. Второй рукой цепляется за каждый сантиметр теплой кожи, неосознанно щекоча, и прижимается щекой теснее и теснее. А Кэйя и вправду маяк для белого безбрежного известнякового моря.   — Идиот, — Кэйя цедит сквозь зубы, накатившая злость на чужую безалаберность порождает желание придушить и саморучно на тот свет отправить, но Кэйя только подтягивает ближе одеяло и плед, накрывая им обоих, и устраивает ладони на чужих лопатках, выдыхая. Самому бы успокоиться после такого. Альбедо пытается укутаться всем телом и сильнее примоститься к Кэйе. Больше всего ему сейчас хочется согреться и выпить литров пять воды. Голова побаливает и почему-то ломит кости. Злость на него у Кэйи есть, но вместе с тем злость и на себя самого — да, получилось так случайно, и закончилось все вроде хорошо, но чувство вины (не вполне привычное, надо признать, с его-то принципами) покалывает область сердца. Альбедо просто так не решился бы на такое. А где в это время был Кэйя? Альберих прикрывает глаза, растворяясь в прикосновениях. Он зол на них обоих, он ластится к холодной руке, будто извиняясь за то, что не пришел раньше и не был рядом. На ругательство в свою сторону Альбедо никак не реагирует: во-первых, это требует сил, во-вторых, он почти не слышит, в-третьих, он согласен. Он и вправду идиот, который захотел проверить, пройдет ли «эксперимент» нормально, если уже было так много опытов. Идиот. И еще с десяток ругательств сейчас он готов принять к себе.    Если бы у него сейчас были бы силы и желание говорить, то он начал бы скорее разгонять ситуацию чем-то вроде: «Жесть меня знатно закинуло, конечно», «Бабку твою, кстати, видал», «В следующий раз надо чуть меньше пить и будет вообще пушка!» Но Альбедо было страшно там. Он ничего толком осознать не успел в предпоследние секунды перед тем, как отключиться. Он не признает это, потому что к смерти относится не то философично, не то слишком прагматично, но факт остается фактом: немного, но страшно. Поэтому язык бы не повернулся, а если бы и повернулся, то Кэйя его бы тут же, наверное, оторвал.    Резко защипало в носу, и брови начали сползаться к переносице. Альбедо сумел подползти чуть выше, все еще не разворачивая лица к лицу, лежа щекой на груди. Чужие руки гладили спину, проводя кончиками пальцев по лопаткам, и прижимали к себе сильнее. Он сам себе сейчас кажется безумно маленьким, глупым, совсем непредназначенным для жизни на этой планете. Кэйя, может, и не должен был его спасать, кто ему Альбедо, в конце-концов, такой, чтобы срываться только из-за одной просьбы. Пусть даже и, если просьба написана кодовым словом, когда происходит ужас.    Но если Альбедо ему никто, а Кэйя для него просто сосед и друг, с которым можно проводить хорошо время во всех смыслах этого понятия, то почему сейчас можно подумать, что Альбедо умер и, наверное, находится в раю с Кэйиными руками на себе и дыханием около своей головы. Альбедо спокойно и радостно, щемяще грустно и пугающе, Альбедо пьяный и осознающий реальность одновременно. Кэйя реальный, и Альбедо, сопящий мокрым носом ему в футболку, тоже. По телу лёгкая дрожь проходится от щекотки, Кэйя перекладывает одну руку на чужой затылок, зарывается пальцами в волосы и жмёт к себе сильнее:    — Спасибо, что остался здесь.   Слова благодарности нарушают поток мыслей блондина, пробиваясь сквозь пелену шума в голове. Это заставляет Альбедо буквально всхлипнуть и дать волю слезам разлиться из-под закрытых век. Голова начинает болеть сильнее, но Альбедо не до этого. Он не знает, что на это сказать, что ответить, какой звук подать. Это не Кэйя должен такое говорить. Вообще, за что тут благодарить Альбедо? Кэйя должен был сказать в своей саркастичной манере что-то вроде: «Спасибо, что накидался, как шлюха под мостом, а потом неожиданно пришел в себя, когда уже надо было бы в гроб класть, от души, дружище!» Кэйя должен был сказать: «Еще одна такая выходка и я съеду от тебя к чертям собачьим, я нервы свои тратить не собираюсь, их и так не очень много»  Ну или в крайнем случае: «Спасибо, блять, что живой, нахуй ты такой обкуренный?» Но никак не то, что сказал.    