***
Погода дрянь. Питер, сволочь, встречает их мерзким, промозглым дождём, который без остановки барабанит по окну всё ещё идущего поезда. Попову вылезать из—под одеяла не хочется, но и мозг засыпать тоже не планирует. Арсений слышит размеренно дыхание Антона, что лежит сверху, тихое—тихое посапывание Серёжи и шуршащего одеялом Поза. Всё это как—то обыденно и правильно. Ветер секундно свистит, так и взывая Попову хотя бы сесть на этой жёсткой кровати. Он повинуется и сразу же покрывается мурашками от накатившего, иглами протыкающего кожу сквозняка. В голове режут, скребут и воют. Арсений по небу время определить не может, рассвета за лесом не наблюдается, будто бы он тоже не хочет вставать в такую воодушевляющую погоду. Попов знает, что в соседнем купе Стас наверняка уже не спит, но зайти к нему не решается. Почему—то даже предвкушение перед театром не заставляет его улыбнуться, а настроение так и продолжает лениво ворочаться на дне. Если верить циферблату телефона, то сейчас 6:38. До прибытия остался плюс минус час. Арсений никого не будит, только тихо достает бутылку воды из рюкзака и всё же наслаждается видом за окном. Всё—таки он романтик. Есть в зиме что—то поэтичное и притягательное, но только в лесу или первый час после выпавшего снега. Потом люди начинают всё топтать, раскидывать и загрязнять. Машины давятся собственными газами, люди крепче кутаются в зимние пуховики, пальто и шубы. Но даже в этом есть что—то до безобразия красивое, такое повседневное и уже въевшееся в кожу. И Попов по этому скучает. Скучает по сумрачному, медленному Питеру, такому родному. — Арс? — Антонова голова сползает с верхней полки, прямо как в фильме ужасов. Кудряшки путанные, наэлектризованные и пышные, свисают на лоб и тянутся вниз. Арсений сонно выдавливает полу—улыбку и кивает на место рядом с собой. Шастун слезает с полки тихо, даже когда ударяется коленом о лесенку ничего не говорит, только шипит досадно, — Доброе утро. Антон весь замученные, усталый, будто и не спал вовсе. Под глазами пролегли вполне заметные мешки, а сами глаза тусклые и совсем не искрящиеся. Попов всё никак понять не может, когда всё это случилось. Когда они стали такими? В каком году? Где? В какое время? Почему?Ответа он не находил никогда.
Ходил по кругу спутанных воспоминаний.
Бестолку. Зря.
— Доброе, — Шастун так по—родному хлопает его по плечу и кидает в рот одну сушку, пытаясь раскусить её тихо—тихо, но всё—же хрустит и опасливо косится на Серёжу. — Его сейчас даже танк не разбудит, — Хрипит Арсений и смотрит на понимающе кивающего Антона, — Сегодня в бар пойдём. — Арсень Сергеич проставляется? — Шастун шепчет, но всё же насмешливо улыбается, — По поводу? — А он нужен? — Мне — нет. — Я в театр устроился, — Антон вскидывает брови, кусает нижнюю губу, — Странно ты за меня радуешься. — Я рад, Арс, просто… — Просто ты так быстро нашёл нам замену, — Ты такой молодец. Попов тихо смеётся, но Шастун видит — не верит. И шестнадцать минут проходят быстро, как одна. Стас — человек не из робких — будит остальных сам, всмятку здоровается с уже бодрствующими. Арсений о своём мероприятии всех предупреждают, и все, конечно, соглашаются. Поезд останавливается плавно, убаюкивающе. Попов прячется в пуховике, натягивает капюшон от толстовки и опускает голову вниз. Тащит свою сумку, в отличии от других, у которых только рюкзаки. На перроне люди все такие же сонные и мрачные, как дождь, который только усилился. По приезде нескольких такси они расходятся. Серёжа едет с Димой и Стасом, их гостиница и его квартира в одной стороне, так что Позов шлёт прощальный поцелуй и скрывается за дверью автомобиля вместе с Матвиенко, Стас ещё раз напоминает им время встречи в ДК Ленсовета, видимо