О, звездопады Сколько желаний моих Сбыться могло бы. (Кицунэ Миято)
Вечерело… Вглядываясь в своё отражение, Мэй уверенным движением нанесла кистью очередной мазок. Традиционный макияж почти готов… Скоро можно будет отправляться в чайный дом «Чёрный журавль». «Элитное место, — думала Мэй, попутно подгоняемая своей наставницей, дабы она поторапливалась. — Все посетители — знатные господа. Богатые. Найти среди таких покровителя — большая удача. Госпожа Сумико была бы рада, обрати на меня внимание один из них. Если бы он стал моим данна… А я? Быть может… Я — будущая гейша. Живое воплощение искусства. Мы танцуем для клиентов, играем на музыкальных инструментах, развлекаем беседой, проводим красивые чайные церемонии… И не только. В нашем обществе отдыхают душой, услаждают взор и слух. Мы — искусство… В нас нет места иным чувствам, кроме следования своему долгу. Ведёт ли это к счастью? Как часто следование за миражом счастья, витающего среди садов цветущих сакур, приводит в зловонные болота? И не ведёт ли туда же путь, что избран целью жизни?» С этими мыслями юная майко закончила наносить макияж. Аккуратно сложив кисти и баночки, последовала за наставницей к выходу из окия. Это был уже не первый её выход в свет в качестве ученицы гейши. И теперь Мэй справится так же хорошо, как и во все прошлые разы. Но пылкое сердце, неподвластное велениям удерживаемого в холоде ума, не могло не сжиматься в томительном предвкушении… — Не знаешь, увидим ли мы сегодня в «Чёрном журавле» господина Мокити? — не утерпев, поинтересовалась Мэй у наставницы, и тут же прибавила, дабы у неё не возникло ненужных подозрений: — Мне показалось, ему понравилось моё выступление в прошлый раз. А он весьма богат… Мэй надеялась, что Сумико не успела ещё заострить внимание на том, что господин Мокити всякий раз приходил в сопровождении своего самурая. Юная майко всё ещё ярко помнила то пугающее своей неизвестностью и опасностью чувство, что вспыхнуло в ней, стоило ей впервые встретиться взглядом с чёрными глазами Масамунэ Араи… С того вечера образ этого статного молодого самурая прочно укоренился в сознании Мэй. — Надеюсь, он почтит нас своим присутствием, — подумав немного, ответила гейша, внимательно вглядевшись в лицо своей ученицы. — Мне нравится, что ты задумываешься о том, что говоришь. Господин Мокити действительно богат, и угодить такому очень важно. Кто знает, может именно он впоследствии станет твоим покровителем… Так, это что за лицо такое было только что? «Лицо той, которую мысли о покровителях порой вынуждают с нежностью подумывать об отравлении… этих покровителей. Лёгкого, просто чтобы животом помучились». В слух же Мэй сказала иное: — Прости… Просто… всё это так волнительно… И немного… страшно. — Не говори глупостей! Уже совсем скоро ты станешь гейшей — радоваться надо, а не трястись от страха! Знаешь, сколько среди твоих ровесниц тех, кому не довелось ни разу в жизни даже взглянуть на книгу? Не говоря уже про умение читать и писать. И я не говорю про танцы, игру на музыкальных инструментах, посещение чайных домов, театров, жизнь в достатке… Ты этого боишься? Не разочаровывай меня. Быть нищей женой ремесленника, рожающей детей одного за другим, пока здоровья хватит — вот это действительно страшно! — Конечно, госпожа, я помню твои наставления. — Так откуда страх? «От того, что я хочу видеть Масамунэ, и мне будет очень грустно, если не увижу его. И в то же время я как никогда желаю, чтобы он не пришёл… Желаю разумом, но не сердцем! Оно иное шепчет, заглушая вопли…» — Боюсь подвести тебя, матушку Кинуё, опорочить