Состояние странное; будто это Кэйя всё ещё находится под действием наркотиков и алкоголя, и Альбедо, лежащий щекой на его груди, наверняка может почувствовать, как его сердце всё ещё работает в ускоренном ритме. На мгновение он вспоминает, что было ночью до этого; теперь все произошедшее кажется таким... Далёким? Будто все было сном, или чем-то, не имевшим значения. Он резко ощущает себя только здесь и сейчас: вот он, на нем — Альбедо слабый, замёрзший, со слезами в уголках прикрытых глаз. Кэйя ласково касается светлых волос, поглаживает спину и жмёт ближе к себе тело, что сейчас кажется таким хрупким и маленьким, а мысли странно плывут. У Альбедо правда мокрые щеки? Альбедо плачет.    Чувствует, как чужая голова пытается повернуться и заглянуть в лицо, рука с затылка сползает к скуле, а легкие вздымаются для того, чтобы озвучить комментарий, но Альбедо собирается с силами и легко прикладывает ладонь к чужим губам, преграждая путь к словам. При желании препятствие можно преодолеть, но Кэйа покорно замолкает. И не дай Бог сейчас еще что-нибудь щемящее выдаст — Альбедо снова на тот свет отправится.    — Ты… — Сдавленно хрипит, чуть приподнимаясь, — Не говори…   И думать, и говорить сейчас получается с трудом, а транслировать эмоции напрямую в чужую голову никто не умеет. К сожалению. Потому что Альбедо сам чуть ли не в первые оказывается в таком состоянии, чтобы описать его словами. Единственное общепринятое, что он сейчас должен говорить — это слова благодарности Кэйе. Но никак не он ему.    Приподнимается еще, убирая руку от губ, чтобы ладонью смахнуть с глаз мешающие слезы.    — Я бы реально помер без тебя, — улыбается чуть натянуто, но искренне, понимая, что зря пытался унять слезы. Глаза снова застилает пелена, и Альбедо наклоняется к чужому лицу, касаясь лбом лба, повторяет. — Я бы умер без тебя.    «И за тебя тоже», – Добавляет уже в своей голове, легко касаясь губ в невесомым поцелуе. Альбедо обязан жизнью чужой жизни и с радостью отдал бы свою, если Кэйе то было нужно. Альбедо уже доверил Кэйе свое тело, а с сегодняшнего дня и душу тоже. Буквально. Вы видели у кого-нибудь синеволосого ангела хранителя со вселенной в глазу? А Альбедо видел и, плача, целовал его. От того, насколько хриплым стал чужой голос, становится больно.  Кэйю прошибает током. Да какое «умер»? Хочется по губам шлёпнуть, как ребенку, чтобы слова плохие не говорил. Но Альберих только кладет обе руки на чужие щеки, держа бледное лицо ладонями, и смотрит прямо в глаза. — Ты правда идиот, — он даже не ругается, со словами проскальзывает нервный смешок и странная улыбка, а в уголках глаз снова скапливается влага. Картина маслом: лежат один на другом, перебрасываются странными фразами и рыдают. Оба. Кэйа мягко стирает с чужих щек слезы большими пальцами, и с губ срывается тихое и надрывное:   —  Я даже скорую вызвать не смог.    Молодец, Кэйа Альберих, аплодируют стоя. Все, что он сделал — остолбенел в непонимании, связки перестали функционировать, оператор скорой, не дождавшись ответа, отключился, а Кэйя даже не нашел в себе сил распахнуть дверь комнаты и позвать на помощь. Только сидел и сжимал чужое тело в руках, пытаясь дозваться.    — И слава всему, что ты ее не вызвал, — слабо посмеивается Альбедо, шмыгая замерзшим и покрасневшим носом, — ты же понимаешь, что пришлось бы объяснять, и тут бы нам ничего не помогло.    — Какого черта, Альбедо? Я даже сделать ничего не смог из-за паники, а ты меня благодаришь?   