забыв, что концерт только завтра и садится на переднее сиденье, грозя через лобовое стекло пальцем. Оксана едет одна, отнекиваясь на предложения мужчин поехать с ними. Антон едет с Арсением, так проще. Арсений уже привык к такому, а Антон привык к его квартире. Шастун смотрит в окно всё дорогу, даже не спит и не зависает в соц. сетях. Попов обменивается с таксистом дежурными фразами и утыкается телефон. Выкладывает фото из поезда вместе с Оксаной в сторис и откладывает телефон в карман. Арсений видит, как Антон тайком на него поглядывает, а после снова теряет взгляд в прилипающих друг к другу домах и всё ещё святящих фонарях. Попов на это только отворачивается. Всё так по—сладкому красиво, аж сахар в крови зашкаливает, бурлит, в карамель варится. — Приехали. — Я заплачу, — Тараторит Арсений, и Шастун к бумажнику больше не тянется, кивает только и из машины выходит. Таксист — мужик лет 45 — на них косится, но после утыкается взглядом в руль. Попов протягивает деньги и стремится к багажнику, мужчина помогает достать чемодан с сумкой и, кивнув, уезжает. — Какой там у тебя этаж? — Всё жду не дождусь, когда ты запомнишь, — Арсений нажимает кнопку 13 и опирается о стенку лифта, — Ты надолго в Питер? — У меня тут несколько проектов, а мотаться туда—сюда я не хочу, так что на недельки две, — Попов кивает несколько раз, а про то, что понимает, что главная причина вовсе не в съёмках решает молчать. Антон за это вслух не благодарит да и знает, что Арсению это не надо. Шастуна бросили. Как избитого, уличного котёнка, как законченную пачку спичек, как перегоревшую лампочку. Ира забрала, нет, отняла всё. Люка, квартиру, лего в виде Хогвартса, поцелуи, запах пшеничных духов, светлые кудри, красивую улыбку и вторую зубную щётку. И самое главное — спокойствие. Может, тогда, 2,5 недели назад, это и случилось? Может, именно тогда всё сломалось? Шестерёнки перестали двигаться, кукушка больше не пела, черепахи уронили землю? Ира испортила, Ира всё испортила. Смешала на палитре все краски, делая из них одно, некрасивое месиво. Но ничего, Арсений всё починит, всё вылечит, всё поднимет. У Антона всё ещё есть две зубных щётки, правда все его, но это же неважно? Одна в Москве, другая в Питере. — Я же тебе не мешаю? — Шастун сбивает Попова столку на несколько секунд, держа в руках снятый пуховик. — Нет—нет, не мешаешь, — Арсений смотрит на наручные часы, — Блять, мне пора. Попов мечется по квартире, сбрасывает в сумку все нужные документы: паспорт, диплом, трудовая книжка, несколько фото в полный рост, водительские права. Наспех принимает душ и надевает чёрную рубашку с такими же брюками. Не слишком пафосно, но и не для похода в пятёрочку за углом. — Беги в свою новую, театральную жизнь, я и без тебя справлюсь, — Шутит Антон. Шутит же?Попов совсем потерялся.
Просит Шастуна закрыть дверь изнутри и бежит обратно к лифу. Несколько раз давит на кнопку вызова и стучит пяткой по полу. Бежит на парковку, вдыхает запах родной машины и уже стремится по выезду из собственного двора. До театра ехать минут тридцать, сейчас утро, но будний день, так что в хотя бы одну пробку Арсений угодит точно. Волнения нет, будто это и не театр вовсе, а встреча бывших одноклассников. Даже пробка на Петроградке быстро рассасывается, дождь перестал идти. Всё идёт хорошо, всё это правильно. Радио играет тихо и дёргано, с помехами, будто волнуясь и немо поддерживая. Знает дорогу наизусть, встаёт на платной парковке и выходит из автомобиля. Снег красиво скопился у входа, а гирлянды добавляют какой—то зимней магии. Попов идёт через главный вход, и охранник сразу же его пропускает, значит, знает. Арсений набирает номер Павла и сообщает ему о своём местоположении. Когда