Любовная лихорадка Азерота

      Садриас не то чтобы не любила другие расы, отнюдь. Юная калдорай уважала традиции и верования иноземцев, несмотря на то, что относительно недавно вышла из-под кроны Тельдрассила, где старые порядки не уступали новым течениям. «В мире постоянен лишь свет луны, — говорила мать, приводя её в храм великой Элуны, — нашему народу не нужно чужое благословение». Эльфы выживали тысячи лет, добровольно запертые на своих землях от бедствий и хаоса внешнего мира. По их мнению. Но барьеры, как моральные, так и физические не сдержали демонов ни в Войну Древних, ни в следующее нашествие Пылающего Легиона. Садриас была слишком молода, чтобы похвастаться воспоминаниями о событиях давностью десяти тысяч лет, но третье вторжение она встретила со всем Азеротом лицом к лицу.       Когда силы всех рас были брошены на борьбу за родную планету, девушка не осталась в стороне. Альянс и Орда превозмогли смертельные разногласия, — она тоже сможет бросить вызов консервативному прошлому и размытому будущему.       Навыки жриц Элуны оценили сразу же. Умение лечить серьёзные раны на фронте никогда не будет лишним. Страх опасного путешествия, разлука с семьёй и тоска по родине быстро сменились суетой вокруг раненых и интенсивным курсом подготовки. Подумать только, каждый день она видела без малого легенд как собственной нации, так и прочих: Иллидана Ярость Бури, Кадгара, Пророка Велена и ещё очень, очень многих. Жизнь в период войны забрасывала её в горячие точки и на особые миссии чуть ли не во все уголки Азерота. Она видела столицу государства дворфов, великих горных мастеров, бежала с поручениями по улице мобилизованного Штормграда и была ответственной за сбор припасов на одном из пунктов Калимдора. Но вскоре, когда ход войны стал более понятен и равномерен, как стук мощного сердца Титана, Садриас осела на Расколотых островах, чтобы не отпускать к праотцам солдат и, в особо плохие дни, сдерживать натиск демонов собственноручно. Пусть всяким колюще-режущим она владела далеко не так умело, как Майев Песнь Теней, а по стрельбе из лука и близко не стояла с Сильваной Ветрокрылой или Тирандой Шелест Ветра, от неё была польза.       И всё шло хорошо, если так можно сказать, когда за день на поле боя оставались навсегда сотни, а то и тысячи солдат. Садриас просто делала свою работу, забываясь в ежедневных задачах, как и все вокруг. Но всё познаётся в сравнении, и так уж вышло, что когда жизнь, казалось, не могла стать тяжелее, буквально из ниоткуда появился этот проклятый син'дорай. Тот самый, что лежит на одеялах в палатке-лазарете уже шестой раз за месяц.       Садриас не то чтобы не любила другие расы, отнюдь… Но эльфов крови ненавидела так же сильно, как почитала свою Богиню. Недостойные предатели. Зазнавшиеся подлецы. Падаль, практикующая грязную магию. Они почти не отличаются от высокорождённых в своей слепоте перед одержимостью силой. В конце концов, чашу весов могло перевесить и то, что дети крови выбрали Орду, в отличие от калдорай, что примкнули к Альянсу. Вражда между фракциями не сильно способствовала симпатии двух видов эльфов друг к другу, знаете ли.       Именно так жертвой всей её ненависти стал Кайлиен. Уверенный и стойкий молодой эльф крови, рвущийся в первых рядах на бойню. Неважно, что своих сестёр и братьев с такими же качествами Садриас Гнев Рощи ежедневно благословляла. Он — син'дорай, и это всё меняет.       Сама себе в том не признаваясь, она оборачивала каждое достижение эльфа крови в позорное клеймо. Поводов для этого было достаточно. Кайлиен Солнечный Клинок прямо-таки нарывался на причитания одной своей живучестью. В первую их встречу он дохромал до лазарета и упал у ног Садриас, тут же превращаясь в беспомощную кучку плоти, истекающую кровью. Она излечила его после схватки с демонами молча, игнорируя насмешки младших жриц и презрение. Легион близко, нет место распрям и личным вопросам. А вопросов к Кайлиену на тот момент было много. Но через несколько ночей, когда син'дорай уже готов был вернуться в строй Армии Погибели Легиона, он исчез со своей койки вместе с доспехами и оружием — сбежал, никого не отблагодарив. Садриас Гнев Рощи сгоряча прокляла его тогда, однако чем дольше шла война, тем больше она осознавала глупость своего поступка. Ведь проклятье точно сработало. Вселенная восприняла слова «чтобы ты себе каждый бой что-нибудь ломал» слишком буквально. Кайлиен ломал себе руки и ноги, дробил кости и попадал под тяжёлые удары монстров Скверны, растягивал связки и повреждал всё, что только было возможно. Каждый бой. И ровно после каждого боя его либо притаскивали, либо вели под руки, либо приносили с помощью носилок в её полевой госпиталь.       