Альбедо как на секунду подумает, что могли бы по его глупости и очистить и выселить, то становится неприятно. Да и ладно его, а если бы и Кэйю? Да, Альбедо всегда относился ко всему на флегматичное «все равно», но учеба ему нравилась, комната с таким соседом тем более. Альбедо выдыхает, сводя брови:    — Я максимальную хуйню сделал, каюсь, — говорит уже тише, признавая, — у меня же в голове иногда отсутствует стоп-кран, я уверен во всем и не думаю о последствиях. Прости…    Кэйя зол, но теперь ещё в большей степени на себя. Хороший ты друг и сосед, так всем помог, всех спас, герой прямо! А этот ещё и благодарит. Все, что Альберих заслуживает сейчас услышать — упреки. «Спасибо, что ничерта не сделал, когда я был на грани смерти», или что угодно в этом роде, но никак не «Я бы умер без тебя». Альбедо дурак, потому что подверг жизнь опасности и теперь благодарит ни за что, для Кэйи же есть более жёсткие слова.    Он оставляет невесомый поцелуй на скуле и обнимает за шею, шепча тихое, надрывное «Прости». Прости, что не был рядом, когда тебе нужна была помощь и поддержка. Прости, что в это время развлекался. Прости, что остолбенел от страха за твою же жизнь и был не в силах помочь. Да идиот тут только Кэйа, какого черта он слышит благодарность? Почему Альбедо говорит так? И почему Альбедо вообще это сделал?    Этот же вопрос Кэйя и шепчет на ухо, прикрывая глаза и сжимая в объятиях сильнее.    — Тебе было плохо? Почему ты не позвонил?     Пусть с виду может показаться, что Альбедо безэмоциональный и у него нет сердца, но сейчас от каждого прикосновения вновь работающий орган стучит быстрее. Снова утыкается ледяным носом в шею, пытаясь согреть его, и отвечает:   — Нет, нет, нет… — Чуть качает головой. — Плохо не было, да и смысл-то звонить был?    Кэйя вздрагивает от холодного прикосновения к шее и хмурится. Эмоции смешаны, сваляны в один клубок и расплывчаты, в сознании просто вспыхивает попеременно, что Альбедо идиот, что, с другой стороны, подобное уже было и все было нормально, что Кэйю всё ещё не за что благодарить. А ведь на самом деле для Альбедо важно не то, что его спасли (сам он себя спас, по факту) — наверное, просто факт того, что за ним... Пришли? Примчались, когда ему стало плохо, на всех парах, и не забили болт? Альбедо правда очень редко отвлекал Кэйю или совал нос в его жизнь. Если тот что-то рассказывал, то Альбедо слушал и комментировал, мог, иногда не зная для себя, помочь в чем-то, как было с Линией Напряжения, но сам не рвался узнавать свежие новости. Не его это сфера деятельности.    — Понимаю, но ты мог умереть, Бедо, — Кэйа жмурит глаза на мгновение; даже просто произносить такие вещи страшно, — а первую помощь в таких ситуациях я оказывать не умею.    – Может, ты был занят чем-то поинтереснее, а обламывать веселье я не нанимался, — пытается отшутиться Альбедо кривой ухмылкой.   В груди у Кэйи кольнуло. Этот чуть к праотцам не отправился, а благодарит и радуется таким вещам. Кэйа будто выпадает из реальности на несколько секунд, а когда снова слышит чужой голос, то теряется от предложений:   — Обламывать веселье нужно в таких случаях, — Кэйа недовольно хмурится. Да, ему было хорошо, он отлично провел время, да и Дилюк ему, наверное, не чужой все-таки человек, но сравнивать профорга, которого Альберих знает недели две и с которым все сводится либо к ссоре, либо к сексу, и Альбедо — да даже рядом поставить нельзя.    — Я просто решил… Попробовать? — Блондин поднимает взгляд на чужое лицо, но тут же отводит , понимая, что объяснение ситуации звучит ужасно, — я честно думал, что все будет хорошо, ведь сколько всего до этого…   Не заканчивает, а снова закатывает глаза, вздыхая, и легко стукает сам себе по голове, словно в назидание.   — И когда я понял, что дело пахнет писюнами, то единственный, к кому я мог бы обратиться за помощью, был ты… И благодарю я тебя за то, что ты оказался рядом, и не важно, успел ты бы или нет, умер бы я точно от своих же рук, и был бы очень рад, если бы первым, кто меня застал, был ты.   