Павел приходит, Попов видит красиво накаченного, светловолосого парня, лет 36—37. — Добро пожаловать, Арсений, — Он ему улыбается, Арсений улыбается в ответ, — Вы готовы к просмотру? — Да, вполне, Павел Романович, — Попов рад, что сказал отчество без заминки, потому что ему потребовалось много тренировок, чтобы его запомнить. — Я вас прошу, Арсений, просто Павел, я же не старик какой—нибудь, — Не старик уж точно, я старше тебя. — Пойдёмте? — Пойдёмте. Просмотр занимает двадцать с лишним минут. Попов знает, что уже принят, его взяли ещё после электронных резюме и актёрской визитки, но он решил не отказываться от просмотра. Он скучал. — Этого следовало ожидать, — Сказал Павел, будто как—то расстроенно, — Вы, безусловно, приняты. — Благодарю, — Арсений лучезарно улыбнулся, всё же чувствуя то нужное чувство радости, чувство любви. Так проходит, должно быть, полчаса за заполнением всех нужных бумажек. Всё готово. Он здесь. Он принят. — С вас должны были снять мерки, но сегодня у нашего главного дизайнера тире костюмера выходной, а второй, как назло, заболел, — Он говорит всё это вкрадчиво и размеренно. Попов зачем—то это подмечает, но анализировать не берётся, — Так что снимем мерки только завтра. — Без проблем. — Но, для знакомства с театром, вам следует обратиться к Соне, она уже ждёт вас, — Павел указывает ладонью в глубь коридора, и Арсений видит миловидную блондинку, что приветливо и взволнованно ему улыбается. — Хорошо, спасибо. — Прошу простить, но мне пора, — Они обмениваются кивками, и Романович скрывается за дверью, что ведёт к служебной лестнице. Попов движется по указанному направлению. Соня красивая, невысокая — где—то метр шестьдесят — стройная, с белокурым каре до плеча. Вся взбудораженная и смущённая. Щёки налиты розовым, глаза искрятся, она кого—то ему напоминает. Какая—то заевшая в голове пластинка, забытая в чердаке воспоминаний мелодия из старого мультика. Что—то родное и странно больное. — Здравствуйте, — Голос мягкий, бархатистый, приятный. — Можно на ты, — Арсений тянет руку для знакомства, и девушка мимолётно её пожимает. Немного сжимает пальцы, краснеет и отстраняется.Боится что ли?
Или флиртует?
— Ладно, — Соня разворачивается и, выпрямив спину, идёт вперёд, — Я же должна показать тебе театр? Так что не стой, а иди за мной. Попов ухмыляется и, пусть расслабленной походкой, нагоняет Соню за несколько шагов. Коридоры здесь красивые, что—то вроде молочного коктейля из 90 годов. Нет пафоса, колонн, огромных росписей на стенах, но всё так красиво, так завораживающе. Арсений наблюдает за разговором, как выяснилось, Аксёновой с каким—то подбежавшим к ней пареньком на практике. Они обсуждают что—то жутко важное, он говорит о чём—то так горячо и оживлённо, что Попову становится ужасно любопытно о чём именно. Соня ведёт себя с актёрами, как с родными братьями и сёстрами, будто это и не театр вовсе, а новогоднее застолье, где собрались все—все: и дальние, и близкие. Он слышит возгласы, монологи и диалоги актёров, иногда тайком заглядывает в щели, рассматривает всё, что может: Сцену, людей, рампу, кулисы, лестницы, доски в полу, костюмы, бутылки воды, ручки дверей. Всё красиво. Где—то идёт генеральная репетиция, где—то только читают текст с листов. Они проходят мимо кабинета этого самого пропавшего дизайнера. На двери унылая табличка с названием должности, цвета охры, словно это какой—то школьный кабинет русского и литературы.— А куда делся ваш дизайнер? — Аксёнова смотрит на табличку как—то по—собачьи грустно, — Сегодня же рабочий день, почему он не на работе?
— Он? Это она, — Говорит Соня и снова глядит на Арсения, а грусть не пропадает, — Маша сегодня впервые отгул за все годы работы взяла, ей простительно.