Садриас не могла ни отвернуться от покалеченного, ни отказать ему в лечении. Поджав губы, жрица Элуны забирала волосы цвета самой тёмной ночи в высокий хвост и, в сердцах обругивая весь мир, если не больше, принималась за заживление ран.       Эта война оставила на ней свой отпечаток. Кротость, доброта и неизменная мягкая улыбка сменились суровостью и некой грубостью. Не гнушаясь использовать в речи выражения бывалых вояк вместо утончённых изречений эльфийских мудрецов, Садриас чувствовала, как суета и вечная опасность стирают её из её же жизни. Она медленно становилась блеклой копией себя, уже автоматически латая солдат, промывая раны и даже призывая Элуну. Тело будто ей не подчинялось, а душа стала равнодушным наблюдателем происходящего.       Смерти, смерти, смерти...       Гнев Рощи, перебиравшая целебные мази и настои, фыркнула. Усталость ясно читалась на её вытянутом, но слегка отёкшем лице.       И только этот живучий гад всё приползает, да никак не сдохнет!       Короб с медикаментами с лязгом захлопнулся, и жрица подошла к одной из коек. Во флаконе, зажатом в кулаке, переливалась зеленоватая жидкость. На постели сидел широкоплечий син'дорай и, нахмурив золотистые брови, читал рапорт. Желание вылить ему на голову содержимое флакона было не без труда откинуто на задворки сознания. А что, изумрудный настой как раз подходит под цвет миндалевидных глаз мерзавца.       Предпочитая не тратить сил на лишние слова, Садриас делает жест, призывающий поднять Кайлиена руки, дабы она смогла обработать поражённый бок. Но тот слишком увлечён, так что не замечает мрачную эльфийку ночи и её попытки достучаться до него.       Лазарет был переполнен после штурма Собора Вечной ночи. Срываться на «постоянного клиента» идея провальная: прослыть истеричкой хочется в последнюю очередь. Ну почему он каждый раз ползёт именно к её лазарету и именно в её смену?! Угораздило же проклясть такую нечисть! Теперь возись с ним, да отгоняй наивных тупиц-красавиц, младших жриц. И что они в нём находят? Типичный ублюдок, если подумать. Но думать им нечем, — замечает про себя Садриас и без зазрения совести готовится пнуть пациента. Сдерживается чудом. Набирает полную грудь воздуха, медленно выдыхает и резко опускается рядом с Солнечным Клинком. Тот вздрагивает от её прикосновения, чуть не выпускает из рук бумаги. Яростное голубое свечение встречается с изумрудным.       — Тас'ала, — дёргаются уголки губ, на что Садриас кривится. Она не знала наречий, несмотря на общие корни родного языка и языка детей крови. Наверняка он обзывает её, кичится и высмеивает труд обычной жрицы. Иначе зачем постоянно использовать талассийский, который она не понимает? Собственные фантазии чуть не доводят до леща по улыбающемуся лицу.       Жрицы добры. Жрицы сочувствуют. Жрицы понимают. Должны понимать.       Садриас без намёка на нежность прижимает плечо син'дорай к стене и приподнимает его рубашку. Без единого слова втирает зелье и проверяет бинты вокруг рельефного живота.       — Завтра сможешь вернуться к тренировкам, — сухо бросает на всеобщем и собирается уходить. Но скрытая доселе обида заставляет добавить: — Хотя ты всё равно сбегаешь ночью.       Солнечный Клинок выгибает бровь, удивлённый многословием от молчаливой попечительницы.       — Разве это мешает?       — Твоей гордыне только идёт на пользу.       Кайлиен вскидывает руки.       — Я просто хочу освободить это место как можно раньше, разве я обидел тебя чем-то, жрица?       Возмущённая тирада застревает где-то в горле. Ей не хочется будить мирно сопящий лазарет, все они заслужили отдых. Кроме Кайлиена. Его она готова вышвырнуть на улицу прямо сейчас, и пусть спит на сырой земле, и не важно, что это наверняка даст осложнения. Как он с ней — так и она с ним.       — Мог бы и спасибо сказать. — Садриас пытается подняться, но Солнечный Клинок неожиданно притягивает её ближе, почти вплотную к своей груди.       — Да чтоб ты сдо… — Гнев Рощи не успевает произнести второе проклятье на син'дорай. Кайлиен закрывает ей рот ладонью, другой рукой показывая, что она всех разбудит. Он прямо-таки излучает какое-то странное, неуместное счастье, в лиственно-зелёных радужках пляшут озорные огоньки.       — Анария шола, Тас'ала.       От терпения остались сущие крохи. Нервная система сдаёт, наворачиваются слёзы, но не от печали, а пережитых испытаний и захлестнувшей волны отчаяния от, казалось бы, полного пустяка — она снова ни слова не поняла из того, что он сказал.       — Тас'ала, Тас'ала, — шепчет он, и Садриас сдаётся, бесшумно давясь рыданиями, чтобы никто не услышал и не проснулся. Чужое тепло оказывается как нельзя вовремя: возможно, она нуждалась в простых объятиях намного больше, чем в ощущении ласкового касания лунного света на коже.       — Белоре шан'ре да тул'ус.