Очень романтичный монолог вышел. Два придурка.    Говорил он это все с прикрытыми глазами, боясь посмотреть на Кэйю, потому что звучал он паршиво. Значит, накидался в одно лицо, чуть не умер, а если бы и умер, то Кэйю бы в комнате ждал бы вот такой вот холодный подарок. Но зато правду сказал, признаваясь в своей бездумности. Находит руками чужие ладони и переплетает пальцы, поднося тыльную ладонь к своим губам:   — Правда, прости. Я теперь знаю, что такого я не вывезу и как бы я сильно не думал, что все будет окей… Нет, не будет.      Альбедо находит в себе силы поднять грустный взгляд на лицо Кэйи и судорожно думает, чем бы разрядить ситуацию, и не находит ничего лучше, чем тихо мяукнуть:    — Хочешь, я в этот месяц буду за тебя дежурить и по кухне, и по комнате, и мусор выкидывать, и еду покупать, и полы подметать, и снизу могу быть всегда, и практику за тебя могу сделать….   Мозг у Кэйи соображает медленно и со скрипом. Да, предложения полезные, может, действительно из себя обиженку построить на пару дней? Но в голове всплывают многочисленные фразы Альбедо о том, что ему плевать. Плевать, что о нем думают, плевать, если на него обижаются, и так далее. И многое оправдывалось — его даже не пристыдить было толком, его соседа не беспокоило, что в жизни у Кэйи происходит, если только сам не рассказывал, а тут... Альбедо бы и дальше продолжил перечислять все, что мог бы сделать за Кэйю и для Кэйи, если бы в голове не мелькнуло кое-что. Ему всегда было все равно на то, обижаются на него или нет, обидел или напугал он кого-то, или нет. А тут… Ему стало страшно, что Кэйя может обидеться на него, перестать с ним общаться на какое-то время или потерять… Доверие? Или как это называется?  Альбедо этого очень не хотелось. Кэйя был одним из немногих, с кем было комфортно на этой планете, с кем хотелось быть на этой планете:   — …короче, можешь обижаться, я понимаю…   Альбедо снова вжимается головой в грудь, словно в поклоне, и чувствует себя очень маленьким для всего белого света. Надеется, что Кэйя посмеется над его глупым поступком и простит. С этого дня у Альбедо разблокировалось что-то новое для понимания внутри, а у Кэйи внутри что-то трескается:   — Замолчи, — говорит он тихо, без злости; просто чувствует себя максимально потерянным. Вздыхает, собираясь с мыслями, и натягивает на лицо еле заметную, нервную улыбку, — обижаться не буду. Но завтра подежурь, будь добр.    Кэйя выползает из-под чужого тела и стягивает рубашку, которая за прошедшие сутки, кажется, пережила слишком много и разувается. Переодеться захотелось неимоверно, а потом просто лечь поудобнее в обнимку и уснуть, или просто разговаривать, да что угодно. Он сидит на краю кровати, повернувшись к Альбедо голой спиной, и осознает одну простую вещь; они с сидящим позади действительно близки. Логично и просто, но сейчас он будто окончательно понимает это.     — Не делай так больше, понял? Не смей. — Говорит Кэйя тихо, так и не обернувшись, глядя куда-то в сторону. Он действительно не обижается, только волнуется, и делает это слишком сильно. Даже странно, да? Вот уж не думал он, что будет сломя голову бежать после одного сообщения от всего лишь соседа по комнате.    — Не буду. — Тихим хрипом мяукает Альбедо из-за спины, понаблюдав, как Кэйя выпутался из одежды и остался сидеть к нему спиной. Альбедо впервые чувствует себя провинившимся, будто ребенок разбил красивый мамин сервиз. Ему правда нужно корректировать свои мотивы иногда, чтобы больше такого не повторялось. Кажется, его «всего-лишь-сосед» правда имеет вес в сердце холодного и даже в каких-то моментах расчетливого парня с белыми волосами.    — Бедо, ты дорог мне. Правда.   