— Маша? — Да, точнее сказать, — Аксёнова делает заминку, будто размышляет над чем—то. Чем—то непосильно трудном и вязком, — Мария Петрова. — А Отчество? — К ней можно и без, — Соня разворачивается резко, до кругов перед глазами, — Пошли, сцену посмотришь. Сцена и впрямь будто с картины сошедшая. Бельэтаж, партер, амфитеатр — всё это до безобразия элегантно и так по—роскошному. Вся эта красота компенсирует всю неказистость оформления служебных помещений. Сказать по секрету, чем—то напоминает Большой. День почему—то проходит мимолётно. Тучи снова копятся на небе, холод становится суровее, безжалостнее, морозит щёки, нос и губы, от ветра глаза неприятно слезятся, яркость экрана телефона слепит, а сообщение о том, что завтра надо быть в театре к восьми вообще вгоняет в тоску. Ещё и концерт. Но Арсений не вешает нос, понимает, что пить ему сегодня чуть ли не противопоказано, но он уже всех созвал да и это «чуть ли» не даёт покоя. Попов едет за Антоном, у него нет ключей, он не сможет закрыть дверь. Настроение по—детски воодушевлённое. Значит ли это что—то? Наверное нет, но, если это ничего не значит, тогда зачем об этом думать? Но мысли всё лезут и лезут в голову, что—то шепчут, кричат и шипят. То ли это что—то хорошее, то ли не очень. Но у Арсения почти всё хорошо. Он проезжает мимо Казанского собора, весь Невский пылает огнями фонарей, витрин и машин. Вечером все люди нервные, измотанные, хотят побыстрее домой, а Попов никуда не спешит. Спокойно стоит в пробке, спокойно едет на Ваську, спокойно паркуется на арендованном им же месте. Небо всё чёрно—серое, без единой звёздочки. — Наконец—то, — Шастун стоит весь одетый, смахивающий на капусту. На нём всё чёрное, как на Арсении, натянут капюшон чуть ли не по подбородок, кепка, руки в карманах. И всё бы хорошо, по погоде, если бы не хлюпенькие джинсы на ногах, — У меня уже так задница вспотела, пошли быстрей. — Было бы чему потеть, — Попов окидывает его оценивающим взглядом, и Антон непонимающе хмурится, — Ты в них пойдёшь? Погоду видел? — Не пизди, у тебя вообще коленки дранные, — Арсений закатывает глаза, но всё же немо соглашается, — Ну чё ты стоишь—то? Пошли. Шастун кивает в сторону приоткрытой двери и, огибая Попова, выходит, звеня цепями. Арсений послушно следует за ним, закрывая дверь. Они доезжают, на удивление, быстро. В баре уже сидит Дима, что копошится в телефоне, Стас, уже что—то пьющий. — Сергей, как обычно, припозднится, — Говорит Позов, когда Антон бьёт ему по плечу в знак приветствия и садится рядом. Попов садится напротив, к Стасу. — Какая неожиданность, — Тянет Шастун и снимает куртку, оставляя себя в до безумия огромной толстовке. — Вы только на коктейльчики не налегайте, максимум два стакана, вам завтра выступать, — Шеминов серьёзно смотрит сначала на Арсения, а после на Антона. Похоже Диму он уже предупредил. — Есть, капитан, — Антон зовёт официантку, которая, к счастью, их не узнаёт, заказывает два пива и какую—то закуску, которую Попов прослушал. — А Оксана где? — Попов скачет взглядом по близко сидящим. — Она просила её извинить, но она встретилась с какой—то своей подругой и не может прийти, — Отвечает Дима и шутит про что—то над Шастом. Арсений пытается не грустить. Они болтают о чём—то, Позов рассказывает что—то о семье, Стас тоже вставил свои пять копеек. Антон молчит. Попов на него не давит, в разговор не втягивает да и вообще не лезет. Арсений чувствует теплоту внутри от приевшихся, но родных шуток Поза, от нравоучений Стаса и опозданий Серёжи. — Прошу прощения за задержку, — Матвиенко подбегает к их столику и садится по середине двух сторон: Шастуна и Димы, Попова и Стаса. — О—о, прошло всего лишь, — Дима оттягивает рукав кофты, — Двадцать семь минут. Серёж, тебе не стыдно даже на пьянку опаздывать? — Я всё равно не пью. Время летит неумолимо быстро. Арсений уже потягивает второй стакан пива, Серёжа пьёт какую—то газировку, Позов вообще что—то ест, а Стас просто говорит. Антон же.. А где Антон? Попов удивлённо оглядывает стул, потом весь стол, смотрит на бар и находит. Шастун с кем—то увлечённо что—то обсуждает, активно жестикулирут, улыбается, горит, даже кепку с капюшоном снял. Это девушка. На ней пёстрый синий пиджак, совершенно не сочетающийся с рыжими волосами, осанка прямая, вышколенная, её лицо почти не видно, только немного губ и кончик носа. Она смеётся с Антоном одновременно, но по—другому, совершенно по—другому. Её смех не смешивается со смехом Шастуна, наоборот подавляет его, привлекает внимание именно к себе. Смеётся красиво, заливисто и ярко.Да что он там ей говорит?