наш окия… — поведала Мэй, не соврав ни в одном слове. Просто немного не договорив всей правды… — Так пусть этот страх не заставляет тебя трястись как зайчонка, а напоминает об ответственности, с которой ты должна подходить к своему ремеслу, коему тебя обучала я. А это значит, ты им владеешь достаточно хорошо, чтобы не опозорить ни себя, ни наставницу, ни наш окия! — Конечно, госпожа Сумико. Прости меня. Дальнейший путь гейша и майко проведи в молчании. Пару раз Мэй бросила взгляд на безоблачное небо, где постепенно зажигались первые звёзды. Редко случается увидеть, как они падают со своего бархатного ложа, но в этот вечер Мэй увидела аж четыре. «Звездопад… Как похоже на наши желания! Сияют, манят, а потом внезапно падают, и коль следовал за ними — срываешься туда же, вниз… Но ведь они падают сюда, на землю, к людям! Не это ли и есть путь в жизнь?»***
Под звуки сямисэна Мэй грациозно ступала по скользкому полу сцены. Гибкая, как ива, плавная и изящная… Неподвижное лицо, лишённое эмоций, с нанесённым на него макияжем, напоминало прекрасную маску. И лишь глаза, вспыхивающие ярким огнём всякий раз, стоило ей уловить среди зрителей статную фигуру Масамунэ, не давали забыть, что перед ними выступала живая девушка, а не прекрасный пленительный дух. Пёстрый веер красочной бабочкой летал в тонких руках майко, временами взмывая под потолок, и, будто ручной, вновь ровно ложился в её ладонь. Никогда ещё Мэй не танцевала настолько хорошо… Сумико даже позволила себе показать гордую улыбку за свою ученицу. Казалось, Масамунэ не особо интересовался выступлением майко. Но тому, кому удалось бы увидеть, что происходило в это время в душе молодого мужчины, навсегда оставил бы всякие сомнения — Мэй не просто нравилась самураю, он любил её. Он, который ещё до начала службы своему господину поклялся самому себе, что никогда, ни одной женщине он не позволит омрачить его разум! Не даст сердцу впустить в себя этот яд, прозванный любовью… Но в том и была ошибка юноши, что он ещё не знал тогда, что нет такой преграды, сквозь которую она не смогла бы просочиться, и ей для этого даже не требовалось разрешения. Любовь просто брала — и появлялась… «Нынче с небосвода упало четыре звёзды, — подумал Масамунэ, отбросив за спину упавшие вперёд несколько прядей своих длинных, густых чёрных волос. — Как бы я желал, чтобы надежда, что это — добрый знак, оправдалась. Сейчас Мэй — майко. Скоро она станет гейшей… Её Путь — служить живым искусством. Я — самурай. Мой Путь — служить моему господину. Которому — пусть я ослепну, если это не так! — нравится Мэй. И пока не понятно, как именно… Только ли как клиенту? Что если случится так, что он станет её данна?» Кулаки Масамунэ непроизвольно сжались от этой мысли. Заметив это, молодой самурай тут же одёрнул себя: «Возьми себя в руки, не смей позорить господина и имя своего отца! Если будет суждено, а я отныне смею в это верить, я стану для Мэй данна. Но не сейчас… Я должен служить Мокити, следовать своему Пути… Только тогда я обрету этот шанс. Но пока — спите, чувства! Запритесь в сердце, и не выходите, даже когда к вам будет взывать нежный голос прекрасной девы!.. Но нет, кого я обманываю… Их нельзя упрятать, можно лишь уговорить помалкивать почаще…» Но никто не мог видеть, что происходило в душе Масамунэ. Как и в душе Мэй. Лишь их глаза, их горящие взгляды, вспыхивающие всего на мгновение, могли поведать о тех чувствах, что оба держали в тайне, и так желали озвучить друг другу. Но не смели… Они не могли этого сделать. Время ещё не пришло. Путь ещё не привёл их к этому…