Ощущалось все странно — эмоции бушевали, но в то же время казались далёкими, скрытыми за толщей воды. Кэйя расстроен? Спокоен? Злится? И на кого? В этот момент он вдруг почувствовал себя невероятно усталым — не из-за недосыпа, не из-за Альбедо, а в целом. Вот и сидит почти обнажённый на краю кровати. Ответа он не ждал — Кэйа сам понятия не имел, почему сказал такие весомые слова. Вроде просто все до безумия, но какой смысл говорить это Альбедо? Вроде они были всего лишь соседями. Было всего лишь удобно. Да и ожидать ответа от Бедо не следовало — его жизненную философию Кэйя знал наизусть. Но фраза сильно бьет Альбедо по груди. Вернее, по чему-то вроде огромного гонга, по которому ударили палкой и пустили вибрацию по сердцу, разрабатывая вновь забившуюся мышцу. Давно ему такого никто не говорил. И Альбедо сейчас не сомневается в искренности Кэйи (после такого-то).    Вместо ответа Альбедо крепко прижимается к голой спине, обвивая грудь руками. Кэйя от объятий сначала вздрагивает; к нему жмутся по-кошачьи потерянно, и Альберих сначала не обращает внимания на постукивания. А когда осознаёт и мысленно переводит, то не сдерживает удивлённого взгляда, направленного через плечо. Язык у Альбедо окаменел: сказать в ответ подобное значит связаться с человеком. Признание своего рода, но сильнее. Всего пара слов, а хочется так сильно сжать Кэйю, чтобы он поселился в Альбедо буквально, чтобы стал с ним одним целым, чтобы Альбедо носил его всегда с собой. Хоть за слова блондина отвечают действия, но молчать сейчас неправильно.   Альбедо ведет ладонью от груди к шее, а от неё к линиям выпирающих ключиц. Проводит указательным пальцем по косточке, а после подушечка замирает. Кратко вздохнув и шмыгнув носом, Альбедо начинает настукивать по кости.    Долгое касание, два кратких.  «Д»   Три долгих. «О»   Краткое, долгое, краткое. «Р»   Вновь три долгих.  «О»   Два долгих и краткое.  «Г»   Альбедо знает, что Кэйя учил морзе. Как-то они об этом говорили и даже диктовали ответы друг другу щелчками ручек в аудитории, за что их потом знатно так отчитал преподаватель, мол, мешаете остальным. Иногда на особо скучных парах кто-то из них мог отстучать что-нибудь на чужом бедре типа «скука», «нудно», «трэш», «не понимаю» и так далее. Сейчас Альбедо не мог выразить ответ звуком, но подрагивающей рукой мог. Альбедо не сказал ничего вслух, но выразил все вот так. Такой метод казался даже более чувственным.   Когда он закончил, то сильнее прижался и оставил несколько поцелуев на позвонках сидящего без осанки Кэйи. А после мягко потянул обратно на себя, заставляя улечься в набирающие тепло объятия. Поцелуи кажутся обжигающими, и дыхания почему-то перехватывает. В комнате все так же тихо, но в парадигме жизни Кэйи будто начали испытывать ядерное оружие, подрывая все и сразу. Видеть такое от Альбедо было... Непривычно. Кэйя просто на подсознательном уровне понимал, что его сосед — действительно близкий человек, но будто никогда не осознавал этого до конца. А сейчас... Альбериху хочется заплакать снова. Голова Кэйи оказалась на груди парня и тот обвил ладонями его лицо, гладя подушечками щеки:   — Полежишь со мной еще чуть-чуть? — шепотом спросил, перебирая теперь волосы, смахивая прядки с лица.    — Дурак, — тихо шепчет Кэйя, мягко поглаживая чужое бедро сквозь ткань домашних шорт, — полежу, сколько угодно.    Ощущение, будто они заново друг друга узнавали; показывали себя такими максимально уязвимыми, мешая это с искренней нежностью, для объяснения которой не требовались слова.    — Когда я был… Там, — Альбедо не знает, как правильнее обозвать свое бессознательное состояние, — то мне мерещилось прошлое и голоса из прошлого: мама, Кли, какие-то знакомые, и твой голос тоже. Это все ты звал?    