— Поз, а это кто? — Попов наклоняется чуть ближе, всё ещё сжимая стакан. — Да хер знает, Шаст сам к ней пошёл, — Отвечает Дима небрежно, пригубив глоток пива. Стеснительный Антон подошёл сам? — Я отойду, — Позов кивает ему отреченно, продолжая разговаривать со Стасом. Арсений слезает со стула, застывает на несколько секунд, раздумывает, а после уверенно идёт к барной стойке. Он подходит с другой стороны, садится на свободное место, которых, к слову, в рабочий день было дохрена. — Арс? — Антон хмурится, — Ты чего? — Пришёл познакомиться, — Попов улыбается обворожительно то ли Шастуну, то ли девушке, которая до сих пор бестактно развёрнута к нему спиной,— Я Арсений.— Не поверишь, но я знаю, — Она улыбается в ответ, губы накрашены алым цветом, ресницы покрыты тушью, а в уголках глаз выглядывают стрелки, — Возможно, и ты сегодня обо мне слышал.
— Слышал?
— Я Маша.
Арсений хмурится. Маша только больше улыбается и потягивает из трубочки свой коктейль, похожий на мохито. В её глазах было что—то до безобразия неправильное, что—то, что выдавало её улыбку за пришитую к лицу маску. Чем—то её взгляд похож на его собственный, утаивающий что—то. И это заставляло его смотреть в них дольше, чтобы разгадать это «что—то». Пока не получилось. — Тот внезапно ушедший дизайнер? — С опасениями предполагает Попов и следит за реакцией. — Вот значит, как обо мне отзываются, — Она кивает сама себе, — Верно, это я. — Приятно познакомиться. Арсений в смущении протягивает руку в честь знакомства, виновато поглядывая на Антона. Кажется, он не в восторге. — Чего ты скуксился, кактус? — Петрова поворачивается к Шастуну, — Арсений устроился на работу в театр, где работаю я. Антону это ничего не даёт, но он непринуждённо улыбается и шутит про что—то. И вот, у него получается снова восстановить этот коридор взаимопонимания, Маша снова повёрнута к Попову спиной. — Сколько тебе лет, прости за бестактность? — Арсений снова его перебивает. — Прощаю, мне двадцать пять, — Попов кивает, — Ты для меня староват, прости за бестактность. Шастун усмехается и приподнимает одну бровь, глядя на Арсения, в жесте «Выкусил?». Попов закатывает глаза и говорит что—то до ужаса неприличное, но Петрова поощряюще смеётся и улыбается ему в ответ. Они начинают разговаривать, Маша рассказывает ему о театре, о своей жизни, поддерживает и подхватывает его шутки. Арсению нравится. Но и ещё Арсений в шоке от схожести их нитей судьбы. Они оба из Омска, оба переехали в Петербург, оба рассорились из—за института с родителями, оба работали в театре. Работают. Их жизни похожи на процентов семьдесят. Это пугает, но завлекает абсолютно с той же силой. Петрова выпила явно не один, даже не два и даже не три бокала алкоголя, но это не мешает ей связно, логично и даже остроумно выражать свои мысли. Она листает фотографии своих первых костюмов на четырнадцатом айфоне, с немного мыльным из—за отпечатков экраном. Они безумно красивые, особенно те, что сделаны для спектаклей другого времени, которые отражают историю. Попов смотрит на них с восхищением, он не видит просто красивый наряд, он видит кучу прочитанной исторической литературы, кучу неудачных набросков, кучу прослушанных лекций, кучу бессонных ночей. Именно это его восхищает — процесс. Маша тоже без стеснения ими гордится. Она также без стеснения достаёт сигареты прямо за барной стойкой.— Лучше выйти на улицу.
— Я им доплачу.
Петрова действительно протягивает бармену несколько лишних купюр, проговаривая ещё один заказ, тот лишь снисходительно улыбается, кивает и уходит. Маша обхватывает губами фильтр и втягивает никотин. Выпускает дым изо рта красиво, будто в кино, даже губы красным горят. Кстати, наверное, красный — это её любимый цвет. На стойке лежит красная пачка «Мальборо» и такая же алая зажигалка. Петрова сказала что—то про забытый портсигар, но Арсений видит — она не хвастается. Ей это не нужно. Маша упоминает его вскользь и абсолютно обыденно да и пачка сигарет у неё полная, не хватает штуки две—три. Не врёт, видимо. Попов продолжает рассказывать о гастролях, жаловаться на усталость, мозгом понимая — это всё алкоголь. Петрова слушает внимательно, держит полуулыбку.Арсений так и не разгадал.
***
— Я ненавижу твою работу, — Хрипит Антон, невольно проснувшийся от заверещавшего будильника Арсения, — Девушку отбирает, сон тоже, что следующее? — Не говори, что ты влюбился в неё с первого взгляда, — Отзывается Попов из ванной, добривая последний участок щеки. Шастун молчит, и Арсений опасливо кричит его имя: — Антон? — Нет, честно говоря, в ней есть что—то, — Антон застревает на минутку, — Что—то странное и отталкивающее. Она красивая — это факт, говорит тоже красиво, курит тоже, но… Короче, мне с ней не по пути. Наверное, спасибо тебе. Шастун выглядит неплохо. Это значит, что не плохо, но и не хорошо. Лицо немного опухшее, глаза заспанные и отчего—то усталые, волосы растрёпанны, а голос севший и хриплый. Как обычно. Это всё из—за сна и раннего пробуждения, алкоголь, выпитый вчера за столом совершенно не играет роли. Антон хорошо держится, и Попов уверен, что к концерту он будет заряжен на все сто. Кстати о алкоголе, Арсению чертовски интересно увидеть сегодня Машу на работе. Вчера она выпила в разы больше него и Шастуна вместе взятых. Совершенно не волновалась о работе, о том, что разговаривает с ними. А вот кто они были для Петровой уже не играло особого значения. Будь то незнакомцы или звёзды ТНТ — она не волновалась. — За то, что я беспардонно влез в твой разговор из—за глупого любопытства? Пожалуйста, — Попов смывает остатки пены с лица и поправляет намокшую чёлку. — А тебе? — Что мне? — Понравилась? Маша понравилась? — Антон останавливается в дверном проёме и разглядывает стоящего к нему боком Арсения. — Шаст, ей двадцать пять. Она хороший собеседник, но… Ей двадцать пять. А ещё мне с ней работать. — Тоже верно, — Шастун согласно кивает и запускает одну руку в кудряшки, другой же машет Попову в сторону коридора, смело намекая, что бы тот вышел. Арсений Антону ванную освобождает. Отмеряет нужное количество времени на сборы и идёт готовить кофе. Почему—то он чувствует что—то преступное в том, что уже знаком с Машей. Что—то неправильное. Это должно было быть не так. Но Попов забывает про это, когда надевает белую тёплую водолазку и бежевые брюки с коричневым ремнём. Арсений оставляет Шастуну дубликат ключей, подобно Стасу напоминает время встречи перед концертом, и уходит. В Питере всегда всё медленно, может, на это влияет то, что он на болоте? Никто не торопится, все всё тянут, тянут, тянут. Медленно. Спокойно. Попов едет в тишине, без радио. Только рычание машин, шёпот едва проснувшейся тёмной улицы и тиканье часов. Арсений привычно стоит в двух пробках, но вот, он уже подъезжает ко входу. В этот раз заходит через служебный. Он до сих пор незнакомец в этих стенах, вся надежда на Соню, что ждёт его у автомата с кофе. Попов слепым котёнком прибивается к Аксёновой и следует туда, куда она. Но на лице этого не выдаёт. — Сегодня, можно считать твой второй ознакомительный день, но уже со сценарием, — Говорит Соня слишком бодро для восьми утра. — Сценарием? — Ага, — Аксёнова останавливается у кабинета дизайнера, — Тебя уже прибрали к рукам для спектакля, поздравляю. Думаю, роль тебе зайдёт, я там тоже играю. — Класс. Всё что может выдать Арсений. Класс. Как школьник—пацан, которого насильно заставили играть в постановке для учителей. А потом он видит сидящую за столом Машу, что вытянула губы в полосочку, в матовой, персиковой помаде, крутит меж пальцев карандаш и чуть покачивает головой, видимо, в такт песне, что играет в одном наушнике. Было в ней что—то богемное и искусственное. И выбор одежды у неё, как и вчера, довольно специфичен. Не то что бы в её наряде было что—то необычное и экстравагантное, вовсе нет, но все здесь были другие. Все актёры, гримёры, ещё люди, которые шли по коридорам, но Попов