Прижимается лбом к чужому, прикрывая глаза. Голова все еще ватно-пустая и чуть-чуть болит, но терпимо. Рука скользнула к чужой ладони и начала по очереди сжимать фаланги пальцев, пытаясь перенять тепла или все еще успокоиться.   Так они сидели в первые разы, когда впервые накуривались вместе. До этого Кэйя заставал Альбедо уже под чем-то. Обращал ли внимание на состояние соседа Кэйя? Альбедо не знает, не помнит. Но в какой-то момент ему показалась забавной идеей накуриться вместе. Сосед против не был. Вот так и сидели: Альбедо спиной к стене, а Кэйя в его руках и головой на чужой груди. Альбедо нравилось перебирать волосы Кэйи, потому что ощущались они на ощупь в сто тысяч раз приятнее, а Кэйя водил руками по чужим ногам: начиная целой ладонью, а заканчивая подушечками пальцев, от бедер и до щиколоток. Так один раз и доводился, что обнаружили они друг друга в поцелуе, что тоже был необычно приятным под всем. Их первый поцелуй был пьяным и совсем беззаботным, а потом как-то в традицию вошло иногда и в щечку поцеловать, и в лоб, и в шею, а потом и вовсе без травы. Все еще беззаботно и будто по обоюдному согласию. Альбедо не боялся, что это скоро прекратиться - он, во-первых, это знал, а, во-вторых, той самой любви на века он не чувствовал. Просто так было «по приколу», просто «очередная традиция», просто «привык». Поэтому, пока это происходило, он это любил и пользовался этим, как, наверное, и Кэйя. Ведь тому тоже не один Альбедо был нужен - вон весь в следах страсти который раз приползает. И это было комфортно. Ничего особенного, а из важного только они друг у друга. Альбедо было хорошо рядом с Кэйей, и он этим дорожил больше всего. Если бы Кэйе рядом с ним было плохо, то отселился через неделю бы, а нет… Остался. И прирос, похоже, словно рассада в землю на их подоконнике.    От слов у Кэйи что-то екает в груди:   — Звал, — смотрит прямо в чужие глаза. Правый глаз — белый и безжизненный, а в левом — смесь чего-то непонятного. И в углах обоих скапливается влага, — я не мог позвать на помощь, просто сжимал тебя и звал. Не знаю, сколько раз, со счета сбился.    — Понятно, — на автомате шепчет, другого слова не подбирается. Очень в стиле Альбедо.    Смотрит на собравшиеся слезы в глазах и понять не может, когда Кэйя стал таким… Эмоциональным? Нет, конечно, Кэйя всегда был чуть ментально подвижнее, но чтоб до слез? Да еще из-за кого? Из-за без пяти минут торчка, около безумца, токсичного выскочки и наглого всезнайки? Да и Альбедо сам тоже посыпался несколько минут назад, безмолвно озвучив весомое слово.    Осознание того, как они пришли к этому, может, его вообще никогда не настигнет — все это просто момент. Как и многие другие моменты, когда они горячо прижимались друг к другу, не спали ночами из-за домашки, ходили в 3 утра за пельменями на другой конец города в круглосуточный, играли в дурака на парах… Моменты. Альбедо любил моменты и, кажется, жил ими, не складывая в общую картину восприятия.    И как они пришли к такому?    Пока просто накуривались вместе, оставляя все проблемы где-то очень далеко? Пока со смехом делали мемы про преподов, расклеивая их по корпусу? Пока трогали друг друга без стеснения и одежды на телах? Кэйя понятия не имел, и не имеет до сих пор.  Он просто жмурится на мгновение, чувствуя, как слезы действительно наполняют глаза, и мягко давит на чужой затылок, заставляя наклониться. И целует. Без пошлости, просто как-то отчаянно, будто боялся, что уже никогда не сможет этого сделать. Да, он же действительно боялся, и, кажется, боится до сих пор. Альбедо ответил, как и всегда, без промедления узнавая знакомые губы. Тихо улыбнулся в отчаянное касание и погладил по щеке, вкладывая всю нежность, на которую он был способен. Поцелуй не длится долго, но Кэйя почти не отстраняется, и просто шепчет в треснутые губы:    — Спасибо, что откликнулся на мой зов.   