не знал их должности. Они были в обычной одежде: водолазка, рубашка, брюки, джинсы, футболка или свитер, возможно на слишком смелых были надеты юбки. Петрова же вальяжно сидела в чёрном, пусть стол и закрывал низ, но Арсений был уверен, платье и клетчатом пиджаке поверх. На руках кольца и браслеты, не так много, как у Шастуна, но тоже достаточно. Только на лице макияж обыденный — стрелки, тушь, помада и тон. — Как грубо, — Петрова достала наушник из уха и стукнула пальцем по экрану телефона, выключая музыку, — Входить без стука. — И тебе доброе утро, Маш, — Соня улыбнулась и получила до жути наигранную улыбку в ответ, а после уже более искреннюю, — Снимешь мерки с Арсения? — Просто Арс, — Напоминает Аксёновой Попов, и та снова улыбается, но уже смущённо и игриво. — Хорошо, «Просто Арс», иди сюда, — Маша достаёт из ящика сантиметровую ленту и выходит из—за стола. Арсений угадал, она в платье. На ногах высокие, чёрные туфли лодочки от Versace, схожие с обувью кукол «Брац». Он видел их в каком—то видео, которое ему показывала Оксана. Попов не смог оценить её рост, сидя за столом в баре, а спросить как—то забыл, но сейчас он может увидеть его в полную меру. Петрова явно выше среднего, каблуки же прибавляют сантиметров пятнадцать, она выше Сони на две головы. Чёрт, с этими туфельками она выше самого Арсения, не слишком, на сантиметра два—три. — Не стоим столбом, а поднимаем руки, — Командует она, и Попов исполняет. Отчего—то ему некомфортно. Не из—за роста, ни в коем разе, просто есть в Маше какая—то наигранная притягательность. Арсений пока не решил, что для него важнее «наигранная» или «притягательность». — Тебе правда удобно ходить на этих пятнадцати сантиметровых монстрах? — Соня склоняет голову вбок и падает на мягкий бархатный диван, что стоит у стены. — Почти с твой рост, — Отзывается Петрова насмешливо и обводит грудь Попова сантиметровой лентой, — Я почти всегда сижу, так что да, мне удобно.— Ты будешь брать только основные мерки? А то у нас первая читка и знакомство со сценарием.
— Нашу звезду уже взяли к себе под крыло? Или это ты зарекомендовала?
— Не без моего участия.
— Я всё ещё здесь, дамы.
— Прости, Арс, — Маша улыбнулась, а после обвила лентой шею, — Это вспомогательные мерки. Арсений улыбается и кивает, будто благодаря за разъяснение. Петрова делает всё аккуратно и осторожно, обращается будто с хрустальной туфелькой. Пальцами несколько раз проводит по спине, груди и скуле. Снимает мерки обхвата бёдер, запястья, сразу записывает в блокнот. Попов даже залипает на несколько секунд, но Соня его отвлекает, начинает рассказывать про спектакль. Исторический, как раз для него. — Вы будто знакомы, — Аксёнова хмурится и скачет глазами то к Маше, то к Арсению. — Да, мы виделись вчера, — Петрова сталкивается глазами с Поповым, что почти вслух просит о не раскрытии обстоятельств этой встречи, — В кафе на Ваське, я его узнала, решила познакомиться. Арсений слишком громко выдыхает и расслабленно улыбается, поправляя чёлку. — Понятно, — Соня улыбается и встаёт, разминая ноги, — Ты всё? — Ага, забирай, — Маша хлопает себя по бёдрам и улыбается Попову в последний раз. Отворачивается поспешно и снова прячется за стол, открывая компьютер и переписывая мерки из блокнота туда, — Ты что—то хочешь спросить? — Да, — Петрова склоняет голову вбок и смотрит кристально чисто, — Прости, но какой у тебя рост? — Прощаю, метр семьдесят восемь, — Арсений кивает и улыбается, — Vole, poussin, — Маша подмигивает и взгляда не отводит, а Попов понятия не имеет, что она сказала, но звучало красиво. Пусть он и учил французский в театральном — это не спасает. Петрова очень сексуально раскатывала букву «р» на языке, слово кубик сахара.