Альбедо фыркнул перед тем, как выползти из-под Кэйи и устроиться удобнее:    — Прекрати эти сопли, а то мы похожи на мелодраму прямо сейчас. Или тебя таким нежностям в секте твой научили? Хотя по шее не скажешь, что там «нежности» происходят.    Кэйе хочется спрятать лицо — ну в самом деле, что это он? Все ведь в порядке, все живы, пусть и не особо здоровы, а он расклеился в конец, как дитё малое. Стыдно? Скорее, могло бы быть неловко, но... Это ведь Альбедо. Перед ним и лицо прятать не надо, пусть что угодно говорит. Учитывая, сколько они пережили вместе, в каком состоянии видели друг друга, в какие крайне трешовые ситуации попадали. Плакал Кэйя очень редко, да и Альбедо тоже, их чаще подыхающими увидеть можно, чем такими. Но даже так — Кэйа лишь на мгновение прикрывает лицо рукой, трёт влажные щеки предплечьем, а после снова ловит чужой взгляд разными, покрасневшими глазами. Он фыркает и ощутимо щипает Альбедо за бедро, немного задрав край чужих шорт:    — Ты первый сопли развел, так что не считается.   Альбедо выдохнул смешок и вопреки своим словам про сопли прижался к чужой шее, обвивая Кэйю остальными конечностями, словно паук. Кэйа касается собственной шеи — со всем происходящим мысли о прошедшей ночи отошли на второй план. Он себя в зеркало толком не видел, но шея у него, видимо, цветастая — стоит немного надавить, как кожа отдаётся лёгкой болью, как обычные синяки. Альберих чувствует прикосновение к шее теперь ещё и чужих рук, холодных, и хочется тихо посмеяться — его будто в паутинку из конечностей поймали.    — Мы не мелодрама, мы сюр артхаусный с порнографическими и юмористическими элементами, – говорит прямо в покусанную шею, касаясь губами кожи, словно имитируя поцелуи, но еще и смеется в них. Альбедо все еще до лампочки на чужие следы. Обнимает Кэйю крепче и не хочет отпускать в ближайшее время.   — Это самая лучшая формулировка нашей жизни, которую я когда-либо слышал, — Кэйа смеётся от щекочущих прикосновений, тянет руку и зарывается пальцами в светлые волосы, ероша их и пару раз сжимая до лёгкой боли. Вот пусть Альбедо что угодно говорит про сопли и лишнюю драму, сам-то к себе прижал и отпускать не желает. И кто тут более сентиментальный?   Возможно, странно для кого-то, но Кэйе в таких взаимоотношениях было предельно комфортно. Ничего не нужно объяснять, просто прикасаешься, получаешь в ответ и чувствуешь себя расслабленно. Именно сейчас тело вдруг наливается свинцом усталости, и выпутываться из паучьих объятий, только уснуть, да и все. Но говорит он противоположное — кое-кому сейчас может быть явно хуже, чем ему самому сейчас.    — Ты голодный? Или спать хочешь, может? Как ты вообще сейчас? — он задумчиво ведёт ногтем по тыльной стороне чужой ладони, слегка царапая кожу.   — Я щас засохну, как элеутерококк, который завял на подоконнике, если не найду в радиусе метра воды, — выдает Альбедо и ловит чужой палец.    Нехотя выпутывается и, пошатываясь, ищет по комнате облезлую пластиковую бутылку «святого источника», куда периодически наливается остывать кипяченая вода из чайника. Такой вот круговорот воды в общажных условиях. А источник-то буквально в некоторых случаях святой. Сделав несколько больших глотков, осушая бутылку до конца, Альбедо снова разворачивается к Кэйе.   — Ты сам-то спать не хочешь? Выглядишь, будто тоже с того света недавно вернулся.    Хмыкает и упирается поясницей на стол, убирая волосы очками на голове. Пытается вспомнить день недели и с облегчением выдыхает, когда понимает, что завтра воскресенье, а значит, на пары не нужно.    — Давай, может, по чаю с бутерами и спать?   Не важно, что сейчас стрелка часов только перевалила за 9: усталость и непонятное состояние являются замечательными поводами если не уснуть, так просто провести в дреме на кровати день. Альбедо ловит ответ, кивая, и идет на общую кухню: сам же предлагал и готовить, и дежурить за Кэйю.